Текст книги "Демонология нашего района"

«Здравствуйте! Не знаю, спите, нет, но сообщаю, как сама узнала – звонила мне агент только что, предупредить, чтобы я не торопилась, потому что хозяйка ей отзвонилась, что у них там что-то случилось и не понятно, будет сделка или нет – сказала, перезвонит часа через два агенту. Я агенту объясняла всю остроту ситуации и сейчас напомнила, на что мне клятвенно пообещали за сутки что-то найти подходящее (якобы даже в ущерб комиссии)… Но я вот сижу, практически на пакетах и думаю: за последние 3 дня я посмотрела почти 20 квартир – столько же раз я таскала коляску с ребенком к лифту и обратно (моя спина посылает меня на,,), у ребенка сбился режим, что намного, по-моему, хуже – вчера вообще второго сна не было, а сегодня проснулся в 6 утра вместо 9-10, как обычно – и все это из-за того, что вам нужно уехать и кого-то сюда вселить, игнорируя то, что я имею право здесь быть до 8го числа и спокойно! переезжать,, Я в растерянности, в расстройстве и зла из-за ребенка».

Наймодатель с женой действительно еще спали и долго не могли встать, так основательно их завалило поверх одеял взятыми Анной словами. Наконец, полежав, как-то откопались и пошли смотреть, как она практически сидит на пакетах. И что там вообще с этой квартирой, во что она ее превратила. Но все было на месте. Играл ветер светлыми занавесками, полоскалась под окнами на перекрестке листва кленов, детей дома не было, посуда на столе была, мужа не было, но темные куртки в количествах висели на вешалке и имелась большая спортивная обувь, но все это вполне могло принадлежать и самой Анне. Анна накрепко стояла в бежевом коридоре рядом с какими-то действительно полутора демонстративными пакетами.

– Я съеду! – сказала она. – Но ребенок, но второй ребенок, но вот чек, а вот сифон, а вот поролон, а вот справка из больницы про штукатурку в глазу, а муж ушел, но не ушел, не дошел, попал в аварию, на мотоцикле вот на этом перекрестке, лежит в коме в больнице, вот справка, вот счета за газ, за свет, за воду, за моральный ущерб, но я не съеду! Мне некуда ехать. Вот вам даже деньги! Но я бы съехала, но я останусь! А вот он замазал окно герметиком, чтоб не дуло, а вот смотрите, на перекрестке до сих пор лежит колесо. Все что осталось. Нет, вы посмотрите, посмотрите, проходите в кухню, посмотрите, можно не разуваться, мне некогда было мыть пол.

Они прошли, не разуваясь, за окном, за перекрестком, за следующим перекрестком, и еще за перекрестком на самом последнем, исчезающем, тающем в сердце лета перекресточке действительно будто бы валялся какой-то микроскопический черный плевочек. Может быть, и колесо. Но на самом деле непонятно. Некоторое время они все трое напряженно щурились на может быть колесо, потом гуськом, не разуваясь, вернулись в коридор.

– Вот деньги, – напомнила Анна.

– Но впредь оплачивать вовремя, – напомнил наймодатель.

– И пожалуйста, без подробностей! – попросила жена наймодателя.

– Я постараюсь! – пообещала Анна – Спасибо! Извините.

– До свидания! – сказал наймодатель.

– До свидания! – сказала Анна.

– До свидания! – сказала жена наймодателя.

Потом они, взяв деньги и счета, вышли, не разуваясь, и долго шли перекресток за перекрестком в направлении того самого последнего перекресточка, того, где закругляется земля, но она все никак не закруглялась. Кое-где действительно валялось что-то черное, но при ближайшем рассмотрении это невозможно было идентифицировать как колесо.

– Я правильно понимаю, – наконец снова заговорила жена наймодателя. – Что мы с тобою люди, готовые на все ради денег? Ну то есть она дала нам денег, но, кажется, она нас при этом поимела, а мы такие: ок!

– Кажется, да, – кивнул наймодатель. – Но зато она обещала постараться вовремя и без подробностей.

– Соврет же?

– Соврет – изгоним!

И тут наконец земля закруглилась у них под ногами.

