Текст книги "Маленький дьявол"

Хвостатый мне не совсем поверил, однако почти послушался. А вот и линия кордонов – почти незаметных. Грамотно, войсковая операция не помогла бы. Было бы много шума и взрыв как апофеоз. А так здесь немного постреляли по кошкам, но это развлечение быстро приелось, так что мы с Гераклом проскочили... Нет, не проскочили, сейчас его тоже застрелят. Бегом! Ф-фух, хотели только напугать. Но нам от этого не легче, потому что, удирая, кот выронил ключ. И как, интересно, мы теперь его заберем? А делать это надо срочно.

«Не упрямься, котяра. Страшно, и застрелить могут, но очень, очень нужно».

Кот внял. И предложил решение. Сейчас мы с ним будем охотиться вон за той птичкой. Охранники должны проявить солидарность с охотником, а не дичью. (Интересно, где этот усатый тип изучал психологию?) А спугнуть птичку вовремя Геракл сумеет. Так и вышло – к тому же один из охранников издал поощряющий возглас, спугнувший воробья. Ключ в пасть – и вперед.

И вот тут Геракл словно с цепи сорвался. Пока это не страшно: бежит он куда надо, – но потом его придется как-то остановить.

На месте нас ожидал великий кошачий кошмар: все хвостатое население Фоссано собралось здесь. Между котами велась настоящая война за внимание дам. Геракл чуть было в нее не включился, но тут мне повезло: пытаясь его образумить, я потерял контроль над собой, и бедный котяра прочувствовал все то, что чувствую я. Он сдержанно взвыл, но ключ не выпустил – умница.

«На обратном пути порадуешься жизни, – обещал я Гераклу, – а сначала дело».

Кот проскользнул внутрь. На бомбочке дрались два кота, а в полуметре совокуплялась какая-то парочка. Этого нам только не хватало.

Хорошо, что коты такие индивидуалисты и не могут объединиться против общего врага. Геракл справился с ними поодиночке.

Теперь самое главное. Осторожно – ключевое слово этой операции. Я отобрал у Геракла управление и нажал на нужные кнопки. Надеваем ключ на взрыватель, отвинчиваем.

«Геракл, зубами за этот выступ хватайся и вниз тащи. Молодец, теперь еще раз и еще».

Отвинтили. Все!

Теперь пора выполнять обещанное. Я вернул Гераклу управление и остался с ним – интересно. Э-э, нет, интересно-то оно интересно, но я тоже не железный и не вуайерист.

Великую кошачью свадьбу, на мое счастье, разогнал боевой катер со знакомой эмблемой на борту. «Синие ястребы» во второй раз оказались моими ангелами-хранителями. Теперь наконец можно возвращаться, потому что Геракл со страху угомонился.

Глава 22

На обратном пути, уже в катере, я понял, что заболел. Впервые в жизни. Следующая неделя состояла из лекарств, уколов, звона в ушах и больной головы. Еще меня зачем-то уговаривали поесть. С ума сошли! Это же жевать надо! И глотать!

Говорят, все хорошее имеет конец. Все плохое, по крайней мере болезни, наверное, тоже – правда, не всегда такой, на который рассчитываешь.

Через неделю – или больше, или меньше, не знаю – я понял, что, скорее всего, не умру. А еще на свете оказалась такая прекрасная вещь – много-много еды. Почему нельзя дать мне ее всю сразу? Придется смириться, все равно нет сил отобрать.

Еще через три дня я стал понимать разумные доводы. А еще через неделю самостоятельно поднялся и пошел умываться. В зеркале я увидел коротко стриженную «бедную сиротку» – добрался-таки проф до моих волос. Я их нарочно отращивал, чтобы ничто не напоминало мне о приюте, благо ровесников поблизости не наблюдалось и смеяться надо мной было некому. А в последнее время, когда я начал общаться с другими ребятами, смеяться надо мной и моими привычками уже стало небезопасно. Но проф вечно точил зубы на мои кудри: мешали они ему налеплять на меня десятки датчиков.

