Текст книги "Я есть…"

Глава 14

Солнце давно взошло.

Духота пока еще не взяла город в плен, не расползлась по улицам, не повисла на фонарных столбах и деревьях, но воздух уже утратил утреннюю бодрящую свежесть. Еще не раскалился асфальт, не поникли ожившие за ночь листья, но уже огромные поливальные машины поползли по дорогам, тщетно пытаясь умыть или разбудить сонные улицы.

Разливался аромат свежеиспеченной сдобы, наполняя ближайшие переулки запахом ванили, корицы и еще чего-то невероятного аппетитного. Хмурые дворники, недовольно оглядываясь, собирали на газонах обертки от конфет, смятые свертки и одноразовые стаканы из-под кофе. Заспанные владельцы собак, вышедшие на первую прогулку со своими питомцами, неторопливо брели традиционными маршрутами.

Все было как всегда. Город жил своей привычной жизнью. И утро это никак не выбивалось из череды таких же июньских буден.

И только Степанида чувствовала себя не в своей тарелке, потому что отвыкла от бурной городской жизни, став неотъемлемой частью размеренного сельского существования.

Ниночка уже не спала, но, увидев на пороге общежитской комнаты Степаниду, даже зажмурилась от неожиданности.

– Ой, мам Стеш! Мне это снится или ты действительно здесь?

Стеша ласково обняла племянницу, прижала к себе и погладила по худенькой спине.

– Не снится. Я здесь…

– Здорово! А ты зачем приехала? В командировку? И почему не предупредила? Я бы тебя встретила.

– Встречать меня не нужно, я уже большая и дорогу найду. А предупреждать не хотела: зачем тебя волновать, – она окинула взглядом пустую комнату. – А где же твои соседки? Или ты одна теперь живешь?

– Конечно, не одна, – Нина вздохнула, – хотя это было бы неплохо. Зойка уехала домой, Соня отправилась к бабушке на пироги, а вот Клава уже месяца два живет в другом месте.

– В другом? – Стеша пытливо глянула на племянницу, отчего-то сразу вспомнив свою историю. – Это где?

– У молодого человека. У нее есть парень, и у них любовь.

– Любовь – это хорошо, – Степанида задумчиво улыбнулась и, наклонившись к сумке, стала выгружать на стол продукты. – Ну-ка, забирай гостинцы.

– Ой, куда столько! Я же неделю назад дома была, у меня еще всего полно!

– Знаешь что? – Степанида присела на стул. – Ты продукты складывай и не возмущайся. Угостишь подружек, я знаю, как в общежитии еда улетает.

– Мам Стеш, чаю хочешь? Я еще, кстати, не завтракала.

– Хочу, – Степанида огляделась. – Давай, может, помогу?

– Нет, нет, – Ниночка радостно развела руками. – Ты и так дома хлопочешь, а теперь моя очередь за тобой ухаживать. Так что сиди и отдыхай.

– Да я и не устала вроде… Ну, как скажешь. Давай и чайку попьем, и потолкуем заодно.

– О чем? – насторожилась девушка.

– Да не пугайся ты так. О тебе поговорим. О жизни в целом… Да мало ли о чем мы можем болтать с тобой?

Ниночка быстренько вскипятила чайник на общежитской кухне, заварила его и, разливая ароматный напиток, бросила взгляд на Степаниду.

– Хочешь сахар?

– Нет. Иногда я люблю сладкий чай, но сегодня не хочется. Садись-ка сама, поешь.

– Ну бери вон масло, сыр, варенье. И вот еще булка свежая, вчера покупала. А хочешь, яйца сварю?

– Ничего не хочу, не суетись. Ну, как ты?

– Нормально, – девушка отвела глаза. – Все как всегда.

Степанида, поставив чашку на стол, взяла племянницу за руку.

– Ты, Нинок, только два раза позвонила за неделю. И голос у тебя не звенящий, как колокольчик, а потухший какой-то. И глаза грустные. Что-то случилось?

– Не знаю… – Ниночка, прижавшись щекой к ее большой теплой ладони, вдруг заплакала, совсем как в детстве, шмыгая носом и громко всхлипывая.

– Рассказывай, – сердце Степаниды встрепенулось. – Все как есть. От начала до конца. Без утайки и прикрас, ну?

