Текст книги "Четверо в Норвегии или Машка остается дома"

А эта милая привычка продавать дом по отдельности! В смысле, отдельно – пол, отдельно дом, отдельно еще что-нибудь. Не нравится тебе дырявый коврик – не бери! Продавец его сдерет и с собой заберет, если продать не получится. Выбросить – уже самый крайний, почти невероятный, случай.

Теперь о соседях. Очень важно, чтобы у соседа было хуже, чем у тебя. Мы-то этого не знали! Мы-то даже предположить не могли, что наше появление на улице спровоцирует целую революцию! Когда мы заменили кухню, обе соседских семьи купили новые на следующий же месяц, а на наше джакузи пришло посмотреть пол-улицы! Тогда соседи справа не выдержали конкуренции, напряглись и поставили новый унитаз. Они вообще были страшно удивлены нашей ремонтной активностью и после того, как мы с ними сошлись поближе, спросили-таки, зачем мы все это сделали? Ведь это все равно никто не видит!

В общем, мы поняли, что голландцы оказались совершенно не такими, как мы себе представляли, и разве их в том вина? Просто мы судили об их стране по той картине, которую они позволяли нам увидеть, а она – очень привлекательная! Как это ни дико звучит, немцы оказались нам гораздо ближе и по духу, и по культуре, и по бытовым стандартам. И с этим надо было как-то жить.

***

То, что идеала нам не найти, мы поняли довольно рано, хватило трех недель поиска. Марку, нашему маклеру, мы дали четкие инструкции о том, что нам нужно: в каком районе хотим жить, размер дома, количество спальных комнат, год постройки, чтобы не требовал большого ремонта и замены кухни и сантехники… Два туалета – само собой, это стандарт. И чтобы школ никаких рядом не было! И желательно, чтобы были две ванные комнаты. А то муж с мальчиками уходят из дома одновременно, и плещутся утром в душе они самозабвенно. Пусть плещутся в разных помещениях, а то будут нервничать и постоянно опаздывать на работу и в школу. Последнее условие про душ и стало камнем преткновения. Были наши требования, очевидно, непомерно высоки! Вполне возможно. Но в свое оправдание скажу, что вкус наш был испорчен жизнью в Германии, а там квартирки – будьте нате!

Марк сказал, что, то, что нам нужно, стоит миллион или больше. А в домах средней ценовой категории, скажем, до полумиллиона, такая комплектация не предусмотрена. Но он, Марк, все же постарается найти то, что мы хотим, и стал показывать все подряд!

Первый визит закончился, не заходя в дом. Дом был на две семьи, вплотную к общей стене примыкал большой комнатный орган. Даже если соседи не играют на нем ежедневно, и стоит там орган в качестве декора, жить с такими людьми рядом нам бы не хотелось. Было почему-то подозрение, что больны они на полную голову.

Второе жилье находилось на второй линии от железной дороги. Марк сказал, что дорога – это ерунда. Что через месяц, другой я к поездам привыкну. А ну, как он ошибается? А ну, как не привыкну? Еще меня очень удивило, что в огромном домине был всего один душ в очень маленькой и тесной кабинке, ванны же не было вообще.

Гостиная была просторная, но какая-то темная, весь второй этаж поделен на три небольшие спальни и изостудию. Посреди нее демонстративно стоял мольберт с давно засохшими красками. Пока мы с мужем чисто гипотетически прикидывали, как можно перестроить студию, чтобы оборудовать там комнату для гостей и второй душ, Марк огорошил нас вопросом: «Пол брать будете?» Кроме пола в список предметов, подлежащих отдельной продаже, входили жалюзи, почтовый ящик, садовые лампы, дверные ручки и, держите меня семеро – кронштейны для флагов на фасаде дома. Как сейчас помню, по тридцать пять евро за штуку. Из национальных флагов у нас был только андреевский, зато с корабля, настоящий. Бывший муж моей двоюродной сестры подарил. Представляете себе наш андреевский флаг в Голландии?

