Текст книги "Я есть…"

Глава 12

Июнь выдался необычным. Солнце жарило так нещадно, словно задалось целью сжечь дотла все живое. И если в селе эту невероятную жару можно было как-то пережить, спрятавшись под сенью деревьев, то в городе, где даже асфальт плавился, дышать становилось все труднее.

Городская больница, как и множество провинциальных больниц, жила привычной размеренной жизнью, которая не менялась, наверное, десятилетиями.

Да и чему здесь меняться?

Несколько серых корпусов, огороженных невысоким забором, пыльные лавочки по дворе, круглые клумбы да вечно недовольный заспанный охранник на воротах…

Николай, два года назад закончивший медицинский институт, работал здесь хирургом. Серьезный и вдумчивый, он нравился коллегам своим отношением и к больным, и к работе, и к коллегам. Он не был занудой или нытиком, но буквально измором брал коллег, если ему что-то казалось непонятным или странным. Он готовился к операциям, умел подбодрить пациента, поддержать его родных, и никогда не принимал поспешных решений.

– Ничего, ничего, – одобрительно кивал заведующий отделением. – Будет толк. Мы еще гордиться им будем.

Николай приехал два года назад и даже не заметил, как пролетело время. Он буквально дневал и ночевал в отделении. Ему все было интересно, он присутствовал на всех операциях, оставался на ночное дежурство, без устали штудировал книги по хирургии.

Единственное, что отвлекало Николая от любимой работы, – это не сложившиеся отношения с женой, которая категорически отказалась ехать с мужем в районный городок.

Они поженились еще на третьем курсе, поселились у его родителей, и Лара, окончившая музыкальное училище, жила, ничем не обременяя себя. Она вела специальность в известной музыкальной школе, куда ее устроил, по знакомству, отец, ходила в театры, посещала модные выставки, и даже сама мысль о переезде в «эту глушь», как она называла районный город, приводила ее в бешенство.

Николай старался не вести бесполезные споры пока учился, не хотел пугать жену и оттягивал сложный разговор столько, сколько мог. Но когда учеба закончилась, и он сознательно выбрал районный центр подальше от столицы, считая, что сможет принести больше пользы именно там, наступил момент «икс».

– Ну, все, жена, собирай чемоданы, – Николай обнял Лару.

– Не поняла? – Лара подозрительно нахмурилась, полируя ногти.

– Наконец-то, мечта моя исполнится!

– Какая еще мечта? – жена недоуменно взмахнула накрашенными ресницами. – Почему я о ней ничего не знаю?

– Как не знаешь? Я чуть ли не каждый день об этом твержу. Теперь я полноценный врач-хирург. Ура!

– Отлично, – усмехнулась Лара. – Надо отца попросить выбрать тебе место получше. Можно в военный госпиталь устроиться, это сейчас очень актуально, с фронта ребят привозят, врачам много внимания. А можно в клинику в центре, вот, например, в дипломатическую.

– Лара, – остановил ее словесный поток Николай. – Я всегда хотел быть уездным доктором. Уездным, слышишь? Без пафоса и столичного надрыва. Так что готовься, мы уезжаем через две недели. Собирайся.

– Что за бред? – отпрянула жена. – Какой уездный город? Я Москву никогда ни на что не променяю, даже не надейся.

– Неужели ты меня одного отпустишь? – хотел обратить все в шутку Николай.

– Запросто.

– И не боишься?

– Боже, – она закатила филигранно подведенные глаза. – Кому ты нужен, кроме меня?

В ответе ее звучали решимость, категоричность и непреклонность. Николай, собрав в кулак силы и терпение, еще не раз возвращался к этой теме, но Лара слушать ничего не хотела.

Он уехал один.

Работа отнимала все время молодого хирурга, занимала его ум. Но по вечерам, когда оставался один в съемной квартире, ему становилось одиноко. Поначалу молодой человек звонил жене каждый день, потом, чувствуя ее обиду, через день, а позже, сообразив, что она не сильно скучает, стал все реже и реже набирать заветный номер.

Высокий, черноволосый, сероглазый, молодой специалист очень нравился женщинам: медсестры старательно обновляли прически, незамужние докторши вдруг озаботились новыми нарядами… Но Николай, погруженный в работу, не замечал их усилий, никак не реагировал на пущенное в ход женское обаяние, не понимал направленных на него двусмысленных взглядов. Он сильно тосковал по Ларе, часто вспоминал родной дом и очень скучал по домашнему уюту.