Мимо стремительно пролетел на мотоцикле смертельно обиженный пухлогубый муж Алексей Такой-то, и свистящий «дыр-дыр-дыр» двигателя растрепал счета. На балконе второго этажа толстая женщина развешивала простыни. Пойми меня, заметь меня, углубись в меня. Люди мира, на минуту встаньте. А теперь на минуту сядьте, сядьте и послушайте, теперь мы дадим слово Анне. Вот от нее снова что-то пришло, какое-то слово, читай это слово вслух.

Живое пиво
(городской романс)

Поздним утром (лучи солнца наотмашь хлестали в окно) в одной семье все проснулись поочередно и решили пойти купить старшему мальчику велосипед. Давно хотели купить старшему мальчику велосипед, а тут с утра наступил выходной, хорошая погода (свидетельством чему – лучи солнца, которые наотмашь хлещут в окно), и почему бы поэтому и не пойти купить велосипед. Собрались, пошли, выбрали, купили велосипед (старшему мальчику) и вернулись домой. Довольные. Да, еще зашли в магазин с продуктами (а старший мальчик на улице стерег свой велосипед) и купили там продуктов, в этом магазине. В том числе купили к обеду курицу на всех. А на сдачу отец их купил живого пива, шесть процентов алкоголя. А потом вернулись домой довольные, и пока то-се, руки там помыть и прочее, их отец семейства быстро напился этого живого пива (шесть процентов алкоголя) и эту курицу на всех один и съел. Семейство смотрит на него, глаза большие, голодные, тонущие в слезах, многократные, и спрашивает: Отец, отец, как же так? Как же ты съел нашу курицу?… А отец расхохотался и кричит: «Ха-ха-ха! Что курица, я жизнь вашу, жизнь вашу съел!» И взял все семейство разом и проглотил (и лучи солнца, до тех пор исправно хлеставшие наотмашь в окно, померкли для них). Сидит семейство у отца в животе, темно, и только курица без костей и живое пиво с ними разговаривают.

– Плохо-плохо мне без костей! – жалуется курица. – Мне мертво! Темно!

– Ну, не знаю, – отвечает живое пиво. – А я живое, мне везде светло и хорошо.

А семейство сидит, молчит, не знает, что бы такое сказать. Пиво живое наконец их пожалело и говорит их отцу, как заправский психоаналитик:

– Николай, загляни в себя!

Тот заглянул.

– Что ты видишь? – спрашивает живое пиво.

– Живое пиво! – отвечает отец Николай.

– А еще?

– А еще вижу свое семейство, чью жизнь я съел.

– А зачем, Николай, ты это сделал?

– А за тем, что не ты ли, живое пиво, мне подсказало, что иначе бы все вечером пошли гулять и мальчика старшего на новом велосипеде сбила бы машина.

А так, конечно, никто никуда не пошел, все обошлось, и семья в итоге выжила, и мальчик не остался инвалидом, и даже велосипед не пострадал. Но никто за это не сказал живому пиву спасибо, ни отцу. Не оценили, восприняли как должное. Так что будь ты хоть десять раз живой, это бесполезно, это семья, разве здесь от некоторых людей дождешься благодарности. Только лучи солнца будут хлестать в окно, только живое пиво поговорит с тобой по-человечески. Это семья.

А мы еще чего-то хотим от людей
(городской романс)

Из окна дома видна крыша какой-то служебной постройки, служебного здания во дворе, плоская такая черная крыша. И на ней рядком сидят голуби. И крайний в ряду голубь, видимо, болен, или еще по какой-то причине лишен сил, и к нему подходит ворона бочком, но развязно, и начинает его спокойно долбить клювом по башке. Т. е. убивать, добивать. И оттаскивать в сторону. А все остальные голуби, весь ряд, они как сидели, так и сидят, и никак не реагируют, и никто и не почесался вступиться.

Даже голубь, бессмысленная и лишенная морали и совести тварь, и та плевать хотела на своего товарища!

А мы еще чего-то хотим от людей.

Попробуйте печеночный тортик

Набережная, архитектура. Питер, весна, т. е. – ветер, дождь (временами со снегом). Подъезжает лимузин на 20 человек, черный и катафалкообразный, за ним подъезжает специальная машина фотографа. Вываливается фотограф (полоумный), из лимузина вываливаются по очереди гости (тем, кто сидел у двери, еще ничего, а сидящие возле водителя вынуждены, чтобы вывалиться, предварительно ползти несколько метров по салону, согнувшись буквой «гэ», лимузин во всей красе). В заключение вываливаются невеста в платье с голой спиной и жених в свитере и куртке.

