Текст книги "Мой любимый джокер"

Однажды, сразу после дня св. Валентина, Костя принёс что-то, завёрнутое в полиэтиленовый пакет.

– Что это? – удивилась Инга.

– Письма. Я вынул их из почтового ящика. Мне Люда ключи дала.

Когда Костя ушёл на свою странную работу, Инга вынула из-под подушки тугой свёрток и принялась читать такие долгожданные письма от мамы. Письма были разные: и коротенькие записочки, написанные в спешке, и большие листы, заполненные ровным маминым почерком, но все они чётко отражали военную жизнь родителей в далёкой стране, где разгорелся военный конфликт, и наши миротворцы вынуждены были вмешаться в политические разборки чужих государств.

Из одного письма Инга узнала о том, что кто-то сообщил матери о тяжёлой травме дочери. Как же мама сокрушалась! Она не могла помочь, потому, что выехать из страны не было возможности из-за развернувшихся активных боевых действий по всей территории маленького государства. «Идут бои и транспорт обстреливается. Боюсь не доехать. И отец не отпускает. Потерпи, скоро увидимся. Тётя Люда пока тебе поможет…» – писала мама, и Инга верила её словам. «Скоро увидимся…»

В коротенькой записочке, написанной неровным и непонятным почерком, трудно было что-либо вычитать. Речь шла о ранении, но кого ранили, Инга так и не поняла. Зато следующее письмо подробно поведало о том, что тяжело ранен отец и сейчас находится в госпитале, а мама – с ним рядом. Потом Инга нашла маленькое сообщение о том, как блестяще провёл операцию почти в полевых условиях какой-то врач. Из тела отца извлекли несколько осколков, и теперь есть надежда на выздоровление без особых потерь здоровья. Мама писала, что возможно, скоро они с отцом вернутся домой и отца в связи с ранением, скорее всего, комиссуют…

У Инги сердце замерло в груди и маленький, исписанный мелким, неровным почерком, листок, шурша, спланировал на пол. Сдержать слёзы уже было невозможно, и не было сил читать дальше.

«Папка, папочка, как же тебе там тяжело!.. Вот, почему вы не приехали, как обещали к Новому году… Уже февраль на исходе, а я так вас ждала… Ты ранен, папка… Как же так случилось?!..»

Той ночью Инга так и не смогла уснуть. Она, то лежала в постели без сна, разглядывая потолок, утонувший во мраке ночи, то вскакивала, включала свет и принималась ходить от окна к двери палаты и обратно, рисуя в воображении трудные картины военных будней своих родителей.

Тяжёлый, изнуряющий сон сморил только под утро, расслабив отяжелевшие за ночь, утомлённые бесконечной ходьбой, искалеченные ноги, окутав сонным дурманом измученный мозг, отогнав тревожные мысли.

Ингу разбудило чьё-то лёгкое прикосновение к плечу. Открыв глаза, увидела склонившегося над ней Антона Евгениевича.

– Доброе утро, красавица! – шёпотом сказал он и широко улыбнулся. – Извини, что потревожил.

– Нет, ничего, нормально… – так же шёпотом ответила Инга, сонно моргая. Она пыталась стряхнуть остатки сна, но сразу это не удавалось, и Инга продолжала моргать.

Антон Евгениевич только однажды показался Инге странным. Об этом она побоялась рассказать Косте, и сейчас рада была тому, что тогда промолчала. Больше доктор не позволял вольностей по отношению к ней, и неприятные ощущения забылись сами собой. Подумаешь, подмигнул пару разочков, подумаешь, нечаянно коснулся груди, вызвав учащённое сердцебиение, подумаешь, осматривал слишком долго! С кем не бывает?! Но странное поведение Антона Евгениевича не стиралось из памяти, и каждый раз, когда тёплые руки доктора касались её тела, Инга непроизвольно вздрагивала… Но Костя всегда был рядом, и это успокаивало, назойливое внимание доктора уходило на задний план. И ещё она знала, что испытание пройдено на «отлично», она обязательно вернётся в балет, Инга была уверена в том, что скоро, очень скоро сможет приступить к тренировкам…

– Инга, разреши, я осмотрю тебя и со спокойной душой уйду домой, – сказал доктор, приподнимая одеяло в ногах. Инга не отказывалась от ежедневных осмотров, наоборот, осмотры вселяли уверенность в сердце, отметая прочь сомнения, Инга ждала похвал.