Третий вариант убил нас наповал. В доме жили два мужика, бросающие курить. Как символ отвыкания от пагубной привычки, каждый недокуренный бычок они замуровывали в картину под стекло. Таких картин только на первом этаже я насчитала восемь. И представила себе: затягивается бедолага, вспоминает, что бросил, чертыхается – и под стеклышко сигаретку, как бабочку, прикалывает. И очередная нетленка готова! Но это – мелочи, как и прокуренные стены из голого кирпича. В доме не было второго туалета, душ был очень тесный и находился под скошенным потолком, в полный рост не выпрямишься. Зато рядом стояло роскошное биде! И что нас сюда тащить было? Короче было понятно было, что дом искать мы должны сами, а потом уже и Марка подключать.

К этому моменту мы уже слегка снизили планку наших притязаний, например, расширили радиус поиска. И, наконец, свершилось! Мы его нашли! Достаточно среднего размера, средней комплектации, но в чудном месте с видом на озеро! В пяти минутах ходьбы от пляжа, рядом с выездом на автобан, в десяти минутах езды до центра и столько же времени ехать до школы. И, самое главное, дом был с двумя ванными комнатами!

Окна спальни выходили на озеро. Поначалу я часто наблюдала, как маленькие лодочки медленно дрейфуют туда-сюда, белея одинокими парусами. Извините, не удержалась. К виду лодок и воды я скоро привыкла, а к тому, что над машиной часто летают аисты, нет. И чайки орали так громко, что спать долго было просто невозможно. Я вздыхала, вылезала из-под одеяла, выпускала собаку в сад, пила кофе и шла отмывать машину от аистов. И так почти каждый день.

Озеро было совершенно неромантичного происхождения – когда-то на этом месте был карьер. На берегу росла ежевика, на притивоположной стороне стояла мельница. Еще там было два острова. На одном было два летних домика, по выходным к маленькому деревянному причалу приставали катера и лодки и привозили дачников. Другой был необитаемый, там можно было устраивать пикники.

Озеро делила на две части длинная бетонная дамба. Одна часть озера, которая и была видна из наших окон, была отдана лодкам, яхтам, рыбакам и птицам, а другая отведена под пляж. Там такое можно увидеть! Или мы не в Голландии? Ладно, расскажу коротенько.

Вся пляжная территория была четко поделена на сегменты «по интересам». На переднем плане – обычный песчаный пляж, а подальше, там, где кустиков побольше – нудистский. Территорию нудистов пересекала обычная пешеходная дорожка, где мы периодически прогуливались с собакой. Нудисты были ненавязчивые, даже скромные, за исключением двух придурков. Они прятались за дерево у самой тропы, а когда кто-то проходил мимо, выглядывали застенчиво и тихо говорили: «У». Пугали, значит. Я поначалу и правда пугалась, а потом привыкла и не обращала на них внимания. Машка, собака моя – тоже.

Вечером зона нудистов становилась еще более свободной и отходила во владение любителям однополой любви. Официально! Это я называю голландскими понтами и даже дискриминацией. Какая разница, кто кого любит, и какое это имеет отношение к солнечным ваннам и купанию? К тому же, любые проявления сексуального характера в общественных местах в Голландии запрещены, так какой смысл?

Иногда зимой озеро замерзало. Нам повезло, что в год, когда мы приехали в Голландию, было очень холодно. Озеро покрылось льдом, и по нему можно было кататься на коньках. Столько народу приезжало! Чуть ли не половина города! Кататься, кстати, можно было не везде, а только на проверенных участках. Все дело в том, что здесь есть месторождение газа, и в некоторых местах он выходит на поверхность. Л ед там не замерзает. Помню, Мишка, наш старший сын, наткнулся на такое. Хорошо, что весь под лед не ушел, а только одной ногой по пах провалился. Все равно радости мало, хорошо, хоть до дома идти недалеко. Но голландцы-то этого не знали! Хоть бы кто подошел и спросил, не нужна ли мальчику помощь! Увидели, что сам выбрался, и дальше заскользили. Все равно было хорошо, особенно летом.

