Текст книги "Мой ласковый и нежный мент"

Глава 10

Людмила проснулась мгновенно, словно от удара. Вокруг царила кромешная темнота, и поначалу она не могла понять, где сейчас находится, почему эта тяжелая и теплая рука обнимает ее за талию и чье дыхание, отдающее запахом табака, она только что ощутила на своем лице. Она опасливо протянула руку перед собой. Пальцы легли на колючую от отросшей щетины щеку, и она вздрогнула от неожиданности, но зато сразу же вспомнила, где она и кто спит рядом с ней.

Девушка осторожно пошарила рукой по спальнику: она хорошо помнила, что перед сном положила карабин между собой и Барсуковым, то есть справа, но сейчас он, непонятно каким образом, оказался вдруг слева, за ее спиной, и можно было только подозревать, что перекочевал он туда не без помощи милиционера.

Она едва слышно чертыхнулась и попробовала перенести карабин на прежнее место, но сильные пальцы перехватили ее запястье, забрали оружие, и Барсуков положил его уже себе за спину, проворчав при этом:

– Да спите вы! Никто вас не тронет! – Он слегка повозился, устраиваясь поудобнее под своей курткой, потом, недовольно крякнув, сел и произнес в темноту: – Давайте все-таки разведем костер! А то я никак не могу согреться!

– Но тогда вам придется согнуться в три погибели, чтобы ноги не попали в огонь.

– Они ни в коей мере туда не попадут, если вы позволите лечь к вам ближе.

– Но вы и так лежали слишком близко! – рассердилась Людмила и неожиданно для себя повторила: – Слишком близко!

– Простите, – она могла дать голову на отсечение, что в мужском голосе прозвучала откровенная насмешка, – но я так замерз, а вы такая теплая. Это чисто инстинктивное чувство спящего человека прижаться к чему-нибудь теплому и мягкому.

– Это я-то мягкая? – От возмущения она чуть было не потеряла дар речи. – Что вы себе позволяете?

– Ничего противозаконного или чрезмерно оскорбительного для вашего самолюбия, – последовало в ответ, и Людмила поняла, что Барсуков опять усмехнулся. – Не хотите же вы, чтобы я назвал вас ледышкой и сухарем?

– Я вас прошу называть меня Людмилой Алексеевной. Это для меня более привычно, – сухо ответила девушка, достала из нагрудного кармана коробок со спичками и передала его Денису. – Черт с вами! Разводите костер!

Через минуту огонь весело побежал по веткам, озарив зыбким светом их ночное убежище, а Денис, с полным на то основанием, перебрался ближе к Людмиле и с облегчением вытянул ноги.

– Может, вы поделитесь со мной полушубком, а то куртка мне коротковата, ноги не закрывает?

– Ну, вы, подполковник, и фрукт! – произнесла с расстановкой Людмила. – Мало того что вы окончательно переместились на мою половину, так еще и полушубком пытаетесь завладеть.

– Если бы я пытался захватить ваш полушубок, то давно бы уже преуспел в этом, а вы бы куковали сейчас на морозе по ту сторону входа. Но я не обижаю женщин, поэтому предлагаю заключить договор о ненападении. При этом я обязуюсь не прикасаться к вам во сне, а вы позволите мне укрыться краешком вашего полушубка.

Людмила подбросила в костер несколько поленьев, поправила лежащий в изголовье рюкзак, помолчала некоторое время, потом согласно кивнула головой.

– Ладно, вы и так уже из меня веревки вьете! Укрывайтесь полушубком! – Она вновь легла и подвинулась, освобождая ему место.

Теперь Барсуков лежал почти вплотную к ней. Людмила ощутила его дыхание на своей щеке и удивилась, что даже на расстоянии чувствует тепло, исходящее от его тела, и, как ей показалась, более горячего, чем пламя костра, согревающее им ноги. И она застыла в странном оцепенении, боясь пошевелиться, сдвинуться с места, чтобы ненароком не коснуться его.

Лежа на спине и вытянув руки вдоль туловища, сквозь полузакрытые веки она наблюдала, как сизоватый дымок костра исчезает в отверстии между камнями. Барсуков пошевелился рядом, его рука скользнула под ее рюкзак и невольно коснулась ее головы. Девушка испуганно вздрогнула и тут же услышала его слегка смущенный голос:

– Простите, Людмила Алексеевна! Нечаянно задел вас. Просто не знаю, куда руки девать! Вы меня в такие условия поставили…

– Я смотрю, вам вообще никакого послабления давать нельзя… То вы замерзаете и согласны на краешек полушубка, а теперь я же еще должна найти место для ваших рук.

