Текст книги "ВИКТОРИЯ МАСЛОВА: «СУДЬБА МУДРЕЕ НАС»"

ВИКТОРИЯ МАСЛОВА: «СУДЬБА МУДРЕЕ НАС»

Что такое триггер, я испытала на себе. И больше не хотела бы сталкиваться с чем-то подобным. Это очень страшно и очень больно…

– После выхода «Триггера» в соцсетях прибавилось восторженных посланий и объяснений в любви. Многие пишут: «Ваша Лера великолепна! Я ею восхищаюсь!» Это, конечно, приятно, но немного странно и заставляет задуматься о том, что нужно современным мужчинам. Ведь Лера – очень неоднозначный персонаж.

Моя героиня совсем не такая, как кажется. И ее поступки продиктованы отнюдь не теми мотивами, которые лежат на поверхности. Многие из них далеки от норм человеческой морали. Хотя Лера сильный и цельный человек. У нее есть принципы. Этой двойственностью, неоднозначностью она меня и зацепила.

Играть ее можно было по-разному. В сценарии образ прописан достаточно подробно, но в нем нет конкретики, и для меня было очень важно понимать, как видят его режиссер и продюсеры.

Мы долго искали мою Леру, практически до конца съемок. Я не нравилась себе, комплексовала и без конца спрашивала продюсера:

– Ты видела материал? Видела?

– Вика, успокойся! Все хорошо!

Но я не верила. Столько слез пролила!

Впрочем, волновалась не я одна. Думаю, переживал и Максим Матвеев. Просто не подавал виду. У него таких ролей, как Артем Стрелецкий, тоже не было. «Триггер» – проект абсолютно новаторский.

Потом, когда приехали в Канны (мировая премьера сериала состоялась в мае 2018 года на рынке аудиовизуальной продукции MIPCOM. – Прим. ред.) и я впервые увидела материал на большом экране, поразилась – так это было здорово.

– По слухам, утверждению на роль Леры немало способствовал ваш внешний вид – короткая стрижка, светлые волосы.

– Думаю, он сыграл определенную роль. На тот момент такую прическу, пожалуй, не носила ни одна актриса моего возраста, и в дальнейшем она во многом определила характер и поведение героини. Интересно, что мой внешний вид зацепил и зрителей. Многие сравнивали с Шарон Стоун в «Основном инстинкте». Кэтрин Трамелл там тоже увлекается играми с ножом. Но мы не отталкивались от этого персонажа, и наша история с ножом родилась на площадке, в процессе съемок.

Все персонажи «Триггера» испытывают психологические проблемы и душевную боль. Мы с режиссером долго думали, как показать, что мучает Леру. Зритель ведь долго не догадывается, что ей мешает жить. Бо?льшую часть экранного времени Лера находится в офисе или с Артемом, играет определенную роль и только дома становится собой. Однажды я предложила:

– Давайте, она будет колоть себя ножом. Люди часто наносят себе раны, чтобы притупить или вытеснить душевную боль. Или наказать себя за что-то.

– Так и сделаем! – загорелся режиссер.

Постепенно зрителю становится понятно, за что себя наказывает Лера, насколько трудно ей изменить отношение к убийце мужа. Сначала она ненавидит Артема и мечтает отомстить, но в процессе общения у героини возникают к нему совсем другие чувства…

Стрелецкий у каждого пациента находит болевую точку – провоцирующий фактор, вызывающий переживание психологической травмы. Для Леры им становится сожжение вещей погибшего мужа. И я на съемках «Триггера» испытала настоящее потрясение вместе со своей героиней.

При чтении сценария сцена не произвела особенного впечатления, а на площадке, где стараниями художников была создана необходимая атмосфера, вдруг щелкнул спусковой крючок. Включилась память физических действий, как это называется у актеров. Ее может запустить что угодно: сущая мелочь отбрасывает в прошлое и ты все переживаешь заново.

Это был самый тяжелый момент за весь период съемок. Мне даже не пришлось ничего играть, потому что ситуация на площадке перекликалась с событиями собственной личной жизни. Труднее всего было сдержать эмоции, не рыдать раньше времени и каждый раз входить в очередной дубль в нужном состоянии.