Месяца три назад все переменилось.

На третьем этаже поликлиники, где он, по просьбе главного врача, сидел на приеме вместо ушедшего в отпуск хирурга, в тот день царила суета. Студенты проходили очередную медицинскую комиссию. Они бестолково толпились на проходе, громко смеялись, болтали, перекрикивая друг друга, и нарушали привычный рабочий ритм и установленный порядок.

Старшая медсестра уже несколько раз выходила в коридор, призывала их к порядку, требовала соблюдения тишины и уговаривала ждать своей очереди в холлах, а не возле кабинетов. На несколько минут на этаже воцарялась вожделенная тишина, но вскоре она опять перерастала в гомон, топот и беспорядочную возню.

Николай нервничал, отвлекался и все утро был на взводе. Когда же в его кабинет вошла светловолосая девушка, он, неожиданно для себя, улыбнулся.

Незнакомка казалась сотканной из света: белокожая, светловолосая, нежная, застенчивая… Отвечая на вопросы, она смущенно отводила глаза, улыбалась краешком губ и несмело пожимала плечами. Николай глядел на нее во все глаза.

Девушку звали Ниной. Ответив на все положенные вопросы, она, получив обходной лист, собралась уже покинуть кабинет молодого хирурга, как вдруг тот протянул ей крохотный клочок бумаги.

– Постойте, – произнес он и тут же испугался.

Но отступать было некуда. Девушка внимательно смотрела на него, и Николай кивнул на листок.

– Это мой номер телефона. Позвоните, когда будет желание и время.

– Зачем? – испуганно взмахнула ресницами девушка. – Со мной что-то не так?

– Ну, что вы, – Николай вскочил из-за стола, и, чувствуя, что краснеет, заспешил. – Вы здоровы, не волнуйтесь.

– А зачем звонить? – Ниночка взяла листочек.

– Да я и сам, честно говоря, не знаю, – он растеряно пожал плечами. – Просто захотелось еще раз услышать ваш голос. Простите.

Она, нахмурившись, постояла, будто что-то решая для себя, а потом молча спрятала листок в карман жакета.

Николай выдохнул с облегчением.

– Хорошо, – Нина спокойно посмотрела на него.

– Позвоните? – Николай вдруг широко улыбнулся, не веря своему счастью.

– Позвоню, – не раздумывая, ответила девушка.

Они стали встречаться.

Николай не сразу признался Ниночке, что женат, и это было его главной ошибкой. Почему не решился заговорить о Ларе, он и сам не понимал, но что-то его останавливало. Каждый новый день начинал с того, что давал себе слово непременно сообщить Ниночке о жене, но, встречаясь с ней, словно терял способность здраво мыслить. Погружался в нежность и счастье, забывая обо всем на свете.

Однако дальше так продолжаться не могло, и Николай буквально приказал себе начать неприятный разговор. Это случилось неделю назад.

– Женат? Ты женат? – испуганно отшатнулась девушка.

– Ниночка, – Николай торопливо схватил ее за руку.

– Как же так? Зачем же нам встречаться? Почему ты сразу не сказал? Прошло почти три месяца!

Молодой хирург и сам не понимал, почему медлил, но чувствовал, что уже не может и дня прожить, чтобы ее не увидеть.

– Нина, мне кажется, я уже и дышать без тебя не могу.

– А как же жена?

На этот вопрос он ответить не мог. Понимал, что должен быть выход, но еще не подобрал нужных слов для Лары, не понимал, как разорвать уже давно ослабевшую нить их отношений.

Николай хитрить не хотел, но и правду пока не мог сообщить, чувствуя себя предателем. Хотя что там было предавать? Лара порою даже трубку не поднимала, давно переехала жить к своим родителям, не общалась со свекром и свекровью.

Но все же осталась какая-то неразорванная ниточка, тоненькая струнка, которая, словно пуповиной, соединяла их жизни. Николай никак не мог взять в толк, как объявить родному человеку, что он теперь чужой, лишний и совершенно ненужный. Уже, конечно, не любовь, но воспитанное годами чувство долга держало его на привязи, не позволяя подать на развод.

