Текст книги "Образовательное пространство в обществе риска"

Кроме того, анализ данных исследования показал, что основная масса людей (61 %) дифференцированно относятся к рискам, то есть одни типы рисков допускают, а другие считают недопустимыми. Риск – противники составили только 15 % участников опроса. Показательно другое – людей, вполне толерантно относящихся к рискам, в нашей стране не так мало, около четверти населения (24 %). Толерантными к риску являются, прежде всего, молодые люди в возрасте 18–40 лет, имеющие среднее и среднеспециальное образование, хорошее здоровье, ощущающие свою бедность или относительную бедность по сравнению со своим окружением. По своей мировоззренческой позиции среди них больше тех, кто ни во что не верит.

Вторичный анализ исследования «Социологическое обеспечение рисковой коммуникации» не только позволил определить социально-демографический портрет социальной группы, толерантной к риску, но и выявить социальные факторы, препятствующие рискогенному поведению.

К факторам, которые препятствуют рискогенному поведению, можно отнести твердый материальный достаток, наличие высшего и незаконченного высшего образования, обеспокоенность своим здоровьем. Вера в самого себя, а не в высшие силы, также препятствует рискогенному поведению.

Напрашивается вывод, что в России те социальные группы, которые имеют достаточные жизненные ресурсы, являются стабилизирующим фактором в обществе риска, а те социальные группы, которые не располагают достаточными ресурсами, накапливают риски, создавая вокруг себя рискогенные зоны.

Подведем некоторые итоги. Общество риска – это общество, производящее технологические и социальные риски. Производство рисков возникает во всех сферах жизнедеятельности общества – экономической, политической, социальной. Оно пронизывает всю социальную структуру, отражается на каждом из его элементов. То есть, каждый элемент социальной структуры (в том числе и образовательное пространство) в немалой степени испытывает особое напряжение, связанное с различного рода рисками.

Иначе говоря, общество риска – это специфический способ организации социальных связей, взаимодействия и отношений людей в условиях переходного состояния от определенности к неопределенности (или наоборот), когда воспроизводство жизненных средств (условий жизни), физических и духовных сил человека приобретает не социально направленный, а преимущественно случайный, вероятностный характер, вытесняясь производством самого риска[57]57
  Зубок Ю., Чупров В. Социальная регуляция в условиях неопределенности. – М.: Академия, 2008. – С. 49.


[Закрыть].

Но риск как социальное явление имеет не только дисфункциональные последствия, но и содержит определенный потенциал позитивного развития. Ответом на «вызовы» общества риска может быть усиление рефлективности, которая подразумевает модернизацию старых и возникновение новых социальных практик, акторов и институтов, снижающих рискогенность социальной среды.

Можно сделать вывод, что социальным акторам в обществе риска необходимо научиться использовать позитивный потенциал риска, сформировать новую компетенцию – умение мыслить в терминах риска, научиться принимать решения, ведущие к снижению или оптимизации рисков. Появляется необходимость овладевать навыками принятия решения с учетом возросших, прежде всего, институциональных рисков.

Объективной предпосылкой, усиливающей рискогенность социальных процессов в России, является инновационная составляющая трансформации общества, в том числе и образовательного пространства. Систематическая незащищенность индивидов перед угрозами, вызванными модернизацией, и есть инновационный риск, приобретающий в трансформирующемся обществе системный, комплексный характер. Модернизация образовательного пространства порождает инновационные риски особого характера. Они заключаются, прежде всего, в том, что накопленный в ходе образования человеческий капитал индивид не сможет в будущем конвертировать в экономический, социальный и другие виды капитала.