Небольшой минус места был лишь в том, что добираться до школы нужно было двумя автобусами, и долго, почти час. Сначала пройти пешком с полкилометра, потом на одном автобусе доехать до вокзала в центр, а оттуда, на другом автобусе – в деревню Харен, где находилась интернациональная школа. А на машине – всего семь минут. Пришлось купить вторую машину, потому что от своей мы избавились полгода назад перед переездом в Голландию.

Харен – это местная Рублевка, здесь живут самые богатые люди провинции, в основном, преклонного возраста. Про это скучное местечко как раз в то время, когда там учились наши дети, весь мир узнал. Какая-то девочка написала в фейсбуке о вечеринке в честь дня ее рождения. И пригласила на нее всех, думая, что придут только ближайшие друзья. Тысячи откликнулись! Со всей Голландии и даже ее окрестностей! Девочка объявление убрала и сама от греха подальше слиняла, но процесс был уже запущен. Что там творилось! Машины жгли, витрины били, а еще говорят, что голландцы – мирная нация. Моему приятелю тележурналисту там голову случайно пробили, но фильм он все-таки снял и даже какой-то приз взял на фестивале документальных фильмов.

Ладно, отвлеклась я что-то. Понятно, что всей суммы, чтобы купить дом, у нас не было, надо было брать кредит. Найти банк, который бы его выдал, было непросто, потому что кредитной истории в этой стране у нас не было, как и долговременного рабочего договора. Понимаю сейчас, что это было неправильно, но для поиска банка мы тоже взяли маклера. Но жили мы в Голландии всего полгода, языка толком не знали, так что все равно мы обязательно вляпались. И время для покупки было очень неподходящее – на пике цен и процентов. А кто знал, что это был пик, и цены скоро покатятся вниз?

Все люди, с кем мы имели дело, были предупредительны, милы и любезны. Это всегда так, пока ты не поставишь последнюю подпись на последнем документе. Наш финансовый советник Хинке даже бесплатные уроки бальных танцев мне предлагал, он был в прошлом чемпионом то ли мира, то ли Европы. Предложение я отклонила, предпочла лекцию по кредитованию.

Он рассказал, что ипотека в Голландии бывает трех видов: ты гасишь только проценты, а стоимость дома не выплачиваешь вовсе; гасишь проценты и выплачиваешь маленькую частичку стоимости дома; и самый редкий случай – гасишь проценты и полностью выкупаешь дом.

Большинство «домовладельцев» в Голландии платит только проценты, это получается гораздо выгоднее, чем аренда квартиры или дома. Цены на жилье стабильно растут, то есть, росли, так что они ничего не теряли и через несколько лет продавали дом с выгодой.

Кстати, в среднем, голландцы покупают дом или квартиру пять раз за жизнь. Сначала – маленькая квартирка или студия, потом, когда женятся и детей рожают – домик побольше… Дальше возможны варианты – другое жилье в случае развода, например. А что, в Голландии процент разводов весьма высок, так что я без иронии! Я думаю, как раз тем, что люди не рассматривают свое жилье в качестве постоянного, и объясняется то, что голландские квартиры такие неуютные. Зачем тратиться на хороший ремонт, и так сойдет.

Теперь о нашем случае. Первый вид кредита показался нам нелогичным. Как это – платить за дом и не выкупить его? Третий вариант – чисто гипотетический, его мало, кто выбирает, так как он слишком дорогой. И мы остановились на втором варианте.

И как-то хитросоветники все посчитали, что через тридцать лет мы все равно останемся должны банку почти двести тысяч евро. На тот момент это было нормально, все попали. Да, мы лопухи, но это еще не конец жизни. Мы вселились, пустили наконец-то пресловутые корни и сделали ремонт сделали! Поменяли кухню, сантехнику, пол, повесили электрические жалюзи, установили кондиционер, выкорчевали колючие насаждения в палисаднике, в общем, стал не дом, а картинка, живи да радуйся! А к чему это я это все рассказываю… Я спросить вас хочу… Дом в Голландии с видом на озеро никому не нужен? Продам с любовью!