Разрываясь между этим самом долгом перед Ларой и вспыхнувшей любовью к Ниночке, Николай терял самообладание, сердился на себя и срывался на коллегах и пациентах.

Заведующий отделением, заметив это, сказал строго:

– Не знаю причин вашего дурного настроения, да и не хочу знать, но спешу заметить, что здесь вы обязаны всегда иметь светлую голову, ровное настроение и доброжелательное отношение к окружающим. Оставляйте все проблемы дома. Здесь вы – врач и только!

Накануне отъезда в Заречное Ниночка, невероятно волнуясь, сказала Николаю:

– Мне тяжело обманывать близких людей. Мам Стеша для меня больше, чем мать, понимаешь? Она и отец, и мать, и все родственники сразу. Если она спросит, я ей все расскажу. Ты не против?

– Я не против. Но ведь и рассказывать-то нечего пока?

– Это для тебя нечего, а для меня событий – вагон и маленькая тележка.

– Может, подождать, пока все определится?

– А когда это твое «пока» закончится? Три месяца – срок немалый. Неужели ты все-таки собираешься с женой объясниться?

Ниночке разговор не нравился. Он тяготил и угнетал. Ей была отвратительна сама мысль о том, что она может стать «коварной разлучницей». Девушка, который очень нравился молодой хирург, все же не хотела ни принуждать, ни заставлять, ни давить. Ниночка считала, что мужчина сам должен принимать судьбоносные решения, но здесь уже все зашло так далеко… Надо было что-то решать.

– Фу! Не хочу больше это обсуждать, – она отвернулась.

– Я разведусь, – Николай посмотрел ей прямо в глаза. – Обязательно разведусь. Только не теперь. Чуть позже. Не сейчас. Дай мне время.

– Да, пожалуйста, – Ниночка тяжело вздохнула. – У тебя полно времени. Я не хочу стать твоим кнутом или пряником. Ты же мне ничего не обещал. И я у тебя ничего не требовала. Мне хорошо рядом с тобой, но… Просто нам, девочкам, всегда хочется определенности.

Как она и предполагала, проницательная Степанида сразу заметила ее состояние. Девушка легко сказала правду и ни минуты об этом не жалела, но для себя, выслушав в ночи печальную историю любимой тетки, ставшей матерью, твердо решила, что, если Николай не оставит жену, отношения с ним прекратятся немедленно.

Выходные пролетели мгновенно. Ниночка, словно птичка певчая, беззаботно порхала по Заречному, успела повсюду побывать: поболтать с подругами, проведать захворавшую учительницу, посекретничать с бабой Галей и даже забежать в фельдшерский пункт, где работала бывшая одноклассница. Она радостно улыбалась, но на сердце, словно холодный камень, лежала печаль.

В последнее время ей отчего-то часто хотелось плакать: то ли дурное предчувствие томило душу, то ли смутные, еще не произнесенные вслух, подозрения бродили и будоражили девушку.

Нина вернулась в город под вечер в воскресенье. Жара немного спала, но духота густой пеленой еще висела над разгоряченной землей.

В городе совсем нечем было дышать. Казалось, раскаленный асфальт вот-вот прилипнет к подошвам. Воздух, словно расплавленное серебро, струился и переливался, сверкая в лучах уже заходящего солнца. Сизо-розовые перистые облака неспешно двигались на запад. Белесое, выгоревшее небо, очень похожее на старую бабушкину простыню, прямо на глазах теряло свою немыслимую высоту и опускалось все ниже и ниже, ласково обнимая горизонт.

Долгий июньский день неторопливо угасал, но до сумерек еще было далеко. Так бывает только в начале лета, когда еще не достигнуто летнее равноденствие, и день, наперекор тьме, все еще набирает силу.

Однако с каждой минутой воздух, прямо на глазах, терял прозрачность, осторожно напитывался мглистой серостью и, крадучись, едва заметно, добавлял в нее густой синевы.

Ниночка еще в автобусе несколько раз набирала номер любимого. Прислушиваясь к долгим протяжным гудкам, нетерпеливо смотрела на часы. Странно… Николай сегодня не дежурил, и спать наверняка еще не ложился. Обычно он сразу отвечал…

Забросив вещи в общежитие, девушка, даже не переодеваясь, сразу направилась к любимому. Вылетела из общежития и, взмахнув рукой перед первым попавшимся такси, плюхнулась на заднее сиденье.