Ниночка, как на духу, все рассказала своей приемной матери: и о том, как хотела видеть Николая, и как летела к нему, и как с ней разговаривала незнакомка. Она без остановки все говорила и говорила, жалуясь на то, что молодой человек не хочет разводиться, что сама страдает от его нерешительности и что совершенно не видит выхода.

– Постой, милая, а кто эта худая бледная дама?

– Я так поняла, что его мать.

– А разве он не один здесь живет?

– Один.

– А ты с ним разговаривала?

– Нет, – девушка опустила голову. – Я боюсь.

– Странно. Вы встречаетесь, но ты боишься с ним серьезно поговорить. А чего ты боишься, если не секрет? Что он не станет с тобой разговаривать или, быть может, бросит тебя? Так иногда, наоборот, полезнее поговорить, чем молчать. Молчание, милая моя, может далеко завести. Бояться не нужно. Правда всегда лучше, хотя и тяжелее. Но жить в неведении еще хуже. Одевайся…

– Зачем? – опешила Нина.

– Поедем к твоему обожаемому Николаю.

– Зачем?

– Просто хочу с ним познакомиться. Не переживай, скандал затевать не собираюсь.

– Но он в поликлинике сейчас. У него прием.

– Это еще лучше. Поедем в поликлинику.

– Нет, не нужно. Мы сами разберемся.

– Может, и разберетесь. Да только я не разборки еду учинять. Не тревожься, Нинок. Если не я, то кто тебе поможет?

Городская поликлиника находилась метрах в ста от районной больницы. Этот медицинский тандем занимал целый квартал, но был очень удобен для горожан и приезжих: можно было без труда попасть из поликлиники сразу в один из больничных корпусов, лабораторию или родильный дом.

По нешироким асфальтовым дорожкам, окруженным цветущими клумбами, сновали врачи и медсестры в белых халатах. На лавочках сидели больные в казенных пижамах, приезжие с детьми и горожане, пришедшие навестить родственников.

Степанида, остановившись у больших ворот главного входа, оглянулась на племянницу.

– Сто лет здесь не была, а ведь ничего не меняется. Ну, показывай, где хирург твой принимает?

– Так вот же поликлиника. У него утренний прием.

– Вот и хорошо. Идем.

Они поднялись на третий этаж нового поликлинического корпуса, прошли несколько поворотов и лестничных пролетов и остановились перед обычной белой дверью.

– Здесь? – кивнула на дверь Стеша.

– Угу.

– А чего таблички нет на двери?

– Это не его кабинет, он обычно принимает на втором этаже.

Степанида подняла руку, чтобы постучать, но не успела. Дверь кабинета распахнулась, и навстречу ей шагнул мужчина. Стеша, посторонившись, чтобы не столкнуться, подняла на него глаза и похолодела. Прямо перед ней стоял постаревший, чуть ссутулившийся, поседевший Валентин Ильич.

Она замерла. Растерялась. Мысли лихорадочно заметались. Ужасная липкая паника охватила ее. В висках застучали сотни колючих молоточков. Во рту пересохло и так запершило в горле, что тут же накатились непрошенные слезы. Она остановилась, не в силах сдвинуться с места.

Мужчина, не обращая на нее внимания, на ходу сосредоточенно изучал какие-то бумаги и предупредительно остановился, вежливо пропуская даму. Улыбаясь, он перевел на Степаниду приветливый взгляд, протянул руку, чтобы придержать дверь, присмотрелся. Нахмурился, будто что-то припоминая, и вдруг страшно побледнел. Оторопь мелькнула на его лице, глаза испуганно забегали.

Они стояли друг против друга и молчали в замешательстве. Наконец, опомнившись, Степанида отступила назад, давая мужчине дорогу, но тот вдруг поспешно шагнул прямо к ней, словно боялся, что она исчезнет.

– Степанида? Стеша… Стеша, это ты? Неужели это ты, Стеша?

Степанида, уже справившись со смятением и паникой, выдохнула и нарочито спокойно кивнула в ответ.

– Здравствуй, Валентин.

Валентин Ильич, совершенно потерявшись от неожиданности, суетился:

– Боже мой! Столько лет… И надо же, здесь, сейчас… Стеша! Как ты здесь оказалась?

– Я здесь недалеко живу, – Степанида пожала плечами.

Опустив голову, чтобы не пересекаться с ним взглядом, она шагнула в сторону, намереваясь обойти его, но он неловко загородил ей дорогу.