Мама невесты бегает за невестой по всей набережной и кричит:

– Одень дубленку! Одень дубленку сверху!

Невеста отказывается, ей тепло, ей пока тепло. Плюс она, видимо, уже слегка надувшись шампанским.

– А этот в куртке! Сними куртку сейчас же, мерзавец! – начинает тогда гоняться мама невесты вместе с мамой жениха уже за женихом. – Сними ее и одень ее на нее! Сам в куртке, а она голая.

Жених, неуверенно глазея по сторонам, тянет куртку вниз, снимая. Невеста энергично тянет куртку обратно вверх, надевая. Из-за этой возни жених застревает локтями в куртке и временно лишается возможности двигать руками. Но руки ему нужны, т. к. помощник фотографа (еще и помощник есть, такой же!) уже, в свою очередь, закончил путаться локтями в какой-то коробке и достает оттуда двух белых голубков. Сейчас что хотите можно за деньги, только плати. Голубки нахохливаются под снегом, ветром и дождем. Гости тоже бродят по набережной нахохлившись, но бодрясь и не показывая виду. Зонта ни у кого нет.

Дочку невесты от первого брака заперли в машине, оттуда идет вой. Приходится высадить.

– Одень дубленку! – бегает за ней мама невесты – Одень сейчас же дубленку!

Задумка такая: жених с невестой стоят у кромки воды, на фоне великой архитектуры, и целуются. У каждого в руке по белому голубку. Руки соединены, и голубки тоже целуются, гули. Гули-гули.

Жених, целуясь, смотрит не на невесту, а в камеру.

– Ах ты мерзавец! – кричит мама жениха – Ты глянь, куда он смотрит! Не на нее, а в камеру. А ну-ка смотри на нее!

Опять целуются, опять не на нее.

– Уберите гулю! – ругается невеста. – Или давайте быстрее, у меня гуля улетает. Давайте уже быстрее!

Опять целуются. У фотографа что-то там не влезло. Он вообще какой-то дикий, на лестнице во Дворце всех два часа продержал, «мужчина, вы не влезаете», «женщина, вы вылезаете», мальчика отодвиньте, а девочку поднимите. Дурак, даже другие свадьбы оборачивались.

Целуются.

– А если она нагадит? – беспокоится кто-то из гостей.

– Давайте быстрее! – кричит невеста – У меня гуля улетает!

– Опять он в камеру смотрит, а не на нее, вот негодяй!

Дочку невесты, мокрую и замерзшую, засовывают обратно в лимузин. Мама невесты вздыхает облегченно, наполовину.

– Сними куртку! – кричит она. – Сними и надень ее на нее! Она же голая! Оно же не греет ни фига!

Невеста действительно уже вся пятнистая от холода, как леопард под голым платьем, пятно синее – пятно автозагорелое. Сходятся на газовом шарфике.

– Давайте быстрее! – кричит невеста. – У меня гуля улетает!

– Смотри на нее! На нее смотри, а не в камеру!

– А если она нагадит… – беспокоится жених.

Целуются.

Оказывается, есть еще гули, 4 шт., кто хочет, может их взять и сфотографироваться вместе с женихом и невестой. Никто не хочет. А если они нагадят? Приходится брать гулей родителям невесты и жениха.

Целуются.

– Все! – кричит жених – Нагадила!

Стоп, снято!

Теперь отпускаем все своих гулей в небо. Все, шикарный кадр.

Шикарный кадр, у жениха даже нет платка, нечем вытереться. Смысл куртки, если там даже платка в кармане нет. В лимузине вроде есть салфетки, рядом со стойкой для шампанского. Все, поехали.

А гули вернутся? Они же улетели. Наверное, вернутся, наверное, они дрессированные. Или совсем улетели, но это же дорого, наверное. Каждый раз ловить и отпускать. Короче, неизвестно. Улетели.

Едем дальше. Три часа ехали от Дворца до ихней Пролетарской, три часа! На метро было бы ровно в три с половиной раза быстрее. Все в трансе, все пьют это шампанское. Туалета нет, умные сходили еще во Дворце. Кто поумней – сходили два раза.

