Текст книги "Бесы Черного Городища"

Глава 6

– Нашли, – сказал Иван и вошел в комнату. Видно было, как он устал, но глаза его сверкали торжеством. Он подошел к столу и выложил на него пару женских башмаков и свернутые рулончиком чулки. – Смотри, Алексей Дмитрич, недостающая часть туалета утопленной барышни. Отыскались в сундуке у этой дамы. – Он кивнул в сторону Акулины, которая вошла вслед за Иваном в сопровождении пристава. Тот опять держался за щеку, и вид у него был не менее усталый и измученный, чем у Ивана.

– А вот еще вещица, весьма занятная, ваше высокоблагородие. – Тараканов протянул Алексею темную, подбитую ватой тальму. – Утверждают, что вещи принадлежат дочери, но я Капку помню, для нее эти башмаки маловаты будут. Да и сама одежка дороговата, в таких обновах Капка отродясь не щеголяла.

Алексей взял в руки и внимательно осмотрел сначала ботинки – они были из хорошей кожи, и тачал их явно отменный мастер. Чулки тоже были шелковыми, тонкими, с недавно вошедшей в моду пяткой. Стоили они прилично и только-только появились в Североеланске, так что прижимистый мельник вряд ли сподобился бы купить столь роскошные чулки своей дочери.

– Ты говоришь, чулки и башмаки для дочери куплены? Так почему они постираны и почищены, если ни разу не надеваны? Как я понимаю, дочь теперь с вами не живет? Но почему столь дорогие вещи не забрала с собой? – спросил он у Акулины, которая понурившись сидела на лавке возле окна. Та вздрогнула и уставилась на него затравленно, словно ее только что крепко избили. Стянув вместе концы платка, она тихо произнесла, причем губы ее побелели и тряслись так, что Алексей едва разобрал ответ:

– Воистину так, Капкина одежа! С рук куплена, потому выстирана. В приданое сготовила.

– И это тоже, скажешь, Капкино приданое? – Иван подсунул ей к лицу тальму. – Смотри, даже кровь как следует отстирать не удосужилась! Говори, за что барышню убили? Говори! – Он схватил Акулину за шиворот и хорошенько тряхнул. – Признавайся, на пару с сынком зарезали? Или его покрываешь? – И кивнул на мельника. – Одежда явно снята с убитой, тут без экспертизы понятно!

– Не убивали мы! – запричитала Акулина и закрыла лицо руками. – На кресте побожусь, не убивали!

– А кто убивал? – спросил вкрадчиво Иван и, отпустив ее, присел на лавку, не спуская взгляда с подозреваемых. Мельник угрюмо смотрел в пол, сцепив руки на коленях. Мельничиха, привалившись спиной к стене, испуганно взирала на сыщиков, прикрыв лицо краем платка.

– Я спрашиваю: кто из вас убивал? – рявкнул Иван и стал медленно подниматься с лавки. – А ну не запираться мне! Говори как на духу, иначе отвезу в город, там по-другому спросят!

– Не убивали мы, – глухо сказал Петухов. – Месяц или чуть поболе того Гришка за плотиной шлялся и наткнулся на яму, где барышню эту закопали. Видно, день всего прошел или два. Холода стояли, так что с ней ничего не случилось. Но собаки учуяли, копать стали… Гришка прибежал в дом, вопит во весь голос, в штанах мокро, а мы ниче уразуметь не можем на пару с Ванькой, работником. Побежали к тому месту, где собаки копали, а они уже труп наполовину отрыли, только тогда мы и расчухали, что к чему. Я хотел в полицию заявить, а Ванька меня уверил, что в покое нас тогда не оставят. Вот и бросили мы убитую в воду… – Мельник удрученно покачал головой. – А она возьми через два дня и всплыви. Вот и пришлось в мешок ее сызнова заталкивать да камни привязывать… Думал ужо, избавились, а оно вон как получилось, створ забило… Пришлось в подмогу мужиков с хутора звать, а они того, мешок-то из воды подняли.