Глава 2. Образовательное пространство в контексте социологической традиции

Понятие образовательное пространство нередко используется в социологическом дискурсе. Чаще всего оно используется как синоним образовательной «среды» или определенной территории, на которой расположены образовательные учреждения. Такое толкование затрудняет понимание социальной сущности этого феномена. Для того, чтобы интерпретировать «образовательное пространство» как особую социальную структуру, обратимся к социологической традиции изучения социального пространства. Так, Э. Дюркгейм писал о существовании надындивидуальной реальности «социальных позиций». «Когда я выполняю свои обязанности, – читаем у Дюркгейма, – как брат, муж или гражданин, я выполняю свои обязанности, которые установлены по отношению ко мне законом и обычаем. Даже если они согласуются с моими собственными ощущениями, и я чувствую их реальность субъективно, то все равно эта реальность объективна, потому что не я их создал, я просто получил их в своем образовании. Здесь – те способы действия, мышления и ощущения, которые представляют замечательное свойство существования вне индивидуального сознания. Эти типы поведения или мышления не только внешни по отношению к индивиду, но и более того, обладают повелительной и сдерживающей силой, которая позволяет навязывать их индивиду независимо от его воли»[58]58
  Durkheim Emile. Selected Writings, ed. A. Giddens. – Cambridge: Cambridge University Press, 1972.-P. 297.


[Закрыть]. Из этого следует, что, по Дюркгейму, социальное пространство существует объективно и направляет деятельность отдельных индивидов.

Подход Э. Дюркгейма творчески развивает П. Сорокин. Он предлагает социальные координаты, позволяющие определить положение любого индивида. «Социальное пространство, – по мнению ученого, – в корне отличается от простого геометрического. Люди, находящиеся вблизи друг от друга в геометрическом пространстве (например, король и его слуга, хозяин и раб), в социальном пространстве отделены громадной дистанцией, и наоборот, люди, находящиеся очень далеко друг от друга в геометрическом <…> могут быть очень близки социально»…[59]59
  Сорокин П. А. Социальная и культурная мобильность. // Сорокин П. Человек, цивилизация общество. Под ред. А. Ю. Соломонова – М., 1992. – С. 297.


[Закрыть] «Социальное пространство, – констатирует автор, есть некая вселенная, состоящая из народонаселения земли. Там, где нет человеческих особей или же живет всего лишь один человек, там нет такого пространства (или вселенной), поскольку одна особь не имеет никакого отношения к другим. Она может находиться в геометрическом, но не в социальном пространстве»[60]60
  Там же – С. 300.


[Закрыть].

Определить положение человека или какого-либо социального явления в социальном пространстве значит определить его отношение к другим людям и другим социальным явлениям, взятым за такие «точки отсчета». Выбор «точек отсчета» зависит от фокуса наблюдения: ими могут быть отдельные люди, группы или совокупности групп. Когда мы говорим, что «мистер Н-младший – сын мистера Н-старшего», мы стремимся определить положение мистера Н в человеческой вселенной. Ясно, однако, что такое положение очень неопределенно и несовершенно, поскольку в расчет принимается только одна из координат – семейное родство – в сложной социальной вселенной. Следуя этой логике, П. Сорокин предлагает надежный и простой метод определения координат актора в социальном пространстве. Составные части данного метода таковы:

1) указание отношений человека к определенным группам;

2) отношение этих групп друг к другу внутри популяции;

3) отношение данной популяции к другим популяциям, входящим в человечество[61]61
  Сорокин П. А. Социальная и культурная мобильность. // Сорокин П. Человек, цивилизация, общество / Под ред. А. Ю. Соломонова – М., 1992. – С. 301.


[Закрыть].

Резюмируя идеи классиков социологии, выделим следующие основные особенности социального пространства. Во-первых, отношения между людьми в социальном пространстве определенным образом выстроены: есть «верх» и есть, следовательно, «низ». Есть возможности социального перемещения как в вертикальном, так и в горизонтальном направлении. И эти возможности тем больше, чем меньше в этом пространстве «предписанных» ролевых позиций.

Вторая особенность социального пространства – его многомерность. В каждой сфере деятельности непременно выстраивается своя «вертикаль власти», появляются свои «верхи» и свои «низы». Именно свойство многомерности позволяет применять различные критерии для стратификации социального пространства и употреблять его в разных социальных сферах и специфических контекстах, в том числе для концептуализации понятия «образовательное пространство».