Но сегодня Антон Евгениевич почему-то присвистнул и присел рядом на край кровати. Потом он долго ощупывал, гладил, массировал многострадальные ноги, и Инге показалось, что опять вернулось то ощущение опасности, которое он уже однажды вызвал когда-то в её душе. Доктор почему-то снова присвистнул и зацокал языком.

– Что-то случилось, Антон Евгениевич? – удивлённо и немного испуганно спросила Инга, окончательно сбрасывая с себя остатки сна.

– Отёки… Откуда отёки?! – задумчиво произнёс доктор, будто, разговаривая сам с собой.

– Ну, и что? Я долго не могла уснуть, почти всю ночь проходила, и не мудрено, что…

– Кто тебе разрешил маршировкой заниматься в ночное время?! Ты же могла всё испортить! Вера, Вера! – вдруг закричал он. В палату вбежала испуганная медсестра. – Сейчас же, собрать анализы и через час – мне на стол!

– Антон Евгениевич, Тома ещё не нарисовалась… – пискнула медсестра, поправляя сбившуюся на бок шапочку.

– Ты слышала?! Через час анализов не будет, – я вам такое художество покажу!.. – рявкнул Антон Евгениевич, еле сдерживая бурю эмоций, рвущихся из груди. – Чем ты тут ночью занималась, как ты могла проморгать? Твоя подопечная всю ночь шаталась по палате, а ты дрыхла со спокойной душой?! Уволю за разгильдяйство!..

В тот день Костя пришёл раньше обычного. Инга спала, измученная ночными хождениями и бессонной ночью. Он ничего не знал, и не стал её будить. Сразу пошёл в ординаторскую, оставив пакет с передачей в прикроватной тумбочке.

Антон раздражённо разговаривал с кем-то по внутреннему телефону, и лишь кивнул, отвечая на приветствие друга. Вдруг Антон перешёл на крик, угрозы, и со злостью бросил трубку на рычаг.

– А телефон в чём виноват? – спокойно спросил Костя и настороженно улыбнулся. Он понимал, что без основательной причины друг не станет выходить за рамки дозволенной вежливости.

– Ты был у неё?! Я бы убил того, кто принёс ей те письма! – вместо ответа, взвился Антон. Он ещё не успел остыть после громкого разговора, и вопрос прозвучал слишком резко. Костя мгновенно понял, о ком идёт речь, и тень лёгкого волнения промелькнула по его лицу.

– Был. Она спит, – ответил он.

– Хорошо, что спит… Всё же лучше…

– Что-то случилось? – Костя не понимал причин волнения Антона, и струнки тревоги в душе были задеты непониманием. Костя, не проявляя своих чувств, молча ждал, когда Антон сам расскажет о причине своих тревог.

– Я бы прибил того, кто принёс ей эти письма! – снова выкрикнул Антон, грязно выругался и с силой ударил кулаком по столу. Горка бумаги, ровной стопкой лежавших на столе, рассыпалась от могучего удара.

Костя знал, как редко Антон прибегал к ненормативной лексике, но, так же, знал, что друг владел ею в совершенстве, и если Антону не удалось сдержать себя, значит, на то были слишком веские причины.

– Антон, остановись! – вдруг выкрикнул Костя, перебивая поток грязной брани. Хорошо, что в тот момент в ординаторской кроме них, никого не было. Антон растерянно замолчал и уставился на друга, будто не понимая, что сейчас произошло.