Кроме отсутствующих волос меня беспокоило что-то ещё. Тишина. Как будто в десяти метрах нет ни Мыша, ни Геракла. Но они там, Геракла сегодня утром пустили поздороваться. Я напрягся и попытался войти с ним в Контакт. Ничего. На дрожащих ногах и с бешено колотящимся сердцем я вернулся в постель.

– Это пройдет, просто я еще слишком слаб, – утешал я себя, – успокойся, все будет в порядке.

Успокоился я потому, что на волнения просто не было сил.

Дар не вернулся – ни через день, ни через два, ни через неделю. В отличие от способности размышлять. Проклятие. Что со мной теперь будет?

Некоторое время я, конечно, смогу скрывать свою новоприобретенную обыкновенность. Но не вечно же.

По ночам меня мучили кошмары из моего прошлого. Днём я тоже просто не мог его не вспоминать. «Я ничего не боюсь!» Вместе со старым девизом всплыли все связанные с ним воспоминания.

Никто не знает, кто были мои родители. Меня просто анонимно родили и анонимно оставили в роддоме. Так что свое несуразное имя я получил потому, что какой-то клерк недонабрал одну букву, а обратить его внимание на эту ошибку оказалось некому. Сейчас мне мое имя даже нравится, но раньше оно было источником многих неприятностей.

Первые шесть лет своей жизни я провел в самом кошмарном приюте во всем Палермо. Потом решил сбежать. Но я такой был не первый. Сбежавшие мальчишки, не умея выживать на улице в одиночку, обычно возвращались, поджав хвост, и, вынеся положенное количество розог (совершенно невероятное), всю оставшуюся жизнь вздрагивали от громкого голоса или начальственной интонации. Один из них, к тому времени уже взрослый мужчина, работал в нашем приюте кухонным мужиком, И я каждый день видел, как он втягивает голову в плечи, стоит директрисе пройти мимо него. Мне это не подходит. Я не так глуп. Я уйду отсюда так, чтобы никогда не вернуться.

Во-первых, я сбежал не ночью, а утром, с прогулки, во-вторых, прихватил с собой кредитную карточку директрисы, в-третьих, заранее выяснил, где находится ближайшая свалка, на которой обитают беспризорники, и узнал, что их главарь, парень лет пятнадцати, совсем не злой и умеет держать слово.

Когда я предложил ему кредитную карточку в обмен на обещание разрешить мне остаться, он только посмеялся надо мной: какой в ней толк? Кода-то он не знает. Но остаться позволил. Тогда я с самым небрежным видом сообщил ему код и предупредил, что до вечера карточки никто не хватится. Две тысячи сестерциев перекочевали в карман Бутса (так звали парня). Он действительно был уникальной личностью среди беспризорников. При нем банда не голодала, не дралась, и ее не раздирали междуусобицы. Мои идеи, как добыть побольше денег, еды или несколько пар целых ботинок, он внимательно выслушивал и кое-что пускал в ход.

Тучи сгустились над моей головой, когда Бутсу было лет шестнадцать: он вырос, и его взяли в воровскую шайку Шаркуна. Хотя, если бы последний не проявил ко мне интереса: «какая смена растет», – я бы не выжил. После ухода Бутса в банде начался период нездоровой анархии и бессмысленной жестокости. Бутс тоже мог надавать кому-нибудь по морде, но никогда не делал этого просто так.

Кому из представителей старшего (лет четырнадцати) поколения пришла в голову замечательная мысль послать малышню попрошайничать, я не помню. Помню, как во мне поднялась волна протеста, как я встал и в самых изысканных нецензурных (это я сейчас знаю, что они нецензурные) выражениях объяснил парню вдвое старше и впятеро сильнее себя, куда он может засунуть свои светлые идеи. Помню, как один из его подпевал, беспризорник лет десяти, сбил меня с ног и как обозвал трусом, пока я поднимался (он еще много чего сказал, но это не имело для меня никакого значения).

– Я ничего не боюсь! – прохрипел я и бросился на него с такой яростью, что разница в росте, весе и силе перестала играть какую-либо роль в этой драке.

Выиграть битву – не значит выиграть войну. У моего противника нашелся покровитель постарше. Потом я лежал на земле, рыдая и вскрикивая, когда удары по ребрам были особенно сильными.