– Что ж ты так прыгаешь? – недовольно хмыкнул седой водитель. – На самолет, что ли, опаздываешь?

– Нет, – девушка смущенно пожала плечами. – Просто так получилось. Извините.

Водитель, кивнув, извинение принял, но до конца поездки с пассажиркой не разговаривал. Ниночку это обстоятельство не особо расстроило. Ей и самой сейчас хотелось помолчать.

Дверь отворила женщина. Черноволосая, большеглазая, бледная до какой-то странной желтизны, изможденная и хмурая, она с любопытством уставилась на запыхавшуюся девушку.

– Тебе чего?

Растерянная Ниночка удивленно замерла, пытаясь сообразить, что происходит, но женщина явно не была настроена дожидаться объяснений.

– Ты чего молчишь? Кто нужен?

– Добрый вечер!

Ниночка пыталась потянуть время, чтобы разобраться в ситуации, но бледную изнуренную даму она, похоже, чем-то очень раздражала.

– Добрый, коли не шутишь! Так кто нужен-то?

– Я к Николаю. Он дома?

– Николай в больнице. Его вызвали на срочную операцию часа два назад. Там что-то случилось. – Женщина, вздохнув, нетерпеливо переступила с ноги на ногу. – Ты говорить-то будешь? Ты кто? Имя у тебя есть?

– Есть. Нина.

– И что тебе надо, Нина?

– Ничего, – несмело улыбнулась Ниночка. – Передайте Николаю, что я приходила. Пусть позвонит.

– Ах, вот оно что… – женщина усмехнулась. – А знаешь ли ты, что у Николая в Москве есть жена?

– Знаю, – робко кивнула девушка, чувствуя себя совершенной преступницей. И понимая, что дальше этот диалог вести бесполезно, поспешно кивнула. – Извините. До свидания.

Резко развернувшись, Ниночка понеслась вниз по лестнице. Большеглазая бледная женщина, все еще стоя у двери, долго глядела ей вслед. Потом, пожав плечами, громко хлопнула дверью.

Прошла неделя.

Иногда и один день стоит года. А иногда и неделя ничего не меняет.

Время – вещь непонятная. Непостижимая. Неуловимая. Мы о нем до сих пор ничего не знаем. Совсем ничего. Не понимаем, из чего оно соткано, есть ли у него цвет или звучание. Хотя думаем, что скорость наверняка есть. Ведь оно то бежит, то тянется, то теряется, то находится, то утекает.

В одном можно быть уверенным – время умеет жить! Ведь прошлое не умирает. Не уходит, не скрывается, не тает в немыслимой дали. Прошлое всегда рядом.

Стоит лишь на мгновение вспомнить ушедших родственников или друзей, и тут же прошедшие годы воскресают. И все ощущения живы, и голоса звучат в нашей голове, и чувства будоражат.

Наше прошлое нас бережет, предостерегает. Потому что из знаний, полученных ранее, складываются не только опыт и мудрость, но и умение анализировать и сопоставлять.

О времени трудно рассуждать. Да и не нужно, наверное. Любому из нас понятно только то, что время не остановишь и не обернешь вспять, потому что это то, из чего соткана вся наша сегодняшняя жизнь.

Глава 13

Степанида крутилась, как белка в колесе. Работы всегда хватало, а нынче сильно прибавилось, потому что из управления прислали двух молодых специалистов, только что закончивших институт. И, как это обычно и бывает, молодежь, попавшая на производство, поначалу просто растерялась: девушки испуганно озирались, ходили, как привязанные, за наставницей, шарахались от животных, краснели и бледнели при виде начальства.

Степанида, помня о своих первых рабочих днях, девчонок не ругала, и, давая им поручения, внимательно следила, чтобы они не напортачили, поддерживала и постоянно хвалила.

Но, кроме заботы о молодых специалистках, и своих дел накопилось столько, что впору было круглые сутки проводить на производстве. Зоотехнику отдыхать некогда: стандарты и нормы надо выдерживать, проверять, постоянно следить за соблюдением технологии и контролировать плановое разведение скота.

