Текст книги "От ненависти до любви"

Глава 16

Не стоит, наверно, говорить, чем я занималась в РОВД. Текущие милицейские дела, кому они интересны? Рутина, от которой нет спасения, докучливое начальство, считающее, что нет ничего на свете важнее отчетов, справок и процентов…

К обеду я уладила большую часть дел, а к пяти часам вечера благополучно добралась до краевого центра.

В городе я не бывала с того момента, как перешла на службу в милицию. Долго кружила по улицам, не сразу узнавая их и радуясь, узнавая. Тут и там на месте довоенных бараков и серых хрущоб появились яркие и праздничные здания, ухоженные скверы, потрясающе красивые фонтаны и забавные скульптуры. Все вокруг сияло и переливалось, блестело, мерцало, мигало и играло в лучах солнца тысячами радуг. А над этим ослепительным великолепием взметнулись вверх башни высоток. Они перечеркнули знакомое мне пространство: горы, тайгу на противоположном берегу, краны, коммунальный мост, по которому, как и прежде, сновали трамваи.

Эти башни перечеркнули мое прошлое, и хотя я осталась здесь чужой, я этого не чувствовала. Ну, переместилась на время в параллельный мир – и переместилась! Ничего страшного, я ведь знала, как из него вернуться…

Музей я отыскала быстро. Старинное здание из красного кирпича почти затерялось среди новеньких многоэтажных зданий, и когда я оставила машину на стоянке неподалеку, часы показывали без четверти шесть. Я бегом преодолела крутое крыльцо и в дверях столкнулась со старичком в парусиновых брюках и таком же пиджачке, но при галстуке, абсолютно нелепом на цыплячьей с острым кадыком шее.

– Вы куда? – раскинул руки старичок. – Мы закрываемся.

На вид ему было далеко за семьдесят, и он подслеповато щурился из-под очков, похожих на чеховское пенсне.

– Мне нужен директор. Срочно! – слегка задыхаясь, сказала я. И показала удостоверение. – Я из милиции!

– Из милиции? – старичок бросил быстрый взгляд на корочки и распахнул дверь. – Пройдемте! Пройдемте! Мы вас ждали!

Все это он произнес с обрадованным видом и засеменил впереди меня. И бросил дюжему охраннику, который перекрывал вход в музей:

– Это со мной! Девушка из милиции!

И пояснил, когда мы миновали круглый, с куполообразным потолком вестибюль:

– Я и есть директор. Вам крепко повезло, что застали. Через два дня уезжаю в экспедицию на север.

Мы миновали длинный и темный коридор, и в самом конце старичок остановился перед дверью в кабинет, судя по вывеске – его собственный.

– Добро пожаловать в мои пенаты!

Старичок будто бы задержался в конце девятнадцатого века, и выражался он высокопарно, как, в моем представлении, это делали в те далекие времена.

Кабинет был заставлен картонными и деревянными ящиками, завален походным снаряжением: палатками, спальными мешками, раскладушками, лопатами, кирками.

– Видите ли, – старичок устроился за большим столом, покрытым зеленым сукном, – на севере обнаружены остатки старого городища. Неизвестный, по сути, острог, – он довольно потер ладони, – копать там и копать!

Спохватившись, что я продолжаю стоять, он жестом показал на стул с высокой спинкой, похоже, такой же древний, как и стол:

– Присаживайтесь, рассказывайте, что за вести нам принесли? Хорошие или плохие?

Я пожала плечами.

– Не знаю даже какие. Смотрите! – и выложила на стол бумаги. – Это я обнаружила в шкатулке своей бабушки, здесь перевод текста на современный русский. Честно скажу, не профессиональный. Мне бы хотелось знать, представляет ли эта находка историческую ценность?

Директор взял в руки лупу, пододвинул к себе бумаги. Вдруг его лицо пошло красными пятнами.

– Постойте! Как же это?

Он вскочил с места, снял очки, протер их замшевой тряпочкой и, быстро водрузив на нос, снова уставился в документы. Затем перевел взгляд на меня.

– Поразительно, значит, была вторая копия… Откуда она у вас?