– Эй, (...) – остановил кто-то моего мучителя, – забьешь его (...) до смерти (...), сам будешь (...) закапывать (...), чтоб не вонял (...), да и Шаркуну (...) этот щенок (...) понравился (...).

– Подбери сопли (...) и заткнись (...)! – сказали мне, но в покое оставили.

Тогда я и обещал себе, что больше никто никогда не увидит моих слез.

Ночью я убрался со ставшей такой неуютной свалки. И спрятался в полузаброшенном чуланчике на заднем дворе маленького молочного магазинчика. Утром меня обнаружила хозяйка, но, выяснив, что, во-первых, я ничего не украл, а во-вторых, полумертв, не прогнала, а наоборот, промыла мою рассеченную бровь и целых две недели подкармливала фруктовыми йогуртами с закончившимся сроком реализации. В жизни не ел ничего вкуснее.

Добрая женщина, пожалуй, оставила бы меня у себя, если бы жила подальше от той самой свалки, которую я только что покинул. Меня искали, хотя и не слишком интенсивно, однако было очевидно, что ежедневно ходить по ближайшим улицам мне не дадут.

Через две недели, починив моей благодетельнице капризный универсал-автомат[31]31
  Касса, аппарат для проверки купюр, считыватель кредитных карт и простенький бухгалтерский компьютер под одним кожухом.


[Закрыть] и снабженный йогуртами на первое время, я отправился искать свое место в жизни. Еще через неделю у меня уже имелось «свое дело»: на свалке высокотехнологичных отходов я разбирал все, что разбирается, и сдавал работающие детали в одну сомнительную маленькую лавочку. Домом мне служил корпус боевого катера, который я постепенно приводил в порядок и благоустраивал. Правда, через месяц я неосторожно забрел в зону влияния моей бывшей банды и жестоко поплатился за это. Не убили меня в надежде полюбоваться на то, как «этот (...) щенок (...) сам (...) на коленях (...) приползет (...)». Ха, дожидайтесь, безмозглые!

Вынужденный часто появляться в опасных для себя местах, я приконтачил большую свору бродячих собак. Они охраняли мое жилище и меня самого, когда я выходил со свалки, а я подкармливал их зимой и лечил, как умел, их раны.

Тогда у меня появился Тяпа – полугодовалый щенок водолаза, неизвестно как затесавшийся в совершенно не подходящую для него бродячую компанию. Не знаю, выгнали его из дома или потеряли, но дикой собакой он определенно не был.

Мне было девять лет, когда я в сопровождении почетного эскорта из четырех пресвирепого вида псов проходил мимо той самой свалки, где по-прежнему обитала та самая банда. Нападать на меня уже не рисковали, но пытались как-нибудь уязвить словами, выяснив, что из-за этого я собак не спускаю (боятся – значит уважают). Тогда я уже покупал одежду в секонд-хенде и даже стирал свои вещи в автоматической прачечной. В моем катере было электричество, «почти что водопровод» и нагреватель для воды. Так что беспризорником я не выглядел. В тот раз я почему-то не стал отвечать на ругань и глупые шутки своих врагов.

Именно тогда меня заметил проф. Он дошел следом за мной до моего жилища, подождал, пока я выберусь наружу (собаки предупредили: чужой) и уговорил уйти с ним, согласившись даже взять Тяпу.

Первым делом проф поместил меня в дорогую клинику, где мне заново сломали криво сросшиеся ребра и срастили их как полагается, а от шрама, рассекавшего бровь, остались только воспоминания.

Потом я учился всему тому, что уже давно знали и умели мои сверстники – в том числе держать вилку и вести себя за столом. По сравнению с этими занятиями, Контакт казался мне приятной игрой.

Учиться (если не считать правил поведения) мне понравилось сразу. Но Контакт все так же оставался для меня самым лучшим развлечением. Пока не случилась беда. Тогда я не отличал работу от тренировки на трассе. Я все старался сделать как можно лучше из уважения к моему опекуну и воспитателю... Который бессовестно обманывал меня почти два года.