Фотокарточки в словах

Джаз в Париже

Гуляя по Парижу, каких только уличных артистов не увидишь! Сначала мы еще останавливались у каждого, а потом привыкли. Отмечали: да, неплохо играет, и мимо проходили. Эти же просто заворожили. Мы услышали их за две улицы, забыли сразу, куда направлялись, и, как дети за дудочкой, пошли на звуки джаза.

Около музыкантов стояла женщина. Старушкой назвать ее язык не поворачивался – просто очень пожилая француженка. Несмотря на возраст, она напоминала Эдит Пиаф в молодости на старых фотографиях. Она склонилась над футляром от кларнета, и мы подумали, что эта женщина – одна из благодарных зрительниц, и просто подошла, чтобы кинуть денежку понравившимся исполнителям. Но тут она выпрямилась и встала рядышком с артистами.

Музыканты заиграли. Женщина стояла неподвижно какое-то время, а потом вдруг начала танцевать. Это был очень сдержанный танец, но от этой сдержанности движения женщины парадоксальным образом казались еще больше наполненными энергией и музыкой. Было такое ощущение, что танцует она только для себя. Ну, или для того симпатичного бородача с контрабасом. Она танцевала даже лицом, с полуприкрытыми глазами напевая про себя мелодию, только губы шевелились. Сколько лет ей было сейчас? Двадцать? В своем танце она была молода и любима. И этот оливкового цвета беретик с дурацким вязаным цветочком сбоку! В жизни бы такой не надела! Потому что я – не француженка, я не могла бы носить его с таким шиком!

Как хорошо, что я о ней ничего не знаю! Я могу нафантазировать себе все, что пожелаю. Например, то, что она в своих мечтах танцует на площади Тертр на Монмартре. И что друг её – художник, а туфли с потертыми сейчас носами блестят и натирают ногу. Плохой по качеству и смыслу фильм про все оттенки серого еще не снят как будто, и я, не боясь ненужных ассоциаций, просто напишу, что серый цвет её костюма – безумно элегантен.

Так бы я и пошла дальше, ничего не узнав о ней, но муж сказал, что жить не сможет, если не поинтересуется, сколько лет этой женщине. И мы вернулись к группе музыкантов.

Никто из них не говорил по-английски, кроме бородатого господина с контрабасом. Как удивился он, услышав вопрос о возрасте подруги! «Вы знаете, я никогда об этом не задумывался, но точно знаю, что последние лет тридцать ей – шестьдесят. Значит, девяносто точно есть».

Браво! Люблю Париж и джаз в Париже!

Последний день свободной жизни

Лейпциг, середина лета. Мы не были в этом городе пять лет. Короткие жадные набеги к друзьям – не в счет, мы упивались общением и в город практически не выходили. А сейчас мы идем на встречу с городом, который любим, который, смею верить, любит нас! Мы будем смаковать его маленькими кусочками, стараясь не упустить ни единой детальки.

Перед вокзалом на лавочке спит бомж. Видно, что он живет на улице давно, город изрядно потрепал и жизнь его, и штаны. Голова давно не мыта, а ботинки потрепаны. Но сегодня – тепло, к жесткости скамеек он давно привык, и, в общем-то, фигура его выражает полное довольство. Мне все равно его жаль, хотя в Европе бродяжничество – зачастую добровольный выбор.

Мимо спящего бомжа прошествовали два полицейских. Объединенные общим делом и целью, они идут в ногу. Могучая мускулатура спин не дает рукам прижаться к телу. А может то – не мускулатура, а лишний жирок. Оба они в сторону бомжа не смотрят. Пусть спит, жалко, что ли?

А в городе сегодня – замечательная суббота! Кто-то просто беззаботно гуляет, а эти двое прямо посреди улицы забавляют женщину в смешной кепке веселыми историями. Сколько ей лет и хорошенькая ли она – не видно. Ей так смешно, что она прикрыла лицо руками и разве что не плачет от смеха.