– Какая копия? – настала моя очередь удивиться. – Я случайно обнаружила эту бумагу в тайнике, в крышке шкатулки, которая принадлежала моей покойной бабушке – Веронике Андреевне Лазаревой.

– Веронике? – растерянно произнес директор. – Лазаревой? – его взгляд стал осмысленнее. Он произнес, повергнув меня в изумление: – Машенька? Это вы? Неужели?

Он обежал вокруг стола, схватил меня за руку.

– Господи! Вы разве не помните меня? Петр Аркадьевич! Курнатовский! Я с вами играл… Помните? Ладушки, ладушки, испекли оладушки…

– Вы знали мою бабушку? – Я чуть не свалилась со стула от неожиданности.

Петр Аркадьевич вернулся в свое кресло и, закрыв лицо руками, пробормотал:

– Как же так? Столько лет! Она знала…

– Простите, – собралась я с силами, – объясните наконец, в чем дело!

– Объяснить? Вы разве не в курсе? – Петр Аркадьевич отнял ладони от лица.

Красные пятна сошли, но его лицо осунулось, как после тяжелой болезни, а глаза он старательно отводил в сторону, пока не зафиксировал взгляд на карандаше. Им-то он и принялся постукивать по столу, видно пребывая в раздумье.

– Нет, – твердо сказала я, – и прошу сказать мне, откуда вы знаете мою бабушку?

– Откуда знаю? – переспросил Петр Аркадьевич. – Странно, что она не говорила обо мне. Ведь мы не только учились вместе в МГУ, но затем и работали лет двадцать вместе. Она заведовала кафедрой археологии в краевом университете, а я там преподавал. Затем ее назначили директором музея, и она пригласила меня своим заместителем…

– Не может быть, – сказала я тихо, – она никогда даже не заикалась, что была археологом или директором музея…

– Я ее понимаю, – вздохнул Петр Аркадьевич. – Она так внезапно уехала. Уволилась, бросила квартиру… Как будто сбежала… Но к ней не было претензий… Ведь она не участвовала в экспедиции. Впервые осталась дома в тот сезон. С вами нянчилась.

– Но что случилось? Какие претензии? О какой экспедиции вы говорите?

– И этого не знаете? – изумился Петр Аркадьевич. – Ваши родители… – он замялся. – Неужто Вероника Андреевна не рассказывала?

– Не говорите загадками! – рассердилась я. – Я знаю, что мои родители погибли в экспедиции. Как, где, почему – мне не объясняли! Я думала – это красивая сказка, а позднее просто подозревала, что не все ладно. Но я слишком любила бабушку и не хотела донимать ее расспросами. Она очень болезненно реагировала… А потом внезапно умерла, когда меня не было дома. Возможно, будь я рядом, она что-то рассказала бы…

– А бумаги? – Петр Аркадьевич пододвинул к себе изображение креста. – Кстати, ваша копия во много раз лучше той, которую у нас недавно украли. Здесь четко видны почти все буквы…

– Украли? – Я едва не подпрыгнула на стуле от неожиданности. – Но мою копию тоже пытались украсть! Поэтому я здесь! Я даже не подозревала, что бабушка как-то в этом замешана! Выкладывайте, Петр Аркадьевич, все, что вам известно! Я отсюда не уйду, пока не узнаю правду!

– Хорошо, – сказал директор, – я вам расскажу. Но, возможно, что-то вас сильно огорчит…

– Ничего, я привыкла к огорчениям, – сказала я.

– Тогда, может быть, чаю? – предложил Петр Аркадьевич.

– Спасибо, чуть позже! – отказалась я.

– Да, я вас понимаю, – кивнул он. – Но позвольте закурить, а то мне не по себе.

Он встал и открыл форточку, затем вернулся к столу, долго, невыносимо долго копался, пока не достал трубку и пакетик с табаком. Потом столь же медленно возился с трубкой, засыпая в нее табак, крошки которого усеяли зеленое сукно. И Петр Аркадьевич небрежно смахнул их на пол. Я терпеливо ждала.