За окном ничего не видно, стекла то ли тонированные, то ли чего. То ли немытые. Нет, видно, вроде Петроградка.

– Через Петроградку едем!

Сзади спрашивают, почему через Петроградку. Почему надо из центра на Пролетарскую ехать через Петроградку, при том, что через нее же ехали к Спасу на Крови. А теперь получается обратно. Вопрос передают по салону невесте с женихом, сидящим впереди. Но ответ назад не приходит – очень, очень длинный салон. Вообще ничего непонятно. Когда приедем, куда. Мама невесты сидит сзади, но она здесь ни при чем. Это их теперь район, эта Пролетарская.

От безнадежности все начинают знакомиться, родственники невесты с родственниками жениха. Что-то мы долго едем, хочется уже на воздух. Но на воздухе холодно и погода кошмар.

– У нас, – говорит одна тетя, – у нас теплее, хоть и снега вот столько лежит. Очень быстро у нас снег выпадает.

У нас это где? У нас в Сургуте, оказывается.

Жених из г. Сургут, они там свое продали и сюда переехали. Он, его мама и брат, у них здесь квартира. Теперь и наша невеста там же. Механик из автосервиса, младше ее. Где-то познакомились. Мама невесты сильно против, она слишком в ту свадьбу вложилась. И мебель, и ремонт. И все. Слишком там старалась, теперь, говорит, без меня. И никаких внуков, хватит мне этой Аспиды. А мама жениха вроде наоборот, вроде довольна. Ни что она его старше ничего не говорит, ни что ребенок. Живут-то с ней. Машину ей сама купила, еще до свадьбы, до всего. Это надо хорошо относиться, чтобы девушке сына купить машину. «Жигули», но все равно. Видно, что довольна. А он автомеханик. Зато не пьет, вообще. Но как-то странно: я, говорит, раньше очень много пил. Потом бросил. Еще в школе. Она, свекровь-то, говорят, специально была вынуждена его сюда привезти. Чтобы оттуда увезти. Он там пил, говорят, гулял, пришлось срочно увозить от дружков его. Но вроде ничего, румянец во всю щеку. И у брата его тоже, и у мамы, и у всех прочих. Родственники со стороны Сургута легко распознаются по этому румянцу (а еще по золотым зубам). Инвестиция, потому что золотой зуб – это та же инвестиция. Они там уважают инвестиции, в Сургуте. Может, они ей и машину купили с той же целью. Сделать инвестицию а) в машину и б) в нее, чтоб прониклась и зауважала.

– Остановите, не могу больше!

Дядя со стороны невесты больше не может.

– Да это последний светофор! – кричит невеста откуда-то спереди. – Последний светофор!

Уже полчаса последний светофор! Забор этот тянется и тянется, ну сколько можно. Еще шампанского? Спасибо, хватит уже. Уже некуда.

– Все, остановите! Я потом пешком дойду.

Дядя со стороны невесты выскакивает и резво идет вдоль бесконечного забора, все остальные мужики тоже выскакивают и идут вслед за ним, на ходу доставая сигареты. В т. ч. и жених, хотя он вроде и не пил шампанского (пил втайне?).

– Оля, а ты куда?

– Куда! Туда же.

– Оля, вернись. Оленька, подожди, последний светофор. Ну куда ты пойдешь, один забор. Оленька, сейчас приедем уже. А они потом догонят, они потом пешком догонят. А ты как пешком-то. Здесь близко уже.

Близко-то близко, но еще полчаса едет. Все, приехали! Все, Оля, нам точно сюда?

– Точно! И мне уже все равно куда…

Здравствуйте, вы свадьба? Мы вас уже давно ждем. Очень долго ехали, пробки. Он же стоял во всех пробках, ему же не проехать. Пробки, да. Проходите наверх. А туалет есть? Все наверху. Как-то странно стол поставили. Где туалет?

Вот, Оля уже оттуда.