– Ты куда? Постой, постой. Давай хоть поговорим. Так давно не виделись! Давай отойдем?

– Нет. Прости, – она демонстративно равнодушно обернулась, окинула его взглядом с ног до головы. – Прости, Валентин, но мы спешим.

Валентин, потрясенный внезапной встречей, никак не мог успокоиться и не давал им пройти. Выглядел чрезвычайно взволнованным и почему-то очень жалким. Он суетливо сжимал руки, облизывал пересохшие губы и тревожно поблескивал глазами. Было заметно, что Валентин искал повод их задержать.:

– Стеша, подожди, – улыбнувшись, он кивнул на Нину. – Это твоя дочь? Очень красивая. Как зовут ее?

– Ниночка, – Стеша, несмотря на внешнее спокойствие, тоже едва сдерживала дрожь, от которой коленки ходили ходуном.

– Ниночка, очень приятно. А у меня сын. Мой сын здесь работает. Вот здесь.

Валентин вдруг обернулся и ткнул пальцем в ту самую дверь, из которой только что вышел.

И вот тут Степанида реально ощутила, что значит, когда земля уходит из-под ног.

– Твой сын? Здесь? Этот молодой хирург – твой сын?

– Точно, – довольный произведенным эффектом, просиял Валентин Ильич. – Сын! Николаша – моя гордость.

Степаниду чуть удар не хватил от этих слов! Не в силах больше бороться ни с мыслями, ни с эмоциями, ни с этой невероятной новостью, она резко развернулась и быстро пошла прочь. Поняла, что еще секунда, и ее разорвет от чувств, кипящих в ней, как в смоляном котле.

Ниночка, на мгновение замешкавшись, вдогонку понеслась за ней. А оторопевший Валентин, недоуменно посмотрев им обеим вслед, обессиленно плюхнулся на стул возле кабинета. Совершенно подавленный, он закрыл ладонью глаза и надолго замер.

Выскочив, как ошпаренная, из здания, Степанида побрела по улице, не видя ни дороги, ни людей, ни машин. Она шла в никуда. Без определенной цели. В никому не известном направлении.

Ей казалось, что она оглохла и онемела одновременно. Потрясение ударило так сильно по нервам, что ей непременно нужно было двигаться, чтобы не потерять сознание. Женщина не плакала, просто не было слез в глазах, полыхающих от едва сдерживаемой ярости. Глухое негодование так сильно клокотало, что начинало страшно болеть в груди. Дыхание сбивалось. Она шла все быстрее и быстрее, что-то шептала и шептала: то ли молилась, то ли проклинала, то ли чего-то просила.

Ниночка, догнав ее, засеменила рядом, стараясь попасть в такт ее шагам. Перепуганная девушка старательно прислушивалась, пытаясь разобрать бормотание матери.

– Мам Стеш, слышишь? Мам Стеш, остановись, – робко окликнула ее Нина. – Да подожди же! Куда ты бежишь?

Степанида, будто лишившись рассудка, шла вперед.

– Мам Стеш, – испуганно схватила ее за руку девушка. – Да что с тобой? Остановись, мне страшно. Пожалуйста! Остановись же!

Степанида резко остановилась, повернула к ней искаженное болью лицо.

– За что мне это? Что ж я как прокаженная? А? Да ладно я, а тебе-то за что?

– Мам Стеш, перестань, – нахмурилась Ниночка. – Не понимаю, о чем ты?

– Не понимаешь? Нет? – Степанида схватила Нину за плечи, затрясла.

– Нет! Почему ты прокаженная?

– Потому что такого совпадения просто не может быть. Не может, и все! Ты же слышала. Твой Николай – сын того самого человека, из-за которого я ребенка когда-то потеряла! Он сын Марины, которая обещала родить во что бы то ни стало!

– Это неправда, – всхлипнула Ниночка.

– Правда!

Ниночка замерла посредине улицы.

– Так этот мужчина и есть тот самый Валентин Ильич, о котором ты рассказывала неделю назад?

– Тот самый. Вот судьба… – горько ухмыльнулась Степанида.

– А Николай – его сын?

– Сын, – Степанида покачала головой. – Нарочно не придумаешь!

– Мам Стеш! Что же теперь будет?