– А чем Вероника Андреевна занималась в Марьясове? – наконец подал голос Петр Аркадьевич. – Это ж где-то очень далеко от города?

– Преподавала в начальных классах.

– Боже, – покачал он головой. – Блестящий ученый, и вдруг начальная школа… – Его трубка пыхнула сизым дымком. – Да, – вдруг оживился он, – в нашем музее есть экспозиция, посвященная Венедикту Лазареву, отцу вашего деда, мужа Вероники. Слышали о нем? Знаменитейший ученый! Отбывал в юности царскую ссылку в нашем городе.

– Да? – только и нашлась сказать я. – Впервые слышу.

– Странно, – удивился Петр Аркадьевич, – никогда бы не подумал, что Вероника и это засекретит.

– О дедушке она тоже не рассказывала. Знаете, я думала… что она без мужа маму родила… Такое бывает! Я как-то стыдилась задавать подобные вопросы.

– Они расстались, – неожиданно сухо произнес Петр Аркадьевич. – Анечке, вашей маме, было лет восемь-десять. Знаете, пагубные страсти могут погубить даже гения.

– Он жив еще?

– Понятия не имею, – скривился Петр Аркадьевич. – Ваш дед уехал в Новосибирск, в Академгородок. Вероника о нем не говорила, а я не спрашивал. Юрий Венедиктович тоже был неплохим ученым. Работал на оборону, кажется…

– Да, сюрприз, и еще какой! – Я перевела дыхание. – Постараюсь узнать о нем.

– Это совсем не сложно, если вы работаете в милиции.

Петр Аркадьевич вздохнул и снова пару раз пыхнул трубкой.

– Эх, секреты, секреты… Сколько я от этого натерпелся! Мне бы не хотелось огорчать вас, но ваши родители действительно погибли во время раскопок. Вернее, хотелось бы верить, что погибли.

Я с немым изумлением уставилась на него.

– Нет, нет, я не оговорился, – Петр Аркадьевич удрученно вздохнул. – Столько лет прошло, и никаких вестей… Вечером ушли в свою палатку, и все, больше их никто не видел. – Он скривился, как от зубной боли. – Позже мы узнали, что из экспедиционного сейфа исчезла самая ценная находка – золотая гривна, которую мы обнаружили в погребении…

– Они ее… украли? – задохнулась я от неожиданности.

– Сие нам неведомо, – развел руками Петр Аркадьевич. – Приезжала милиция, все перерыла, всех опросила. Нашли местного рыбака, у которого ночью пропала лодка. Словом, решили, что они ушли по Кайсыму. Одного не пойму, почему они выбрали реку? Там страшенные пороги, один за другим. Ребята знали об этом… Не могли они так безоглядно рисковать. Я пытался высказать свои сомнения следователю, но в милиции мыслят прямолинейно, и он меня просто-напросто отфутболил.

– Что-то вас насторожило?

– Ну, как сказать… – пожал плечами Петр Аркадьевич. – Дело в том, что Володя, ваш отец, накануне поспорил со мной. Вернее, мы поругались по-крупному. Вблизи провала мы обнаружили древнее захоронение. Судя по всему, богатого воина, даже князя. Его похоронили в доспехах с золотыми вставками, впрочем, там много чего было: и конские сбруи, и украшения… И я, как начальник экспедиции, приказал сосредоточиться на нем.

– А мой отец? – не слишком вежливо перебила я Петра Аркадьевича. – Почему он спорил с вами?