– Говоришь, Ванька посоветовал труп в воду спустить? А в мешок кто ее прятал, тоже он? – спросил Алексей и пояснил Вавилову: – Тезка твой, больше полгода в работниках на мельнице жил, а после прихватил двух лошадей с телегой и сбежал.

– Понятно, – кивнул Иван и внес свою лепту в допрос Петухова: – Жернова работник посоветовал приспособить вместо груза?

– Он, он посоветовал, – с готовностью закивал мельник. – Сам и веревки принес. Те, что в сенях висели.

– А Иван этот, работник твой, случайно, не хвастался, что матросом служил или, может, на торговых судах плавал? – поинтересовался Алексей.

– Нет, слова не было… – пожал плечами мельник. – Он не говорил, я не спрашивал. – И вздохнул. – Шибко хороший работник был, кабы не жулик.

– А чулки и башмаки кто с убитой снял? – спросил Иван.

Мельник отвел глаза, потом с неохотой произнес:

– Акулина, язви ее в душу. Она следом прибежала. Думала, Гришка что утворил. Она за ним, как квочка за цыпленком. Лучше бы… – Петухов крякнул и с укоризной посмотрел на Алексея. – Не со зла это, а от бедности нашей. Хотелось дочку побаловать.

– Тьфу на тебя! – не выдержал и сплюнул прямо на пол пристав. – Грех на душу взяли, а раскаяния ни на грош. Потому, видно, Капка и сбежала от вас, подальше от таких подарков.

– Что ты, охальник, плетешь? – взвилась вдруг на дыбы мельничиха. Одутловатое лицо ее пошло красными пятнами, а сильно косивший глаз и вовсе сместился к переносице. И Алексей подумал, что ни так уж она покорна и запугана, как показалось вначале. Упоминание о дочери заставило ее забыть о том, что не следует перечить начальству, тем более приставу, от которого многое зависело в уезде, в том числе и то, удастся ли мельнику отделаться малой кровью или пережить весьма серьезные неприятности. Недоносительство полиции о совершенном уголовном преступлении могло повлечь нешуточное наказание. И мельнику, и Акулине грозило самое меньшее по шесть-семь месяцев арестантских рот каждому за преднамеренное укрывательство трупа.

Алексей склонялся к тому, что их следовало примерно наказать в любом случае. И никакой жалости и сострадания при этом не испытывал: уж слишком гнусные людишки сидели перед ним. Именно людишки, а не люди, жалкие, корыстные, посмевшие в здравом уме и при памяти раздеть труп, к тому же пролежавший несколько дней в земле, чтобы после подарить вещи убитой собственной дочери.

А мельничиха, растрепанная, со сжатыми кулаками, подступала к приставу:

– Чего тебе Капка далась? Девка здесь ни при чем! Уехала и уехала, како твое дело?

– Ты, Акулина, ори, да знай меру! Я здесь власть, и знаю, как эту власть употребить противо таких кликух! – Тараканов снова сплюнул на пол и прикрикнул: – А ну уймись, мне до твоей Капки сроду делов не было! К слову пришлось, а ты ишь как взвилась!

– Затихни, Акулька! – рявкнул мельник. – Что к его благородию цепляешься? В холодную захотела? Так там и останешься, вызволять не буду ни за какие коврижки.

Баба столь же мгновенно, как и принялась кричать, замолчала, села на лавку и забилась в угол, поглядывая исподлобья на полицейских.

А мельник виновато сказал приставу:

– Извиняй, Гаврила Семеныч, дура баба, чего с нее взять?

– Строгий ты мужик, Петр Евдокимыч, – проворчал, успокаиваясь, Тараканов, – а волю бабе большую дал. Что ж она поперед тебя выскакивает? Или ты уже не хозяин в доме?

– Ладно вам! – прикрикнул на них Вавилов. – После выяснять будете, кто здесь хозяин. Отвлекаетесь на пустяки, а толку пока никакого! Вон, светает уже. – Он посмотрел на мельника. – Яму ту показать сумеешь, в которой труп нашли?