Приведем примеры теоретических конструктов в социологическом дискурсе, которые опираются на современные представления о социальном пространстве. Так, А. Г. Здравомыслов пишет, что «власть – это определенная совокупность средств организации социального пространства через соответствующие точки напряжения, через линии искривления пространства»[62]62
  Зравомыслов А. Г. Рациональность и властные отношения//Вопросы социологии. – 1996. Выпуск 6. – С. 45.


[Закрыть]. Понятие «социального пространства» играет важную роль в размышлениях ученого. Анализируя общественные процессы, автор отмечает состояние «динамического хаоса», усиление энтропийных тенденций. «Положения групп людей в социальном пространстве в современном российском обществе оказались сдвинутыми, открывшиеся перспективы – неопределенными, многократно увеличилась зависимость не от каких-то устоявшихся стандартов и норм поведения, а от случайности, от везения и от «судьбы»[63]63
  Там же – С. 46.


[Закрыть]. Подобные явления «динамического хаоса» мы можем наблюдать также в образовательном пространстве. В наиболее сложном положении оказывается, прежде всего, молодежь. В группе молодых и образованных граждан продолжают проявляться и накапливаться социальные напряжения, связанные с тем, что высокий уровень грамотности и образованности не гарантирует им достойное положение в социальном пространстве. То есть, в сложившихся социально-экономических условиях общества риска накопленный в молодом возрасте человеческий капитал не может быть полностью и успешно реализован.

Понятие социального пространства довольно часто используется и в других теоретических построениях. Так, Е.Н. Юдина вводит в научный дискурс и концептуализирует понятие «медиапространство», которое охватывает проблематизацию социальных отношений по поводу производства и потребления массовой информации. Медиапространство представляет собой особую реальность, которая является частью социального пространства и организует социальные практики и представления агентов, включенных в систему производства и потребления массовой информации. Ведущим актором медиапространства является телепространство, которое обладает такими характеристиками как дискретность, неравномерность, способность программировать медиапространство и влиять на все остальное социальное пространство. Медиапространство в целом вынуждено следовать логике развития, которую навязывает телевидение, так как это способствует притоку символического капитала к тем акторам, которым удалось позиционировать себя в телепространстве. Автор доказывает, что эта социальная структура имеет три формы репрезентации: физическое пространство, пространство социальных отношений и символическое пространство[64]64
  Юдина Е. Н. Развитие медиапространства современной России (на примере телевидения) // Автореф. дис…. док. соц. наук. – М., 2008. – С. 12–13.


[Закрыть]. Это положение может быть полезным при анализе образовательного пространства, которое также имеет аналогичные формы репрезентации.

Топология социального пространства лежит в основе исследований Ю. Л. Качанова, который применил неевклидову геометрию к изучению политических отношений. Вводимое им понятие политической топологии, которое представляет собой структуру идентифицированных и маркированных открытых множеств, отражает свойство многомерности социального пространства. «Открытые множества политических событий конструируются на основе целостной совокупности отношений по широкому спектру критериев»[65]65
  Качанов Ю. Л. Социальное пространство и политическая топология // Вопросы социологии. -1996. – Выпуск 6. – С. 56.


[Закрыть]. Структура политической топологии, по мнению Ю. Л. Качанова, определяется в каждый момент времени исходом борьбы между коллективными и индивидуальными агентами, занимающими различные позиции внутри социального пространства. Он поднимает важную для политических отношений проблему рефлексии социального пространства. Он утверждает, что «практические схемы, с помощью которых агенты воспринимают социальную реальность, есть результаты интериоризации социальных отношений. Поэтому практические схемы принуждают агентов принимать социальную действительность такой, какая она есть, воспринимать ее как нечто само собою разумеющееся, присваивать ее, а не рефлектировать и противопоставлять ей другие «возможные миры»[66]66
  Там же – С. 56.