– Извини, не сдержался… – махнул рукой Антон и плюхнулся на стул у письменного стола.

– Объясни, что произошло? – овладев собой, спросил Костя.

– Отёки… Да ещё какие!.. Не понимаю, почему?!.. – растерянно сказал Антон, обхватив голову руками.

– Нормально объясни для особо непонятливых. Не понимаю! – начал злиться Костя.

– О, и ты поехал… Знал бы, каково мне…

– Слушай, ты – с дуба?!

– А? С какого дуба? Инга… Она не спала сегодня ночью, ходила по палате. Говорит, всю ночь ходила. И я ей верю! Какой-то дурень принёс ей письма от родных. Я бы этого умника!.. – тут Антон снова грязно выругался. Костя не проявил интереса к его красноречию, и Антон продолжал. – Теперь у неё отёки… Не пойму причины… Если от физической нагрузки, это одно, но если… А эти умницы-разумницы не хотят делать анализы. Идиотки, не клевал их в зад жареный петух… Вот, сижу и жду… Уже битых два часа жду… И кричал поэтому… Извини.

– Антон, это опасно? – Косте не удалось скрыть тревогу. Голос его дрожал.

– Знаешь, не задавай глупых вопросов. Ты на машине? – со злостью вскрикнул Антон, собирая бумаги, расползшиеся по столу, в стопку.

– Да.

– Подожди немного. Анализы будут готовы, тогда и решим, что делать, вот, тогда и поговорим… Устал… Дай подремать… А ты пока газетки почитай… – сказал Антон. Устроившись удобнее на стуле, он уложил голову на письменный стол. Разговор был окончен. Костя понимал, что необходимо выйти из ординаторской. Он взял периодическую прессу и вышел в коридор.

Целый час Костя изучал газеты, но так и не нашёл в них ничего, что бы могло успокоить тревожные мысли. Он думал об Инге и ругал себя за неосмотрительность. Подождали бы письма до лучших времён. Не советовала Людмила отдавать их сейчас. Надо было прислушаться. Нет, он хотел как лучше, думал, что письма обрадуют любимую, помогут Инге выздороветь, а получилось наоборот, и Антон справедливо был возмущён его поступком… Не хорошо получилось… Он только навредил своим глупым стремлением сделать добро…

Костя вздрогнул, когда мимо пробежала девушка в до неприличия коротеньком белом халатике. Она шмыгнула в ординаторскую, и Костя почему-то знал: это она принесла долгожданные анализы. Он подождал немного и сам вошёл в ординаторскую, столкнувшись в дверях с той, которую так долго ждали. Девушка шмыгнула мимо него и через мгновение исчезла.

Костя застал Антона за изучением исписанных мелким почерком маленьких клочков бумаги и стал молча наблюдать за другом, с тревогой ожидая ответа на замучившие вопросы.

– Фу-х… Зря я, кажись, в панику ударился… – наконец, после длительного молчания, произнёс Антон и швырнул уже не нужные бумажки на стол. Он откинулся на спинку стула и с хрустом потянулся. – Домой отвезёшь? Спать хочу, умираю…

– Теперь ты можешь объяснить, по какому случаю была раздача?

– А?… Раздача?… Инга твоя напугала. Начиталась писем, и всю ночь по палате гуляла. Я же тебе уже всё рассказал. Ноги отекли до безобразия. Я начал думать, что осложнение, а тут с анализами затянули. Ну, и… Ничего страшного… Отвези домой, если не хочешь потерять друга.

– Это я виноват… Говорила мне Людмила… А я думал, прочтёт, обрадуется и захочет побыстрее…

– Ну, виноват… Побыстрее… Дурак! Есть же сроки реабилитации. Не я их придумал, понимаешь?! Она и так старается. Теперь пусть сутки лежит, пока не восстановится. Умник нашёлся, нащёлкать бы тебе по репе твоей холёной за твои старания!.. Пойдём, посмотрим, как там дела… И отвези меня домой, в конце концов!