Мы с Тяпой ставили очередной «жучок», когда его подстрелили из бластера. Пес на трех ногах добрел до финиша, был принесен в лабораторию и умер, едва я успел прервать Контакт. Меня тоже пришлось откачивать, и я до сих пор не знаю, можно ли было тогда спасти Тяпу. Или его и не пытались спасти.

Потрясенный обманом, я начал добывать правду сам. Тогда-то я и взломал защиту на компе профа. Надо сказать, что войну я начал по всем правилам – со сбора информации. И вел ее полтора года. Пока не потерял цель.

Глава 23

«Да ты трусишь, парень! – сказал мне ехидный внутренний голос. – Боишься опять оказаться на улице».

«Я ничего не боюсь!»

И я пошел навстречу своей судьбе.

В данном случае это означало отправиться в кабинет профа и сказать ему правду. Я так и сделал:

– Я должен сказать кое-что важное.

Проф оторвался от компьютера и воззрился на меня;

– Я тебя слушаю.

– Я не могу войти в Контакт, совсем. Ни с Мышем, ни с Гераклом, ни с кем.

Проф посмотрел на меня внимательно:

– Ты думаешь, я вышвырну тебя на улицу?

– Я не знаю.

– Ты считаешь меня таким негодяем? – Он помолчал. – Шкуру бы с тебя спустить за такие слова, так ты и без того бродишь как привидение. Ты – мой сын, понятно? И ничто не может этого изменить!

Говорить я не мог. Почему я такой дурак? Проф подошел ко мне, обнял и держал все время, пока я справлялся со слезами, которые упорно пытались выкатиться из моих глаз.

Храбрый Парень и Геракл никак не могли понять, что со мной происходит, и все время ластились, каждый на свой манер. На многочисленные письма от Ларисы я ответил, что был очень болен, выздоравливаю, но из дома пока не выхожу. Синьор Соргоно долго извинялся передо мной за то, что настучал на меня профу, когда обнаружил дыру в своей системе безопасности. Я только пожал плечами: хорошо, что профу, а не ББ. Если я проходил мимо кухни, меня пытались накормить чем-нибудь вкусным. Рафаэль сменил гнев на милость и дал мне немного поводить элемобиль. Несмотря на все эти знаки внимания, я продолжал бродить как привидение. «Это еще не конец света», – убеждал я себя каждый день и каждый день вновь и вновь пытался услышать тот восхитительный шум, который сопровождал меня с самого рождения.

– Ты бы что-нибудь взорвал или взломал, – заявил как-то проф за завтраком.

Он хотел сказать что-то еще, но осекся. Наверное, представил себе, что я могу натворить.

Проф хочет убедиться в том, что я ему поверил. Надо и в самом деле сделать что-нибудь такое, нехорошее. Но ничего не приходило в голову.

В конце концов, я утащил из гаража клин и рычаг, снял решетку, вышиб раму подвального окна и пролез в свою лабораторию: давно здесь не был. Чуть не застрял, как Винни-Пух в дверях у кролика. Ничего интересного не придумал, только вылил себе на колени пробирку с соляной кислотой. Джинсы пришлось выбросить немедленно. К себе в комнату я пробирался в набедренной повязке, как папуас, и в темноте. Опыт, полученный во время военных игр, пригодился: меня никто не заметил. А ожог на ноге все равно остался, так что украденная у профа мазь пригодилась. Еще и Габриелла ворчала, что на мне все горит, и я опять одет, как беспризорник. Горит – это она правильно заметила, и обугливается.

На следующий день, когда я опять пролезал сквозь узкое окно, меня засекли и за ноги вытащили обратно. Да еще и шлепнули по ходу дела. Узнаю кто – убью! Профа там не было. А все остальные не имеют права. Марио и Антонио валили друг на друга. Испугались! Отомщу обоим.

И окно заделали. Так нечестно! Как же я что-нибудь взорву? Или проф считает, что это уже взлом и с него хватит?

Увлеченный своими бедами, я все же ухитрился не забыть про чужие. Мыш совсем одряхлел, и теперь я постоянно носил его с собой. А спал он на моей подушке. Однажды ночью Мыш разбудил меня, ткнувшись носом в лицо, и я понял, что он умирает.