– Обычно я сам нахожу для них место, – пробурчал Барсуков над ее ухом. И вдруг мужская рука легла ей на талию, и Людмила оказалась прижатой к его телу. – Не брыкайтесь! Я просто обниму вас, так будет гораздо теплее и мне, и вам. И мы вполне благополучно переживем эту ночь.

И опять же совершенно неожиданно для себя она промолчала и даже не запротестовала, когда вторая его рука скользнула ей под голову и обхватила ее за плечи. Ей стало вдруг легко и спокойно, так, как не бывало, наверное, с тех самых пор, когда десятилетней девочкой осталась без матери, с поседевшим от горя отцом и грудным Славкой на руках.

Никогда еще Людмиле не приходилось засыпать в объятиях постороннего, вдобавок едва знакомого мужчины. Она по-прежнему боялась пошевелиться, к тому же непроизвольно затаила дыхание и поэтому, когда все-таки решилась перевести его, из груди вырвалось нечто похожее на жалобный всхлип.

– Господи! Что с вами? – Теплая со слегка шершавой кожей ладонь коснулась ее щеки. – Вы плачете?

– Еще заплакать мне не хватало. – Людмила оттолкнула его от себя и села, вытянув ноги к костру. – Весь сон мне перебили…

Денис приподнялся на локте, внимательно посмотрел на нее.

– Еще неизвестно, кто кому сон перебил. – И тоже сел. На какое-то мгновение их ноги соприкоснулись, и, заметив, что Людмила поспешно отодвинулась в сторону, усмехнулся: – Не думал, что вы такая трусиха. Или впервые рядом с мужчиной ночуете?

– Не впервые, но всегда на гораздо большем расстоянии друг от друга. К тому же это обычно или сотрудники заповедника, или мои друзья…

– Стас Дробот, например? – спросил Барсуков с явным ехидством в голосе и, отвернувшись от нее, подбросил пару веток в костер.

– При чем тут Стас Дробот? – рассердилась Людмила. – Вы что ж, считаете, что у нас какие-то особые отношения? Смею вас заверить, на честь и достоинство вашего заместителя никогда не покушалась и впредь этим заниматься не собираюсь! У него несколько другие интересы, и у меня, к вашему сведению, тоже!

– И кто же, если не секрет, является объектом вашего интереса?

– Не секрет! У меня есть жених, которого я очень люблю и скоро выхожу за него замуж.

– Он живет в Вознесенском?

И девушка, вместо того чтобы рассердиться на его чрезмерное любопытство, вдруг сказала:

– Нет, он учится в аспирантуре. В заочной. И преподает в университете. В краевом. Он тоже биолог, как и я.

– А что ж вы не пошли в аспирантуру? В двадцать семь еще не поздно. Я не думаю, что у вас для этого не хватило бы способностей. По крайней мере, в вашем возрасте мало кто занимает должность зама по науке, и, насколько мне известно, вы весьма неплохо с ней справляетесь.

– А что вам еще известно? – Людмила рассердилась. Эта поразительная осведомленность ей не совсем понравилась, особенно в той ее части, что касалась ее возраста и умственных способностей. – Я вижу, вы тоже неплохо справляетесь со своими обязанностями. Даже здесь умудряетесь найти тему для допроса.

– Не пойму, почему вы все время ершитесь, Людмила Алексеевна? – мягко спросил Барсуков. – Не хотите, не отвечайте. Только мне удивительно: почему такая красивая девушка до сих пор не замужем?

Людмила едва не поперхнулась от неожиданности.

– Ну, вы даете! Красивая… Никогда не думала, что комплимент от милиционера заработаю. Это ж все равно что целковый на дороге найти! – Она озадаченно посмотрела на него и покачала головой. – Вы что, серьезно озабочены этой проблемой?

– Какой еще проблемой? – Теперь настала пора удивляться Барсукову. – Выражайтесь яснее.

Людмила не ответила, а Денис взял стоящий сбоку котелок и заглянул в него.

– Тут пельмени остались. Давайте их доедим.

– Я не хочу, а вы доедайте, только разогрейте сначала. – Людмила решила не продолжать несколько щекотливое и не совсем приятное обсуждение ее матримониальных интересов, а пододвинулась к костру, обхватила колени руками и задумчиво проследила, как Барсуков повесил котелок с остатками пельменей над костром, и посоветовала: – Дров подбросьте, а то что-то опять похолодало.

Барсуков искоса посмотрел на нее, пододвинулся ближе и, внезапно обняв ее за плечи, притянул к себе.