– Понятия не имею, – Степанида, уже очнувшись от шока, обняла свою девочку. – Что будет, то будет. От судьбы, Нинок, не уйдешь. Помнишь, я рассказывала, как моя бабка говорила? Вы сами законы Божьи не преступайте, сами не совершайте того, чего можно стыдиться, и судьба вам пошлет много благ. И главное, не забудьте за эти блага потом неустанно благодарить. Понимаешь? Жизнь не так затейлива, как кажется. Все в ней просто. Будь такой, какими хочешь видеть остальных, относись к людям так, как хочешь, чтобы к тебе относились.

– Это совсем другое дело, – недоверчиво отозвалась Ниночка. – Но ведь любовь – это чувства, а сердцу не прикажешь. Тут ничего не угадаешь, не предусмотришь.

– Не угадаешь – это точно. Раньше я бы сказала, как твоя крестная любит повторять, что от осинки не родятся апельсинки. И твой Николай не может быть хорошим, если отец мерзавец.

– А теперь?

– А теперь я ничего не буду говорить. Не потому что не хочу, а потому что не знаю. Душа у меня, Ниночка, горит. Так мне больно вдруг стало, так обидно! Хотела тебе помочь, а сама еще больше вляпалась. Поеду-ка я домой, дома и стены помогают.

Ниночка опустила голову. Задумалась.

Они со Степанидой пошли по улице. Шли рядом, но каждая думала о своем…

Глава 15

Стеша вернулась в село до первых петухов.

Хороша июньская ночь в Заречном. Цвет летней ночи всегда гуще и ярче, а уж июньская и вовсе поражает своим сапфирово-синим отливом, который придает ночной тьме загадочности и сокровенности. Июньская ночь полна разных оттенков, а уж предрассветная пора так и вовсе поражает бледно-розовым и лиловым сиянием, знаменующим начало предутреннего часа.

Июньская ночь – удивительное время. Тишина, безмятежность и умиротворение. Идиллия и гармония, возникающие только когда ничто не вмешивается в естественный ход времени, не нарушает природного баланса и не искажает соразмерности дня и ночи.

Степанида неторопливо шла по спящей улице к дому. Повсюду царствовал покой, источали ароматы цветущие сады. Неизменная спутница ночи, луна, горделиво плавала по темной чаше небосвода.

Степанида неспешно подошла к дому, открыла калитку и от неожиданности вздрогнула: на крыльце дома она заметила одинокую темную фигуру.

– Господи! Кто здесь?

– Это я, Стеш, – Катерина поднялась с крыльца и, подойдя к подруге, вдруг вскинула руки и крепко обняла Степаниду. – Наконец-то ты приехала.

– А ты чего здесь сидишь? Почему не спишь?

– Беда у меня, Стешка, – Катерина отошла и опять присела на крыльцо.

– Какая беда? – замерла Степанида.

Она поспешно подошла к крыльцу, присела рядом с подругой и пытливо глянула ей в лицо. В ночной мгле лицо казалось бледным пятном, темнота стирала очертания, и только глаза поблескивали, как две звездочки.

– Кать, не томи. Что случилось?

– Ой, Стеш, и как сказать тебе – не понимаю, – подруга закрыла лицо руками, словно хотела спрятаться. – Я тут с полуночи сижу, тебя дожидаюсь. Горе горькое…

– Да говори же, – сердце у Степаниды бухнулось в пятки и заколотилось там тревожно. – Что за манера нервы тянуть?

– А Витька от меня ушел, – Катерина произнесла это, словно выплюнула что-то гадкое. – Паразит! Бросил меня после стольких лет!

– Что? Это шутка такая? – Стеше показалось, что Катерина ее разыгрывает, и она усилием воли заставила себя не улыбнуться. – Что ты говоришь? Как это ушел?

– Вот так. Собрал вещи и ушел. И складывал, гадина, все так аккуратно, медленно, будто нарочито хотел меня позлить. Скотина!

– Да подожди! Кать, бред какой-то! Не верю я. У меня в голове не укладывается! Куда ушел?

– Не знаю я, – Катерина вдруг всхлипнула. – Ничего не знаю! Объявился после работы, есть не стал, вижу – глаза отводит. Я думала, заболел, а он вдруг заявил, что пьет от горя, жизнь его наша не устраивает.

– Пьяный был?

– Трезвый как стеклышко. И говорил связно, как по бумажке, будто заранее готовился.

– Я не верю. Все равно не верю! Представить не могу, чтобы твой беспомощный и вечно пьяненький муж мог куда-то уйти. Для чего? Зачем? А что взял-то с собой?