– Он настаивал на раскопках провала, хотя мы, кроме древнего хлама, ничего в этом месте не нашли, а добрую половину плит, что обрамляли его, растащили местные жители… Но Володя вместо того, чтобы заниматься основным раскопом, рыскал по деревне, выискивал плиты. Основным его аргументом являлось то, что на плитах выбит шифр, по которому можно, дескать, определить местонахождение клада Терскова. А это, мол, более ценная находка, чем старые кости. Он был молод, горяч… И верил, что именно в кладе Терскова находится легендарная Золотая Баба. А найти ее само по себе событие, наверно, мирового значения. – Петр Аркадьевич вздохнул. – Не могли, Машенька, они сбежать просто так, да еще украв драгоценный артефакт. Мои эмоции проиграли логике следователя. Я до сих пор думаю, что их исчезновение как-то связано с чертовщиной, которая творилась на раскопе. Но расскажи я об этом милиции, меня приняли бы за сумасшедшего и отстранили бы от руководства экспедицией. Так что каюсь, согласился с версией милиции… – Петр Аркадьевич приложил ладонь к сердцу и виновато посмотрел на меня. – Но здесь до сих пор болит. Искать надо было, искать! Не могли они украсть гривну. Зачем она им? В те времена это грозило расстрелом! За границу вывезти – тоже проблематично! А позор какой! Господи боже мой, несусветный позор!

– Понятно, – сказала я. – Вернее, совсем ничего не понятно! Какой провал, какое захоронение? Что за Золотая Баба? Что за чертовщина творилась на раскопе? Давайте уж с самого начала, и в деталях, пожалуйста!

Петр Аркадьевич жалобно скривился:

– Знаете, Машенька, а я ведь чувствовал: настанет тот час, когда придется об этом рассказывать, и очень-очень подробно. Так что слушайте! – Он вздохнул. – В прошлое нужно возвращаться, чтобы понять: все могло быть иначе. – Он взял в руки трубку, повертел в руках и заговорил тихо и слегка устало: – Ваши мама и отец окончили тот же факультет МГУ, что и мы с Вероникой. Учились в аспирантуре, писали диссертации. Мы планировали провести раскопки скифского кургана в Алтайском крае. По этой причине, как я сказал, Вероника в тот раз не поехала, осталась с вами. И тут, как гром среди ясного неба, сообщение из Макаровки о провале, в котором местные жители обнаружили странные каменные плиты.

– Макаровка? – растерялась я. – Так это ваша экспедиция там работала? Но это же совсем близко от Марьясова! Вернее, относительно близко! Говорят, Макаровка вымерла после тех раскопок. Неужели правда?

– Кто его знает, – покачал головой Петр Аркадьевич, – в последние двадцать лет масса деревень исчезла. Колхозы распались, население спилось, а те, кто потрезвее, в города подались. Так что исчезновение Макаровки вряд ли связано с раскопом. Но людская молва… Словом, слушайте дальше и сами делайте выводы…

Он помолчал мгновение, глядя поверх моей головы.

– На чем я остановился? Ах, да! – Он шлепнул ладонью по лбу. – Плиты… На них были выбиты странные кресты. Один из них, вернее его копию, мы имеем счастье лицезреть.

– Вы говорите, что была еще одна копия, которую недавно украли?

– Истинно так! Ее скопировал ваш отец. Очень слабая копия, не все детали просматривались, буквы тем более. Кстати, он расшифровал ее, но, кажется, частично. А через два дня ваши родители, как я уже говорил, исчезли. Поэтому я так удивился второй копии, надо сказать, более качественной, чем первая. Но как эта запись оказалась у Вероники? – Петр Аркадьевич нахмурился. – Неужели все-таки ваши родители живы? Хотя…

– Что хотя? – быстро спросила я.

– Володя не успел бы сделать вторую копию по той причине, что плита пропала раньше. Он думал, с моей подачи. Дескать, ее спрятали, чтобы он не морочил себе голову поисками сокровищ. Да, я запретил раскапывать провал, но, я вас уверяю, к пропаже плиты не имел никакого отношения.

– Но кто же тогда сделал копию, которая хранилась у бабушки? – я потерла виски пальцами. – Кто-то третий? Тот, кто украл или спрятал плиту? Но зачем передавать копию бабушке? Или он с ее помощью хотел найти клад Терскова? Согласитесь, это полнейшая ерунда!

– Машенька, – мягко улыбнулся Петр Аркадьевич, – вы напрасно ломаете голову над тем, что не поддается логике. У нас есть только начало и конец цепочки, а между ними – пустота.

– Ладно, вернемся к истокам, – сказала я и включила диктофон на мобильнике. – Придется нашу беседу записать. Если вы надолго уедете, уточнять какие-то моменты не будет возможности.

