Текст книги "Оберег на любовь. Том 2"

Все! На сегодня мне достаточно сцен прощания.

Нам предстояло лететь одним рейсом вместе с Димой и Диной. А я и забыла, что мы из одного города. Что ж, придется потерпеть их еще. Впрочем, зря я напрягалась: вместе этих двоих, как привычную неразлучную пару, я больше не видела. Каждый из них в самолете воссоединился со своими родными, а их семьи оказались в разных концах салона. Между собой молодые люди не общались, будто никогда не были знакомы.

Лайнер приземлился. В окошко иллюминатора я видела, как по трапу сбегает Димка, держащий на руках спящего толстого мальчишку в шапке с балаболкой, а сзади с неподъемными сумками спускаются его родители. Он не оглянулся. Ну и ладно. Больше, похоже, мы никогда не увидимся. У Димки все устаканится. Дина успокоится, перестанет злиться. Потом они поженятся, будут жить долго и счастливо и умрут в один день. А я про них очень скоро забуду. Я вдруг испытала двоякое чувство. Вроде бы, с одной стороны облегчение, что никого теперь больше не раздражаю, а с другой – сожаление, разочарование и даже чувство вины. Мне все казалось, что мы могли неплохо дружить с Димой и даже с Диной, если бы познакомились поближе. Возможно, если бы я была чуть откровенней и рассказала им об Алексее, все бы было по-другому.

Но пути Господни неисповедимы. Зернышко веры, которое однажды в меня заронила Генриетта в то, что в жизни ничего не бывает случайного: ни случайных встреч, ни случайных знакомств, проросло еще больше. Дело в том, что мы встретились с Димкой. И произошло это довольно скоро. Спустя всего каких-то четыре месяца после нашего отъезда с базы. Но об этом несколько позже.

А пока мне предстояло настроить себя на школу, ведь у порога уже маячил «День знаний». Этой осенью я и мои ровесники отправлялась первый раз в последний класс…

…«Когда это было?

Когда это было?

Во сне? Наяву? – плыла над моим ухом заводная мелодия, и в голове крутились до боли знакомые слова, —

 
Во сне, наяву
По волне моей памяти я поплыву»…
 

Сквозь дрему я слышала песню, но упорно продолжала цепляться за сон и качаться на сладких волнах утреннего забвения.

– Полина, вставай!

Я открыла один глаз и увидела Ирку, скачущую передо мной в жеваной пижаме с включенным переносным магнитофоном. Причем, моим! Вообще-то, доступ к нему сестре был строго воспрещен.

– Какого черта? Сделай потише! – раздирая второй глаз, я с трудом выбиралась из блаженных пут.

– Вставай! Сегодня же первое сентября! Тебе в школу, ты забыла? А я тоже сегодня первый раз после отпуска в садик иду! – хвастливо сообщила шебутная девчонка.

– Поздравляю, безумно за тебя рада, – я натянула на голову одеяло. – Все. Отстань. Будильник еще не звенел.

– Ну и что! Сегодня особенный день. Все люди должны вставать раньше будильника.

Боже, за что ты наказал меня такой беспокойной сестрой! Ира, в отличие от меня, была жаворонком. Накануне ответственных событий она всегда подскакивала ни свет, ни заря и поднимала на уши весь дом. Размышляя о повадках моей сестры, я полностью пришла в себя.

Да, пожалуй, она права, сегодня особый день. Впервые за последнее время я подумала об этом с подъемом. После переклички все мои тревоги улеглись. Будто там, на площадке перед школой, прошла генеральная репетиция первого учебного дня. Все было, как всегда. Никаких глобальных перемен. Класс не расформировали. Ученики никуда не делись. Учителя все те же. Закрепленный за нашим 9 «Б» родной кабинет остался прежним. Только панели из скучного серого цвета перекрасили в приятный светло-бежевый, да табличку на двери поменяли на 10 «Б». Теперь меня и моих товарищей распирала гордость при взгляде на нее. Выпускной класс – не баран начихал!

