Текст книги "Бесы Черного Городища"

Глава 8

– Батюшка! Карп Лукич! Живой ли? – бросилась им навстречу высокая молодая женщина.

Она никак не вязалась с образом толстой курносой купчихи, который Алексей успел создать в своем воображении. Екатерина Савельевна Полиндеева была стройна, красива, с роскошными темными волосами, уложенными в высокую прическу.

«Однако, – мелькнуло в голове Алексея, – отхватил купчик себе супругу, явно не по своему статусу и вернее всего из обедневших дворян».

– Живой, живой и здоровый! – Карп Лукич обнял жену за плечи и ласково заглянул ей в глаза. – Места небось себе не находила, думала, привезут меня закоченелого? Только не родился тот мерзавец, кто сумел бы купца Полиндеева вокруг пальца… – Карп Лукич покосился на сыщиков, молча взиравших из-за его спины на воссоединившееся семейство, и фразу не закончил.

– Господи, Карп Лукич, о чем ты говоришь? – Екатерина Савельевна сложила молитвенно руки на груди. – Мы ни минуты не сомневались, что в полиции тебе помогут. – И она с любопытством посмотрела на гостей.

Полиндеев заметил ее взгляд и, подхватив Ивана и Алексея под локти, представил хозяйке:

– Познакомься, голубушка, два наших самых замечательных сыщика – Иван Александрыч Вавилов и Алексей Дмитрич Поляков. Вмиг злоумышленника вычислили и так дело обставили, что я и глазом не успел моргнуть, как его за руку схватили.

– О боже! – Екатерина Савельевна всплеснула руками. – Надеюсь, он не стрелял в тебя?

– Что вы, дорогая Екатерина Савельевна, – Иван учтиво шаркнул ножкой и приложился губами к ручке купчихи, – не в наших правилах допускать, чтобы в безвинных людей стреляли. Мы лучше сами под пули ляжем, но чтобы подставить кого? Ни-ни, у нас с этим строго!

«Ну, понесло по кочкам», – усмехнулся про себя Алексей и в свою очередь поцеловал руку хозяйке. Она у Екатерины Савельевны была маленькой и изящной, с длинными сильными пальцами. И он подумал, что она наверняка хорошо играет на фортепиано и поет при этом романсы низким грудным голосом.

– Проходите, гости дорогие, проходите в столовую, – Карп Лукич протянул приглашающе руку, – как раз к ужину поспели. – Он весело подмигнул жене. – За успех можно и по рюмочке-другой пропустить. Вино у меня знатное, а кому в охотку, так тому и водочки подать не возбраняется.

– Спасибо за приглашение, – Алексей придержал шагнувшего было к дверям столовой Вавилова за плечо, – ужин от нас не убежит, но мы с Иваном Александровичем хотели бы поначалу исполнить то, зачем приехали.

– Ну да, – купец помрачнел, – непременно надо исполнить. – И посмотрел на Екатерину Савельевну. – Голубушка, приведи сюда Надежду. Господа начальники желают с ней поговорить.

– Наденьку? – побледнела купчиха. – С какой стати?

– А с такой! – побагровел в свою очередь Полиндеев. – Не успел я сказать, а ты не спросила, кто под именем Ворона скрывался!

– Кто? – прошептала испуганно Екатерина Савельевна. – Неужто из наших знакомых?

– Знакомее некуда, – совсем сердито ответил Карп Лукич и погрозил кому-то невидимому кулаком. – Ярослав это, нашей Надьки ближайший друг. Говорил я тебе, что его визиты до добра не доведут? Говорил или нет?

– Говорил, – и вовсе едва слышно, одними губами ответила Екатерина Савельевна, – но все же под приглядом? Никаких вольностей. Такой вежливый молодой человек, гимназист. И с маменькой его мы хорошо знакомы.

– То-то и оно, что знакомы! – вздохнул Карп Лукич. – Забрал я свое заявление из полиции. Пусть Клавдия Макаровна с этим разбойником сама разбирается, а она баба боевая, на расправу скорая.