– Ох…

Оля улыбается. Оля красивая, но толстая. У нее красивое пальто. Да? Не обратила внимания. Черное какое-то, да? Да, черное. Но со складочками вот здесь, модное. Оле столько же, сколько невесте, тридцатник, но у нее никого нет. Она живет одна, у нее однокомнатная квартира, ей папа построил. Папа в свое время был какая-то шишка. Они с ее мамой развелись давно, но он ее поддерживал. А у нее никого нет, даже и не была замужем. Оля много зарабатывает, по заграницам ездит, мир посмотрела. Мама невесты ей ее ставила в пример, вот, Оля не повесила на себя семью, теперь по заграницам ездит. А ты повесила – и не ездишь. Сейчас опять вешаешь, опять никуда не поедешь. Разве что в г. Сургут на лыжах кататься. Благо у них там быстро снег выпадает.

– Музыку у вас диски с собой у кого-то, а остальное все стоит. Где ж мужчины-то ваши?

– Самое главное – это печеночный торт. Обязательно попробуйте печеночный торт!

– Салаты она сама делала.

– У нас мужчины задерживаются, придут. Они вышли раньше, не выдержали. Очень долго ехали.

Не то слово долго. Уже на самом деле не хочется никаких салатиков, уже просто хочется домой. Отдохнуть после такого праздника.

Надо позвонить жениху! Но если у него выключен, то без толку. Выключен. У всех выключен, все же выключали во время церемонии.

Церемония – это вообще были кошмарики, тетя эта с палочкой, как волшебная палочка у феи. Которой она указывала, куда расписываться. Эти модуляции провинциальной актрисы. Такая казенщина. Как на это можно соглашаться по доброй воле, непонятно. А потом этот фотограф. Это ужас, это просто был ужас какой-то. Два часа на лестнице. Женщину туда, мужчину сюда. И все время шутил! Это вообще знаете мне кого напомнило – тамаду с ее предыдущей свадьбы! Они тогда заказали тамаду, пришла такая тетя в розовом костюме и вот такой розовой шляпе, и началось… Вроде этого фотографа.

Это все вспоминает подружка невесты, которая была и на предыдущей ее свадьбе. Подружке не нравится ни та свадьба, ни эта. Подружка вообще считает, что надо венчаться в церкви, она сильно православная. Невеста, кстати, которая была на собственной подружкиной свадьбе, на венчании в церкви, тоже могла бы много чего навспоминать. Как подружке сделали тогда высокую прическу, но почему-то выпустили такие два локона по бокам, и завили плойкой. Выглядело как пейсы, спрашивается, зачем невесте пейсы на венчании? А батюшка вообще забыл слова, чуть ли не по бумажке зачитывал все эти обряды. Чуть не спалил ей всю фату, когда подносил свечку. Все фотографировали, непрерывно, все эти их таинства у аналоя. Кто-то приволок ребенка, лет четырех, и этому ребенку его родители всю дорогу громко шипели в ухо:

– Сколько раз тебе было говорено не ругаться матом в церкви!

Или как эта подружка, она сама потом рассказывала невесте, когда они тогда катались по городу, а гостей отправили самопехом, захотела в туалет, и они заехали к другу ее жениха, а она там не влезла в стандартный узкий сортир со своими стальными обручами, вшитыми в кринолины…

Говно была свадьба, мельком думает невеста, сочувственно глядя на подружку и снова пытаясь дозвониться до жениха. Тот опять недоступен.

А подружка думает, что это у невесты свадьба говно, и та свадьба тоже была говно. И вообще они с этим тоже разведутся, потому что надо венчаться в церкви. Венчание – это на всю жизнь, а иначе так и будет вечное скакание с говна на говно. Со свадьбы на свадьбу. Вот они повенчались – и живут. Это шаг и решение, венчание, а не такая комедия. Где гули гадят в руки. У ее мужа, подружкиного, до нее было две жены, а повенчался он только с ней. И что, где эти жены? А они живут. Строят даже загородный дом в селе, где его брат-художник работает, восстанавливает церковь. Потому что все должно быть с благословления Господа, а эти точно разведутся. Он и младше ее, и внешне симпатичный. А она, прямо скажем, так себе. Вон, у нее уже все морщинки проступают, и вообще контраст, если вспомнить, какая она была на прошлой свадьбе…

– Может, без мужчин за стол сядем? Есть хочется – сил нет!

– А это что?

– А это он и есть – печеночный торт. Это, я так поняла, ее фирменное блюдо, очень вкусный.