По пути я завернула в детский сад, сбагрила Ирку воспитательнице вместе с огромным букетом, который утром мне навязала мама. Терпеть не могу гладиолусы. По причине того, что они зацветают на исходе лета, когда все хорошее уже позади. А еще своей яркой напыщенностью гигантские колосья лишний раз напоминают, что вот-вот наступит сомнительный праздник – «Первое сентября».

Теперь уже налегке – в портфеле лежала лишь одна тетрадка – я, не спеша, направилась к цели. По дороге я почему-то очень волновалась, но еще больше гордилась собой, сознавая важность момента. Впрочем, для ученицы выпускного класса такое возбужденное состояние вполне объяснимо. Но, чем ближе я подходила к школе, тем сильнее колотилось сердце и пылали щеки. А уши горели так, будто я совершила что-то преступное. Мне подумалось: «Наверное, они сейчас под цвет комсомольского значка, что пламенеет на моем белом парадном фартуке». Быстренько перебрав в уме все свои последние деяния, я пришла к выводу – не грешна. Разве что отдала Ириной воспитательнице букет, предназначенный для классной? Так это ж благо! Вера Ивановна всегда нам говорит: «Ребята, милые, вы меня опять цветами завалили. Хоть цветочный магазин открывай. Понимаете, мне их ставить некуда. Приходится выбрасывать. Всегда плачу и выбрасываю, плачу и выбрасываю».

Стоп… здесь, как видно, дело не в цветах! И тут меня озарило: «Есть контакт! Это Леша! Это он провожает меня первый раз в последний класс». Просто начался сеанс невидимой связи с ним, и у меня опять возникло то необычное состояние, которое уже посещало меня не раз. Спасибо, родной, что ты помнишь, какой у меня сегодня ответственный день.

«Вот и стали мы на год взрослей…», – лились из рупора слова очень старой и очень доброй песни, когда мы, отвыкшие за три месяца от какого-либо порядка, бестолково пытались построиться на линейке во дворе школы. Мне бросилось в глаза, что учителя все будто сжались за лето. Верно, оттого, что многие парни и некоторые девчонки переросли их на целую голову. Молодые люди надели настоящие взрослые костюмы, сменив короткие курточки, в которых раньше смотрелись подстреленными воробьями, на модные пиджаки. Девчонки в одночасье превратились в видных красоток. Все поголовно с модными стрижками и накрашенными ресницами. Некоторые сегодня имели смелость одеться не по уставу, и не на каждой можно было увидеть привычную коричневую форму. К примеру, моя подруга Соня вырядилась в шерстяное платье приятного горчичного цвета, а поверх – кокетливый гипюровый фартучек, совсем короткий, отчего вообще не походила на школьницу, а скорее тянула на пухленькую официантку из дорогого ресторана. Однако вели себя ученики и ученицы выпускных классов слишком беспечно для взрослых людей. Задние щипали передних, или строили рожки, или дергали за гигантские банты тех, которым было, куда их навязать или прицепить. Мои одноклассники, с их простоватыми лицами, с обезьяньими ужимками и легкомысленными заигрываниями показались мне сущими детьми. Про себя я точно знала, меня не касается их глупая возня. Наблюдая за сомнительными, с точки зрения прогресса, изменениями в поведении некоторых сверстников и подмечая разные детали в их внешности, я напряженно пыталась все переварить. Вдруг сзади подошла моя первая учительница и взяла меня за плечи.

– Как ты повзрослела! – изумленно воскликнула Варвара Никаноровна и всплеснула руками.

С давних-давних пор все ласково называли ее «бабушкой». Уж лет пять, как старая учительница не работала, все болела и еле ходила с тросточкой. Но Первое сентября и Последний звонок оставались для нее святыми датами.

– Ой, здравствуйте!

– А я давно тебя заметила, но поначалу совершенно не узнала. Ведь всех узнала: и Сережу Сизикова, и Свету Попову, и Колю, и Танюшу, и Сонечку Розенталь, а тебя вот нет… Думаю, что за новенькая в 10 «Б» появилась? Не по годам девушка серьезна. А уж неприступна! Стоит, не шелохнется, не улыбнется. Вся в себе. А это, оказывается, моя Полина!

– Милая Варвара Никаноровна! Как я рада вас видеть! Нет, я не неприступная. Я просто немножко задумалась.