В общем, что такое триггер, я испытала на себе. И больше не хотела бы сталкиваться с чем-то подобным. Это очень страшно и очень больно… Хотя должна признаться: провокативный метод доказал свою действенность. Сейчас чуть не расплакалась, вспоминая ту ситуацию. Но тогда после бешеного выплеска эмоций избавилась от части душевной боли. Стало легче жить…

– Психология сейчас в большой моде. Многие проходят тренинги. Вы когда-нибудь обращались к такому специалисту?

– В общем-то я сама неплохой психолог. И знаю: зачастую чтобы справиться с проблемой, достаточно выговориться. Ну а если не подействовало – наедине разобрать ситуацию. Человек – сам себе лекарь, и об этом говорит наш проект. После того как запущен триггер, Артем Стрелецкий отходит в сторону и просто наблюдает за той работой, которую проводит пациент, оставшийся один на один со своими страхами и мучениями. Только он может с ними покончить.

– И с кем вы делитесь своими проблемами?

– В первую очередь с мамой. Именно она моя самая близкая подруга. Знает обо мне практически все. Иногда я делюсь не сразу, спустя какое-то время. Стараюсь не шокировать, не причинять боль. И с папой у нас крепкая связь.

– Родители тоже актеры?

– Да. И мамина судьба – яркий пример того, что женщина творческой профессии может прекрасно совместить семью и работу. Помимо актерской, мама сделала карьеру режиссера и педагога.

Родители мои из Казахстана. Познакомились в школе-студии при Государственном академическом театре драмы имени Лермонтова в Алма-Ате. Папа из этого города, а мама – из Павлодара. После окончания школы-студии они поженились и уехали в Актюбинск. Сначала на свет появилась я, а меньше чем через два года – брат Станислав. Мы – театральные дети. Выросли за кулисами Актюбинского драматического театра.

На сцену я вышла в четыре с половиной года. В нашем театре поставили пьесу «Золотой цыпленок», и режиссер неожиданно для всех решил взять на главную роль маленького ребенка. Я прошла нешуточный кастинг. Видимо, оказалась самой бесстрашной, непосредственной и смешной.

Пьесу мне читала мама, и мы вместе учили слова. На сцене я существовала по наитию. Дети, как правило, очень точно попадают в образ в силу природной органики. Они лучше чувствуют своего персонажа, чем взрослые. Просто играют в сказку.

– Мама и папа с детства видели вас актрисой?

– Не думаю. Большинство родителей-артистов не желают своим детям такой участи, мне кажется. И мои, наверное, думали, что это просто детские забавы: дочка поиграет в театр, поймет, как это непросто, и потеряет интерес.

В 1993 году наша семья перебралась в Россию, в город Шахты. Мама с папой устроились в местный драмтеатр, и я принимала участие в некоторых спектаклях вместе с другими детьми. Когда мне исполнилось четырнадцать, главный режиссер Михаил Изюмский решил поставить чеховскую «Чайку». Спектакль назывался «Сюжет для небольшого рассказа». В нем все было по тексту, без каких-либо выкрутасов. За одним исключением: роль Нины Заречной должны играть две актрисы. До двадцать первого эпизода, где Нина произносит свой знаменитый монолог, – совсем юная. После него – взрослая. Роль юной Заречной Изюмский решил отдать мне.

Узнав об этом, мама сказала:

– Роль такая тяжелая! А Вика совсем ребенок.

– Но в этом и состоит моя идея, – возразил Михаил Викторович, – Нина взрослеет по ходу пьесы.

– Ну, не знаю. Хотите – попробуйте. Препятствовать не буду.

Так я стала единственной на тот момент исполнительницей роли Нины Заречной, сыгравшей ее в четырнадцать лет. В театре еще не существовало таких новаций, как сейчас, когда любую пьесу можно развернуть куда угодно. К нам даже собирались представители российской версии «Книги рекордов Гиннесса», чтобы зафиксировать уникальный случай. С рекордом что-то не срослось, но я по сей день с гордостью несу по жизни неофициальное звание самой молодой в мире Нины Заречной.