– Понимаю, понимаю, – торопливо произнес Петр Аркадьевич. – Вы твердо настроились разгадать тайну?

– Не люблю тайн, – сказала я, – ничего хорошего они не сулят. Не успокоюсь, пока не узнаю все, что смогу! А пока первый вопрос. Скажите, как вы обнаружили кражу копии кладовой записи?

– Случилось это еще зимой, – Петр Аркадьевич обратил свой взор в потолок, затем перевел его на меня. – В зале, где экспонировались материалы с макаровских раскопок, проводилась реставрация. Но в тот день отключилось электричество, реставраторы не работали…

– В зале велось видеонаблюдение? – быстро уточнила я.

– Велось, конечно. У нас и смотрители в каждом зале. Но я ж говорю, свет отключили. Пока приехали электрики, выяснили, что полетело какое-то реле, мы отменили все экскурсии. Вход в зал еще раньше, с началом реставрационных работ, перегородили ширмой. На ней повесили объявление, что посторонним вход запрещен… Словом, все как полагается обозначили.

– А почему ширма? В зале нет дверей?

– Все залы отделяются друг от друга арками, – почему-то смутился Петр Аркадьевич. – Здание ведь старинное, особняк купца Ефремова. Двери убрали, чтобы расширить залы.

– Получается, что проникнуть в зал, в принципе, не составляло труда?

– Получается, – вздохнул Петр Аркадьевич и торопливо уточнил: – Но сделать это незаметно практически невозможно, да и стенд, где хранилась копия, застеклен… Стекло, как выяснилось, элементарно выдавили…

– А версия того, что преступники проникли в музей днем, где-то спрятались, ночью спокойно забрали документ, а утром благополучно ушли, рассматривалась?

– Рассматривалась, но это маловероятно, – покачал головой Петр Аркадьевич. – У нас не спрячешься. Вечером перед закрытием музея охрана тщательно проверяет все помещения вплоть до туалетов и вентиляционных колодцев. Ночью охранники, их трое, по очереди вдвоем обходят все залы. Эти обходы фиксируются в специальном журнале. Милиция все проверяла, никаких нарушений не нашла.

– А если в этом замешан кто-то из ваших сотрудников?

– Что вы, что вы! – замахал руками Петр Аркадьевич. – Всех проверили! Трясли, как грушу! Да я сотрудников как свои пять пальцев знаю. На моих глазах росли! Нет, не поверю, чтоб они… К тому же… Да, ладно! – он шумно высморкался в огромный носовой платок и, видно, сконфузившись, торопливо затолкал его в нагрудный карман.

– Когда вы хватились, что запись исчезла?

– На следующий день, когда пришли реставраторы. Они тревогу подняли. Мы вызвали милицию. Та приехала… Никаких следов. Ни одного отпечатка пальцев. Нам сказали, что сработали профессионально, в перчатках, и стекло, прежде чем выдавить, заклеили бумагой. После этого я несколько раз звонил в милицию, но доныне никаких результатов. Я ведь потому и обрадовался, когда вас увидел. Думал, новая информация появилась!

– Вас встревожила эта кража?

– Кража – она и есть кража, – вздохнул Петр Аркадьевич. – Выходит, что в музей легко проникнуть. А ведь у нас хранятся и более ценные экспонаты. Кстати, я уже получил выговор за ненадлежащее хранение исторических ценностей.

– А если кражу совершил кто-то из реставраторов?

– Их тоже проверяли, – покачал головой Петр Аркадьевич. – Замечу, это люди с безупречной репутацией. Мы сотрудничаем уже лет десять и ничего подобного не замечали. Нет, воры пришли со стороны. Но кого могла заинтересовать кладовая запись? С чего вдруг? Через тридцать лет?

– Давайте пока оставим кладовые записи в покое, – предложила я. – Лучше вернемся к раскопу. Вернее, к провалу с плитами. Когда он был обнаружен?