Мы обнялись. Сухонькое, хрупкое тельце дрогнуло. Сердце мое сжалось. Как она постарела!

– Нет, Полина. Я не случайно к тебе подошла. Ты изменилась, милая, сильно изменилась. И взгляд стал иным. Ты выросла, детка!

– А я? А я? А я? – раздавались со всех сторон жизнерадостные выкрики шебутных моих товарищей. Налетели, как стая птенцов. Им бы все дурачиться!

– Ну, конечно, дорогие мои! Вы стали совсем большими. Но к концу учебного года вы еще больше подрастете и расцветете, – обещала «бабушка» и сетовала: – А я вот, дети, к сожалению, теперь уж только вниз расту.

Она грустно улыбнулась. Но великовозрастные дети ее печали не заметили. Как только объявили, что всем пора расходиться по кабинетам, они шумной гурьбой ломанулись в класс и чуть не снесли по пути свою седенькую, легкую, как пушинку, первую учительницу. Да и нынешнюю классную руководительницу чудом не зашибли. Женщину внушительного роста и крупной кости.

Праздничная линейка закончилась.

Глава 6. Славная осень…

Осень выдалась на редкость теплой. Без нудных затяжных дождей, слякоти, и сырости. И только запах жженых листьев во дворе школы напоминал, что лето давно кончилось. Настоящая пушкинская осень! Или некрасовская? У меня почему-то нынче чаще выстреливал стих Некрасова из школьной программы. И, когда я бывала на улице, мне все время хотелось цитировать: «Славная осень! Здоровый, ядреный воздух усталые силы бодрит»…

Первая четверть в выпускном классе шла ни шатко, ни валко. Видно, непомерная нагрузка, которой так пугали нас учителя, еще только предстояла. Поэтому нам без особого напряга и ущерба для учебы удалось несколько раз выбраться на природу. Так уж повелось, что этой осенью мы по очереди посещали дачи одноклассников. У кого они, естественно, были.

В один из выходных съездили к Светке Поповой. Родители расщедрились и даже отпустили меня с ночевкой, потому что с нами была совершеннолетняя Светкина сестра – Ольга. Девушка исключительно положительной репутации и здравого смысла.

Еще в сентябре дело было. Хорошо! Днем температура, как в июне – плюс двадцать. Еды с собой набрали воз: стол просто ломился от щедрых даров осени. Каждый вывалил на него все, что нашлось дома в закромах. Здесь была и вареная молодая картошечка, политая постным маслом; и целые горы свежих помидоров самых диковинных сортов; и заготовки на зиму с лечо, с «заморской» баклажанной икрой и маринованными маслятами; и янтарные кисло сладкие ранетки, а еще – огромные подсолнухи, размером с солнце. Ночевать тепло. Даже печку топить не надо. Хотя, кажется, там и печки-то никакой не было. Дачка оказалась так себе. Сильно запущенный огород и плохонький дом. Зато на самом берегу. А берег высокий, обрывистый. С любой точки участка открывался потрясающий вид на реку. Мы так и просидели на участке, не выходя за ограду, любуясь осенними пейзажами и мечтая о светлом будущем.

– Когда я вырасту, – заявила Света, – я взращу здесь сад своей мечты.

– Не знаю, обрадую ли я тебя, или огорчу, сестренка, но ты уже давно выросла, – не сильно церемонилась со Светиными мечтами ее старшая сестра. – Так что бери-ка ты, Светик, лопату да приступай к исполнению заветной мечты. Взращивай свой садик на здоровье… Но для начала, моя дорогая, не плохо хотя бы огородец перекопать.

– Оля, как же ты приземлено мыслишь! У меня вообще не будет никакого огорода. Я посажу здесь редкие деревья. И живая изгородь у меня будет из лиственниц с пушистыми иголочками. Вместо вашей дурацкой сетки «рабица». А вот здесь вот… у меня будут лилии расти. Обожаю лилии.

– Еще скажи, лужайка вместо грядок будет, как у английской королевы?

– Да, именно – лужайка.

– Ну, прямо сады Челси. А жрать, стесняюсь спросить, что ты зимой будешь, садовница? – не совсем педагогично спрашивала Оля.