Мне тогда завели трудовую книжку. В фойе театра повесили фотографию. Под ней значилось: Виктория Маслова, актриса вспомогательного состава.

Постановка Изюмского пользовалась успехом. Многие зрители приходили посмотреть именно на меня. Я играла Нину как ребенок, искренне веря в каждое слово Чехова. Была такая же наивная и чистая. Сейчас, думаю, ни за что так не смогла бы. И всегда буду благодарна Михаилу Викторовичу за оказанное доверие и уникальный опыт, который очень помог впоследствии…

В старших классах посещала модельное агентство «Имидж-центр». Родители там работали, и мне хотелось принимать участие в конкурсах красоты, иногда чувствовать себя моделью. Это еще больше разнообразило жизнь.

Однажды прихожу в агентство, а там невообразимая суета. Все носятся, выхватывают друг у друга вещи, срочно наряжаются. Спрашиваю:

– Что случилось?

– Ты не знаешь?! Режиссер приехал из Москвы! Валерий Тодоровский. Кастинг проводит.

Фамилия показалась знакомой, но я не вспомнила, где ее слышала.

Для меня тогда кастинг означал отбор моделей для показа или фотосессии. На него полагалось надеть темные обтягивающие брюки, облегающую кофточку и высокие каблуки. Ничего из этого набора не оказалось, пришлось одолжить необходимые вещи. Мы с девчонками все время менялись водолазками, майками, туфлями. В тот день достались лодочки слишком большого размера, я в них еле ноги переставляла. Но вышла модельной походкой, в конце подиума встала в позу, как учили. И тут началось форменное безумие – защелкали фотовспышки, стала наезжать камера, какие-то женщины забегали вокруг. Потом оказалось, что это Ира Третьякова, второй режиссер Тодоровского, и кастинг-директор Таня Талькова. Я остолбенела – что происходит? Других девочек так не снимали, просто говорили спасибо и отпускали.

Потом узнала, что предшествовало показу. Тодоровский приехал в Ростовскую область снимать фильм о шахтерах – «Последний забой». В поисках натуры и актеров второго плана завернул со съемочной группой к нам в Шахты. Пришел в театр и увидел мой портрет в фойе:

– А это что за девочка?

– Актриса. Совсем ребенок, но уже играет Нину Заречную.

– Интересно. И как ее найти?

Тут все забегали. Телефона у нас дома не было, мобильных – тем более. Единственное средство связи с нашей семьей – аппарат в театре на вахте. К счастью, кто-то вспомнил, что я часто бываю в «Имидж-центре», и вся съемочная группа во главе с Валерием Петровичем отправилась туда. Было решено провести кастинг, чтобы и других девчонок посмотреть.

– Да расслабьтесь уже! – сказал Валерий Петрович. – Выйдите из позы! Нам это не нужно. Приглашаю вас на пробы в Ростов-на-Дону. Приедете?

У нас тогда был «Москвич-412» комби цвета золотой охры. На нем я с родителями и отправилась в Ростов. Кто-то из подруг дал румяна и тушь для ресниц, кто-то – нарядную кофточку. Пробы же! До меня только перед самым отъездом дошло, кто такой Валерий Тодоровский. Режиссер «Страны глухих»! Фильм нравился безумно, и я решила, что ни за что не упущу шанс сняться у такого мастера.

Пробы проходили в ростовском ТЮЗе на репетиционной сцене. Никаких декораций и реквизита, только камера и два стула. В ТЮЗ пришли втроем. Родители так нервничали, что их попросили выйти из зала: «Не надо тут дрожать. Ребенка оставьте, а сами подождите в коридоре. Не бойтесь, мы ее не съедим» Я-то не дрожала, но волновалась, конечно. Тем более что о фильме ничего не знала и не видела сценария.

Объяснили задачу: мой отец-шахтер (его должен был играть Сергей Гармаш) узнает, что дочь Настя, уехавшая в город, чтобы стать моделью, занимается проституцией. Пытается разобраться с сутенером, но попадает в руки бандитов, которые избивают его на глазах у непутевой девчонки. Отец спрашивает: «Кто тебя заставил? Скажи!» А дальше идет мой монолог.