Степанида всю жизнь училась, читала новые работы по комплексному обслуживанию, кормлению, разведению. Ее профессия, как никакая, пожалуй, другая, требовала обширных знаний и в области зооинженерии, и ветеринарии, и генетики, и биологии. Но Стеша, привыкшая с детства к тяжелому крестьянскому труду, не боялась трудностей, и нервничала только когда посторонние люди и лишние проблемы отвлекали от любимой работы.

Однако в эту неделю, как назло, всем от нее что-то было нужно.

Сосед, недавно купивший дом с красной крышей, вдруг повадился к ним в гости. Баба Галя, тоскующая в одиночестве, конечно, сияла от счастья, а вот дочери это совсем не нравилось. Но делать было нечего…

Степанида, с молоком матери впитавшая правила русского гостеприимства, терпеливо молчала, стойко переносила навязчивость нового соседа, хотя внутри кипела от досады.

Новый сосед был вежлив, разговорчив и угодлив. Успешно делал вид, будто не понимает Стешиного недовольства, не замечал, что при его появлении у хозяйки портилось настроение.

Понятно, что, обживаясь на новом месте, ты стремишься завести и новые знакомства, но поселившийся справа через дом сосед еще и на работу устроился в их агропромышленный комплекс. И частенько, будто ненароком, попадался Степаниде на глаза.

Григорий был агроинженером, следил за исправностью и монтажом нового оборудования, занимался разработкой, проектированием и внедрением различных систем и технологий, рассчитывал и оптимизировал производственные процессы.

Вместо того, чтобы спокойно сидеть в своем кабинете или заниматься производством и находиться в цехах, он бесконечно мелькал в тех корпусах, где располагались ветеринарные и зоотехнические службы.

Стеша, ненавидящая навязчивых и прилипчивых, тихо бесилась, но придраться ни к чему не могла: Григорий очень мило улыбался, приветливо здоровался, вежливо интересовался работой и даже заботливо предлагал попить вместе чайку. Катерина, иногда пересекаясь с Григорием в цехе или в коровнике, заинтересованно оглядывала его с ног до головы. Наслушавшись жалоб подруги, она пытливо всматривалась в нового инженера, стараясь понять, что так сильно раздражает Стешу.

Однако, ничего пугающего ни в облике Григория, ни в его манере общаться с людьми Катерина не заметила.

– Ты чего взбеленилась, а? Мужик как мужик. Вежливый, аккуратный, улыбчивый. Просто находка для нашего комплекса. По-моему, напрасно ты на него взъелась!

– А ты когда, интересно, успела заметить какой он? – Степанида ухмыльнулась.

– Много ума не нужно, – Катерина сердито постучала пальцем по лбу, – чтобы понять, что человек просто хочет нормального общения. Один как перст, вот и скучает. А ты сразу диагноз ставишь.

– Знаешь что? Мне этого общения не нужно, некогда слушать его байки. Пока еще, ради матери, терплю его навязчивость, но чувствую, вот-вот взорвусь.

Момент бурной развязки наступил очень быстро. Посреди рабочего дня, когда Степанида только закончила проводить летучку, Григорий вдруг появился в ее лаборатории. Радостно сияя, он двинулся прямо к ней.

– Ого, как вас здесь много! Наверное, интересные проблемы обсуждаете?

Усталая Степанида угрюмо поджала губы и отвернулась, надеясь, что Григорий тихо удалится. Но тот, словно нарочно, подошел к ее помощникам и, поздоровавшись, стал что-то весело рассказывать. Коллеги дружно хохотали, а Степанида начала закипать.

Терпеть надоедливость нового инженера стало невмоготу.

– Григорий, давайте выйдем? – позвала его Степанида.

Она встала поперек узкого прохода, уперла руки в бока и хмуро глянула на беззаботно сияющего Григория.

– Что вы здесь бродите? Заняться нечем?

– Да что вы, работы по горло. Но ведь и отдыхать нужно. Как вы считаете?

– Я отдыхать привыкла дома. После работы.

– Мне кажется или вы действительно сердитесь? – недоуменно пожал плечами Григорий.

– Не сержусь я. Но вы, если не ошибаюсь, должны делать производственные процессы более эффективными, правильно? Вот и занимайтесь своими непосредственными обязанностями, а не шастайте без толку по цехам. Что вы здесь бродите, что вынюхиваете?