– Фу! Какая проза! Причем здесь – жрать? Это будет кусочек рая. Со своим прудиком и фонтанчиком. Ни у кого не будет такого сада! А ты – грядки, грядки…

Колька предложил нам всем коллективно отгадать, кем он мечтает стать. Условия конкурса были следующими. Коля должен был усиленно изображать специфичные моменты избранной им специальности, а на проблески наших догадок отвечать односложно «да» или «нет». Зацепив тонкую ниточку одной из версий, можно было последовательно выйти на след единственно правильного ответа, и разгадать загадку.

Серьезная девушка Оля, известный специалист по разбиванию чужих мечт, окинув взглядом рослого парнягу, опять вмешалась:

– Коля, ты прямо как Светка моя: «Когда я вырасту…», – передразнила она. – Да… Поздновато что-то ты, Николай, с мечтой определился.

Колька слыл известным мастером пантомим и импровизаций, поэтому мы без труда отгадали, что дело его каким-то образом связанно с космосом. Замедленно и хаотично перемещаясь по огороду, он явно изображал невесомость. Его вроде бы корежило, но как-то очень плавно. Версий в связи с этим появилось много, среди коих самой популярной была, естественно, профессия космонавта. Однако не тот Колька был человек, чтобы так выкамаривать перед нами ради, в общем-то, стандартной мечты. Поэтому имели место другие варианты. К примеру, испытатель скафандров, или водитель лунохода, или даже собака Белка, и из той же оперы – Стрелка. Но на все наши лепые и нелепые предположения мим отрицательно мотал головой. Мы измучились от догадок, неуемной энергии затейника и собственного беспрерывного смеха, но раскусить фокус не могли.

– Как же вы стандартно мыслите, друзья! – разочарованно сказал Коля, когда кто-то из публики, забывшись, уже в двадцатый раз выкрикнул, осененный внезапной догадкой: «Я знаю! Космонавт! Космонавт!».

– Ну, нет же! Не то. Не космонавт, а вовсе наоборот. Я хочу стать астронавтом.

– Тише ты. Диссидент здесь выискался, – пугливо оглянулась по сторонам Ольга, самая старшая и самая осторожная в нашей компании. – Они нашу олимпиаду бойкотировали, а он! Сумасшедший, думай, что говоришь!

…Это невероятно, но Колькина мечта частично сбылась. Нет, он, конечно, не стал астронавтом, но стал гражданином Америки. И живет наш Коля теперь в городе Цинциннати, что в штате Огайо, и шпарит по-английски, будто жил в Новом Свете с самого рождения. И я у него была, мед, пиво пила… А тогда, на Светкиной даче, он шутил или просто хулиганил, чтобы нас повеселить…

А Соня мечтала о большой овчарке.

А я? Я закрыла глаза и представила. Оказывается, я мечтаю только об одном. Когда-нибудь увидеть Лешу. Ну, хоть один разок! Хотя бы издалека.

Через пару недель мы навестили еще одну «вотчину». Так балагур Колька окрестил огород своей бабки. Поездка оказалась вовсе не загородной, поскольку участок размещался в черте города. Добираться туда было совсем не сложно. Вышли на конечной трамвая и подались пешком вдоль длинной тополевой аллеи, которая служила лесозащитной полосой, заслоняя сады от пыли и городского шума. Пока брели, наткнулись на грибы сугубо городского происхождения. Раньше я о таких и не слыхивала. Коля поведал нам, что это подтопольники, и они вполне съедобные. Раз съедобные, надо брать! Мы кинулись рвать грибы, выворачивая ножки вместе с корнями, так как ножика с собой ни у кого не оказалось. Но подтопольников была такая прорва, что собирать их нам очень быстро наскучило. Ведь собирать грибы интересно, когда их искать надо. А так…

– Ну, вы и куркули! – удивлялись Соня и Света Попова, видимо, сравнивая свои скромные шесть соток с Колькиной вотчиной. И верно, огород показался мне бескрайним. Плюс многочисленные теплички, сараюшки и погребок, на крышке которого висела масса разнокалиберных замков. Хозяин, весьма довольный нашей реакцией, беспардонно хвастался:

– У нас тут все прет, как на дрожжах. По пятьсот банок на зиму закручиваем! Вот такие помидоры! А редиска по весне? Вы когда-нибудь видели редиску размером с мандарин?