Храбрый Парень лежал у меня на коленях, я гладил его мягкую шерстку и вспоминал все, что нас с ним связывало. И вдруг услышал:

«Ты не прав, Умник, было не так. Глупый ты мышонок!»

Мыш вытолкнул меня из своего сознания и через минуту перестал дышать. Он столько раз спасал наши жизни, а на прощание сделал мне самый дорогой подарок, который мне вообще можно сделать. Шум вернулся, пока еще слабый и неуверенный, но перепутать его ни с чем невозможно. Я прикоснулся к сознанию Геракла и предложил ему прийти попрощаться. Геракл пришел, он тоже был опечален.

Целую неделю я провел в своей комнате, никого не желая видеть. Проф оставил меня в покое, спасибо ему за это. Наконец я расправил плечи, выдохнул и решил, что надо жить дальше.

Первым делом я сообщил просру, что дар Контакта ко мне вернулся. Проф поздравил меня, но мне показалось, что он не был особенно рад. Хочет, чтобы я остался обыкновенным мальчишкой? Может быть. Понять мое горе способен только тот, кто терял зрение или слух. С профессором такого не случалось.

Обрадованный, что я наконец-то стал немного похож на себя прежнего, проф устроил мне медосмотр («не ворчи, это последний после болезни») и заявил, что мне необходим морской курорт – на месяц, не меньше.

– На Липари сейчас зима, – заметил я.

– Ха, поедем на Джильо, в нашем распоряжении целая планета, ты не забыл?

– Ну-у, не целая, но того, что есть, мне хватит. А можно взять с собой Геракла?

– Если он сам захочет, – ответил проф.

Геракл поинтересовался только, есть ли на Джильо кошки.

«А где же вас нет!»

«Тогда можно», – согласился рыжий.

Глава 24

На следующий день я пригласил Ларису на свидание, предупредив, что надолго уезжаю.

– О мадонна! От тебя осталась половина, – воскликнула Лариса при встрече.

– Это пройдет, – небрежно ответил я.

– Что он с тобой сделал?

– Кто?

– Ну твой профессор.

– Ничего.

– За дурочку меня держишь? Тебя срочно отзывают домой, а на следующий день ты серьезно заболеваешь. Ясно, что тебе страшно влетело.

Я покраснел. Лариса нарушала правила; девочки, конечно, знают, что мальчишек воспитывают довольно сурово. Но говорить об этом не принято. В чисто мальчишеской компании парень может пожаловаться, что ему здорово досталось, и похвастать, какой он герой – ни разу не охнул (спартанец!), но это никогда не обсуждается при девочках.

– Заболел я не поэтому, – буркнул я.

Лариса поняла, что переступила границу, извинилась и перевела разговор на другую тему.

Провожая девочку домой, я заметил, что за нами крадётся Филиппо. Черт возьми! Он это не сам придумал! Это называется «вмешательство в личную жизнь». Прежде чем забраться в элемобиль, я зашел в магазин «Все для юных химиков». Вы еще пожалеете!

В парке я на глазах у нынешней ночной смены плюнул в заполненную дождевой водой чашу небольшого фонтана и незаметно бросил туда кусочек натрия. Наши охранники – люди несуеверные, но тревога все равно поднялась. Успокоил их синьор Соргоно:

– Там рядом был Энрик? Значит, это он.

– Он плюнул огнем!

Злющий Антонио схватил меня за плечи и потряс.

– Что ты натворил?!

Я промолчал. На шум из дома выскочил проф. К его приходу натрий уже почти догорел, но я еще и фенолфталеин успел туда высыпать. Под ярким светом нескольких мощных фонарей вода превращалась в кровь!

– Хм, – усмехнулся проф, – Филиппо, а в магазин химреактивов этот бандит не заходил?

Ну почему он все знает?!

– Заходил.

– Маленький дьявол. Ладно, спустите эту воду. Только руки туда не окунайте.

И он ушел в дом, не сказав мне ни слова.

* * *

Синьор Соргоно был очень недоволен: люди, которых он обязан охранять, опять куда-то собрались. Он доложил об этом руководству, его начальник доложил своему и так далее. Может, конечно, цепочка была короче. В итоге синьор Мигель вежливо предложил профессору отдыхать в маленьком пансионате, переделанном из любимой виллы его (синьора Мигеля) прадеда. Пансионат находится на Джильо, а синьор Мигель так долго извинялся за вмешательство в чужие дела, что отказать ему было невозможно – вот как надо отдавать приказы!