– Ну а Наденька, Наденька тут при чем? – Екатерина Савельевна немного успокоилась, но ее красивое лицо все еще оставалось бледным, а большие синие, с густыми ресницами глаза смотрели на сыщиков с тревогой.

– А при том, что была главной заводилой, – ответил с недовольным видом купец. – Родного отца придумала ограбить. – Он воздел руки к небу. – Господи! Объясни, откуда такая неблагодарность? Ведь младшая, самая любимая! Пальцем сроду не тронул, а теперь что же, за розги браться, когда девке вот-вот четырнадцать стукнет?

– Что-то не то говоришь, батюшка. – Екатерина Савельевна вновь обрела присутствие духа, губы ее искривились. – Ярославу недолго и напраслину на других возвести, чтобы себя обелить. Сам посуди, зачем Наде тысяча рублей?

– А вот это мы сейчас и выясним, – очень вежливо вклинился в их разговор Алексей. – Проводите нас, Карп Лукич, куда-нибудь в спокойное место, чтобы мы могли побеседовать с вашей дочерью.

– Да, да, – засуетился купец, – сей момент. Пожалуйте в мой кабинет. – И робко поинтересовался: – А я могу присутствовать при разговоре?

– Ради бога! – ответил Алексей. – Кто-то из родителей должен обязательно присутствовать, чтобы к нам после не было претензий.

Екатерина Савельевна открыла было рот, но Алексей опередил ее:

– А вам я не советую. Вы непременно расплачетесь, а этого нам как раз не требуется. Не пугайтесь, зла вашей дочери мы не причиним, но побеседовать с ней все-таки стоит, чтобы предотвратить подобные эксцессы в будущем.

– Это надолго? – справилась хозяйка. – Я велю пока стол накрывать.

– Смотря насколько ваша дочь будет с нами откровенна, – подал голос Иван, – может и полчаса хватить, а может и на два часа растянуться.

Они поднялись на второй этаж. Кабинет Полиндеева был заставлен шкафами красного дерева, но что скрывалось за их застекленными дверцами, сыщики так и не сумели разобрать. Карп Лукич велел горничной не раздвигать шторы на окнах и зажечь всего одну лампу, так что в кабинете царил полумрак. Неизвестно, чем это было вызвано, то ли скопидомством хозяина, то ли боязнью, что кто-нибудь заглянет в окна и заметит там полицейских. Словом, мотивы своего поведения Карп Лукич не объяснил, а сыщики не стали допытываться. Они оба изрядно вымотались за этот весьма суматошный день, и Алексей только о том и мечтал, чтобы вернуться домой, принять ванну и завалиться в постель до утра.

Иван устроился за письменным столом владельца кабинета, Алексей рядом на стуле, а Карп Лукич сел в глубокое кожаное кресло напротив.

Раздался стук в дверь, и на пороге возникла девица – точное подобие Карпа Лукича Полиндеева, только моложе и в более нежном исполнении. Не дожидаясь приглашения, она продефилировала мимо отца и остановилась у стола. Заложив руки за спину, гордо выпятила грудь, задрала подбородок и с вызовом посмотрела на полицейских.

– Ну и бандерша! – пробурчал сквозь зубы Иван и покачал головой. – Куда Черному Ворону до этой особы! Форменная индюшка, а кандибоберу-то, кандибоберу выше крыши!

Алексей посмотрел на приятеля и едва заметно кивнул, полностью с ним соглашаясь. Младшая дочь купца оказалась довольно упитанной особой с широкими бедрами и высокой грудью. Коричневая гимназическая форма едва удерживала в себе не по годам развитое тело. Круглое розовощекое лицо, высокие скулы, россыпь веснушек на вздернутом к небу носике, голубые глаза в щеточке коротких рыжих ресниц… Волосы у нее были расчесаны на прямой пробор и заплетены в толстую рыжую косицу, перевязанную коричневым атласным бантом.