[Закрыть]. Этот подход разделяется А. Ф. Филипповым. Он утверждает, что социальные позиции вполне осознаются агентами социального пространства, а дорефлективные формы восприятия и выражения социального пространства, по его мнению, были характерны в основном для бесписьменных обществ[67]67
  См. Филиппов А. Ф. Элементарная социология пространства // Социологический журнал 1995,№.1,-С. 55.


[Закрыть].

Социальное пространство исследуется А. Ф. Филипповым в рамках выдвинутой им концепции социологии пространства. Автор различает: 1) видение социологом пространственного размещения тел участников социального взаимодействия друг относительно друга; 2) социальное значение пространства, не рефлектируемое участниками взаимодействия, но принципиально важное для них; 3) пространство, как оно осознается и обсуждается последними[68]68
  Там же – С. 55.


[Закрыть].

Заметим, что в научной литературе нередко именно геометрическое пространство, в котором находятся участники социального взаимодействия, интерпретируется как социальное пространство. Так, Т. И. Черняева, разрабатывая архитектонику социального пространства, трактует его неоправданно широко. В этом подходе «социальное пространство как социологический конструкт, отражающий порядок сосуществования вещей, людей и идей, является родовой категорией для понятий «социальная реальность», «социальный мир», которые тождественны друг другу в своих сущностных измерениях, однако в их содержании сосредоточены разные исследовательские установки»[69]69
  Черняева Т. И. Архитектоника социального пространства // Тезисы I Всероссийской Научной конференции «Сорокинские чтения» – 2004: Российское общество и вызовы глобализации. – М.: Альфа, 2004. – С. 105.


[Закрыть]. При таком подходе социальное пространство отличается от геометрического только наличием нематериальных фактов – мира идей. По существу строго очерченное понятие «социальное пространство» подменяется другим понятием «социальная реальность», с чем нам трудно согласиться. Термин «социальное пространство» иногда употребляется еще более упрощенно. В такой трактовке оно включает в себя «размещение производительных сил, территориальные проблемы, в том числе проблемы градостроительства»[70]70
  Быстрова А. Н. Культурное пространство как предмет философской рефлексии. // Философские науки 2004, № 12. – С. 36.


[Закрыть].

Поэтому в анализе образовательного пространства мы будем отделять пространство «объективного размещения тел» от социального пространства как «порядка социальных позиций». Совпадение пространства позиций с «пространством размещений» также как А. Ф. Филиппов, будем интерпретировать как «частный случай взаимоналожения более общих различений»[71]71
  Филиппов А. Ф. Элементарная социология пространства // Социологический журнал 1995, №.1. – С. 55.


[Закрыть].

Однако наиболее последовательным развитием классической традиции интерпретации социального пространства применительно к современным реалиям представляются нам взгляды П. Бурдье. В обществе риска, характеризующемся высокой энтропийностью, неопределенностью, высокой социальной мобильностью разных типов связи индивида с его позицией, социальные координаты, о которых говорит Сорокин, уже не так ярко выражены. В таких обществах широко распространено занятие одним индивидом нескольких значимых статусных позиций (например, работа по совместительству). Поэтому все более актуальным становится различение статусных позиций и занимающих их индивидов как автономных реалий. «В самом общем виде пространство социальных позиций сводится к пространству взглядов (prises de position) через посредство пространства диспозиций (габитусов). Другими словами, система дифференцированных расхождений, определяющая различные позиции по двум главным измерениям социального пространства, соответствует системе дифференцированных расхождений в свойствах агентов (или сконструированных классов агентов), а значит в их практиках и благах, которыми они располагают. Каждому классу позиций соответствует класс габитусов (вкусов), сформированных социальными обусловленностями, ассоциированными с соответствующим положением, и – при посредстве этих габитусов и их порождающих способностей – систематический ансамбль благ и свойств, объединенных между собой сходством стиля»[72]72
  Bourdieu Pier. Raisons pratiques. Sur la théorie de l'action. – Paris Seuil, 1994. – P. 22–23.