– Будет очень смешно, – сказал я, – если и там что-нибудь случится.

– Не каркай!

– Кар!

Синьор Соргоно, вспомнив, как ругал себя за то, что не отрядил с нами на Липари парочку крепких ребят (и Энрика не украли бы, и в бою были бы не лишними), на этот раз решил не повторять свои ошибки. Проф не стал с ним спорить: плавать и загорать охранники не помешают, а мне надо восстанавливать форму, так что спарринг-партнеры могут оказаться весьма кстати.

Таким образом, в катере мы летели целой толпой. Причем охранников, Марио и Филиппо, синьор Соргоно выбрал по принципу: «Из них Энрик веревки вить не сможет». Он меня недооценивает.

Новенький, только что поставленный на вооружение, «Сеттер-77» заслуживает особого внимания. Увидев, что приземлилось у нас в парке, я рванул к нему на третьей скорости и занял место рядом с летчиком в надежде, что проф не станет меня сгонять. Всю дорогу пылающий энтузиазмом лейтенант Доргали читал мне лекцию об антигравитаторах и их использовании в авиации.

Антигравитацию открыли на Фриланде лет пять назад. За лицензию корпорация Кальтаниссетта отдала десятилетний запас селенитов. Чем расплатилась Джела, Доргали не знал, а больше это на Этне никому не по карману.

Максимальная скорость катера теперь – вторая космическая. Перегрузки до 15 g специальный внутренний гравитатор полностью гасит, остальное делает настраиваемый ложемент. Можно погасить перегрузки полностью, но это уже за счет защитных экранов, а на такое никто не пойдет. При всем при этом как-то держится искусственный горизонт: летчик в бою хочет знать, с какой стороны планета. Я был очарован.

Вилла прадедушки расположена в отдалении от единственного на Джильо небольшого городка. И никакой дороги туда не ведет, только посадочная площадка и пристань.

Когда мы приехали, там жили только три супружеские пары, одна из них с дочерью, девицей лет тридцати. В порядке представления: синьор и синьора Ланчано с дочерью Абигель (синьор Ланчано – директор отдела терраформирования корпорации Кальтаниссетта); синьор и синьора Васто (молодожены; уникальный случай; синьор Васто – рантье, на Этне это не принято); синьор и синьора Веллетри (оба специалисты по межзвездной торговле). Вся компания собиралась вместе за завтраком, обедом и ужином, в остальное время скучали семейно, то есть парочками лежали на пляже и плескались в теплой воде бухты либо бассейна, где вода была пресная.

Так как все изнемогали от тоски, нам очень обрадовались. Многим людям почему-то кажется, что дети – это очень забавно и что они существуют для развлечения взрослых. Впрочем, мне хватило двух фирменных презрительных взглядов, брошенных на синьора Васто, чтобы больше никто не рисковал рассматривать меня как игрушку.

Проф оглядел меня медицинским взором и велел побольше плавать, не забыв предупредить охранников, что меня надо сопровождать и не давать заплывать слишком далеко.

Три дня я только плавал, спал и ел. Вечером третьего дня проф предложил мне отжаться столько раз, сколько смогу. Я был обескуражен результатом, а проф решил, что пора уже и тренировки устраивать. Следующие несколько дней отличались от предыдущих тем, что после заката мы четверо надевали кимоно и развлекали скучающую публику исполнением ката, отработкой связок и дикими криками «эй-хо». Я перестал чувствовать себя расслабленным. На завтрак, обед и ужин я приходил с волчьим аппетитом и дрожащими от усталости руками и ногами. Поэтому почти не замечал тех, с кем сидел за столом, а они, в свою очередь, убедившись, что я вовсе не «забавен», почти со мной не разговаривали.