Девица смерила Ивана взглядом, затем перевела его на Алексея, поморщилась и, перекинув косу на грудь, принялась молча перебирать пальцами завитки волос на ее конце. Сыщики весело переглянулись. Всем своим видом младшая дочь купца выражала откровенное презрение ко всем собравшимся в кабинете и бесстрашие перед лицом грядущих неприятностей.

– Надеюсь, Карп Лукич, перед нами ваша дочь, Надежда Карповна Полиндеева, одна тысяча восемьсот семьдесят восьмого года рождения, уроженка города Североеланска? – справился вежливо Вавилов.

– Воистину так, – вздохнул спиртозаводчик. – Она самая, уроженка…

– А скажите-ка нам, уважаемая Надежда Карповна, знаком ли вам гимназист четвертого класса Ярослав Казаркин?

– Знаком, – буркнула девица. – Он наш сосед.

– И что же, как часто вы видите своего соседа, Надежда Карповна, как часто с ним встречаетесь?

– Я с ним не встречаюсь, он сам за мной бегает, проходу не дает. – Надежда дернула плечиком. – Он мне совсем неинтересен!

– Вот оно как? – удивился весело Иван. – А нам совсем другое известно. Гимназистика вы изрядно привечаете, и он почти каждый день заходит в гости, матушка ваша его чаем с вареньем угощает.

– Так то матушка, – не сдавалась Надежда, – ей каждого жалко. А мне до Ярослава и дела нет!

– Хорошо, оставим эту тему! – вступил в разговор Алексей. – Ярослава вы не привечаете, и ладно. Но ответьте на другой вопрос. Вы знали, что вашему отцу угрожают и требуют, чтобы он принес тысячу рублей в условленное место?

– Тысячу рублей! Великие деньги! – Девица презрительно дернула плечиком. – Больше шума! Папенька перепугался, словно его головы лишить хотели.

Полиндеев всплеснул руками:

– Конечно, для тебя, дочушка, тысяча рублей не деньги, потому что ты их своим горбом не заработала. С детства вы с Верой привыкли сладко есть да мягко спать, и ни одна не подумала, каким трудом отцу деньжата достаются!

– Простите, Карп Лукич, – Алексей движением руки остановил гневную тираду отца, – но вы мешаете допросу. – И вновь обратился к дочери: – По нашим сведениям, вы откровенно лжете полиции, потому что имеете самое непосредственное отношение к подметному письму. Вы на пару с Ярославом Казаркиным продумали все до мелочей, чтобы вынудить вашего отца, Надежда Карповна, выложить тысячу рублей. Скажите, для чего они вам понадобились?

– Это Ярька вам рассказал? Свинья! – Девица гневно фыркнула. – Трус! Так я и знала, что выдаст!

– И все-таки ответьте нам, с какой целью вы затеяли вымогательство? – Иван нахмурился. – Ваши действия, барышня, подпадают под очень суровую статью Уголовного уложения. За такие дела тюрьма светит, а не маменькины пироги с вареньем. И не запирайтесь, нам все уже известно.

– А зачем тогда спрашиваете, коли известно? – Девица и не думала сдаваться.

– А для того, красавица, что родителей твоих жалеем, – Иван постучал пальцем по столу, – сраму ихнего не желаем! А вот тебе, голуба, будь ты моей дочерью, хорошо всыпал бы, чтобы семью не позорила и никаких побегов не затевала! Вы что, и вправду в Америку решили сбежать?

Девица отвернулась, пожала плечами и не ответила.

– Вот видишь, плечиками пожимаешь, – произнес назидательно Иван, – а того не сознаешь, что разбойное дело затеяла по дикой глупости. Скажи, кто вас в этой Америке ждет? Кому вы нужны?

– Мы хотели негров освободить! – тихо ответила Надежда, как-то мгновенно превратившись из наглой девицы в растерянную рыжеволосую девчонку. – Они на плантациях работают от темна до темна, а хозяева их продают и плетками бьют.