– Сумею, сумею, – затряс Петухов головой, а Алексей отметил, что при этом он изрядно оживился. Одно из двух: или его порадовало то обстоятельство, что Иван вернул разговор в прежнее русло, или то, что сыщики покинут его дом. Тогда Алексей решил после осмотра ямы непременно вернуться и обыскать, не торопясь и более тщательно, и дом, и подворье. Возможно, обнаружится кое-что более интересное, чем вещи убитой женщины.

– Лопаты на всякий случай захвати, – приказал Вавилов и, когда мельник вынес за ворота два заступа, спросил: – А зачем ты к себе в помощники работника взял, когда на яму отправился?

– Так ведь боязно было! – пожал тот плечами. – Кто его знал, из-за чего Гришка так орал! Притом собаки там оставались. Они на воле только Гришку и слушаются. А Ваньку они шибко боялись, как завидят, сразу в визг и забиться куда подальше старались. У меня пес был, Заграй, не приведи господь, лютый какой, а перед Ванькой на брюхе ползал. Правда, сгинул вскорости. Гришка по всей округе искал, неделю с горя ревел белугой, да только сбежал пес, может, потому что шибко Ваньку пужался?

– Он что же, бил собак? – спросил Вавилов.

– Нет, пальцем не трогал, сам не пойму, пошто им страх такой внушал! – ответил мельник и вытянул руку в сторону заросшего сухим бурьяном холма. – Вон где барышню нашли. Там, за горкой, чуть дальше балка, и ручей бежит, а за балкой как раз яма. Мы ее с Ванькой камнями завалили, чтобы собаки не копали. Первое время их палками оттуда гоняли.

– Яма-то совсем в другом конце от того места, где следы обнаружили, – произнес сквозь зубы Иван так, чтобы слышал один Алексей. – Выходит, зря мы вчера под дождем хвостались?

Они только что миновали плотину и шли по сырой от росы траве в направлении холма, который одиноко возвышался над степью. И Алексей подумал, что это наверняка какой-то древний могильник. Валявшиеся у его подножия плоские плиты песчаника подсказали, что его догадка не лишена основания: камни явно были обработаны человеком. Ни тропок, ни дорожек, никаких следов не вело к кургану, лишь на дне балки, вдоль вяло текущего, забитого песком ручья, да на ее глинистых склонах их было в изобилии. Как объяснил мельник, здесь водилось много сусликов, за которыми охотились собаки. И правда, повсюду виднелось множество отпечатков собачьих лап, босых человеческих ног, скорее всего дурачка Гришки, и разрытых нор.

– Ты что ж, Петухов, не кормишь свою собачню? – поразился Иван. – Сами, что ль, корм добывают?

– А пошто их кормить? Прорву ненасытную? Сами себе жратву находят, на то они и собаки. Крыс давят да сусликов, зайцев, бывало, тоже рвали… Оттого они злее, ежели хозяин не кормит, – совершенно спокойно пояснил мельник. – В наших краях завсегда так. Что кошка, что собака, сами пропитание должны отыскать!

– Ну-ну, – произнес Иван и покосился на Алексея, – надо мне Варьку тоже на самодобычу перевести, а то зажралась, от домашней еды отворачивается. Зажирела собачонка, избаловалась!

– Заласкали, загладили совсем, потому и зажирела! – ответил Алексей. – Ты ж из нее полицейскую ищейку хотел воспитать, а не детскую игрушку?

– А что, скажешь, она заданий не выполняла? Сколько жуликов мы за руку схватили с ее помощью, забыл разве? – обиделся за свою любимицу Иван.

– Не забыл, – улыбнулся Алексей, – но сдается мне, не зря собаки землю рыли. Возможно, что-то осталось в яме. То, что мельник и его работник не заметили.

Они слегка отстали от Петухова и пристава, которые с заступами на плечах и скользя на глинистом откосе поднимались по склону балки к скопищу низкого кустарника, покрытого мелкой, сизой от поздних заморозков листвой.