[Закрыть].

Следовательно, в трактовке Бурдье, социальное пространство – это надындивидуальная реальность, состоящая из структурированных социальных отношений. Ученый определяет социальное пространство как «ансамбль невидимых связей, тех самых, что формируют пространство позиций, внешних по отношению друг к другу, определенных одни через другие, по их близости, соседству или по дистанции между ними, а также по относительной позиции: сверху, снизу или между, посредине»[73]73
  Ibid.


[Закрыть].

Таким образом, в обществе должны существовать объективные структуры, независимые от сознания и воли агентов, которые способны стимулировать, направлять или подавлять социальные процессы. В основе этих структур лежит сам механизм взаимодействия между людьми.

«Социальное пространство – не физическое пространство, но оно стремится реализоваться в нем более или менее полно и точно. Это объясняет то, что нам так трудно осмысливать его именно как физическое. То пространство, в котором мы обитаем и которое мы познаем, является социально обозначенным и сконструированным. Иначе говоря, физическое пространство есть социальная конструкция и проекция социального пространства, социальная структура в объективированном состоянии, <…> объективация и натурализация прошлых и настоящих социальных отношений»[74]74
  Бурдье Пьер. Социология политики. – М: Socio-Logos, 1993. – С. 39–40.


[Закрыть].

В социальном пространстве Бурдье выделяет особые виды пространства: экономическое, политическое, культурное и символическое. Последний вид пространства имеет, по мнению автора, особое значение. Каждое из обозначенных пространств подразделяется на поля властного взаимодействия. В рамках этих пространств осуществляется движение соответствующих видов «капитала» и «прибыли», достижений и потерь. «Соотношение объективных сил, пишет Бурдье, – стремится воспроизвести себя в соотношении символических сил, в видении социального мира, что способствует утверждению данного соотношения сил. В борьбе за навязывание легитимного видения социального мира, в которую неизбежно вовлечена и наука, агенты располагают властью, пропорциональной их символическому капиталу, то есть тому признанию, которое они получают от группы»[75]75
  Бурдье Пьер. Начала. – М.: Socio-Logos, 1994. – С. 200.


[Закрыть]. Следовательно, в социальной жизни играет важную роль не только экономический или политический капитал, но и капитал символический. Он непосредственно связан с понятием престижа, достоинства и влияния, которое может иметь агент в рамках социального пространства.

Итак, в рамках многомерного социального пространства действуют агенты, обладающие, согласно Бурдье, различными видами капиталов. Капитал может быть экономическим (материальное благосостояние), политическим (например, партийность, должность), социальным в узком смысле (происхождение, личные связи и т. д.), культурным (уровень и качество образования, общая культура), силовым и, наконец, символическим. Символический капитал является своего рода знаковым выражением обладания тем или иным видом капитала. Он является индикатором общественного признания.

Социальное пространство сконструировано таким образом, что агенты, размещенные в нем, имеют тем больше общих свойств, чем более близки они в этом пространстве. Причём социальные дистанции зачастую не совпадают с пространственными. Так, часто люди, близкие в социальном пространстве, стремятся стать близкими и в географическом, а соседи, сильно удаленные в социальном пространстве, могут почти не встречаться друг с другом. Иными словами, истина взаимодействия чаще всего не видна постороннему наблюдателю.

Встаёт вопрос, что же делает людей близкими или, наоборот, отдаляет в социальном пространстве. По мнению П. Бурдье, это объективные связи между позициями, занимаемыми в распределении капиталов. Концентрация ресурсов определённого вида даёт преимущество в борьбе за присвоение социальных благ, то есть наделяет индивида определённой властью.