Может, стол переставить? Так поставили странно. Чтобы жених с невестой были как-нибудь по центру. Но невеста говорит, что нормально, что они с женихом сядут сюда. Здесь стоит миска с оливье, это специально для жениха поставили оливье, он его обожает. Все садятся, но тут как раз входит жених, а за ним все остальные. Оказывается, они шли пешком, потом подъехали на трамвае, потом опять шли пешком. Вот называется и последний светофор! Если б ехали тогда дальше, точно бы никто не доехал.

– Каравай, каравай же надо откусывать! – кричит мама жениха. Мама невесты демонстративно молчит, это все без нее. Из ее рук на предыдущей свадьбе откусывали каравай, теперь спасибо, без нее. Квартира была его, но она туда и ремонты, и мебель, и всю технику. А потом, когда они развелись и она оттуда съехала, она, мама, пришла свою мебель вывозить, а он еще такой оскорбленный.

– Не подозревал, – говорит, – что вы такие мелочные, Светлана Васильна.

Муж-то этот предыдущий.

Да я, говорит, могла бы – обои со стен вывезла! Я для тебя, что ли, все здесь делала, чтоб ты со своей новой этим пользовался. Я, вообще-то, для своей дочери это делала. А он чуть ли не кричать начал, мол, не имеете права! На нее, правда, особо не покричишь. В общем, некрасиво расходились. А с виду приличный был, поначалу-то. Не мужик, просто не мужик оказался, и все. А така любовь была, така любовь! На руках носил. Этот, кстати, тоже носит, новый-то. На набережной, когда фотографировались, от Спаса на Крови на руках ее нес. И не пьет. Вот только куртка эта его меня убивала, свитер и куртка. Видно, это для него так принципиально, что он костюм не купил. Тогда б и сама не одевалась, и сама бы как-нибудь по-простому. А то что это – у тебя и платье, и лилии в прическе, и черт-те чего, а он в свитере и куртке. Нет, все, я здесь ни при чем. Хотя, может, и будут жить, но лучше не загадывать (думает мама невесты).

Не будут они жить! И ради платья, подозреваю, все это в основном и затевалось (думает подружка).

Каравай откушен, теперь молодых осыпают розовыми лепестками (лепестки потом заметете). Лепестки всю дорогу таскал с собой в прозрачном полиэтиленовом пакетике брат жениха, пакетик торчал у него из кармана, как в фильме «Сталкер». Теперь наконец избавился.

– Горько!

– Ой, как горько!

Невеста профессионально обнимает жениха за свитер.

– Вот красная рыбка, вот печеночный тортик. Салатики…

Печеночный тортик – это слой печенки, потом слой еще чего-то, и так далее, и все это круглое в форме торта.

– Ну, теперь, когда приехали, – говорит деловая тетя со стороны Сургута, – теперь можно и не шампанского.

– Не, – говорят девочки, – мы шампанское.

– Опять? – удивляется тетя. – А я по коньячку. Поухаживаешь за мной?

Это уже брату жениха, он уже рядом с ней, избавившись от своих лепестковых обязанностей. Коньячку, салатику. Курить уходят вместе, пододвигает ей стул. Она не родная тетя, вот оно что. Жена брата мамы жениха. Может, даже двоюродного.

– Горько! Ох, и горький коньяк…

Встают, невеста отработанным жестом обнимает жениха за свитер.

А почему, кстати, невеста, уже жена. А он – муж.

– Он – уже муж, а ты мне кто? У меня сын ненамного тебя младше…

Брат жениха, видимо, уже не раз это слышал, продолжает увиваться, шептаться, полыхать своим сургутским румянцем во всю щеку. Румянец, кудри русые облаком. Такой юноша голубоватого типа, недаром его тянет к взрослой тете, причем собственной. Они такие, у них все ориентиры смещены. Либо мужик, либо собственная тетя. Лишь бы наперекосяк. Тетя, кстати, коньяк дует только так, как лошадь. Этот только успевает поворачиваться подливать ей в перерывах между куреньями и шептаньями. Привыкли, видимо, там у себя в снегах греться на морозе.

– А салат с грибами вкусный?

– Это что-то необыкновенное…

– А мне вот еще красной рыбки, можно?