Дали текст – довольно большой. Быстренько пробежала глазами и говорю:

– Все, готова.

– Как готова? Не будешь учить?

– Нет, уже все поняла.

Буквы мне были не нужны. Я все прочувствовала.

Как только включилась камера, глаза наполнились слезами и я закричала: «Папочка, меня никто не заставлял! Я сама! Прошу тебя, уходи, уезжай!» Когда закончила монолог, в комнате, наверное, еще минуту висела тишина. Все молчали. Наконец Валерий Петрович каким-то изменившимся голосом произнес: «Стоп. Спасибо». В тот момент я фактически была утверждена.

Потом проходили пробы грима, примерки костюмов, на которые нас с мамой специально привозили в Москву. Жили мы в гостинице «Мосфильм». Ира Третьякова и Таня Талькова показывали город, рассказывали о его истории. После возвращения в Шахты я стала ждать вызова на съемки, но по неизвестным мне причинам проект заморозили.

Через несколько лет предложили сняться в этой же картине, но уже у другого режиссера. Я в нее пробовалась, но, как говорится, хороша ложка к обеду. К тому времени уже не была наивным ребенком, в каком-то смысле переросла роль. Неудивительно, что меня не утвердили. И вообще, это был уже другой проект. Из прежнего состава остались только Сергей Гармаш и Нина Усатова, которые и в первый, и во второй раз должны были играть родителей Насти.

Тодоровский меня запомнил. Возможно, чувствовал некую вину за то, что подарил ребенку надежду, которая так и не сбылась. Если бы я снялась у него тогда, то, наверное, сразу взлетела бы на вершину популярности. Как целая плеяда молодых актеров после фильма «Стиляги». Позже на вершину пришлось подниматься самой. Хотя что ни делается, все к лучшему. Ребята были уже взрослыми, когда снимались в «Стилягах», а я в 2001-м – совсем девочкой. Могла не выдержать испытания медными трубами.

А Валерий Петрович вскоре пригласил сняться в «Любовнике». Роль маленькая и бессловесная – «девушка Пети», так звали сына главного героя. Мой первый выход на площадку состоялся в Минске, а первым партнером в кино стал великий Олег Иванович Янковский. До девушки Пети я сыграла еще его жену, погибающую в начале фильма от сердечного приступа. На эту «роль» меня взяли, потому что была очень худенькой, практически невесомой, а Янковскому нужно было поднимать с пола бездыханное тело. Лицо мое в этот момент не показывали.

С Гармашом познакомились смешно. Ему рассказали, что я должна была играть его дочь в фильме «Последний забой», сама из города Шахты. Сергей Леонидович, видимо, подумал, что я – провинциальная дурочка, никого не знаю. Решил разыграть. Подходит и говорит:

– Здравствуйте! Я Олег Янковский.

– Очень приятно! Нина Усатова, – отвечаю.

И оба покатились со смеху.

После «Любовника» не пересекались много лет, а потом случайно встретились в Москве в кафе. Я там сидела с подружкой, когда позвонила мой агент: «Вика, у тебя на днях пробы в Санкт-Петербурге. Партнером будет Гармаш, но его не вызывают, тебе подыграет кто-нибудь другой». В этот момент повернула голову и увидела, что на летней веранде в нескольких метрах от нас расположился Сергей Леонидович. Не поверила своим глазам, толкнула подружку:

– Посмотри, это Гармаш? Мне не кажется?

– И по телефону сейчас о нем говорят. Будем вместе сниматься.

– Так подойди!

Гармаш не узнал – столько времени прошло. Подумал, что очередная поклонница хочет сфотографироваться со звездой. Предложил присесть.

– Вы, конечно, не помните, но я та самая девочка, которая с вами снималась в фильме «Любовник»…

– Да иди ты! Не может быть! – просиял Сергей Леонидович.