В процессе исторического развития экономический капитал, который выражался в концентрации вооруженных сил и финансовых ресурсов, нуждался ещё и в концентрации символического капитала признания, легитимности. В своей работе «Дух государства» Бурдье писал: «Важно, чтобы корпорация агентов, ответственных за сбор налогов <…>, а также применяемые ими методы правления и управления, учета и регистрации, решения спорных дел, судопроизводства, контроля исполнения и т. п. были в состоянии заставить узнавать и признавать себя как законные. Важно, чтобы они были широко отождествляемы с персоной, с достоинством власти, чтобы судебные исполнители носили мундир, имели собственные эмблемы и одним своим именем обозначали свое начальствование, а также, чтобы простые налогоплательщики были в состоянии узнавать мундиры стражников, гербовые щиты часовых будок и т. д.»[76]76
  Бурдье Пьер. Дух государства: генезис и структура бюрократического поля. – М., 2000. – С. 10.


[Закрыть].

Иначе говоря, символический капитал есть не что иное, как экономический, культурный или иной капитал, когда он позиционирован в социальном пространстве. Наглядным примером символического капитала, гарантированного юридически, может служить звание – дворянское, учёное, профессиональное. Так, дворянин – это не просто тот, кто известен, пусть даже и с хорошей стороны, но тот, кто признан официальными инстанциями, а, следовательно, всеми. Но символический капитал обладает также и самоценностью, дающей символическую прибыль и блага, которые не продаются за деньги. П. Бурдье подчеркивает, что именно символическая дефицитность звания в пространстве имён профессий, а не соотношение между спросом и предложением на некоторые виды труда стремится господствовать над профессиональным вознаграждением. Из этого следует, что вознаграждение за звание имеет тенденцию автономизироваться по отношению к вознаграждению за труд. За один и тот же труд можно получать разное вознаграждение в зависимости от того, кто его выполнил. Вознаграждение за звание может приносить ощутимую прибыль. Так, не относительная ценность труда определяет ценность имени, но институционализированная ценность звания служит инструментом, позволяющим защитить и сохранить ценность труда. «Дворянские титулы, так же как и дипломы представляют собой настоящий документ, подтверждающий обладание символической собственностью и дающий право на получение прибыли от ее признания»[77]77
  Бурдье Пьер. Начала. – М.: Socio-Logos, 1994. – С. 50.


[Закрыть].

То же можно сказать и о символической ценности, например, образовательных услуг. Иными словами, Бурдье говорит о том, что Имя, которым обладает тот или иной агент социального пространства, будь то товар, человек или целый социальный институт, во многом определяет его ценность. Символическая власть в этом смысле, по определению Бурдье, есть власть worldmaking – конструирование мира при помощи слов, используемых для описания или обозначения индивидов, групп или институций.

П. Бурдье также была показана роль культурного капитала в формировании социального пространства[78]78
  Bourdieu P., Passeron J. С. Reproduction in Education, Society and Culture. London, 1977.


[Закрыть]. Ученый доказал, что, несмотря на широко распространенные требования равенства возможностей, элиты приспособили новые социальные стратегии для обеспечения своей преемственности от поколения к поколению. Образовательная система стала ключевым моментом этих стратегий. С помощью реализации определенных социальных технологий (педагогических методов, норм отношений между учителем и учениками, отбора учебных курсов и методов селекции) экономически привилегированные и хорошо образованные дети получили преимущества по сравнению с менее привилегированными и менее обученными. Другими словами, механизмы образовательного пространства, несмотря на ставшее в результате демократических реформ общедоступным полное среднее и высшее образование и возросший уровень обучения в целом, не только не разрушили классовое и культурное неравенство, а скорее усилили его.

В целом, разработанная Бурдье теория воспроизводственной функции образования доказала, что родители с престижными занятиями способны использовать собственные социально-экономические ресурсы, чтобы дать своим детям хорошее образование. В свою очередь, это помогает им занять престижные должности. Бурдье утверждает, что родители не только вручают детям образовательные «верительные грамоты», но и создают культурную среду, содействующую развитию разнообразных способностей, которые обеспечивают им более высокие позиции в образовательном пространстве.