– Да как вы можете? Что с вами? Я не сделал ничего дурного, это во-первых, – оскорбленный ее тоном, Григорий побледнел. – А во-вторых, я сам разберусь, чем мне заниматься, вы мне не начальник. Если я вам мешаю, так и скажите, я попрошу прощения. А в-третьих, мне казалось, что добрые соседские отношения никогда не мешают, а, напротив, помогают людям жить. Видно, я ошибся. Все равно не нужно меня учить, да еще в таком тоне.

– Что? – Степанида онемела от возмущения. – Я и не собиралась вас учить!

Резко развернувшись, она пошла прочь, внутренне кипя от нелепости ситуации.

– Что за вожжа ей под хвост попала? Этих женщин не поймешь, – пробормотал Григорий. – То смеются, то плачут, то бесятся.

Вернувшись в свой кабинет, Григорий расстроенно опустился на стул.

Жизнь его не баловала, и он давно привык, что люди, в силу своих привычек, воспитания и понятий, не всегда идут на контакт, не хотят новых знакомств и терпеть не могут тех, кто хоть чем-то от них отличается. А он очень отличался. Очень!

Таким уж он уродился, что ему всегда хотелось доброго общения, искренних отношений и верных друзей. Но чем старше становился, чем лучше понимал, что люди не любят тех, кто не соответствует их представлениям и критериям. Они таких сторонятся, не принимают в свой круг и намеренно игнорируют.

Уж так мы устроены. Слишком порядочные раздражают тех, кто не заморачивается с правилами приличий. Слишком умные отторгаются глупцами. Чересчур добрые нервируют злых. И так до бесконечности.

Григорий хлебнул сполна: не мог ужиться ни с бывшей женой, ни с тещей, ни даже с собственными родителями. Он с детства тянулся к людям: ему хотелось дружить с соседями, помогать нуждающимся и страждущим. Но люди его не понимали. И не принимали. Отворачивались, хмурились, недоумевали, раздраженно пожимали плечами.

Им было невдомек: чего он хочет? Какого рожна пристает с вопросами? Зачем заходит в гости? Почему каждое утро улыбается? Соседи удивленно глядели на него, когда он, ничего не требуя взамен, предлагал помощь, звал на чай, приносил детям подарки. Коллеги хмуро переглядывались, перешептывались, глядя, как он бескорыстно заливает для школьников ледовую арену, как ремонтирует сантехнику пенсионерке или моет машину инвалиду.

Наверное, добро должно быть с кулаками. Оно обязательно должно уметь постоять за себя. Добро должно быть сильнее нравственно, чтобы выстоять и преодолеть сопротивление толпы, защитить себя и свои принципы, не позволить злу поглотить себя.

Григорию не слишком везло. Женившись, развелся, потому что теща его терпеть не могла, называла хлюпиком и бесхребетным придурком. Крутила пальцем у виска, видя его метания. Григорий пытался жену убедить, что мир милостью богат и что доброта спасет мир, но та, надувшись, побросала вещи в чемодан и быстренько съехала к матери и подала на развод. Григорий сильно тосковал, но решил кардинально изменить свою неудавшуюся жизнь. Присмотрел дом в Заречном, переехал, надеясь, что хоть здесь не будет вызывать раздражение окружающих. И вот пожалуйста…

Мужчина еще даже не со всеми соседями познакомился, а уже нажил себе врага. Сам-то он не считал врагом эту красивую статную женщину с пшеничными волосами, собранными на затылке в тяжелый узел. Напротив, его тянуло к ней, к ее матери. Хотелось по вечерам поговорить, вместе обсудить новости, поработать в огороде, посмеяться, попить чайку.

Григорий вернулся в свой кабинет после объяснения со Степанидой, обиженно выдохнул. Включил компьютер. Но в дверь стукнули и, не дожидаясь разрешения, порог переступила женщина, которая только что отчитывала его словно провинившегося школьника. Мужчина ошарашенно вскочил, не зная, куда деть руки и как реагировать на это внезапное вторжение.

Степанида, на мгновение замешкавшись, сконфуженно шагнула вперед.

– Григорий, простите меня. Не обессудьте, виновата я. Обидела вас. Но такой уж характер – терпеть не могу, когда над душой стоят.