– Вы хотите узнать, какой проблемой я озабочен прежде всего? Конечно же, как дожить до утра! – Горячие губы нежданно-негаданно нашли ее рот, и уже в следующее мгновение Людмила почувствовала, что лежит на спине, прижатая к спальнику тяжелым мужским телом. Она попыталась освободиться, но поцелуй стал еще настойчивее, а руку, которой она попыталась оттолкнуть его от себя, стиснули сильные пальцы, и, на мгновение оторвавшись от нее, Денис прошептал: – Не сопротивляйся, если не хочешь окончательно свести меня с ума.

Людмила напряглась всем телом, рывком перевернулась на бок и выскользнула из-под Барсукова. Он отпустил ее руку, но остался лежать неподвижно, уткнувшись головой в собственный китель.

– Ну, вы – наглец! – протянула Людмила с расстановкой, поправила задравшийся свитер и перевела дух. – Воспользовались тем, что сильнее? А ведь я надеялась, что вы – порядочный человек!

– Я – порядочный человек, Людмила Алексеевна! – пробурчал, по-прежнему не поднимая головы, Барсуков. – Простите, но я, кажется, действительно сошел с ума. Вероятно, сегодняшние передряги на меня так подействовали.

– Как же вы со своими обязанностями справляетесь, если сходите с ума от подобных пустяков? – Людмила сняла с огня котелок и с прежней усмешкой спросила: – Надеюсь, аппетит ваш от этого не пострадал?

Денис молча сел и угрюмо посмотрел на нее. Знала бы эта чудачка, на что разыгрался у него аппетит, но, похоже, его настроения тут не разделяют и придется довольствоваться пельменями.

Людмила слегка отодвинулась от него и настороженно проследила за тем, как подполковник в мгновение ока расправился с пельменями, допил чай из второго котелка и отодвинул его в сторону, потом, не вымолвив ни единого слова, лег рядом с ней и натянул на себя свой край полушубка.

Людмила продолжала сидеть, боясь сдвинуться с места. Спина у нее ощутимо замерзла, ногам же, наоборот, было горячо от костра. Она сильнее поджала под себя ноги, обхватила плечи руками, пытаясь сдержать уже знакомый озноб. Не от холода, это она стерпеть еще смогла бы. От предчувствия того, что опять придется ложиться рядом с этим несносным милиционером, который даже не подозревает, насколько она сожалеет о прерванном поцелуе и как сильно жаждет его продолжения. Но разве посмела бы она показать этому верзиле, что более всего на свете хочет этого? До сегодняшнего дня, вернее, до сегодняшней ночи она и в мыслях своих не могла предположить, что позволит кому-либо прикоснуться к себе, помимо Вадима. Или права Антонина: она уже действительно переступила тот рубеж, когда женщина готова отдаться любому мужчине, потому что время пришло, вернее, вот-вот пройдет… «О черт!» – выругалась она мысленно. Никто и не собирался овладевать ею. Просто расслабился мужик в тепле и не удержался, всего-то и попытался поцеловать ее, а она уже неизвестно что представила…

Ох, дура она дура, совсем крыша у нее поехала, но, может, еще и потому, что Вадим никогда не целовал ее подобным образом? Да и сколько раз это происходило на самом деле? Если не считать торопливых поцелуев в щеку, то в губы они целовались раз пять или, кажется, шесть? И ни разу она не почувствовала подобного смятения и с трудом скрываемого желания, чтобы этот поцелуй продолжался бесконечно. И никогда ей не хотелось, чтобы жених поцеловал ее вторично, потому как ничего, кроме смущения и неловкости, при этом не испытывала. Да и сам Вадим, похоже, переживал те же чувства, иначе почему всякий раз пытался скорее проститься и уйти от нее… А ведь вопрос об их свадьбе давно решен, и тем более непонятно, почему он так сдержан до сих пор и осторожен? Не дети же они, в конце концов! Или у него кто-то есть? И именно на нее, неизвестную Людмиле девицу, тратит он свои силы и расходует свои чувства?

Людмила опять зябко поежилась и вдруг решительно нырнула под полушубок, не менее решительно пододвинулась к Барсукову и проговорила сквозь зубы:

– Можете обнять меня, но это только потому, что я замерзла до невозможности.

– Понял вас! – произнес над ее ухом мужской голос. Сильные руки обняли ее, и Людмила подумала, что нет ничего надежнее и теплее этих рук. И уже безбоязненно прильнула спиной к его груди. И, положив ладони под щеку, неожиданно быстро заснула, не подозревая, что Барсуков так и не сомкнул глаз, проклиная на чем свет стоит свою непонятную робость. За всю ночь он так и не решился сменить позу, боясь разбудить эту странную девушку, которая тихо посапывала на его плече, а он лежал рядом, почти уткнувшись носом в ее шею, ощущал запах ее кожи, волос… И кострового дыма, который исходил от ее свитера.