Инга уже не спала, когда друзья вошли к ней в палату. Она снова читала письма и снова глаза её были полны слёз.

– Ну, что ты ревёшь без конца?! – грубо набросился на неё Антон вместо приветствия. Инга подняла голову и, сквозь слёзы, отчуждённо посмотрела на вошедших мужчин. Она и не пыталась ответить, она была ещё там, в маминой боевой повести и ярко представляла то, о чём было написано в письмах. – Покажи ноги, – грубо потребовал Антон Евгениевич.

Костя удивился, как бесцеремонно Антон откинул край одеяла и принялся ощупывать ноги любимой.

– Так… так… Уже лучше… Давно бы так… Ходить запрещаю… И в туалет нельзя… Лежать до завтра. А завтра посмотрим… Ноги задери повыше!

Антон Евгениевич был сердит, и даже отдалённо не напоминал того внимательного, милого доктора, который мог часами говорить с ней о балете, о музыке, о прекрасном. Ингу не удивила такая перемена, но вопрос она всё-таки отважилась задать.

– А как же лечебная физкультура? – смущённо спросила Инга. – Мне уже скоро надо идти…

– Я же ясно выразился! До завтра – лежать! Сама виновата, чуть всё не испортила! Инструктор придёт сюда. Сделаете только те упражнения, которые можно делать лёжа, и то, без фанатизма. Поняла?! Инструктора я предупрежу, – сердито насупил брови доктор. Выражение его лица заставило съёжиться не только Ингу.

– Да… – она боялась задать ещё один маленький, но такой важный для неё вопрос, а он сам непроизвольно дал на него ответ.

– Думал отпустить тебя домой в конце недели, так, на-те, вам, здрасте, пожалуйста! Теперь у меня сомнения. Лежать до утра! – неожиданно рявкнул доктор и показал Инге кулак.

– Антон Евгениевич, я буду хорошей и сделаю всё, как вы говорите… – всхлипнула Инга и неожиданно улыбнулась.

– Сделает она! Расхрюкалась! Уже постаралась… Костя, тут симулянтка! Отвези меня домой, а то я помру от этих старательных… – проворчал Антон Евгениевич и вышел из палаты.

– Не плачь, любимая, я скоро вернусь, – сказал Костя, уходя, и улыбнулся так, словно тёплое солнышко осветило Ингу.

Оставшись одна, Инга углубилась в чтение, и когда вернулся Костя, письма в беспорядке лежали на прикроватной тумбочке, а заплаканная Инга лежала и мечтательно смотрела в потолок.

– А на улице – снежок! – бодро сказал Костя, присаживаясь на табуретку, рядом с кроватью Инги. – Наверное, последний… – вздохнул он.

Инга задумчиво, с немым сожалением, посмотрела в окно. Там, за стеклом, под музыку лёгкого ветерка, беззвучно кружились в своём весёлом танце снежные балеринки. Они были огромными и плавно скользили по воздуху, вызывая чувство восторга. Трудно было представить, что скоро закончится зима, и снег растает.

– Как, последний? – удивлённо вскинула тонкие брови Инга, с трудом оторвав зачарованный взгляд от окна.

– Через пару дней зима закончится, весна придёт, – сказал Костя и поцеловал руку любимой.

– Костя, я хочу домой… – жалобно протянула она. – Я же уже могу ходить… Сегодня только немножко полежу и смогу сама…

– Потерпи ещё немножко, уже скоро… – он ласково заглянул в любимые глаза и нежно улыбнулся. – Людмила уже во всю по хозяйству хлопочет и к тебе порывается прийти. Посмотри, что она тебе передала. Посмотри.

Инга вынула пакет из тумбочки и захлопала в ладоши.