– Весной семьдесят восьмого. Скорее всего, его размыло талыми водами. К несчастью, люди принялись тотчас раскапывать провал, плиты разбросали, как попало, некоторые вообще пропали. Правда, местный участковый вскоре остановил безобразие, поставил охрану и вызвал ученых.

– Я так понимаю, именно вас вызвал?

– Да! Меня и двух специалистов из НИИ археологии. Мы определили, что место перспективное. Возможно, как-то связано с древними, еще домонгольскими захоронениями вблизи самого провала. Судя по состоянию курганов, они не были разграбленными. Одно нас смущало: православные кресты на плитах. Словом, мы приняли решение: немедленно начинать раскопки. – Петр Аркадьевич с интересом посмотрел на меня: – Вы бывали в Макаровке?

– Нет, не бывала. Это не мой участок, и деревня заросла, говорят. Не пройти, не проехать.

– Заросла, – кивнул Петр Аркадьевич. – Но места там удивительные, странные! В те времена я бы по шапке получил, если б отказался от раскопок. Мы были связаны договорными обязательствами с Госавтодором. Они прокладывали гравийную дорогу от райцентра до Макаровки. Экспедиционные деньги пришлось бы отрабатывать на все сто. Но у нас не получилось… – Петр Аркадьевич скривился. – Конечно, исчезновение ваших родителей сыграло свою роль. Долгие разборки просто выбили нас из графика раскопок. Хотя, чего теперь скрывать, экспедиция не задалась с самого начала… – Петр Аркадьевич удрученно хмыкнул и посмотрел на меня исподлобья. – Представьте, каково мне было бы сообщить начальству из управления археологии, что некий дух всячески мешал работе экспедиции. Это во времена всеобщего атеизма! Мягко говоря, меня бы приняли за больного.

– Дух? – поразилась я. – Вы серьезно?

– Серьезнее не бывает, – усмехнулся Петр Аркадьевич. – Поблизости от захоронений находилось сакральное место коренных жителей – березовая роща, в которой время от времени проводились поминальные ритуалы. В советское время шаманизм был под запретом, жители Макаровки тщательно скрывали своих шаманов. Но когда мы приехали к провалу, в селе заволновались. К нам не решались подходить, но участковый предупредил, чтобы в одиночку в село не наведывались да и по окрестной тайге меньше шатались. Дескать, в деревне сплошь охотники живут…

– Они вам открыто угрожали?

– Нет, конечно, но взгляды выдавали. В первый же вечер направили к нам делегацию стариков. Я сразу понял: один из них – шаман. Дряхлый совсем, сгорбленный, но от его взгляда становилось не по себе.

– И о чем же вы говорили?

– Да об одном и том же. Они просили нас не трогать рощу, а мы разводили руками: дескать, у нас план, не в наших силах что-то изменить. Старики удалились, а мы – я, Анна и Володя – ваш отец – отправились ее осматривать. Для себя решили, что в какой-то степени пойдем на уступки и начнем раскопки вокруг провала, а ту часть, что захватывала рощу, отложим на более позднее время. К тому же участковый пообещал помочь с охраной. И слово сдержал. Каждый вечер в лагере и возле него дежурили трое, а то и четверо дружинников-комсомольцев. Но только наступала ночь, они бросались к костру, и никакая сила не могла заставить их выйти из освещенного круга. К сожалению, мы очень скоро поняли, чего они так отчаянно боялись.

– Вы отправились в рощу и что-то там обнаружили?

– Конечно, но не спешите, а то я сбиваюсь с мысли, – попросил Петр Аркадьевич.

– Хорошо, – кивнула я. – Продолжайте!

– Мы сразу заметили, что там растут только лиственные деревья – березы, осины, примерно одинакового возраста, где-то от семидесяти до ста лет. Это подтверждало нашу догадку, что они поднялись на месте какой-то пустоши, скорее всего пересохшего озера или болота, на памяти двух-трех поколений. Сама роща оказалась небольшой, но представляла собой практически идеальный круг. Многие деревья имели сильно деформированные стволы и ветви. И характер этих деформаций явно не связан с воздействием человека: ветви многих деревьев росли перпендикулярно стволу, затем изгибались под прямым углом вверх. Причем не только у старых деревьев, мы обнаружили массу молодой поросли с искривленными ветками.