Схватил телефон и снял нас вдвоем. Стал расспрашивать, где я, что я. Пригласил на свой спектакль, дал номер телефона. Я сходила в «Современник». Какое-то время созванивались, переписывались.

Фильм, в котором мы должны были снова сниматься вместе, к сожалению, не был запущен в производство. Но я бережно храню в памяти и эту нашу встречу, и воспоминания о съемках в «Любовнике». Минск для меня до сих пор один из любимейших городов на земле. А Валерия Петровича Тодоровского и Олега Ивановича Янковского считаю своими крестными отцами в кинематографе.

– После съемок у Тодоровского судьба ваша была решена? Вы могли стать только актрисой?

– Да нет, были и другие варианты. Например могла бы стать певицей, и необязательно эстрадной. Хорошо пела, занимала призовые места на вокальных конкурсах и одно время подумывала поступить в «Гнесинку». Но все-таки сделала выбор в пользу театрального института. Тодоровский советовал не разбрасываться, сконцентрироваться на «Щуке» или Школе-студии МХАТ. И мы с мамой отправились в Москву.

Валерий Петрович познакомил с Женей Мироновым: «Пусть с тобой позанимается». Встречу назначили на Чистых прудах. Миронов был в элегантном черном пальто и классических туфлях. Тодоровский еще пошутил: «Ну вот, на звезду становишься похож». Да простит меня Женя, но тогда он еще не был тем великим Мироновым, которого все знают сейчас.

Женя привел нас с мамой в «Современник», в репетиционный зал. Я читала ему стихи Киплинга и Маяковского, а он делал очень интересные и точные замечания. Мне хотелось себя ущипнуть – не верилось, что это происходит наяву. Рассказать кому-нибудь – не поверят: Миронов готовил меня к экзаменам! Вскоре Валерий Петрович дал еще одного прекрасного «репетитора» – Лену Ксенофонтову. Сейчас она очень популярна, а тогда только начинала. На мой взгляд, Лена – актриса редкого дарования, я видела некоторые ее спектакли. Занимались у нее дома. Репетировали поэму Пушкина «Русалка» и «Повесть о Сонечке» Цветаевой. Никогда не забуду, как радушно Лена принимала – поила чаем, угощала вафельным тортиком.

К сожалению, наша трактовка «Русалки» оказалась спорной. Мы считали, что это невероятно смешная история – бедный монах увидел голую бабу и утонул. Поэт явно шутил. Но пожилая женщина-педагог в приемной комиссии Щукинского возмутилась: «Пушкина так читать нельзя!» И я не прошла на третий тур.

Вопреки совету Тодоровского пробовала поступить в ГИТИС. На экзамен девочки должны были приходить в юбках, а я надела брюки клеш из эластичной ткани – в них было удобно танцевать и садиться на шпагат. Получила замечание: «Кто вам сказал, что можно приходить в таком виде?» Это сбило с толку, я растерялась и слетела с первого же тура. Зато в Школе-студии МХАТ дошла до самого конца.

Курс набирал Олег Павлович Табаков, и Женя Миронов решил меня ему показать. Собираясь в «Табакерку», я учла ошибку, допущенную в ГИТИСе, надела юбку и босоножки на каблуке. Сердце стучало как сумасшедшее, коленки тряслись.

И вот в репзал входит Табаков, усаживается на стул. Рядом устраивается Женя, за их спинами сидит моя мама. У меня уже не то что коленки трясутся – зубы крошатся от ужаса. Начинаю с «Повести о Сонечке». При этом на нервной почве пытаюсь расстегнуть босоножки. Наклоняюсь и говорю:

– «Я тогда играла в провинции, а в провинции летом всегда ярмарки…»

– Да знаю я, где вы играли! Про ваши Шахты! – отвечает Табаков неподражаемым голосом кота Матроскина.

– Это она уже читает, – шепчет мама.

– Ах, она уже читает? Хорошо! Органично!

На мой взгляд, Цветаеву я читаю из рук вон плохо. «Русалку» – уже лучше. Табаков хвалит. Говорит, что я сложившаяся актриса. Тодоровский, кстати, тоже это отмечал: «Уверена, что тебе нужно актерское образование?» Я думала, он шутит. Как это можно – не учиться? Олег Павлович напутствует словами:

– Все замечательно, но теперь нужно понравиться и остальным педагогам Школы-студии.