– Ты прав, – согласился Иван, – я тоже думал, что следует там покопаться, потому и заступы велел прихватить. Только успеть надо до того, как Михалыч коляску пришлет. Тебе следует скорее в газеты объявление дать, а мне на озеро съездить, чтобы на месте посмотреть, где засаду устроить для этого чертова Ворона. – Он тяжело вздохнул. – Надо же, сколько дней было все пусто, пусто, а то вдруг раз – и повалило косяком!

– Что-то мне твой тезка не слишком понравился, – сказал вполголоса Алексей. – Похоже, на мельнице зиму переждал и смылся. Явно – перелетная птаха, потом, заметь, жернова привязал морским узлом, силы к тому же немереной… Подозрительно как-то. Почему он другой работы себе не нашел, кроме как на мельнице? Может, беглый? С каторги? Но голова у него не выбрита, волос кучерявый, если верить Петухову. Да и сам мельник, кажется, тоже что-то темнит. Жадный, просто деваться некуда, а про лошадей и телегу, что работник со двора увел, как-то без особой злости вспомнил – или смирился уже с потерей?

– Как же! Обрадовался! Такие сквалыги не успокоятся! – произнес раздосадованно Иван. – Они копейку потеряют, и то всю жизнь терзаться будут! И всем домочадцам плешь продырявят!

– Эй! – закричал сверху Тараканов и замахал им рукой. – Эй! Здесь яма! Нашли!

Сыщики быстро поднялись по склону. Мельник и его работник и впрямь постарались на славу. Могилу завалили камнями, а сверху засыпали песком, и все ж ее легко удалось обнаружить по обрушившимся краям.

– Ну, кто заваливал, тому и разгребать. – Иван отошел в сторону и опустился на глыбу песчаника, хлопнув ладонью рядом с собой. – Присаживайся, Алеша, в ногах правды нет.

– Нет, я, пожалуй, постою, посмотрю, как рыть будут! Вдруг и вправду найдут что-то?

Иван хмыкнул и тоже поднялся на ноги. Мельник начал отбрасывать камни. Дело подвигалось медленно, а на востоке уже вовсю розовело небо. Требовалось спешить. В конце концов Тараканов, а вслед за ним Иван и Алексей стали раскапывать бывшее захоронение. Через полчаса их усилия увенчались успехом. Лопата мельника зацепила и вытянула из кучи земли что-то бесформенное, похожее на кусок тряпки или фетра. Но через мгновение Алексей понял, это дамская шляпка, и выхватил ее из рук Петухова.

– Шляпка, – выкрикнул он, поднимая ее вверх, и Иван бросился к нему со всех ног.

Они тщательно осмотрели найденную вещицу. Немудрено, что ее не заметили, когда поднимали труп из ямы. Шляпка была настолько облеплена грязью, что невозможно было разглядеть, какого цвета она сама, а также букетик выполненных из шелка цветов, пришитый к ее полям. Одна из лент на ней была оторвана, видно, по этой причине она слетела с головы убитой.

Но Иван высказал другую версию:

– Наверняка девку полоснули по горлу, когда та была в шляпке, – и он показал на обрывок ленты. – Смотри, не оторвана, а как будто отсечена чем-то острым, отрезана. – Он огляделся по сторонам. – Надо присесть где-то и занести все в протокол.

– Ты полагаешь, что ее могли вывезти на прогулку и прикончить? – справился Алексей, продолжая вертеть находку в руках.

– Не полагаю, а просто гадаю, – пробурчал Иван и предложил: – Поищи, может, какие отметки имеются на головном уборе. Дамочки любят вышивать свои инициалы на случай потери.

Алексей присел на корточки и стал аккуратно веточкой счищать грязь со шляпки, а Тараканов и мельник продолжали копать дальше. Только теперь Иван не отходил от них ни на шаг в надежде, что в яме найдутся более существенные улики, которые не только помогут установить личность убитой, но позволят разгадать мотив преступления.

Алексей не слишком рассчитывал на удачу, хотя понимал, что собаки не могли раскапывать яму из-за одной превратившейся в грязные лохмотья шляпки. Было что-то еще, несомненно, тревожившее собак.