Денис нервно сглотнул и еще крепче прижал ее к себе. Впервые он находился рядом с женщиной в подобной ситуации и хотел ее, как никого в своей жизни еще не хотел, но даже в мыслях не смел себе признаться, что более всего на свете боится, что она опять оттолкнет его… И посмотрит с еще большим презрением, если не с отвращением… И самое диковинное заключалось в том, что до сих пор не было в его жизни случая, чтобы его атаку отбили на самых дальних подступах, не позволив даже невинного поцелуя. Подобного конфуза он никак не ожидал, а ведь ничто, казалось, не мешало им скрасить эту долгую, почти бесконечную ночь. Неужто она так предана своему жениху, что даже в мыслях не допускает измены? Или она ни разу не спала с мужчиной? Барсуков озадаченно хмыкнул про себя. Почему-то эта простая мысль никогда не приходила ему в голову…

Девушка у него под боком тихо вздохнула, повернулась к нему лицом и вдруг обняла Барсукова за шею и прижалась к нему. Денис закрыл глаза и стиснул зубы, едва сдержавшись, чтобы не перевернуть ее на спину и…

– Вадим, – прошептала она едва слышно, и словно ушат ледяной воды вылили на подполковника. Девичья ладонь коснулась его щеки, но он отвел ее от своего лица и недовольно произнес:

– Я не Вадим! Успокойтесь, Людмила Алексеевна! – И не слишком вежливо отвернулся от нее, а она от него.

Закусив от досады губу, Людмила проклинала тот момент, когда вздумала вдруг поиграть на мужском самолюбии, а ведь она кожей чувствовала, что Барсуков опять на грани того, чтобы поцеловать ее, иначе почему так подрагивали кончики его пальцев, когда убирал ее ладонь со своей щеки. Она тихо вздохнула: ну никак ей не избавиться от привычки самоутверждаться, давать отпор всякому, кто посмеет посягнуть на ее невостребованные пока добродетели. Но почему ж так неспокойно у нее на душе, почему слезы готовы вырваться на волю, хотя и на этот раз она одержала весьма утомительную победу, заставив настырного мента отказаться от своих намерений? Только сердце не обманешь, и болит оно нестерпимо, и щемит, потому что, сама того не сознавая, потерпела его хозяйка на сей раз сокрушительное поражение…

Так и пролежали они, отвернувшись друг от друга, до самого утра, пока первый луч солнца не проник в узкую щель между камнями. Пролежали, втайне от самих себя желая, чтобы кто-то оказался смелее и первым выкинул из головы эти нелепые и почти ненавистные приличия, которые мешали им повернуться друг к другу лицом и забыть наконец то, что стоило забыть, и подчиниться тому, чему ни в коей мере нельзя было сопротивляться… Ведь не случайно судьба преподнесла им эту ночь наедине, но они отказались принять ее подарок, не подозревая, что жизнь после этого завьется в еще более тугую спираль. Немало испытаний им придется пережить, и никто, кроме них самих, не сумеет распрямить ее и исправить новые ошибки, те, что придется совершить вслед за старыми и которые, как ни странно, они склонны будут принимать за победы. Но как часто мы заблуждаемся, гордясь достижениями, не догадываясь, что это – всего лишь очередная ошибка, которая не поднимает вверх, к вершинам, а отбрасывает к подножию, наполняя сердце горечью и отчаянием…

В девять утра они услышали вертолет и уже через полчаса вместе со спасателями обследовали лавину. Кроме милицейского «уазика», никто, к счастью, от схода лавины не пострадал, но машина превратилась в груду искореженного страшным ударом металла. И когда через час раскопок ее извлекли из-под снега, Барсуков невольно поежился и покосился на Людмилу. Если бы не она, то из кабины его тело вырезали бы не иначе как автогеном.

– Товарищ подполковник, возьмите! – Один из спасателей протянул ему папку с бумагами, которую только что подняли с изуродованного сиденья «уазика». – Смотрите, даже не пострадала.

Денис поймал взгляд Людмилы, устремленный на папку. Потом она подняла глаза и посмотрела на Барсукова.

– Счастливо отделались, товарищ подполковник! Долго жить будете!

– Вашими молитвами, – сухо ответил Денис и обратился к руководителю спасателей Демидову: – Олег, сколько вы еще планируете здесь оставаться?

– Часа два, не более! Ребята обследуют скалы поверху, чтобы определить количество снега, проведем фотосъемку – и назад!