– Господи! – не выдержал и вскрикнул Карп Лукич. – Доучилась! Мы с матерью сроду про этих негров не знали, и ничего, пережили! За них небось деньги плачены, а вы заявитесь, отпустите, дескать, на вольные хлеба! Освободители, язви вас! А не подумали, что за такие дела по шее настучать могут, а то и прикончить? Сопляки, мать вашу так! – выругался купец и громко высморкался в носовой платок.

– Надежда Карповна, – Алексей укоризненно покачал головой, – вы умная барышня, живете в достатке, зачем лезете в авантюры, деньги пытаетесь добыть преступным путем? Хорошо, что Карп Лукич обратился в полицию, а если бы он отдал Ярославу тысячу рублей? А потом еще три тысячи, как вы планировали? Что тогда? Замысел ваш рано или поздно раскрыли бы, даже в том случае, если б вы вздумали бежать. Полицейские бумаги не почтовые кареты везут, а фельдъегерские. Вы б до Омска еще не доехали, а там бы уже поджидала вас полиция. Но предположим, вы все-таки добрались бы до Америки. Скажите, вы так хорошо знаете испанский или английский язык, что сумели бы на них изъясняться? Потом, там не рубли, а доллары, совсем другие деньги. Или вы придумали, как их добыть? Но самое главное, Гражданская война в североамериканских штатах закончилась более двадцати лет назад. Кого вы там собрались освобождать, если негры давно уже свободны? Старые книжки читаете, милая, а историю знаете исключительно плохо!

Девчонка, опустив голову, угрюмо молчала и лишь водила кончиком туфельки по ковру.

– Ваши отец и матушка – уважаемые в городе люди, – продолжал Алексей, – но даже они ничего не могли бы поделать, попади эти деньги в руки вашего сообщника. Суд не учитывает происхождение, когда определяет, виновен ли человек в совершении преступления. Вас осудили бы не меньше чем на пять лет каторжных работ. Вам захотелось отведать каторги, Надежда Карповна?

– Не-ет! – неожиданно в голос заревела «атаманша» и бросилась к отцу. – Папенька, простите, я больше не буду! И Ярьку прогоню, и водиться с ним никогда не стану!

– Да уж, думаю, он и сам больше к нам ни ногой! – заметил добродушно Полиндеев и погладил дочь по голове. – Ладно тебе! Слава богу, все прошло! Благодари, Надежда, господ сыщиков, что не позволили злодейству совершиться.

Девчонка подняла на них заплаканные глаза и едва слышно произнесла:

– Спасибо, ей-богу, больше не повторится!

– Ну, вот и ладненько! Это хорошо, что быстро поняла, а то такие, бывает, упорные особы попадаются… – Иван потер ладони. – Попадаются, а после в тюрьму сажаются! – И посмотрел на Алексея. – Что ж, дело сделано, пора и честь знать!

– Ну уж нет! – замахал руками купец. – Никуда я вас не отпущу! Вы мне такую услугу услужили. От позора избавили! Деньги сохранили! Что же, и по чарочке нельзя выпить? Катерина Савельевна уже велела столы накрыть! Все мое семейство радо вам! Не откажите в любезности, отужинайте, чем бог послал.

Сыщики переглянулись, а Иван умиротворенно произнес:

– Да чего там! Отужинаем! Сегодня день суматошный был, отобедать и то не удалось как следует!

– Вот и славно, вот и сладилось! – Карп Лукич на радостях шлепнул дочь пониже спины и приказал: – Беги! Живо переодевайся к ужину! И Веру зови, она небось опять в гостиной? А Евгений Константинович тоже там?

– В гостиной, – подтвердила младшая. – Вера на фортепиано музицирует, а Евгений Константинович слушают.