– Все ясно, – вдумчиво сказал Сережа Сизиков, поправляя очки, – радиация. Промзона-то рядом. Такая близость к заводу химконцентратов, доложу вам, друзья, даром не проходит…

– Да иди ты! – удивленно ахнула пухлая Верочка, до сих пор радостно-вкусно обнюхивающая крепкий гриб.

Она перестала раздувать ноздри, недоуменно скосила глаза на большую коричневатую шляпку, однако с набранным добром расставаться не пожелала и быстро засунула добычу себе в пакет…

И опять было довольно тепло. Даже налетающий моментами опасный осенний ветерок не мог заставить меня надеть ветровку и берет. Колька тащил нас на озеро. Он с сожалением сообщил, что водоем теперь – сплошная помойка, а ведь когда-то там даже раки водились. Однако сполоснуться можно. Идея казалась безумной. Кто купается в октябре? И ведь полезли! Конечно, только мальчишки. А мы пока на бережку жарили на палочках колбасу, сало и резиновые грибы. Потом все с аппетитом уминали подобие шашлыков и заедали потрясающими солеными помидорами из погребка Колькиной бабки. Сонька уставилась на меня, как на камикадзе, когда я решилась отведать экзотических подтопольников: видимо, она одна все еще находилась под впечатлением от известия о близкой радиации.

– Хочешь загнуться? Тогда хоть записку напиши: «В моей смерти прошу никого не винить».

– А мне вкусно!

Мне действительно было вкусно, и вообще очень светло и спокойно. Охаянное Николаем озеро показалось мне даже живописным. Окруженное частой березовой рощей, оно будто лежало в чаше золотых деревьев. Листопад уже начался и прикрыл озерные берега. Вода была темная-темная и чуть-чуть морщинилась от ветра. Кстати, особой помойки я не заметила. Слой шуршащей листвы равномерно усеял землю и скрыл следы дикого обращения человека с природой.

Мне нравились наши поездки. Природа и грусть, грусть и природа – вот мое неизменное состояние той осенью. Я все время прислушивалась к себе. Вроде, и хорошо, что душа уже не болит и не мечется. Но от того, видно, и грустно.

Пришел ноябрь, а зима и не думала наступать. Шестого числа, в предпраздничный день, мы уже не учились. «Наконец-то отосплюсь», – еще накануне твердо решила я. С вечера даже предупредила сестренку: «Только попробуй, разбуди – убью!» – и показала ей внушительный кулак. Ира прониклась и сказала, что пойдет играть к маме в спальню, если что. Вот и славно. Теперь покой мне обеспечен. Не тут-то было. Вдруг звонок с самого утра. Это Соня:

– Приветик. Ты спишь что ли?

– А ты как думаешь? Половина восьмого только! Поспишь с вами со всеми, – справедливо ворчала я.

– Тут такое дело. На самом деле я тоже не сумасшедшая вставать в такую рань. Я уже спать вчера ложилась, и вечер, вроде, не предвещал ничего неожиданного, вдруг звонит Генриетта.

– Да что ты?! – мигом проснулась я. – Что-то случилось?

– Нет, нет. Не пугайся. Все в порядке. У нее просьба. Она хочет, чтобы мы с тобой съездили к ней на дачу в Кувшинку. В последний раз, когда она там была, свои розы на зиму укрывала, умудрилась очки для чтения забыть. Ты можешь представить Генриетту без очков для чтения?

– Нет, пожалуй. Впрочем, я не знаю, – нервно отвечала я, теребя шнур от телефона.

Меня начало сильно лихорадить от волнения:

– Она точно нас двоих просила? Или ты сочиняешь?