Надо же, какой шустрый! Не только эту свою собственную тетю окучивает, еще и здесь норовит. Нет уж, здесь тебе ничего не обломится, обойдешься. Правильно, иди лучше кури с ней.

– А что? И мой кот тоже со мной. Вот такой кот у меня. У меня, между прочим, сын дома ненамного тебя младше.

– Горько!

Встали, целуются, обнимает. Он ее – нет, а она его за свитер. Целуются каждый раз долго, на совесть.

– Вот, – воздвигается над столом очередная златозубая родственница. – Хоть вы и говорили, что с детьми спешить не будете, но судя как вы целуетесь – дети-то скоро появятся!

– А у вас, – это уже тетя напротив, – у вас детишки есть? У меня двое, 9 лет и 14. Дочка младшая. А у вас?

Так мы тебе и сказали, тетя, что у нас и почему. Но с нее как с гуся вода.

– Ну да, сейчас многие не торопятся. А я вот своего рано родила, так что у нас разница в возрасте совсем небольшая. Мы с ним как друзья скорее. Я ему всегда говорю, ты – мой друг. Ты мужчина, я ему говорю. Во всем с ним советуюсь. Разговариваем с ним. Вообще так интересно разговаривать с ним стало последнее время, такой возраст у него сейчас интересный…

Ну вот, повело на беседы. Очень интересно слушать про его интересный возраст. Ты это своему «коту» расскажи, а то вон он как от огорчения подналег на салат с грибами. Хотя салат с грибами – это действительно что-то потрясающее. И печеночный тортик тоже ничего. Вино ничего, видимо, они из бочек покупали, раз оно сейчас в таких бутылках. Вообще все так вкусно, сил нет! Все оголодали, все так долго ехали, все увлеченно едят и наполняются от этой еды чувством общности и довольства. Уже даже как-то ничего не раздражает, даже вопиющие вещи. Типа когда опять воздвигается тетя из Сургута, уже следующая, и зачитывает «кодекс молодой жены», дескать, мужа надо встречать игривым халатиком и котлетами. И все это в стихах! Но и это не раздражает, даже забавно. А оно длинное у нее, но мы под это дело еще рыбки. И вина. А эта опять по коньячку.

Приходит незнакомый чей-то муж с усами, оказывается мужем чтицы «наставлений молодым».

– А чего тогда сама никогда ничего подобного не делаешь?

Все смеются, дружно, всем смешно.

– Горько! Горь-ко! – тоже дружно.

Встают, обнимает, целуются.

Опять хлопают, тоже дружно. Все сдружились, все друзья навек. Особенно эта тетя из Сургута сдружилась с подружкиным мужем. Уже про свой развод она ему рассказывает, что можно остаться после развода друзьями. И что со свекровью с бывшей тоже можно остаться друзьями, она, мол, никогда не против, чтобы свекровь приходила сидела с внуками. Люди же, мол, по разным причинам перестают жить вместе, когда проходят любовь и влечение… Вот, уже про влечение, разумеется. Кто б сомневался! Правильно, иди вон кури лучше, вон уже твой «кот» копытом землю роет.

Передайте мне, пожалуйста, рыбку!

– Какая, – говорит муж, – Аня мудрая женщина.

Мудрая, ага. Мудрая и с длинными ногами. У него обе предыдущие жены такие были, знакомый типаж.

– Передайте мне, пожалуйста, хрен!

Вот именно, хрен тебе. Обойдешься! По ней видно, что она с кем угодно закрутить может. А тем более этот, его вообще голыми руками бери. Тем более голыми ногами. Уже сколько раз брали. Несмотря на все венчания, никакая это не гарантия.

– Вот я смотрю на вашу семью, и прямо приятно смотреть! Смотрю и радуюсь.

Радуется она, конечно. Конечно, у него квартира здесь, и дом строит за городом. Мудрая женщина из г. Сургут. Нет уж, не рассчитывай.

– Горько!! Го-о-орько!

– Да, как они целуются, так только вроде денег на свадьбу подарить им скопили, а уже по всему судя надо начинать на приданое копить. И на самолет, опять прилетать сюда придется, видать, в скором времени.

Смешно, ах как ему смешно! Пять баллов за шутку.

– В лимузине когда ехали по мосту, вниз, так здорово было! Такой момент, как вот когда самолет взлетает, больше всего люблю этот момент, во всем полете.