– Ну, беги, егоза! – Карп Лукич радостно потер руки и проследил взглядом, как дочь торопливо покидает кабинет, затем перевел его на полицейских. – Если желаете, познакомлю вас с Евгением Константиновичем Закоржевским. Занятный, скажу я вам, молодой человек. Может, слышали? Мой новый управляющий винокуренного завода. Заполучил я его по рекомендации Савелия Гордеевича Воробьева, того самого, чья водка в прошлом годе золотую медаль отхватила в Париже. Он у него в старших приказчиках ходил. Умнейший человек. Столичный университет закончил. И, кажется, глаз на нашу Верушу положил! Уже второй месяц почти кажный вечер нас навещает. В такую даль добирается. Определенных намеков не делает, но ведь зачем-то приезжает? Может, и впрямь хочет сделать Веруше предложение? Да ладно, то дела семейные, – махнул он рукой, – раньше времени говорить – только сглазить. – И, слегка склонившись в поклоне, вытянул руку в направлении выхода из кабинета. – Добро пожаловать, гости дорогие! Милости просим!

* * *

Стол к ужину был накрыт обильный и по всем правилам, как подобает в приличных русских семействах. Белоснежные и хрустящие, словно первый снег, скатерти, блеск столового серебра, сложенные веером салфетки, радужные круги под сверкающими в свете огромной люстры хрустальными бокалами – признаться, Ивану и Алексею крайне редко приходилось ужинать в подобной обстановке. Вернее сказать, это был исключительный случай в их практике. И не потому, что они не входили в число людей, которых приглашают в такие дома. Скорее наоборот, приглашали их часто, но столь же часто они вежливо отклоняли предложения, особенно если подозревали, что за ними скрываются корыстные интересы.

Но сегодня они позволили себе расслабиться. Операция по поимке жулика благополучно завершилась. Оба устали неимоверно. К тому же спиртозаводчик был искренне им благодарен, и поэтому сегодняшний ужин никак не мог их скомпрометировать. Сыщики действительно его заслужили и по этой причине так легко и быстро согласились на предложение Полиндеева.

Перемены блюд следовали одна за другой – меню сегодняшнего ужина мог бы позавидовать даже самый богатый и модный североеланский ресторан «Бела Вю». Вышколенные лакеи предвидели и исполняли каждое желание гостей и хозяев. И сыщики, привыкшие к более простому и беспорядочному питанию, были приятно поражены приемом, который оказало им семейство Карпа Лукича, не исключая и грустную поначалу Наденьку. Но вскоре девчонка разошлась, вела себя за столом раскованно, громко смеялась и даже пыталась строить глазки Алексею. Однако более всего приятелей удивило другое обстоятельство: внешность, воспитание и ухватки купца никак не вязались с тем, что Алексей и Иван обнаружили в его доме. Внутреннее убранство особняка: мебель, картины, ковры, вазы, цветы – все было подобрано со вкусом, отличалось изысканностью и стоило громадных денег.

Впрочем, последнее было совсем не удивительно при многомиллионных доходах Полиндеева. Одно оставалось непонятным, как Екатерина Савельевна, женщина утонченная и красивая, явно хорошо образованная, с несомненным вкусом и светскими манерами, могла согласиться выйти замуж за мужиковатого, малограмотного, дурно воспитанного человека? К тому же Полиндеев был старше своей супруги лет на двадцать, если не больше. Скорее всего она выходила замуж за деньги. И поэтому, несмотря на обаяние и привлекательность хозяйки дома, Алексей чувствовал, что она постоянно как будто чего-то недоговаривает, а в некоторые моменты ее взгляд становился откровенно настороженным и даже злым.

Возможно, эти обстоятельства, а скорее профессиональная привычка замечать детали, придавать значение взглядам, жестам, скрытым и явным намекам, заставили его обратить внимание на манеру общения купчихи с домочадцами и гостями, ее поведение за столом и разговоры. В какой-то момент Алексею даже пришло на ум, что радушие и веселость Екатерины Савельевны наигранны и не отражают ее истинного настроения. Скорее всего, она была подавлена чем-то или сильно обеспокоена, потому что в ее смехе проскальзывали нервические нотки и она дважды уронила вилку и опрокинула бокал с вином. И отчитала при этом лакея, который прислуживал ее мужу и никоим образом не был виноват.