И в тот момент, когда он, найдя то, что искал: небольшой кусочек шелковой ткани на внутренней стороне убора, – тщательно протер его носовым платком и прочитал: «Шляпная м-кая В. Циммермана. СПб. «, – Иван закричал не своим голосом:

– Отойди! Отойди немедленно! – и спрыгнул на дно ямы.

Тараканов, отбросив заступ, присел на корточках на самом краю, и когда Алексей вопросительно уставился на него, пояснил:

– Кажется, ребеночек с ней был.

И в следующую минуту Иван передал ему в руки не менее грязный, чем шляпка, тючок, затем выбрался сам. Мельник последовал за ним. Он мрачно наблюдал со стороны, как Иван осторожно разворачивает детское одеяльце. Внутри его находился трупик младенца, это был мальчик, совсем еще крошечный, его убили, видимо, тотчас после рождения.

– Гляди-ка, даже пуповину не перевязали. Наверняка кровью изошел, бедолага, а то сразу задушили, – сказал глухо Тараканов и выругался сквозь зубы. – Ни мать, ни дитя не пожалели! Кому ж они так насолили?

– Вот тебе и мотив, Алеша, – сказал тихо Иван, – прижила, видно, девка дитя незаконное, и решил кто-то таким макаром сразу два греха прикрыть. Побаловался, сорвал цветочки, а ягодки-то горькие оказались! Только что это за зверь в наших краях объявился? Зачем девке горло надо было резать? И так далеко в степь увозить? Проще было обоих в реку спустить. – Он повернулся к мельнику: – Признавайся, Петухов, может, это твой грех? – кивнул он на трупик младенца. – Может, ты нам заливаешь и про собак, и про Гришку? Знаешь ведь, что дурачок вряд ли сумеет рассказать, как все на самом деле случилось! И работник твой уж очень вовремя смылся. Или ты того, и его пришил и в пруд спустил? А то где-нибудь поблизости закопал?

Мельник выпустил заступ из рук и бухнулся перед Иваном на колени:

– Не гневите бога, вашскобродие! Я как на духу… Ни слова не соврал… – и принялся креститься на вынырнувшее из-за горизонта солнце. – Чтоб в аду мне гореть, в геенне огненной корчиться… Чтоб мне на месте сдохнуть, если хоть на полкопейки соврал!

– Ладно тебе! – пробурчал недовольно Иван. – Сам на себя беду накликал. Если б сразу вызвал полицию, а не пытался труп прятать, может, и поверили бы тебе. А теперь, голубь мой, как ни крути, заварил ты кашу гуще некуда. И ой как долгохонько придется ее расхлебывать, пока я всю твою подноготную не узнаю.

Мельник взвыл еще пуще и стал хватать Ивана за руки, умоляя того поверить его словам. Ведь у него и в мыслях не было обманывать полицию, а все этот негодяй Ванька, который запугал его всячески и чуть ли не силой заставил бросить труп в воду.

– Постой. – Внезапная догадка озарила Алексея. Он подошел к мельнику и сверху вниз посмотрел на него. Петухов побледнел и отвел взгляд. И Алексей понял, что его догадка верна. – Постой! – повторил он и, взяв Петухова за плечи, встряхнул его. – А ну-ка не юли, сукин сын, и говори как на духу: ведь работник не украл лошадей, а ты сам заплатил ему, чтобы он помалкивал? Так или нет?

– Та-ак! – протянул тот и едва слышно добавил: – Только не я его упрашивал молчать, а он мне грозил, что непременно расскажет про убитую, хотя сам заставил меня сбросить ее в воду.

– Выходит, шантажировал? – усмехнулся Иван. – А ты, такой умный и хитрый, на эту дешевку попался? Работник твой наверняка от полиции прятался! – Он повернулся к Тараканову. – Ты в лицо этого подлеца видел?

– Матвеев его фамилия, – подсказал Ивану Алексей. – Бумаги были у него якобы в порядке. По паспорту он крестьянин соседней, Кузнецкой губернии.

– Только финажки заплати – и в бумажках что хошь изобразить можно, долго ли умеючи, – сказал пренебрежительно Иван. – У меня один знакомец такие печати из сапожного каблука резал, не отличить от казенных. А второй вручную червонцы рисовал, если б не бумага, точь-в-точь, настоящие.