– Ой, пирожки! Мои любимые и запретные!

Инга проснулась от неожиданно резкого толчка. Кто-то бесцеремонно ширял влажной тряпкой под её кроватью. Шорох, создаваемый мокрой ветошью, почему-то вызывал дикое раздражение. Приглушённый электрический свет, исходивший от боковой лампы, никогда не нагружал, но сейчас и он приводил в бешенство. Она же так сладко спала, а её так бесцеремонно разбудили!.. Инге захотелось закричать от злости, клокотавшей внутри.

«Вот, и доброе утро!.. – еле сдерживая себя, подумала Инга. – Другого времени не нашлось, чтобы помыть пол в палате. Тут и так чисто! От какой радости так старается эта тётка?!»

С трудом, сдерживая раздражение, бурлившее в груди, Инга открыла глаза, и обнаружила прямо у лица заднюю часть тела санитарки. Это монументальное сооружение зловеще и безнадёжно пропахло чем-то едким, противным. Запах залпом ударил в нос. Инга поморщилась и резко отвернулась.

– Ох, что это вы в такую рань?!.. – с досадой сказала она. Санитарка не отреагировала на реплику, и продолжала копошиться под кроватью, натужно и громко дыша, будто объясняя бездельнице, как тяжело поддерживать чистоту в доме. Эта немолодая, но полная сил и энергии женщина с первого дня пребывания Инги в клинике как-то странно посматривала на новую пациентку, и старалась выполнять свою работу так, чтобы девушка обратила особое внимание, и по достоинству оценила её трудную работу. Но Инга пропускала выходки санитарки мимо себя и должного внимания на персону статной дамы не обращала, иногда даже посмеивалась, описывая Косте очередной эпизодик соприкосновения.

– Мне бы на ноги встать, а она пол мочит, пальцем грозит, чтобы дала высохнуть воде. Но это же – море. Скажи, море может высохнуть?! – смеясь, жаловалась Инга.

– Милейшая женщина. Чем она тебя не устраивает? – удивлённо пожимал плечами Костя, еле сдерживая смех – Нет, одно твоё слово, и мы её заменим…

– Ох, не надо… Пускай… Мне же уже скоро!.. – она с доверчивостью ребёнка смотрела на Костю, и её взгляд переворачивал душу.

– Ну, конечно, любимая… – шептал он, и чтобы не углубляться в тему, принимался нежно целовать Ингу. Такой приём всегда срабатывал. Потом Инга отвлекалась другими проблемами, и вопрос отпадал сам собой.

Она понимала хитрые уловки Кости, но совсем не сердилась. Наоборот, чтобы спровоцировать поцелуи, которых ей всё чаще не хватало, Инга тоже хитрила и принималась за разговоры на опасные темы, чтобы заслужить очередной поцелуй.

Но санитарка… Она всегда была на чеку, и часто врываясь без особой надобности в палату, заставала пару влюблённых за милым занятием. Тогда замечаниям не было конца. Женщина ворчала что-то о нравах нынешней молодёжи, заставляя двоих устыдиться. Женщина не хотела понимать, на сколько тщетны и пусты её старания. Лишь только санитарка уходила, зло хлопнув дверью напоследок, и поцелуи возобновлялись, и весёлый смех долго не умолкал.

– Совсем стыд потеряла… Девушка должна быть гордой и недоступной, а она тут целуется! – в следующий раз ворчала женщина и ширяла мокрой тряпкой так, что из линолеума высекались искры.

– О какой гордости идёт речь?! – однажды не выдержав, сделал глупое лицо Костя.

– О девичьей! – не отступала женщина.

– Ого, если все будут гордыми и неприступными, кого тогда любить? И вы тоже откуда-то на свет появились. Пойдёмте, я вам историю расскажу, – лукаво подмигивая, сказал Костя и вывел женщину из палаты. О чём говорили эти двое в коридоре, Инга так и не узнала, но потом она целую неделю отдыхала от ворчания вздорной бабы.