Сложив воедино данные своих наблюдений, Алексей попытался вычислить истинные чувства Екатерины Савельевны к Полиндееву и понять, каковы на самом деле взаимоотношения в семье. На первый взгляд они казались спокойно-доброжелательными и доверительными, именно такими, какими их хотела представить Екатерина Савельевна. Но Алексей, поднаторевший в подобных хитростях, понимал: все, что здесь происходит, скорее напоминает театр, представление, рассчитанное на сегодняшних гостей.

Но только к концу ужина он догадался, для кого в первую очередь игрался этот спектакль. Нет, не они с Иваном волновали Екатерину Савельевну, заставляли сверкать ее глаза и взволнованно подрагивать голос. Кроме них, за столом присутствовал еще один гость – Евгений Константинович Закоржевский, тот самый новый управляющий винокуренного завода, о котором упомянул Полиндеев, приглашая сыщиков к столу. Закоржевский оказался молодым мужчиной тридцати пяти – тридцати семи лет от роду, тщательно, до синевы выбритым, в сером щегольском костюме, пошитом дорогим портным. Он был ухоженным, холеным малым, с худощавым и смуглым то ли от природы, то ли от загара лицом и с несколько отсутствующим взглядом, который почему-то все время натыкался на Алексея и тотчас уходил в сторону.

Стараясь не подать вида, что этот господин заинтересовал его, Алексей тем не менее отмечал для себя каждую деталь: и презрительно поднятую бровь, и едва заметную кривую усмешку в ответ на весьма живописный рассказ купца о своих злоключениях.

Гость производил впечатление человека, который знает себе цену и привык, чтобы его слушали и слушались. Атлетического телосложения, широкоплечий, но стройный и подтянутый, спину он держал прямо и обладал, можно сказать, военной выправкой. Волосы у него были темными, брови густыми, но не широкими, губы тонкими, но красивой формы. Серо-голубые водянистые глаза взирали на мир подчеркнуто меланхолично, но нет-нет да отсвечивала в них холодная синева булатного клинка. По-детски трогательная ямочка на подбородке не слишком гармонировала со шрамом на скуле, похоже, от ножевого ранения. Вернее всего, путь этого человека к успеху не был достаточно прямым и усыпанным розами.

Но не это обстоятельство насторожило Алексея.

Закоржевскому было определено место рядом с Верой. Старшая дочь Карпа Лукича походила на своего родителя ничуть не меньше, чем младшая, да и фигурой тоже удалась явно не в матушку. Правда, она была хорошо воспитана, но слегка манерна и жеманна и говорила как-то странно, в нос, словно была простужена. Предполагалось, что новый управляющий ухаживает за ней, и Карп Лукич успел за ужин сделать парочку не совсем тактичных замечаний по этому поводу, чем вызвал гневные взгляды жены, несомненное недовольство старшей дочери, хихиканье младшей и подчеркнутое безразличие на лице Евгения Константиновича.

Но именно в этих случаях блеснули его глаза булатной сталью. И Алексей подумал, что этот человек не так прост, как желает себя представить. Он подчеркнуто вежливо относился к своей соседке, ухаживал за ней, иной раз, улыбаясь, что-то тихо говорил, склонившись к ее уху. Вера при этом мгновенно краснела и опускала глаза в стол. Но общего разговора Закоржевский почти не поддерживал, отделывался простыми фразами, своих суждений не высказывал и не интересовался подробностями захвата вымогателя. Тем не менее речь его была грамотной, а голос хорошо поставленным, как у актера провинциальной сцены, играющего героев-любовников.