– Повидать мне его не пришлось, вроде как заботы не было. Тут, почитай, три мельницы в округе, и на каждой без работников не обходятся. Если не дебоширят, не воруют, то чего к ним присматриваться? – ответил пристав. – Раза два или три за зиму я заезжал к Петру Евдокимовичу, но он не жаловался, а работник то в городе был, то на хуторах. Так что рожи я его не разглядывал.

– А надо было разглядеть! Новый человек появился в округе, никому не знакомый. Непременно следовало бумаги посмотреть. Может, паспорт у него, как тот червонец, нарисованный? Скажешь, не бывало такого? – произнес Иван назидательно и вновь повернулся к мельнику: – Выходит, в город ты его сам отпускал или он по своим надобностям ездил?

– Всяко бывало, – вздохнул тот, – он человек вольный, иногда отпрашивался на два-три дня, иногда муку отвозил на военные склады. У меня с ними договор был на помол зерна.

– А он, случайно, не рассказывал, куда отлучался? Может, зазнобу свою навещал? По твоим словам, мужик он хоть куда. Неужто без бабы обходился?

– То нам неведомо. – Петухов уставился в землю и отвечал, не поднимая головы. – Зачем мне знать про евонных баб? Мне лишь бы дело хорошо справлял…

– Скажи, Петухов, – не отставал Вавилов, – и все-таки этот Матвеев никогда разве не поминал, что на флоте служил, не хвастал, что по морям плавал?

– Я уже говорил, не поминал. – Мельник мрачно посмотрел на Ивана и вдруг хлопнул себя по лбу. – Вот дурья башка! Запамятовал! Было как-то раз! Непременно было! Мы с ним мешки с мукой на подводу грузили, а сверху брезентом укрывали от дождя и обвязывали веревками. Так он перекинул мне конец и кричит: «Держи шкот, Петр Евдокимович!» Я не понял, а он засмеялся и говорит: «Шкот – это веревка по-морскому». И все, больше ни разу ничего такого не говорил.

Сыщики переглянулись, а Вавилов пробурчал:

– Ишь как приперло, сразу все вспомнил!

Алексей же спросил:

– А почему ты не узнал, откуда он морские слова знает?

– Зачем? – удивился мельник. – Нам это без надобности. Надо было бы, сам рассказал…

– Ну вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – развел руками Иван, – никаких тебе зацепок.

– Посмотри-ка сюда, Ваня. – Алексей протянул Вавилову то, что осталось от шляпки. – Ты не прав, кое-что у нас имеется. Девица точно не из простых. Видишь ярлычок? Циммерман – известный в Санкт-Петербурге владелец шляпных мастерских. Матушка моя только его изделия и носит. Стоят они изрядно, и все – штучные экземпляры. Думаю, надо отправить запрос в столицу, в сыскное отделение. Авось откликнутся на нашу просьбу, помогут. Вдруг Циммерман или его мастера вспомнят, для кого подобный головной убор изготовили?

– Прежде его хорошенько почистить надо, чтобы определить, какого цвета и фасона, а то не шляпка, а форменное безобразие, – заметил Иван и неожиданно улыбнулся: – Дело говоришь, Алеша. Раз нет печки, от которой танцевать можно, будем танцевать от шляпки, а вдруг и вправду что-нибудь выгорит? – И повернулся к мельнику: – Эй, Петухов, покажи то место, где жернова лежали, которые вы вместо грузила использовали.

– Тут рядом совсем, – засуетился тот, подхватывая лопаты, и покосился на трупик ребенка, который пристав вновь завернул в одеяльце. – А это как же? Закопать или что?

– Или что! – поморщился Иван. – Тебе его нести, голубь мой!

– Дух у него, того, тяжелый! – Мельник скривился.

– А ты как думал? – удивленно посмотрел на него Иван. – Натворил делов, а теперь, видишь ли, дух тяжелый! Неси, говорю, – прикрикнул он на Петухова и повернулся к Алексею: – Надо до картуза моего пробежаться. И след этому мерзавцу показать.