Сегодня же, с утра, началась старая история. Женщина бойко махала шваброй и бормотала, бормотала, выплёскивая в пространство недовольство молодой пациенткой.

– Вон, и бумаги какие-то разбросала… – выпрямившись и надсадно дыша, проворчала санитарка, будто, уличая Ингу в преступлении.

– Отдайте, пожалуйста! Это – письмо от мамы. Я его потеряла, – попросила Инга, протирая ещё сонные глаза.

– Небось, не читала? – осуждающе покачав головой, спросила санитарка.

– Читала. Оно запало под кровать, и я его потеряла. Положите его на тумбочку, я сейчас уберу…

– Нечего уже убирать. Тебя сегодня выписывают, – сказала санитарка и положила измятый и мокрый листок на тумбочку.

Новость потрясла Ингу. Вчера Антон Евгениевич и словом не обмолвился о выписке, а санитарка, как сорока на хвосте, принесла радостную весть.

– Вы точно знаете?! – подскочила на кровати Инга. Все обиды моментально забылись.

– Ты полежи, покуда, я мокрой тряпицей ещё разок пройдусь. После генералить легче будет, – сказала женщина и принялась протирать, и без того чистый, пол.

– Спасибо, вам, большое! – вдруг радостно воскликнула Инга и откинулась на подушку.

– Пожалуйста… – пожала плечами женщина, поправляя, выбившиеся из-под косынки, седые пряди волос. – Неуж-то не знала?

– Не знала, не знала! Как же танцевать хочется!

– Ты не очень-то того, стрекоза!

– Что?!

– Пол сырой, вот, что. Поскользнуться можно, – грубо сказала санитарка, и, подхватив свои принадлежности для уборки, вышла из палаты.

Вскоре санитарка вернулась с новой тряпкой в руках и принялась сметать невидимую пыль отовсюду, куда только могла достать её рука.

А за окном постепенно просыпалось утро. Где-то, совсем рядом, зачирикали воробьи, и небо посветлело, обещая дать начало солнечному дню.

У Инги где-то там, внутри, зазвенели колокольчики радости. Женщина, которую она откровенно недолюбливала, неожиданно принесла радостную весть, и лучше неё уже никого на свете не было. Мучения окончились. Начинается время новой, незнакомой, взрослой жизни. О страхах и неприятностях даже думать не хочется. Её сегодня отпустят домой… Неужели самое заветное желание сегодня исполнится?!..

– Откуда вы знаете, что меня домой отпускают именно сегодня? – спросила Инга, с трудом удерживая себя в постели и стараясь внимательно наблюдать за энергичными движениями санитарки.

– Вчера весь день судачили об этом, – пожала плечами добрая женщина и лукаво подмигнула. – И подслушала я…

– Ой, подслушивать нехорошо! – брезгливо поморщилась Инга, и, вдруг, весело рассмеялась. – А что вы подслушали?

– Вот, видишь, как! Не хорошо-то – нехорошо, а спрашиваешь, значит – интересно.

– Ой, расскажите, расскажите! – прижав руки к груди, скорчила уморительную рожицу Инга. Женщина рассмеялась.

– Твой-то с нашим Антоном вчерась крепко поговорили.

– Поругались?! – ахнула Инга.

– Может, и так. Только, злющим ушёл твой-то, а наш Антон ещё похлеще разошёлся. Всем досталось, – перешла на шёпот санитарка.

– Чего же они поссорились? – недоумевала Инга. Она даже предположить не могла, какая кошка могла пробежать между друзьями.

– А из-за тебя и повздорили. Антон отказывался тебя отпустить, а твой-то настырный и, видать, ревнивый! – развела руками женщина.

Инга не стала копаться в причинах, рассоривших друзей. Она с нетерпением ждала часа освобождения. Остальное не интересовало. Она терпеливо ждала…