Таким образом, воспроизводство социального пространства, классовых отношений, классовых привилегий включает и такую составляющую, как культурный капитал. Но это классовое отношение воспроизвести неизмеримо труднее, чем отношения собственности. По мнению Бурдье, репродуктивная функция средней школы есть следствие действий господствующих классов, обеспечивающих свое воспроизводство. В ранние периоды промышленного капитала «воспроизводственная стратегия» собственников была прямым переносом (передачей) прав собственности. После Второй мировой войны популистское требование равенства образовательных возможностей, так же как и рост отделения собственности от управления фирмами, установление «рациональных» процедур подбора и продвижения менеджеров вызвали надобность в менее прямых стратегиях социального воспроизводства. Собственники крупных состояний приспособили новую стратегию, конвертируя экономический капитал в образовательный.

Используя свои экономические ресурсы для получения хорошего образования детьми, собственники смогли закрепить позиции части своих наследников. Конечно, эта стратегия была наиболее успешной для тех, которые сами обладали солидным культурным и образовательным капиталом. Все это, естественно, не отрицает возможности для индивидов, обладающих талантом, достичь академических успехов, а затем и высокой социальной позиции вне зависимости от происхождения. Но такие случаи не носят массового характера. Ведь образование – путь к занятию позиций контроля в экономике, что в современных условиях более значимо, чем владение собственностью[79]79
  Bourdieu Р. The Education System and the Economy: Titles and Jobs // French Sociology. Ruptiire and Renewal since 1968. Edited by С. C. Lemert, 1981. – № 9.


[Закрыть].

Таким образом, исходя из концепции П. Бурдье, можно выделить три основные функции образовательного пространства: (1) самовоспроизводства (2) культурного воспроизводства и (3) интеграции молодого поколения в социальное пространство. При этом основная функция образования, по Бурдье, состоит именно в воспроизводстве культурного капитала, благодаря которому высшие классы могут сохранять свою культурную однородность и социальное превосходство. Отсюда и основная функция средней школы, как ее постулирует Бурдье, состоит в воспроизводстве доминирующей культуры и, тем самым, в воспроизводстве «структуры властных отношений внутри социальной формации, в которой преобладающая система образования стремится сохранить монополию легитимного символического насилия»[80]80
  Bourdieu P., Passeron J.-C. Reproduction in Education, Society and Culture. L., Newbury Park, New Delhi: Sage Publications, 1994. – P. 6.


[Закрыть]. И, следовательно, успех индивида в образовании определяется, во-первых, тем, насколько хорошо ему удалось усвоить господствующую культуру, а во-вторых, тем, каким культурным капиталом обладает та социальная группа, к которой он принадлежит.

Подведем некоторый итог нашего анализа социального пространства, который нам поможет концептуализировать понятие «образовательное пространство». Образовательное пространство представляет собой особую социальную структуру, являющуюся частью социального пространства и организующую социальные практики и представления агентов, которые помогают индивидам на основании усвоения системы знаний, норм и ценностей достигнуть желаемых позиций в общем социальном пространстве.

Являясь частью социального пространства, оно обладает всеми его характеристиками.

1) Образовательное пространство существует объективно независимо от сознания входящих в него агентов и детерминирует их социальные практики.

2) Образовательное пространство определенным образом структурировано. В нем есть более высокие позиции, которые дают определенные преимущества в социальном пространстве, и более низкие позиции, которые не представляют особых преимуществ.

3) Следуя логике П. Бурдье, доступ к высшим позициям в образовательном пространстве определяется наличием у агентов экономического, социального, культурного и символического капитала.