– А в каком направлении? В одном или все-таки хаотично?

– Хороший вопрос, – улыбнулся Петр Аркадьевич, – нас это неприятно удивило, но ветки располагались в одном направлении – на север. Там находился курган, который мы раскопали позже.

– Вас что-то насторожило?

– Поначалу мы не придали этому значения. Но в самом центре рощи обнаружили круглую поляну, на которой росла черная береза, очень старая, с таким же изуродованным стволом и кроной. На ней кто-то развесил разноцветные ленточки – челомы, – а неподалеку виднелись остатки кострища и кучка обгоревших бараньих костей. Как мы поняли, там недавно проводили языческий обряд. Володя стал подтрунивать над Аней, дескать, это вовсе не бараньи кости, а человеческие. Но Аня его шутки не приняла, рассердилась. Настроение у нее с самого начала было подавленным. Она все время озиралась, держалась к нам поближе. Честно сказать, я и сам испытывал необъяснимое беспокойство. Словом, это был не тот лес, в котором можно прогуляться и получить удовольствие… Аня первой обратила на это внимание. «Послушайте, – сказала она, – здесь совсем не видно птиц. И тишина полнейшая! Сколько идем, я не заметила ни одной бабочки, ни одного, даже плохонького муравейника».

Мы остановились. Действительно – ни звука, ни шороха, даже листья на деревьях не шевелились, хотя поднялся сильный ветер, когда мы уходили из лагеря. «Пора возвращаться!» – сказал я, и мы повернули обратно. Признаюсь, мне очень хотелось ускорить шаг или оглянуться. Чей-то упорный взгляд буквально буравил мне спину. Но я не мог себе позволить пуститься вскачь на глазах у молодых спутников.

– Может, эти страхи – всего лишь результат встречи с шаманом? – не вытерпев, спросила я.

– Первоначально я так и думал, – ответил Петр Аркадьевич и прищурился. – Вы очень внимательная слушательница. Профессия обязывает?

– И профессия тоже. Но вы первый человек, от которого я хоть что-то узнаю о своих родителях.

– Ну да, ну да! – Петр Аркадьевич вздохнул. – Чем дальше в лес, тем больше мухоморов. В тот день, когда мы разбили и обустроили лагерь экспедиции, случилось первое происшествие. Вечером, когда все сидели у костра, прямо за нашими спинами неожиданно треснула огромная старая пихта и рухнула, чуть не задев палатки. Слава богу, никого не придавило, но сильно напугало. А дня через два, когда мы начали раскопки, у членов экспедиции появились слуховые галлюцинации. Наши сотрудники пытались не раз набрать воды в источнике, расположенном буквально в пятидесяти метрах от лагеря, в склоне лесного оврага, но, побросав ведра, в ужасе бежали обратно. Никто не описывал причину своих страхов, видно, боялись выглядеть глупо. Просто речь шла о том, что в лесу что-то или кто-то есть. В очередной раз я сам пошел за водой на родник и услышал странный голос, который звал меня откуда-то из леса по имени.

– Может, кто-то решил вас разыграть?

– Я и сам поначалу так подумал, но голос не унимался. Он снова повторил мое имя, на этот раз в другой тональности. А затем стал меняться, то на мужской, то на женский, а иногда звучал вовсе как детский. Я быстро понял, что он звучит в голове. И всё настойчивей и навязчивей. У меня вдруг возникло желание уйти в лес.

– Вы точно помните, что голос окликал вас по имени? Может, это птица кричала или ветер в деревьях шумел? – спросила я, хотя прекрасно понимала: старый ученый говорит правду. Ничего ему не почудилось, и его тогдашние ощущения сродни моим недавним.