Скучно. Надо сделать что-нибудь смешное. Я, значит, брожу как привидение? Светящиеся краски, невидимые на смету (новинка!) – джентльменский набор хулигана – У меня с собой. Ночью я вылез в окно и нарисовал разноцветные скелеты на нескольких адриатических вязах, стоящих вдоль аллеи, по которой все прогуливаются на закате. А на плитках вывел светящиеся следы, как будто привидения ходили друг к другу в гости. Зеленое привидение оставляет зеленые следы, а розовое – розовые, странно было бы наоборот. Жаль, что результатов придется ждать до вечера. Весь день я зевал, но дело того стоило. Темнеет на Джильо за несколько минут. Так что вечером я был вознагражден диким визгом синьоры Васто. Хм, чего она так визжит? Она же не одна, муж – в двух шагах. А он вместо того, чтобы успокоить свою половину, побежал ловить меня. Идиот! Кемпо надо заниматься лучше. Я позволил себя догнать и бросился ему под ноги, когда он попытался меня схватить. Синьор Васто рухнул в какие-то колючие кусты. Пока он из них выдирался, подоспел проф и охранники. Чета Веллетри хохотала до колик в животе – я так и понял, что эта специалистка по межзвездной торговле не робкого десятка. Синьора Ланчано поджала губы и наставительно произнесла, что смерть – это вовсе не смешно. Тогда захохотал даже проф, который до этого пытался сохранить серьезное выражение лица, так что я уже начал опасаться за свою попку. Но раз он смеется – значит, мне не влетит. Отсмеявшись, проф приказал:

– Марио, забери его с глаз долой!

Как будто я сам не могу уйти?! Интересно же послушать, что тут дальше будет. А он ко мне конвоира приставил. Безобразие!

– Ты сам пойдешь? – зловещим тоном спросил меня Марио.

– Нет! – крикнул я и побежал.

От Марио сбежишь, как же! И не вырвешься. Пришлось идти в дом и сидеть на диване в ожидании профа. Смешно-то смешно, и дома мне бы за это точно не влетело, а здесь... Черт его знает!

Проф пришел только через полчаса, я уже весь извелся.

– Я буду тебе очень благодарен, – сказал он, – если мне больше не придется за тебя извиняться.

– Угу, ладно, – пробурчал я. – Между прочим, это он меня попросил!

– Только не вздумай сегодня ходить на ужин.

– Э-э? – удивился я. – Я же есть хочу!

– Молодой растущий организм. Марио, возьми Энрика с собой.

Если ужин в обществе охранников – это наказание, то я каждый день буду на него нарываться. Гораздо веселее и не надо делать благовоспитанный вид: детей должно быть видно, но не слышно. А здесь на моих глазах возникала легенда «Как маленький Энрик напугал пустоголовую дуру Васто». Когда ужин был съеден, эта история потеряла даже остатки былого правдоподобия. Жаль, что нельзя учинять что-нибудь такое каждый день. Я же обещал, что профу больше не придется за меня краснеть.

Утром, закончив отжиматься, я поднял глаза и увидел, что проф стоит в дверях. И вид у него недовольный.

– Мне показалось, что ты мне кое-что обещал.

Что это случилось? Если я обещал – значит, так и сделаю, до сих пор он в этом не сомневался.

– Хочешь сказать, это не ты?

– Что не я?

– Пойдем полюбуемся.

Я надел шорты и футболку и пошел за ним в парк. В начале аллеи, где вчера происходили столь драматические события, стояла табличка: «Аллея призраков. Слабонервным дамам гулять запрещается».

– Именно, что не я! Я бы придумал посмешнее!

– Хм, ну извини. Я не подумал, действительно, не только ты умеешь шутить.

– Именно, что только я, – ухмыльнулся я.

– Хвастун! Только не вздумай переделывать!

– Я же обещал! – обиделся я.

Переделывать я не вздумаю, но подсказать ребятам из охраны, какую табличку повесить завтра, я могу. Не консультировать других насмешников я не обещал.

За завтраком чета Васто прозрачно намекала, что со мной следует сделать. Если бы проф хоть раз сотворил даже десятую часть того, что они насоветовали, я бы плюнул на все и вернулся к беспризорной жизни. Синьора Веллетри посоветовала мне прочитать «Кентервильское привидение» Оскара Уайльда. Проф заметил, что вряд ли я почерпну там что-нибудь такое, чего бы уже не придумал сам. Все равно прочитаю.