И я прохожу все туры, коллоквиум – вообще автоматом. Вел его Игорь Золотовицкий. «Ну, про систему Станиславского спрашивать не буду, – сказал он, – уже наслышан о вас и понимаю, что все знаете». Я покивала: мол, да-да. Хотя это было далеко не так. Потом проверяли вокал и пластику. Для меня это вообще не составляло проблемы. И вот наступил финал.

Мама сидела в Камергерском переулке на лавочке, когда из здания Школы-студии вышел Табаков. Она спросила:

– Олег Павлович, ну как там Вика?

– Все прекрасно. Она поступила.

В это время я ждала результатов конкурса внутри. Но когда вывесили списки, не нашла там своей фамилии. Чтобы не разрыдаться при всех, спустилась на этаж ниже и села на подоконник. Вниз не пошла – не хотела расстраивать маму. Она сама отыскала меня плачущую: «Успокойся! Табаков сказал, что поступила. Наверное, в списках что-то напутали».

Отправились в приемную комиссию. Встретили Золотовицкого.

– Как же так? Олег Павлович сказал, что Вика поступила.

– Да? Прекрасно, что она ему понравилась, но мне на курсе не нужна. Я беру другую девочку. Если хотите, поступайте на платное отделение.

И тут выяснилось, что Олег Павлович отказался от курса, мастером будет Золотовицкий.

– Не пытались связаться с Табаковым и как-то исправить ситуацию?

– Это было неудобно. Впоследствии жизнь столкнула в работе со многими ребятами с моего несостоявшегося курса, и я лишний раз убедилась, что судьба мудрее нас – всегда разворачивает в правильном направлении. То, что суждено, обязательно сбудется в нужный момент.

А тогда мы с мамой позвонили Валерию Петровичу, рассказали, что я не поступила, и поехали домой. Через некоторое время на семейном совете решили, что мне нужно учиться в Ярославле. В нашем театре существовала студия – филиал Ярославского театрального вуза, многие педагоги там вели занятия. Родители мои тоже окончили этот институт, заочное отделение. Папа преподавал сценическое движение и грим, мама – сценречь.

– И вы с легкостью отказались от мечты учиться в Москве и согласились поехать в Ярославль?

– Что вы, упиралась руками и ногами! И потом Ярославль так и не стал для меня родным, хотя и провела там несколько лет.

Первое впечатление от города было вообще ужасным. Представьте – приезжаю из Москвы, где общалась с замечательными людьми, цветом нашего искусства, и вдруг вижу замызганный вокзал, много пьяных. Вокруг все серое, унылое. Накрапывает дождь. Здание театрального вуза, обветшалое и требующее ремонта, тоже не порадовало. Оно составляло слишком большой контраст со Школой-студией МХАТ.

Сделала все возможное, чтобы не поступить. Знала, что в аудитории нельзя сидеть нога на ногу – и сидела. Жевала жвачку, хотя это тоже было запрещено. Хотела еще пузырь надуть – наглости не хватило. Мой будущий мастер Александр Сергеевич Кузин, которому бесконечно благодарна, на все это поглядывал с едва заметной усмешкой. Сразу раскусил и взял на свой курс несмотря ни на что – единственную из всех девочек дополнительного набора.

На конкурсе нас смотрели на сцене учебного театра. Всех просили разуться, чтобы оценить рост, а меня спросили, сколько вешу. Соврала, что сорок семь килограммов, хотя весила сорок пять. Решила – эта цифра звучит не так пугающе. Я, как уже говорила, была очень худенькой, но с большой грудью. Талия – пятьдесят четыре сантиметра, ножки и ручки как спички. Сначала в комнату входил мой выдающийся бюст, а потом уже все остальное.

Родители уговаривали – отучись хотя бы год, чтобы не терять времени, а там решишь, что делать дальше. Захочешь – поедешь опять поступать в Москву. У тебя есть все необходимые данные. И я согласилась, но в итоге так и осталась в Ярославле.