Продолжая наблюдать за парочкой, Алексей совершенно случайно отвел от нее взгляд и увидел вдруг глаза Екатерины Савельевны. Вероятно, забывшись, она нервно покусывала нижнюю губу и, как ей казалось, украдкой, с каким-то почти болезненным любопытством наблюдала за управляющим. Когда тот поднимал голову и смотрел в ее сторону, она переводила взгляд на одну из дочерей или на мужа. И Алексей вдруг понял, что ошибается, ее глаза излучали не любопытство и не материнский интерес к будущему зятю. Екатерина Савельевна самым настоящим образом ревновала. Ревновала Закоржевского к собственной дочери.

После длившегося почти целый час ужина гостей пригласили пройти в гостиную. Вера тотчас уселась за рояль, расправив пышную юбку нарядного розового платья, плохо пошитого и абсолютно ей не подходящего. Этого Алексей тоже не мог понять: почему модно и с несомненным вкусом одетая Екатерина Савельевна позволяет своим дочерям носить столь вульгарные наряды? Эти яркие тюлево-кружевные изделия не только не скрывали и не просто подчеркивали, а выпячивали наружу и тяжесть фигуры, и слишком полные плечи, и рыжину волос, и многочисленные веснушки на лице и руках юных барышень Полиндеевых.

Алексей на мгновение представил рядом с собой такое «нежное» создание, пускай даже во сто крат богаче Верочки Полиндеевой, и невольно поежился – нет, ни за какие коврижки! Лучше всю жизнь проработать помощником письмоводителя, чем оказаться в мужьях у подобной скороспелой особы.

Тем временем подали вино, фрукты, а для желающих – кофе со сливками и домашние пирожные.

– А барышня-то совсем не пара этому хлыщу, заметил? – прошептал Иван, склоняясь к уху приятеля.

– Заметил, – ответил Алексей, – и если кто скажет мне, что он ведет себя как влюбленный жених, то я готов отправить за свой счет и Ворона, и его подружку сражаться за счастье американских негров.

– Эка ты загнул, братец! – усмехнулся Иван. – Между прочим, я готов биться об заклад, что маменька, без балды, на него тоже глаз положила. Смотри, как она еще молода и хороша собой и вполне может конкурировать с дочками.

В это время Верочка надавила толстенькими пальчиками на клавиши рояля и весьма толково сыграла какой-то музыкальный этюд. Гости ответили вежливыми аплодисментами. Затем Екатерина Савельевна и Вера сыграли в четыре руки забавную и веселую пьесу для фортепиано местного композитора Михеева и весьма неплохо исполнили дуэтом его романс, который начинался со слов «Капли крови горячей оросили песок…». Причем голос у Екатерины Савельевны действительно оказался красивым, грудным и гораздо более сильным, чем у дочери.

Стоило прозвучать первым аккордам, как сыщики многозначительно переглянулись. Романс был очень популярен у слабой половины Североеланска. И не нашлось бы в городе дома, где бы его с удовольствием не напевали. Конечно, Алексей не был столь сведущ, чтобы оценить его музыкальные достоинства, но текст его скорее смахивал на протокол осмотра места преступления, по непонятным причинам зарифмованный. Это давало Алексею повод подшучивать над Лизой, которая этот романс тоже любила. И он-то как раз и стал причиной их последней ссоры. Впрочем, они частенько ссорились по пустякам, и Алексей никак не мог понять, почему Лиза придает им такое значение и дуется на него порой неделю, а то и две.

Воспоминание о Лизе несколько отвлекло его от наблюдения за хозяевами дома и их гостем, и Алексей вновь сосредоточился на прежнем занятии.

Тем временем Вера изобразила, кажется, что-то из Моцарта. Причем Закоржевский сидел рядом с ней и переворачивал ноты, из чего можно было сделать вывод, что он музыкально образован.

Алексей, надо признаться, никогда не испытывал сильной любви к музыке, а Иван и вовсе не понимал в ней ни бельмеса, но очень умело изображал из себя тонкого ценителя: сидел в кресле, развалившись, закинув ногу на ногу, и, прикрыв глаза, покачивал носком башмака в такт мелодии. Но Алексей знал, что таким образом Иван отвлекает присутствующих от своих истинных занятий. Он давно выбрал себе жертву и самым бессовестным образом оттачивал на ней свое умение вести негласное наблюдение.