Однако, на наш взгляд, последнее положение может быть дополнено таким социальным ресурсом как человеческий капитал. Концепция человеческого капитала была заимствована социологами у экономистов. Она получила отражение в трудах Т. Шульца, Б. Беккера, А. Дели, М. Амстронга и других авторов. Сам термин «человеческий капитал» был предложен Шульцем, который представил свою теорию следующим образом: «Рассматривайте все человеческие способности либо как врожденные, либо – как приобретенные. Свойства, которые являются ценными и которые могут быть развиты с помощью соответствующих вложений, будут человеческим капиталом»[81]81
  Schutz T. W. Capital Formation by Education // Journal of Political Economy / 1960. Vol. 68. December. – P. 36.


[Закрыть].

Хотя важный вклад в популяризацию идеи человеческого капитала был внесен Т. Шульцем, классикой современной научной мысли стал одноименный трактат Г. Беккера. В своем исследовании он исходил из представлений о человеческом поведении как рациональном и целесообразном, применяя экономические дефиниции (редкость, цена, альтернативные издержки и т. п.) к самым разнообразным аспектам человеческой жизни, включая и те, которые традиционно находились в ведении других социальных наук. Сформулированные в нем положения стали основной для всех последующих исследований в этой области.

Беккер первым произвел количественно обоснованный подсчет экономической эффективности образования. Для определения дохода, например, от высшего образования из пожизненных заработков тех, кто окончил колледж, вычитались пожизненные заработки тех, кто не пошел дальше средней школы. Издержки обучения, наряду с прямыми затратами (плата за обучение, общежитие и т. д.), в качестве основного элемента содержат «упущенные заработки», т. е. доход, недополученный учащимися за годы учебы. По существу, потерянные заработки определяют ценность времени учащихся, затраченного на обучение, и являются альтернативными издержками его использования. Определив отдачу от вложений в учебу как отношение доходов к издержкам, Беккер получил цифру в 12–14 % годовой прибыли[82]82
  Becker G. S. Human Capital. A Theoretical and Empirical Analysis with Special Reference to Education. 3rd ed Chicago-L, 1993.


[Закрыть].

Но если образование влияет на производство, то, следовательно, оно есть форма капитала. Но человеческим его называют потому, что эта форма становится частью человека, а капиталом является вследствие того, что представляет собой источник будущих заработков. «Человеческий капитал формируется за счет инвестиций в человека, среди которых можно назвать обучение, подготовку на производстве, расходы на здравоохранение, миграцию и поиск информации о ценах и доходах»[83]83
  Беккер Г. Человеческий капитал (главы из книги). Воздействие на заработки инвестиций в человеческий капитал // США: экономика, политика, идеология, 1993. – № 11–12. – С. 39.


[Закрыть].

Однако человеческий капитал формируется и накапливается не только под влиянием факторов макросреды, на него не в меньшей степени оказывают влияние факторы микросреды. Дж. Коулман неопровержимо доказал, что социальный капитал семьи и социальный капитал среды, окружающей индивида, непосредственно влияют на создание человеческого капитала в последующих поколениях[84]84
  Коулман Дж. Капитал социальный и человеческий // Общественные науки и современность. – 2001. – № 3. – С. 122–138.


[Закрыть]. Ученый аналитически выделил в капитале семьи три различных компонента: финансовый капитал, человеческий капитал и социальный капитал. Финансовый капитал определяется богатством семьи или доходом. Он способствует созданию в доме определенного места для учебы, обеспечивает учебными материалами и пособиями, финансовыми ресурсами, сглаживающими проблемы семьи. Человеческий капитал измеряется образованием родителей и помогает ребенку познать окружающую среду, способствует процессу обучения. Социальный капитал семьи отличается от любого из этих видов капитала. Социальный капитал семьи формируется отношениями между детьми и родителями. Если родители не играют важной роли в жизни ребенка, если их человеческий капитал используется исключительно на работе или в другой сфере жизнедеятельности вне дома, то он является нерелевантным по отношению к детям. Если человеческий капитал родителей не дополнен социальным капиталом, воплощенным в семейных отношениях, то он не играет большой роли в образовательном уровне ребенка вне зависимости от того, каковы размеры человеческого капитала родителей.