– Ты что?! Она так и сказала. «У вас же, – говорит, – с Полиной, ножки молодые, быстрые. Люсю, дескать, как-то неудобно просить. Ей и так на работе достается. Пусть хоть в праздники отдыхает. Да и дачный сезон твоя мать уж давно закрыла. А вы, как быстрые ласточки, слетаете туда да обратно. Побудете на природе в свое удовольствие. А потом, после дачи, – сразу ко мне!». Ну, к ней, то есть… Чуешь, Полинка, чем пахнет? Пирогом с палтусом. Бабуля нас с тобой персонально к себе в гости приглашает. Аккурат на Седьмое Ноября.

В голове у меня щелкнуло:

– Подожди. Так сегодня еще только шестое. Если ласточками туда, обратно, и на седьмое пригласила, почему ты мне с утра названиваешь сегодня?

– Я тут вот что, Полина, надумала. Если нам сейчас быстренько одноклассников обзвонить, собрать теплую компанию да мотнуть в Кувшинку с ночевкой.

При вторичном упоминании Кувшинки я вздрогнула во второй раз.

– Ты всю ночь, что ли, думала, мать?

– Именно. Всю ночь.

– А тетя Люся? Ей оно надо? Сама говоришь, дачный сезон уже закрыли. Порядок, наверное, там навели идеальный.

– Ой, Полина, какая ты скучная. Как закрыли, так и откроем. Теплынь вон на дворе какая. Грех не попользоваться. На девять на электричку уже не успеваем. Думаю, часов на двенадцать надо ехать. Как считаешь?

– Ну, Сонька! Авантюристка ты у меня. Ладно. Пошла у родителей отпрашиваться.

На мое удивление, родные отпустили меня легко. Папа лишь спросил, картавя и лукаво щурясь, как дедушка Ленин:

– А как же демонстрация трудящихся?

– У нас теперь это дело добровольное!

– Неужели? А мне казалось, для вас, старшеклассников, добровольно-принудительное?

– Пап, но это же не праздная поездка на пикник. У нас миссия. Должен же кто-то старушке помочь?

– Ладно, тимуровцы, поезжайте. Дело и вправду благородное.

– Пусть едет. Уроки да тренировки. Вздохнуть девчонке некогда. Воздухом хоть подышит, пока погода стоит, – дала добро на поездку и мама.

– Только куртку теплую надень. В лесу-то, поди, прохладно?

– А новую можно? Только, наверное, в ней жарко будет.

– Ничего, жар костей не ломит.

…Новая японская куртка досталась мне, можно сказать, в лотерею. Хотя у мамы на телеграфе это почему-то громко называлось распределением по профсоюзной линии. На весь коллектив периодически выделялась одна добротная импортная вещь. Обычно дележ происходил так: в шапку бросались бумажки, в большинстве своем девственно чистые, и лишь на одной писалось наименование вожделенного дефицита. Тут уж как кому фортуна улыбнется! Участники жеребьевки с замиранием сердца тянули свернутые бумажки, и счастливчик становился обладателем качественной шмотки. Разыгрывалось все. Китайские фабричные носовые платки, финские пуховики, чехословацкие туфли, польские джинсы, ГДР-овские детские коляски. Однажды Ирке достались невероятно уютные дутые сапожки небесно-голубого цвета с искусственным мехом внутри, австрийского производства. Жаль, что сестра их так и не поносила. Распределение происходило глубокой зимой, когда в нашем регионе все дети поголовно носят валенки. Мама, вытянув непустую бумажку, от счастья даже не заметила, что обувка придется ее дочери только-только, схватила добычу и – домой. К приходу весны нога ребенка еще подросла, и сапоги на нашу Золушку уже не лезли. Так вот и упустили тогда Синюю птицу дефицита.

На папином заводе было несколько иначе. Предприятие считалось самым весомым в городе, как сейчас бы определили – градообразующим. Штат был велик, потому и удача работникам выпадала реже. Зато игра велась по-крупному. Можно было заполучить импортный кухонный гарнитур, или ковер, или швейную машинку, или сервиз столовой посуды «Мадонна» и даже – автомобиль! На одну сотрудницу пенсионного возраста из папиного цеха свалилось негаданное счастье. Она выиграла подержанный японский автомобиль, марку которого, коверкающую язык, никто не мог назвать правильно, да, собственно, она особо никого и не интересовала. И теперь женщина не знала, что ей с этим счастьем делать. О трофейной машине ходили легенды. Будто руль у нее с другой стороны, и на скорости больше ста километров в салоне начинают звенеть колокольчики, предупреждая водителя: «Внимание, превышена скорость! Опасно!!». Если открыта дверь, то приятный женский голос обязательно напомнит вам об этом. Правда, на японском. А окна открываются сами, стоит лишь нажать на кнопочку. И не надо даже крутить ручку на дверце. Чудеса!