Идиллию нарушил хозяин дома. Сытный ужин вкупе с музыкальными экзерсисами жены и дочери очень скоро отправили его в объятия Морфея, к слову, весьма крепкие. Купец громко всхрапнул и завозился в своем кресле, причмокивая губами и что-то невнятно бормоча при этом.

– Папенька, – вскрикнула негодующе Верочка, – совести у вас нет! Весь вечер испортили. – Она гневно сверкнула глазами. – Вечно вы…

Карп Лукич поднял голову и с большим недоумением обвел глазами гостиную. Взгляд у него был туманным и почти бессмысленным.

– Спать! Всем спать! – произнес он сердито и уронил голову на спинку кресла. И вновь обрушился на гостиную его мощный храп.

И в этот момент Алексей опять заметил взгляды, которыми обменялись Екатерина Савельевна и Закоржевский. Причем у последнего он был откровенно насмешливым, а у купчихи ненавидящим. И те слова, которые она прошептала едва слышно, подтвердили его подозрения.

«Старый осел!» – прочитал Алексей по губам хозяйки, и в дополнение к ним еще парочку слов, которые в приличном обществе вслух почти не произносятся.

Они поднялись с Иваном одновременно.

– Мы вам очень благодарны, Екатерина Савельевна, за прекрасный вечер! – Иван склонился к ручке хозяйки, затем к ручке Верочки. – Очень жаль расставаться, но мы вынуждены вас покинуть. Сами понимаете, служба! Нам еще предстоит написать кое-какие бумаги и отчитаться перед начальством за сегодняшний день.

Алексей последовал примеру приятеля и добавил уже от себя, что давно не бывал в столь теплой домашней обстановке и не чувствовал себя таким счастливым.

С последним заверением он явно переборщил и понял это в тот момент, когда Вера, порозовев от смущения, выдернула пальчики из его ладони и, повернувшись к матери, попросила:

– Маменька, велите послать приглашение господам сыщикам на наш музыкальный четверг. – Она присела в неуклюжем реверансе перед Алексеем и, еще более покраснев, произнесла смущенно: – Мы будем искренне рады, если вы посетите нас, Алексей Дмитрич! – И требовательно прикрикнула на мать: – Ну же! Немедленно запишите адреса господ полицейских.

– Непременно, непременно, сейчас запишу, – засуетилась Екатерина Савельевна и достала из крошечной, висевшей на локте сумочки столь же крошечную книжку. Похожая хранилась у матери Алексея в шкатулке с драгоценностями как самое дорогое воспоминание юности. Обычно такие книжечки служили дамам для бальных записей, в них вносили имена кавалеров, которым был обещан танец. По непонятной причине рука у Екатерины Савельевны дрогнула, и книжечка выскользнула из ее пальцев. Алексей подхватил ее у самого пола. Но этой доли секунды ему хватило, чтобы заметить в верхней части золотой крышечки миниатюру с изображением головы греческого бога Диониса, а под ней – часики величиной с серебряный гривенник. Это было настоящее чудо, творение рук замечательного мастера. – Спасибо, – поблагодарила его хозяйка. Ее щеки порозовели, и она виновато улыбнулась. – Говорят, плохая примета, если выпустишь дорогой твоему сердцу подарок из рук. Но вы не позволили ему упасть, и я думаю, теперь ничего плохого не случится!

– Служба у нас такая, Екатерина Савельевна, ничего плохого не допускать! – вместо Алексея ответил Иван. – С тем и живем каждый день! – Он взял под козырек. – Приятного вам отдыха, господа!

– Нет, нет, подождите, – Екатерина Савельевна взяла в руки карандашик и мило улыбнулась гостям. – Нуте-с, извольте ваши адреса!

– А у нас один адрес: улица Тобольская, отделение сыскной полиции, – улыбнулся в ответ Алексей и тоже приложил ладонь к козырьку форменной фуражки.