– Знаете, я прежде всего ученый, – пожал он плечами. – И если сталкиваюсь с чем-то необъяснимым, стараюсь найти причину. Но тут я растерялся, потому что эти голоса были против всякой логики. Я никогда не верил в сверхъестественные явления и скептически относился к религиозной практике. И в тот раз попытался объяснить все жарой и усталостью. Словом, собрал волю в кулак, набрал воды и вернулся в лагерь в некоторой задумчивости. При этом обратил внимание, что абсолютно все члены экспедиции сидели у костра возле построенной нами накануне «кухни». То есть никого из них в лесу на тот момент не было.

– Может, шутники быстрее вас вернулись?

– Не думаю, – покачал головой Петр Аркадьевич и хитро прищурился. – Я к ним в миски заглянул. Повариха раздала гречневую кашу. У всех было съедено примерно одинаково. Я решил поинтересоваться у других членов экспедиции, слышат ли они нечто подобное возле родника? И все в один голос утверждали, что да, а при этом возникает ощущение ужаса, сильная слабость, желание уйти в лес. Поверьте, я нисколько не преувеличиваю.

– Я вам верю, – тихо сказала я. – Вы пытались расспрашивать местных жителей, того же участкового?

– Расспрашивали, но безуспешно. – Петр Аркадьевич развел руками. – Местные, как только мы пытались что-то разузнать, делали вид, что вообще позабыли русский язык, а те, кому по службе не положено, разводили, как я сейчас, руками, охали и отвечали: дескать, проделки злых духов. Надо, мол, обряд провести. «Чур меня» называется, или «сек-сек» по-ихнему. Заметьте, это говорили люди с партийными билетами в карманах.

– А старики, которые к вам с делегацией приходили? К ним не пытались обращаться?

Петр Аркадьевич почесал седой затылок и смущенно хмыкнул:

– Пытались, только никого из них в селе не оказалось. То по родственникам разъехались, то на летние выпаса. Сдается мне, просто прятались от нас. А потом участковый выбрал момент и по секрету сообщил, что самый дряхлый дед, звали его Хурулдай, слыл в округе сильнейшим шаманом. Он очень рассердился, когда узнал, что вблизи древнего кладбища, где похоронены его прапредки, начались археологические раскопки. Именно он навел на нас порчу, вызвал злых духов – айна. Они невидимы, но проявляют себя в мире живых через стук или плач. И частенько появляются в виде вихря. По старинным поверьям, овраг, нора, пещера являются входом в Нижний мир. Айна всеми способами, чаще обманом, стараются заманить туда человека. При встрече с ними человек нередко слышит голоса незнакомых людей и чувствует вокруг себя хаотичное движение. Но разглядеть айна может только шаман. Он же и управу на них находит.

– Это участковый рассказал? – удивилась я.

– Рассказал. Более примитивно, конечно. Сам-то он русским был, из казаков, но всю жизнь прожил в Макаровке. Естественно, во все верил. Впрочем, у нас не было оснований думать, что он кому-то подыгрывает. Когда видишь чертовщину собственными глазами, невольно забываешь о законах марксизма-ленинизма.

Он встал и несколько раз прошелся по комнате, покачивая головой и что-то бормоча под нос. Мне показалось, что он совсем забыл про меня.

– Петр Аркадьевич, – напомнила я о себе, – может, смерть моих родителей как-то связана с этими… айна?

– Нет, айна тут ни при чем, – на полном серьезе ответил ученый. – Ваш отец меньше всего виноват перед злыми духами. Он хотел раскапывать провал, а это в стороне от захоронений и священной рощи.

Петр Аркадьевич посмотрел в окно.

– Смотрите, на улице стемнело. Вы определились с ночлегом?

– Пока нет, – пожала я плечами. – Попробую в гостиницу УВД устроиться…

– А знаете, не надо искать, – оживился Петр Аркадьевич. – Я вас к себе приглашаю. Тут недалеко. Живу я один, бобылем. Жена давно умерла, дети разъехались. А мы и поужинаем, и чайку попьем, и поговорим. Как вы на это смотрите?

– Положительно, – улыбнулась я. – И такси брать не придется. Я на машине.

– Вот и славненько!

Петр Аркадьевич убрал какие-то бумаги в сейф, оглядел кабинет и посмотрел на меня.

– Поехали?

– Поехали, – ответила я.

И мы вышли из кабинета.