Пришлось пройти вдоль берега еще с полверсты, причем Иван ориентировался безошибочно, словно внутри у него была своеобразная магнитная стрелка, которая указывала ему нужное направление. Алексей в который раз удивился его умению находить нужные бугорок, ложбинку или тропинку при абсолютно однообразном рельефе местности и не кружить по кочковатой степи, не оглядываться и не чертыхаться при этом. Вот и теперь они вышли точно на тот самый холмик, который в течение нескольких часов венчала шапка Ивана, вернее, то, что от нее осталось. Выглядела она ничуть не лучше, чем та, которую они обнаружили в яме, но свое предназначение выполнила, след от колеса телеги сохранила.

Иван присел на корточки, поднял картуз и ткнул пальцем в отпечаток колесного обода:

– Чей это след, милейший? – и, вывернув голову, снизу вверх посмотрел на насупившегося мельника. – Твоей телеги или чужой?

– Моей! – Тот отвел взгляд. – Чего скрывать?

– Постой! – Иван вскочил на ноги. – Этому следу от силы три, а то и два дня! Что же получается? Твой работник на твоей бывшей телеге был рядом с мельницей совсем недавно, а ты про то не знал? Что-то не складывается, милейший!

– А может, он ночью был, когда все спали? – не сдавался Петухов. – На следах ведь не написано?

– Погоди, – перебил его Алексей, – скажи, только честно, ты видел этого Матвеева после того, как отдал ему лошадей?

– Нет, я же сказал, только отпечатки ног на берегу нашел уже после его отъезда.

– А может, он раньше туда приезжал, когда еще работал у тебя?

– Нет, – опять покачал головой мельник, – позже… Следы совсем свежие были, а потом дожди пошли, размыли… – Он опять посмотрел на колею, часть которой спас картуз Ивана. – А эти, слово даю, первый раз вижу.

– Ладно, – буркнул Вавилов, – еще разберемся, что ты видел, а чего не видел! А теперь веди к жерновам, а то смотрю – не за нами ли уже пожаловали?

Алексей проследил за его взглядом. Действительно, коляска Тартищева с Никитой на облучке переезжала плотину.

– Торопиться надо, – сказал Иван и велел мельнику: – Давай двигайся живей, а то времени в обрез.

Идти пришлось недалеко. Обломки и старые жернова валялись на задах усадьбы вперемешку с мусором. Иван присел на корточки, разглядывая то место, где лежали два обломка, которые мельник и его работник привязали к мешку с трупом. Алексей пристроился рядом.

– Видишь? По форме и размерам вполне подходят. Сразу видно, откуда камни брали. Трава из-под них только-только ожила.

Иван ткнул пальцем в бледно-желтые пятна. В этих местах примятые жерновами ростки травы, худосочные и слабые от недостатка солнечного света, только-только пошли в рост.

Алексей огляделся по сторонам. Трава повсюду была раза в три выше и гуще, а кое-где уже и цвет набрала.

– Так когда, говоришь, снова труп в воду спустили? – спросил Иван, поднимаясь с колен.

– Месяц назад, а может, и больше, – ответил мельник. Голос его осип, словно после выпитого ковшика ледяной воды.

– Врешь ты все, голуба, как сивый мерин, брешешь! Трава даже выпрямиться не успела. Значит, дня два, самое большее – три прошло, как жернова подняли. И сдается мне, не в тот ли самый день, когда свежий след твоей телеги объявился? – Иван кивнул в сторону дальнего берега, где они только что рассматривали обнаруженный им отпечаток колеса, и схватил мельника за грудки. – Признавайся, свиное отродье, кто и когда девку укокошил? И почему?

Мельник вдруг закатил глаза и повалился на землю. Пристав отскочил в сторону и вытаращился на Ивана.

– Помер?

– Ага! Кабы не так! – рассердился Вавилов. – Ведро холодной воды, и оживет наш голубь мгновенно! – И помахал рукой Никите, который наблюдал за ними из-под козырька ладони. – Подъезжай ближе, надо арестованного забрать!