Учиться было непросто, особенно первое время. Я пришла с определенным багажом и опытом, а мне предложили начать все заново, с азов актерской техники. Иногда чувствовала себя сороконожкой, запутавшейся в собственных ногах. До этого ведь играла по наитию, как дышала. Но в жизни ничего не бывает зря, и годы обучения не прошли даром, хотя это был не самый приятный и легкий период. Вспоминать его не очень хочется…

– После окончания института тут же рванули в Москву?

– Да, поехала с ребятами показываться в столичные театры. В «Маяковке» хотели взять, но спросили: «Готовы сидеть на скамейке запасных?» Это было немыслимо. В театре «У Никитских ворот» возникла другая проблема. Я туда пробовалась с однокурсником. Он сейчас тоже много снимается. Марку Розовскому безумно понравилось, как я пою. Он даже задумался о том, чтобы поставить музыкальный спектакль. А потом сказал: «Я еврей. Если тебя это, детка, устраивает, готов взять». Не знаю, что Марк Григорьевич имел в виду. Но я это поняла так, что ничего хорошего меня не ждет.

В еще один популярный театр пробовались всем курсом. После показа худрук беседовал с каждой девочкой отдельно – о чем, все помалкивали. Как-то спустя время собрались тесной компанией, разговорились, и оказалось, что этот известный режиссер, народный артист и заслуженный деятель искусств практически всем делал грязные предложения.

Со мной вел себя вполне достойно, но попросил прийти снова – отдельно от всех. Закрыл кабинет на ключ – «чтобы не мешали репетировать». Начал ставить актерские задачи. Я старалась как могла, но он был недоволен: «Ну, покажи, на что способна! Ударь в конце концов! Так, чтобы и мне захотелось тебя ударить!» Долго не понимала, к чему клонит. Наконец он высказался напрямую: «Когда встречаются режиссер и актриса, между ними может происходить все что угодно» – и кинулся целовать мне руки…

Дело было вечером. На сцене шел спектакль.

– Все что угодно? – переспросила я.

– Ну конечно!

Встала, отошла на пару метров и завопила что есть мочи.

– Тихо, тихо! – испугался худрук.

В дверь постучалась секретарь:

– У вас все хорошо?

– Все нормально! – рявкнул он.

– У вас еще не появилось желания меня ударить? – поинтересовалась.

– Нет! Но прекращай орать, спектакль идет!

И тогда я запустила в него венским стулом:

– Открывайте дверь, больше не могу это терпеть.

Стул был легким, сластолюбец не пострадал. Да я его и не задела.

После долгих мытарств оказалась в театре «Сфера». Там работал и продолжает работать прекрасный актер Александр Владимирович Парра, который когда-то поставил в Шахтах замечательный спектакль «Нахлебник» по Тургеневу. В нем были заняты мои родители и я – в числе других детей. С этой постановкой ездила на первые в своей жизни зарубежные гастроли – в Германию. Мы дружили семьями. В тот год в «Сферу» никого не брали, но благодаря Александру Владимировичу мне устроили показ. Я притащила с собой двоих однокурсников, помогавших в отрывках. Потом пришлось объясняться – ребята обиделись, когда меня взяли, а их нет.

В «Сфере» проработала семь лет. И ушла. Совмещать съемки с работой в театре очень сложно, каждый раз бить поклоны руководству не умею. Когда возник совместный российско-чешский проект «Я оставляю вам любовь» со съемками в Праге, решила, что не могу его упустить. Там была фантастическая роль, за которую впоследствии я получила приз на международном кинофестивале в Ульяновске. К сожалению, российские зрители этот фильм практически не видели – его показали всего один раз. В отличие от Белоруссии и Украины.