– Как это – над душой? Я и не стоял возле вас, – растерянный Григорий беспомощно захлопал глазами.

– Но везде появляетесь. И мне показалось, что от работы отлыниваете. Я – человек откровенный, окольными путями не хожу. Но извиниться сразу хочу, не люблю людей попусту обижать.

– Ничего, ничего, что вы, – смущенно залепетал он, сраженный ее появлением и искренним признанием. – Я даже не обиделся. Спасибо вам. Проходите, пожалуйста.

Степанида, увидев его счастливое лицо, вдруг весело хохотнула:

– Ну, уж нет! А то опять сорвусь. Пойду лучше работать. И вы, наконец, начинайте работайте, хватит бездельничать.

После разговора глухое раздражение вдруг исчезло, растаяло. Степанида поняла, что одинокий человек ничего постыдного не хотел, просто искал человеческого общения, теплоты и соседской дружбы.

Второй причиной Стешиного беспокойства на этой неделе стала Ниночка. После выходных, проведенных в Заречном, она позвонила всего два раза, и голос ее, потухший и потерянный, Степаниду напугал.

Долго собираться она не умела, и в четверг заявила матери, внимательно глядящей забубенный сериал по телевизору:

– Мам, послушай… Тебе в пятницу придется одной остаться. Слышишь ты меня или нет? Отвлекись уже от сериала! Я завтра поеду по делам в город. И Ниночку нашу заодно навещу. Хочешь ей что-нибудь передать?

Баба Галя, тут же позабыв про сериал, страшно заволновалась:

– Что? В город? Зачем тебя в город несет в рабочий день? Какие такие дела? Почему не подождать до выходного? Что-то ты темнишь. Случилось что? Ты от меня ничего не скрываешь, а?

– Да что может случиться? – отбивалась, как могла, Степанида. – От агрокомплекса нашего поеду поручение выполнять. Не суетись. Я вернусь быстро, и все-все тебе расскажу.

– Ой, Стешка, – недоверчиво прищурилась старушка. – Я ведь тебя насквозь вижу! Да и опасаюсь, вдруг беда какая…

– Не опасайся, все хорошо.

– А чего глаза прячешь? Говори, как на духу, зачем едешь?

– Мама, тебе бы детективы писать. С чего мне глаза прятать? Отстань ты, ради бога!

Однако, баба Галя не успокоилась. Не в ее характере было сдаваться без боя. На закате, пока дочь управлялась с хозяйством, въедливая старушка заковыляла к Катерине.

– Ну-ка, Катерина, выкладывай, зачем Стешка в город отправляется?

Катя, которая и сама пока еще ничего не знала о поездке, изумленно поставила подойник с только что отцеженным парным молоком.

– В город? Не знаю.

Старушка оглядела ее с ног до головы, настороженно поджала губы.

– Ох, гляди, Катерина, не подведи меня. Я ж тебе верю, – недоверчиво качнула она седой головой.

Катя вытерла мокрые руки о фартук, поправила волосы.

– Теть Галь, иди-ка ты домой. Что воду в ступе толочь: ты не знаешь и я не знаю. Что за разговор у нас получится?

– Нет, ты только посмотри… Она мне еще и советует, – сердито фыркнула баба Галя. – Вырастили вас на свою голову! Слова из вас не вытянешь, паскудницы.

Когда мать Степаниды, ничего не добившись, все же отправилась восвояси, Катя торопливо схватила телефон.

– Стешка, что у вас происходит? Ты куда собралась? Тут твоя мать ко мне приходила, пытала, сердилась.

– Потом, Кать, поговорим, – Степанида отмахнулась, позабыв, что подруга ее не видит. – Некогда сейчас.

– Нет, постой, – Катя заторопилась. – А ты когда едешь-то?

– Завтра утром. Да ничего страшного нет, не заморачивайся. Давай-давай, клади трубку, все потом расскажу.

Катя трубку послушно положила, но задумалась.

Степанида паникершей не слыла, всегда умела все трезво взвесить и разложить по полочкам. И уж если собралась куда-то, то уж точно не понапрасну! Все это Катерине не нравилось. Но лезть к подруге за объяснениями и требовать признаний и комментариев она не решилась. Пусть все идет своим чередом…