Когда мы с Филиппо возвращались с пляжа на обед, таблички в аллее уже не было. Не беда, забегу вечером в караулку, ночью новую повесят. Раз уж мне самому нельзя похулиганить, буду давать советы.

Утром следующего дня новый большой рекламный щит содержал следующий текст: «Аллея призраков. Экскурсии с 18 до 19 часов. Цена билета 10 сестерциев. Вывоз бездыханных тел слабонервных дам за отдельную плату по вторникам и пятницам. В программе экскурсии: Розовый и Зеленый призраки – любовники, утопленные ревнивым мужем в бочке со сметаной. Синий призрак – ревнивый муж, скормленный голодному горынычу братьями неверной жены. Голубой и Фиолетовый призраки – братья неверной жены, убившие друг друга на дуэли из-за наследства. Желтый и Оранжевый призраки – сестры неверной жены, ушедшие в монастырь и повесившиеся с тоски. Все призраки ручные и никакой опасности для экскурсантов не представляют. Появляющийся иногда в аллее горыныч призраком не является. Билеты у съеденных им экскурсантов назад не принимаются, и деньги не возвращаются».

Спасибо синьоре Веллетри за совет: отличный рассказ.

Этот щит никто убирать не рискнул: завтра будет ещё хуже. А я-то надеялся. Впрочем, шутка уже приелась. Проф сказал:

– Это уж точно не ты. Марио всю ночь торчал под твоим окном: ты не вылезал.

– Это не я, потому что я обещал!

– Но текст сочинил ты?

– Ну я. Не делать этого я не обещал.

– Ты даже иезуита перехитрить!

– А кто такой «иезуит»?

– Интернет никто не отменял.

Я слазал узнать и возгордился: это называется переиродить самого ирода.

На следующий день я, как всегда, пережидал жару, читая «Записки о галльской войне»[32]32
  Гай Юлий Цезарь. «Записки о галльской войне»


[Закрыть], когда раздался громкий женский визг. Вскакивая, я отдавил хвост Гераклу, и к женскому визгу добавился возмущенный кошачий мяв. Пока я извинялся перед обиженным котярой, прошла пара минут, так что в коридор я выскочил позже всех.

Проход в апартаменты Ланчано загораживал Марио, перед ним толпился народ, Филиппо поддерживал готовую упасть синьориту Абигель. Из-за двери проф вывел рыдающую синьору Ланчано.

Все ясно. Я вернулся в свою спальню, вышел на балкон, добежал до ажурной загородки, отделяющей наш балкон от балкона Ланчано, перелез на внешнюю сторону оградки и «нарушил приватность чужого жилья». Заглядывая в окна, я прошел по балкону. В гостиной, в кресле сидел синьор Ланчано, и в груди у него была дыра, прожженная выстрелом из бластера. Я поспешно отступил и вернулся обратно в коридор.

– Куда ты совал свой любопытный нос? – поинтересовался проф.

Вот черт, витье веревок из охранников я почему-то отложил на потом.

– Ходил посмотреть на покойника, – признался я.

– Ну и что ты заметил?

Проф увел меня в нашу гостиную. Марио остался на посту перед дверью в апартаменты Ланчано, а отдыхающие и прислуга начали расходиться.

– Опечатайте балкон, – посоветовал я, – если не хотите, чтобы там все затоптали.

– Хорошо, подожди здесь.

Проф вышел и вернулся через несколько минут.

– Ну так что ты заметил?

– Бластера рядом нет, так что это убийство. Почему он сидел в кресле в гостиной во время сиесты, да еще с открытыми окнами? Было бы естественнее, если бы он подремывал в спальне и с включенным кондиционером. Куда в такое мертвое время ходила Абигель? Теперь ваша очередь: что слышала синьора Ланчано?

– Почему ты думаешь, что я отвечу?

– А почему нет? Вы же не подозреваете меня, а я не подозреваю вас.

– Конечно, но расследование убийств – не твое дело.

– И не ваше. Вы наверняка уже вызвали следователя из Палермо, но думать-то себе не запрещаете.

– Ладно, синьора Ланчано ничего не слышала. Она крепко спала.