– Много чего. Но не все, конечно, лето же нынче, зимние вещи не нужны пока.

– Господи! Какая муха его укусила? Может, к детям поехал?

– Нет. Я уже позвонила обоим, он там не объявлялся и даже не звонил.

– Ой, боже! Час от часу не легче. Что ж теперь делать? Ты матери своей говорила?

Мать Катерины была родной сестрой бабы Гали, поэтому все жизненные удачи и невзгоды они переживали вместе. Но нынче другой случай.

– Нет, что ты. Ни моей, ни твоей. Они ж из меня душу вытрясут своими расспросами, им же лучше на язык не попадаться.

– Ох, Катька, что ни день, то приключения, – Степанида обняла подругу за плечи. – Что ж мы с тобой такие невезучие?

– Что мне делать, Стешенька? – пробормотала Катя. – Позор ведь какой! Столько лет бок о бок прожили, а теперь мужик из дома сбежал! Люди засмеют!

– Да какой позор, прекрати. Пусть ему будет стыдно! И не горюй. Вернется он, сто процентов вернется. Кому он нужен? Сама подумай, кто ему будет так, как ты, стирать, убирать, подавать и все прощать? Вставай-ка, иди спать спокойно ложись. Завтра появится твой драгоценный, я уверена.

На горизонте, где-то за рекой, уже забрезжил рассвет. Предрассветные сполохи, первые посланники пробудившегося солнца, замелькали вдали. Линия горизонта стала лиловой, потом порозовела. Густая ночная тьма прямо на глазах серела, рождая предрассветные сумерки. Из них постепенно выступали пока еще неясные очертания домов, сараев и деревьев. Они становились все четче и четче, а блики теней расплывались, расползались и постепенно таяли.

– Вот и новый день, – вздохнула Степанида. – Новые встречи. Новые дела. Новые горести, – она похлопала притихшую подругу по плечу. – Все, хватит, хватит. Корову в стадо пора выгонять. Иди, да я пойду, ноги просто гудят.

Катерина послушно поднялась, пошла к калитке, но, взявшись за нее, обернулась.

– А ты-то как съездила?

– Плохо… – Степанида подняла ладонь, предупреждая ожидаемые вопросы. – Но сейчас ничего уже рассказывать не буду. Сил нет. Пойду хоть умоюсь и спокойно чаю выпью.

Но желаемого спокойствия Степанида не получила. Едва переступила порог дома, как баба Галя, видно, соскучившаяся по собеседнику, зашлепала босиком по коридору.

– Стеша, это ты?

– Я, мам. Спи, еще рано.

– Да какой там сон? В старости одним глазом спишь, а второй уже все видит.

Степанида, переодевшись, зашла на кухню, старушка тут же последовала за ней. Устроилась поудобнее в уголке дивана, подложила сухонькую руку под щеку.

– Ну? Что ж молчишь-то? Как там красавица наша поживает?

– Мам, я вообще-то по делам ездила.

– Я эту басню про работу и дела слушать не хочу, – нетерпеливо перебила старушка. – Ты мне про Ниночку излагай.

– Прямо как на партийном собрании, – усмехнулась Степанида. – Ладно, излагаю. У Нинули все хорошо. Последний экзамен на этой неделе сдаст, и на все лето домой закатится. Продукты я ей отвезла, деньги у нее есть, так что тревожиться не о чем.

Мать внимательно выслушала рассказ дочери, и недовольно поджала губы.

– А чего такая поникшая? Устала? Или произошло что-то в городе?

– Устала ужасно. Голова разболелась.

– Ты, Стеша, меня не проведешь. Говорят же, одна мудрая голова сто человек прокормит.

– Я так понимаю, мудрая голова – это ты? Но тогда я тебе скажу, что мудрый слышит с полуслова. А я тебе, мудрая моя, каждый день по два часа одно и то же толкую.

Это бабе Гале явно не понравилось. Нахмурившись, она отвернулась к окну, заняв свое любимое место, но тут же вскрикнула:

– Ох, мать моя, что творится-то! Подруга твоя несется по улице спозаранку! Прямо трусцой. С чего это она будто с цепи сорвалась?

– Какая подруга? – растерянно оглянулась на мать Степанида.

– А у тебя подруг, что ли, много? Катерина наша, – окатила дочь ледяным взглядом баба Галя. – Ишь, гарцует, как иноходец! Да еще и к нам, похоже, заворачивает.