Так вот. О куртке. Она была просто сказочной! Спортивного покроя, скомбинированная из двух тканей. Яркое, необычное для наших серых улиц, сочетание цветов, лимонного и коричневого. С отстегивающимся капюшоном, с меховым воротничком, на стильной молнии из желтой пластмассы, с большими накладными карманами, отделанными кожаной бейкой. А главное, к подкладке был пристрочен настоящий лейбл, а «по-русски» говоря – чекуха, на которой золотыми буквами значилось: «Made in Japan»…

В этой вещи я чувствовала себя королевой. Прихватив немного денег на электричку, минимум нехитрой еды и термос с горячим чаем, я отправилась на вокзал.

Веселой гурьбою мы ввалились в электричку. Одноклассников набралось ни много, ни мало – девять человек. Все были радостно возбуждены. Я в новой куртке и тоже в приподнятом настроении. Завтра праздник. Потом – каникулы. Приятная поездка за город. Отличная погода. Нам было так здорово, что мы не могли не петь. Горланили под гитару, что прихватил с собой Ромка. Он у нас очень талантливый. Когда Рома неожиданно ударил по струнам и заголосил на весь вагон:

 
«Эх, загу-загу, загулял, загулял,
Парнишка, да парень молодой,
В красной эх рубашоночке,
Хорошенький такой»,
 

– друзья подхватили куплет и спели так задорно, так слаженно, будто накануне состоялась генеральная репетиция нашего самодеятельного ансамбля. Мы не стеснялись редких пассажиров. А чего стесняться, если душа поет? Попутчики сперва оторопели от неожиданности и от небывалого напора кипучей молодой энергии и слегка засмущались, но скоро тоже освоились. Я наблюдала за бравой пожилой парой дачников в брезентовых штормовках, которые в такт нашей песне притоптывали, хлопали себя ладошками по коленкам и чуть ли не готовы были сорваться в пляс.

Только мне уже как-то не очень пелось и плясалось. Чем стремительнее поезд приближался к цели, тем большее волнение охватывало меня. Когда за окнами промелькнула Седая Заимка, я уже не в состоянии была ни петь, ни рисовать… Меня больше не трогало всеобщее веселье: я затаилась, и теперь с невероятным трепетом ожидала только одного – бесценной встречи с Кувшинкой. Сейчас она свершится! Оказывается, подсознательно я весь период с июля по ноябрь только о ней и мечтала. Нас ведь всегда тянет на старые места. Это закон. И все, что было с тобой ТОГДА, возносит до небес то самое место, где происходили значимые для тебя события. Другое дело, что место не всегда встречает нас столь же приветливо, как прежде. Но я не теряла надежды…

В поселке сразу бросилось в глаза, что от некогда пышной растительности в огородах и палисадниках ничего не осталось. Теперь дачные участки соседей просматривались насквозь. Границы межевания, обычно обозначенные кустами малины или смородины, стали совсем прозрачными. А вот трава еще оставалась по-летнему плотной и зеленой.

…Дом уже дремал, настроившись на долгую зиму. Наверное, и не предполагал, бедный, впадая в спячку, что сюда до весны еще кто-то явится. А тут целая орда молодежи завалилась! Шумная, веселая, безбашенная. Первое, что мы сделали – пооткрывали наглухо замурованные на зиму ставни и распахнули настежь окна. Всем нам было очень душно.

– Мама просила печку хорошенько протопить. У нас за зиму почему-то всегда подушки отсыревают. Как вы думаете, стоит? – советовалась с гостями юная хозяйка.

– Да ну нафиг! Жарища. Угорим! – орали все наперебой.