– Лады, – кивнул головой Барсуков, – я думаю, ты позволишь воспользоваться вашим вертолетом. Нам с Людмилой Алексеевной необходимо посетить один тайный приют в горах. Браконьеры там коптильню устроили. Надо будет полазить, посмотреть, что к чему, да мясо забрать. Там его около центнера, если не больше. Думаю, как раз часа нам на это хватит.

– Лады, – в тон подполковнику ответил Демидов. – Я вам на подмогу пару парней снаряжу, они не хуже твоих сыщиков, подполковник, все вокруг обрыщут и вынюхают. Я на этих сволочей тоже зуб точу. По весне чуть наш вертолет не сбили из карабинов. Посчитали, видно, что охотинспекция их накрыла. Мы из Джедаша возвращались, там оползень часть железной дороги накрыл недалеко от туннеля. Два дня там кантовались вместе с железнодорожниками, дрезину откапывали, которая под него угодила. И в верховьях Кармалыка увидели их моторку. Рыбы, не поверишь, выше бортов! Там порог поблизости, грохот неимоверный, поэтому вертолет они услышали, когда мы уже из-за горы вынырнули. Зависли над ними, а они рыбу в воду торопятся сбрасывают, и невдомек им, что наш оператор их на камеру снимает. Потом мы чуток ниже опустились, тут уж они не выдержали. Запустили мотор и рванули по притоку в сторону, думали, видно, в тайге укрыться, да просчитались. Лодка с ходу на камни напоролась, хорошо так села, надежно… – Демидов усмехнулся. – И мы уже тут как тут. В принципе, мы их только попугать хотели. У нас всего пара пистолетов была, ракетница да карабин против их четырех «тигров», а получилось так, что они нас напугали. Как принялись палить по вертушке, ну чистые тебе душманы! Пришлось нам ретироваться с дырявым брюхом и основательно подмоченными штанами. Представляешь, если бы пуля угодила в бензобак нашей старушки, – кивнул он головой в сторону вертолета. Затем поднес к глазам бинокль и некоторое время пристально всматривался в вершины нависших над дорогой скал, потом облегченно вздохнул. – Слава богу, все возвращаются.

И они втроем принялись наблюдать, как человек пять спасателей быстро скользят по веревкам вниз.

Барсуков отвел взгляд первым и поинтересовался:

– И что, взяли тех орлов?

– Взяли, – ответил Демидов, – мы ведь тут же по рации сообщили об их художествах. Сами же, как говорится, на честном слове и на одном крыле доковыляли до Вознесенского, а через день узнаю, что наших приятелей задержали и через пару часов уже выпустили. Пока милиция прилетела, от рыбы они, естественно, успели избавиться, карабины и сети спрятали где-то в тайге, там их, сами знаете, всю жизнь можно искать, не найдешь, а наша кассета, которую мы передали в руки лично твоему предшественнику полковнику Зырянову, очень таинственным образом вдруг испортилась, а потом и совсем исчезла в неизвестном направлении. Так что никаких улик! А что дырки в борту, так это не доказательство, как Зырянов заявил, мать его за душу. – Спасатель сплюнул на снег. – Возможно, мы сами их гвоздем проковыряли для вентиляции. Ты видел, Барсуков, когда-нибудь такой гвоздь калибра семь шестьдесят два?

– Что же ты, Олег, не рассказываешь, кем были на самом деле эти стрелки по воздушным целям? – Людмила скептически усмехнулась. – И кассету я тебе советовала не отдавать Зырянову. Но ты же не послушался…

– Что теперь об этом говорить! Стрелки и вправду оказались навороченными, из соседнего края. Помощник губернатора со столичными банкирами. Думаю, они перед этим крепко к бутылке приложились, кто ж в здравом уме и на трезвую голову осмелится палить по вертолету. А мне потом крепко на орехи досталось! Чуть с работы не погнали, да еще начет сделали за ремонт… Газетчики меня доставали, и не только местные. Какой-то хмырь даже из Москвы прилетел. Думал свеженинки отведать, а дело оказалось тухлее некуда. Дырки эти самые к нему не пришьешь, а наши свидетельства – тьфу, кто им поверит? Тем более железнодорожное начальство подтвердило, что накануне вечером мы изрядно поддали по случаю досрочного освобождения дрезины из-под обвала… – Демидов подергал себя за мочку уха, выглядывающую из-под вязаной шапочки. – Ладно, дело прошлое! Стоит ли об этом вспоминать? – Он подмигнул Людмиле. – Ну, командир по науке, полетели к твоим «мичуринским» тайникам. А то мои ребята вот-вот работу закончат…