Видимо, часто летают. Бабла много, летать-то недешевое удовольствие. На поезде-то дорого, а летать тем более.

– Слушай, мне так Аня понравилась! Такая приятная женщина.

Так, срочно отсюда, пока чего не вышло! Ей же как не фиг, это ясно. Он же наивный, что называется – порядочный человек. Чуть что – и побежал жениться. Это все иллюзии с этим венчанием, это ничего не значит. Ни-че-го. Срочно его отсюда, только как? Что у них там за вино, что не встать? И опять горько, боже мой, опять кому-то неймется.

– Горько! Горько!

А невеста-то тоже уже хороша! Вон, за свитер-то ему хватается с целью не упасть. Ее всегда чуть ли не оттаскивать приходилось, на прошлой свадьбе тоже за ней мама только и бегала: «невеста, у тебя уже глаза в кучку!» Хорошая пара – тот в завязке со школы и эта алкоголик. Просто прелесть.

Опять горько! Сколько ж можно-то уже, опять надо пить. А у этой с ее коньячком ни в одном глазу. Сейчас еще танцы начнутся, уже дочка невесты по прозвищу Аспида танцует с этой, как ее. С Олей, у которой никого нет. Танцуй, Оля, с чужими детьми, раз у тебя никого нет! А у кого что есть, того мы не отдадим. Хорошо, что она скоро улетает. Главное, чтоб они до отлета не встретились, и тогда, может, обойдется. Зовут всех подряд на свадьбу, надоела уже со своими свадьбами. Даже маме своей надоела, мама вообще изначально была против. Даже приходить не хотела. И ничего, ни копейки не вложила, все сами эти. Не то что в ту свадьбу, а только фрукты купила, и все. Вся извелась, что он в свитере и куртке. И вообще, это явно, что они жить не будут. Так что ты танцуй, невеста, все равно у тебя впереди еще третья свадьба и так далее. А мы своего не отдадим. И вообще, пора заканчивать с этой свадьбой, уже какой-то содом. Несут горячее, но кому оно теперь нужно, все и так достаточно разгорячились. Кого-то рвет в туалете, друга жениха. Тетя упала, поскользнувшись на розовых лепестках, жалко, что не тетя Аня. Зуб-то себе не выбили, свой инвестиционный золотой зуб? А она оказывается не из Сургута, она оказывается из Пскова. Несмотря на зуб. При чем здесь Псков? У них там с мамой жениха оказывается свой бизнес, магазин. Ну да, она тетка активная. Но это все уже не важно, уже не до этого. Уже брат жениха хочет ударить подружкиного мужа по морде, но в итоге не решается и плачет потом у него на плече, куря на улице. Точно с голубизной, румянец-кудри-ресницы. А все туда же. Ничего, она улетит, а его мы не отдадим! Мы его обвенчали, и с концами. Что Бог соединил, того человек да не разлучит! Хрен тебе. А эти вот разойдутся, это понятно. И она старше, и он из Сургута. Это видно без бинокля. К тому же оба алкоголики. Он завязал, но он сорвется, они все срываются. А она вообще, она и так уже на ногах не держится…

Не держащуюся на ногах невесту загружают в машину, жених пригнал заранее еще до всего, туда же загружают и прочих самых стойких, кому в ту же сторону, нестойкие уже, оказывается, давно исчезли в неизвестном направлении. Туда же, куда и гули. Жених трезвый, потому что не пил, папа невесты тоже в завязке. Остальные в разной степени хороши. Подружка невесты тоже хороша, но по крайней мере осознает, что хороша, и способна пусть и не двигаться, но анализировать обстановку. По крайней мере, успевает заметить, когда жених высаживает ее с мужем у метро, что невесте совсем кирдык. Невеста выпадает на воздух и заблевывает крыло машины и детали своего свадебного облачения, все это, разумеется, на глазах у трезвого, что важно, жениха.

«Ага!» – находит в себе силы удовлетворенно подумать подружка, шатко всовываясь в метро. На этом, правда, ее раздумья прерываются, она тоже основательно набравшись, но все-таки не до такой степени, чтобы блевать посреди улицы, это уж извините. Это надо постараться, чтобы до такого дойти.