Я, следуя за Соней, привычно вскарабкалась на второй этаж и застолбила свою родную кровать. Наверху было довольно холодно, непривычно темно из-за плотно зашторенного окна, и действительно сильно пахло сыростью. Зато отдельное спальное место, буду спать, как барыня, с комфортом.

Остальная группа разместилась внизу. Решили, что мальчишки лягут на полу, на широком двуспальном матрасе. Им на троих досталось два неподъемных ватных одеяла. А девчонки, хотя по объему и не самые миниатюрные, на разобранном диване как-нибудь уместятся вчетвером. Подушек на всех не хватило. Зато спящим на диване полагались одна единица шерстяного одеяла, одна стеганного, и впридачу был выдан шерстяной плед. Девчатам можно было не беспокоиться. Такому количеству тел, да под такой уймой одеял никакой холод был нипочем.

Худо-бедно разобрались со спальными местами, хаотично побросали вещи и в нетерпении выскочили на воздух.

– Скажите, друзья, кто-нибудь из вас помнит, чтобы шестого ноября можно было вот так запросто сидеть на земле? – удивлялась Дарина, девушка отчаянная и с упрямым нравом, расстилая свое пальтишко на пятачке сохранившейся лужайки и усаживаясь на него сверху.

– До чего тепло! Совсем как летом.

– Не говори. В прошлом-то году мороз в это время был градусов двенадцать. Помните, на демонстрацию в шубах да в валенках народ повалил? – припомнил Роман.

Он бахнулся рядом с подругой, ничего под себя не подстелив. Блаженно растянулся, забросил за голову руки и стал щуриться на солнце, как мартовский кот.

– Я бы все-таки не советовала вам валяться на сырой земле. Коварная штука – поздняя осень, – переживала за них Соня.

Но вскоре и сама оказалась рядом, присев на низенькую скамеечку. Я вспомнила, что в хозяйстве Розенталь этот крошечный табурет смешно зовется «коровьим стульчиком». Правда, когда Соня растолковала мне, откуда растут ножки у этого названия, я по ошибке пару раз назвала его «доильным». Оказывается, на похожем стульчике молочница тетя Поля всегда доила корову. Впоследствии я и сама оценила достоинства коровьего стульчика: с ним было гораздо легче управляться при прополке на огороде. Очень удобная вещь. Не надо ползать по грядкам, и уж точно не натрешь себе коленки.

Одноклассники оживленно делились воспоминаниями о дне шестого ноября прошлого года и не переставали удивляться чудесам погоды.

– Я в тот день варежки потеряла, – с запоздалым сожалением призналась Таня. – Назавтра с утра на демонстрацию, а у меня любимые варежки куда-то пропали.

Николай тоже диву давался:

– Неужели уже год прошел? Как сейчас помню этот день. Полдня пыхтел, надрывался, шары надуваючи. Наутро собрался на демонстрацию, только вышел за порог, бах-бах – и не осталось больше шариков. Полопались, окаянные, все до единого на морозе, – по вытянутой Колиной физиономии было заметно, что ему до сих пор жалко прошлогодних праздничных шаров.

– Шары были бракованные. Факт, – прокомментировал событие давно минувших дней Профессор Сизиков.

Выходит, тогда уже стояла глубокая зима! А сейчас плюс шестнадцать. Просто аномальная жара! Мне очень хотелось думать, что природа преподнесла сюрприз именно мне. Ведь это у меня сегодня праздник. Наконец-то я здесь, в святая святых, моей любимой Кувшинке. Меня тянуло на речку. Все представлялась залитая солнцем поляна, краешек пляжа и река, переливчато-живая от блесток на воде. Даже звуки, накрепко врезавшиеся в память, мерещились: и шорох деревьев, и голоса людей, и жужжание насекомых, и одиночные хлопки по мячу. Как бы я хотела, чтобы все это опять повторилось. Но торопить друзей почему-то не хотелось. Все должно идти своим чередом.

Вместо променада Соня пригласила меня заняться делом:

– Эй, Полина, хватит летать в облаках. Ты не забыла, случаем, какова основная цель нашей поездки?

– Печку, что ли, протопить? – вынырнула на миг я из плена сладких воспоминаний.