Степанида поспешно поставила в шкаф вымытые чашки и ринулась во двор. Но выйти не успела, потому что Катя, задыхаясь то ли быстрого шага, то ли от гнева, влетела в дом, сверкая глазами.

– Стешка, все пропало! Это конец!

– Господи, твоя воля, – испуганно перекрестилась баба Галя. – Что это ты, Катерина, с утра людей пугаешь?

Катя, не обращая на старушку внимания, подошла к Степаниде.

– Говорила я тебе, что это добром не закончится? Вот, пожалуйста. Паразит этот бабу себе, оказывается, нашел!

– Какой паразит? – опять встряла баба Галя. – Я что-то важное пропустила?

Катерина отмахнулась от нее, как от надоедливой мухи.

– Стеша, позор-то какой!

– Да говори ты толком, – сдвинула брови Степанида.

– Ты представляешь, я домой пришла, корову подоила, а душа-то болит. Я решила позвонить ему, вдруг что-то случилось.

– Ну? – Степанида присела на стул. – И что?

– А трубку баба какая-то взяла. Его трубку!

– Ах, ты ж, батюшки. Ай-да Витька, – баба Галя изумленно хлопнула себя по бокам. – Седина в бороду, бес в ребро!

– Да помолчи ты, мама, – сердито обернулась к ней Степанида. – И что?

Катерина прошла на кухню, взяла стакан, налила воды, жадно выпила всю до дна.

– Как что? Ничего! Она взяла трубку и елейным голоском прощебетала, что Витя, оказывается, еще спит. Представляешь? Я просто обомлела и сдуру спросила, где, мол, спит?

– А она? – баба Галя даже порозовела от таких новостей. – Она-то что?

– Мама, угомонись, – Степанида раздраженно швырнула на стол полотенце. – Кать, подожди. Хочешь чаю?

– Да какой чай? – Катерина закричала в голос. – Какой чай, Стеша? От меня мужик к другой ушел, а ты мне чаю предлагаешь!

– Ну, надо же как-то успокоиться…

– Какое там успокоиться, – старушка ехидно глянула на дочь. – Ты, Катерина, наоборот, выговорись. И не слушай Стешку, ничего она в нервах не понимает, а еще зоотехник!

– Боже, дурдом какой-то, – Степанида схватилась за голову. – Причем здесь зоотехник? Дай человеку прийти в себя.

– А она и придет в себя, когда выскажет все, от чего душа горит. Давай, Катенька, облегчай душу, слов не подбирая.

Катерина села на диван, достав носовой платок, вытерла покрасневшие глаза.

– Я так растерялась, а она еще и посмеялась надо мной. Я спросила, где спит, а она хохотнула так гадко… Мол, в ее кровати ему тепло и уютно.

– А к кому ушел-то? Где живет эта женщина?

– Да откуда я знаю? – Катя отчаянно зарыдала. – Что я детям скажу? А людям как в глаза смотреть стану?

– Пей, – Степанида подала ей чашку с горячим чаем. – Пусть это он теперь переживает, что детям скажет. Не ты же ушла. А уж про людей и думать нечего. На каждый роток, как говорится, не накинешь платок, пусть себе болтают.

– Ничего, племянница, не плачь, – задумчиво покачала головой баба Галя. – Перемелется. Опомнится твой дурак, прощения попросит. Простишь, и заживете.

– Да ты что, теть Галь? – Катерина негодующе сверкнула глазами. – За кого ты меня принимаешь? Да я его никогда назад не приму! Фу, гадость какая!

– Ой, не зарекайся. Жизнь – штука хитрая.

Катерина, не слушая тетку, тихо плакала, уткнувшись в платок, а Степанида молча гладила ее по плечу, все еще не веря, что тот самый Виктор, который когда-то ходил тенью за Катей, теперь спит в постели другой женщины.

Как это возможно? Что это за любовь, которая то будоражит и сводит с ума, а то исчезает бесследно, пересыхает, как русло реки в знойный год? Как получается позабыть все, что связывало людей столько лет? И главное, понимает ли человек, что творит? Осознает ли в это мгновение, что теряет? И отдает ли себе отчет, что потерять легко, а вернуть почти невозможно?

Что ж это за любовь такая…

Или, быть может, мать правильно говорит – просто бес в ребро?