Какое-то время пыталась усидеть на двух стульях, но однажды подумала: «Почему кто-то решает за меня, где работать, а где нет? Это моя жизнь. Сама должна делать выбор. И в театре, по большому счету, терять нечего». У меня были всего две главные роли: в спектакле «Я пришел дать вам волю» играла жену Степана Разина, а в пьесе «Яков Богомолов» – Верочку. В других постановках только танцевала и пела. И после премьеры «Якова Богомолова» было и смешно, и грустно вдруг услышать от худрука театра Екатерины Ильиничны Еланской: «Виктория, мы в вас открыли драматический талант». Так и хотелось сказать: драматический талант во мне открыли гораздо раньше!

Благодарна Екатерине Ильиничне за подаренный опыт. Еланская была феноменально сильной женщиной, тащившей на своих хрупких плечах – подчеркиваю, хрупких! – такую махину, как серьезный экспериментальный театр в центре Москвы. Представляю, какой крови это стоило. Это было ее право – считать так, как она считала, относиться ко мне так, как хотела. А я имела право распоряжаться собственной жизнью.

Кинематографическая карьера развивалась по восходящей. Я снималась практически без перерыва. Но после фильма «Я оставляю вам любовь» неожиданно наступила пауза. Два года не звонил телефон, и я очень переживала.

Мы все зависим от фортуны, а у меня тогда еще не было хорошего директора или агента. Конечно, главную работу выполняет сам артист. Если плохо покажешься на пробах, тебя не возьмут. Но твой менеджер готовит для этого почву, предлагает тебя в разные проекты, обо всем договаривается. Сейчас у меня прекрасный агент, которой могу позвонить в любое время и обратиться с любой просьбой. Она решит все проблемы.

В принципе, паузы тоже нужны. Был период, когда я постоянно моталась между Санкт-Петербургом, Москвой, Минском, Орлом, Шахтами. А потом поняла: нужно давать себе отдыхать, иначе не останется сил на следующие проекты. Невозможно все успеть.

– И какие фильмы с вашим участием мы увидим в ближайшее время?

– Снято достаточно много, но что именно выйдет и когда, предсказать не берусь. Проекты зачастую лежат на полке по несколько лет. Выхода «Триггера» мы, например, ждали с осени 2018 года.

– Родители его смотрели?

– Конечно. Папа позвонил, сказал, что мною гордится: «Очень серьезная работа». А с мамой сериал смотрели вместе, я как раз была в Шахтах. Было интересно наблюдать за ее реакцией. Для меня самой многое стало сюрпризом.

Обычно снимаясь в каком-то проекте, примерно представляю, как это будет выглядеть на экране. В данном случае даже примерно не понимала. Это была нереально сложная работа. «Мы ей всю лимфосистему отдавали», – как заметил один артист.

– Работа для вас на первом месте?

– Я с детства знала, что все достается трудом. Ничего не получала на блюдечке с голубой каемочкой. И если кому-то кажется, что меня утверждали на главные роли и давали призы на вокальных конкурсах, потому что родители – артисты, то это ошибочное представление. Я каждый божий день доказывала, что чего-то стою. И по сей день продолжаю доказывать.

Знаете, в школе у меня было прозвище Белка. Я была очень активной, подвижной, с живой мимикой, громкой речью и копной рыжеватых волос. Вот кто-то из одноклассников и увидел сходство с симпатичным зверьком. Да я и сама часто ассоциирую себя с белкой – и в жизни, и в профессии. Если впрягаюсь в какую-то ситуацию, словно в колесо становлюсь. И несусь, несусь… Пока не выдохнусь. Знаю, что неправильно, организм может не выдержать, дать сбой. Но ничего не могу с собой поделать.

Дважды такая гонка заканчивалась больницей. Второй раз – позапрошлым летом.

– Как раз после «Триггера»?

– Сериал сыграл свою роль. Но и после него было огромное количество других съемок и поездок. Я подолгу находилась за рулем, намотала тысячи километров. В больнице пришлось поставить семнадцать капельниц, чтобы восстановить силы. После чего снова окунулась в работу.

– Да вы боец!

– Знакомая как-то сказала, что у меня сложный характер. На что я заметила: «Дорогая, у меня он просто есть». Наличие характера не является недостатком. Это стержень человеческой личности. Он необходим как позвоночник.

– Вы никогда не рассказываете о личной жизни. Это табу?