Неподалеку девушки балуются. Сегодня у них – девичник, у одной из подруг завтра свадьба, и напоследок можно оторваться по-полной. Невеста смеется. Позади нее на корточках сидит мужчина. Голова его почти полностью скрывается под пышной яркой юбкой невесты. Одноразовый капроновый наряд, исключительно в честь сегодняшнего праздника. Знала бы я, что он делает с ее попой, сказала бы, а так остается только гадать. В догадках я, право, теряюсь. Самой с тыла заходить как-то неловко, момент интимный, хоть и на людях. Радужная юбочка девушки и розового цвета футболка мужчины ни о чем еще не говорят, сегодня можно все. А может и говорят, нам – без разницы.

А одну молодую пару я в неподходящий момент поймала – оба кетчупом перемазались. Выглядят как жители окраин, которые в выходной день в «город» выбрались. Средний класс, счастливо жующий сосиску, сидя на парапете у входа в метро. Как раз кетчуп мужчина и вытирает с губ девушки. Обожаю вот так же есть горячую сосиску на улице! Кстати, ребята приехали просто погулять, а не за покупками, как большинство прохожих – сумок рядом не видно.

Уже по дороге к вокзалу нам повстречалась еще одна группа молодых людей, один одет в серый плюшевый комбинезон с хвостом и ушками! Не поймешь, то ли осел, то ли заяц. У всех за спинами – рюкзаки, точно, поедут за город мужской пикничок устраивать. Может у них тоже мальчишник перед свадьбой? Мальчишники, девичники… В последний день свободной жизни можно все! Лишь бы жених с невестой не узнали.

Провокация в красной юбке

А как еще можно назвать эту соблазнительную девушку, сидящую на газоне в позе лотоса, как не провокацией? Красная коротенькая юбочка по самое не могу, черная маечка, даже не пытающаяся скрыть грудь… Место, опять же, подходящее – набережная в центре Роттердама, по которой то и дело проезжают велосипедисты и фланируют туристы с круизных кораблей. Короче, отличные условия для медитации и занятий йогой!

А я мимо с собакой своей прогуливаюсь и от вида девушки просто фигею. Про велосипедистов вообще молчу – все, как один, шеи сворачивают и разве что с велосипедов не падают. Ну, думаю, самообладание! При таких отвлекающих факторах продолжать, как ни в чем не бывало, йогой заниматься!

Но, нет, встрепенулась. Не была она, оказывается, так уж погружена в себя, как того йога требует. Девушка охотно и вежливо ответила что-то окликнувшему её мужчине. И второму. И третьему. А что, я бы её тоже окликнула, если бы была мужчиной. А казалось бы – просто красная юбочка, что тут такого особенного…

Прыжок в детство

Лето, Майорка. Эти два наполовину мальчика, наполовину юноши находились на грани детства и взрослой жизни. Они шли впереди нас и оживленно разговаривали. Я даже не вслушивалась в их болтовню, явно, произносили они какие-то глупости, ибо о чем серьезном можно говорить южной ночью, прогуливаясь по пустынной набережной курортного города?

Может быть им было шестнадцать, а может – семнадцать или восемнадцать. Но в тот момент, когда ноги одного их них отрывались от земли, в этом радостном прыжке беззаботного восторга, он был совсем маленьким и находился где-то там, на уровне себя, семилетнего. Во всяком случае, так я себе нафантазировала.

Портреты зарубежья

Сибилла

Она обожала широкополые шляпы, и её высокий рост позволял ей носить их с шиком. Делала она это, правда, редко, а сейчас, когда Ханс ушел, носить их стало совсем некуда. Она привыкла, что все идет по ее сценарию, и ни минуты не сомневалась, что он вернется. Другим, как она и хотела. Так и сказала ему: «Пошел вон и не возвращайся, пока не станешь нормальным человеком. Времени тебе даю до Рождества». Он даже обрадовался, по-моему. С Сабиной трудно жить.

Муж был большим шишкой в какой-то международной фирме. А раньше он – молодой немец из Западной Германии, она – девушка из ГДР. Дали они шороху агентам Штази, когда встречаться начали! Потом – ребенок, второй, третий. Не работала Сабина, пожалуй, ни дня, хотя образована была блестяще. Физмат в Берлине, Полиграфический в Москве и какая-то бизнес-школа в Англии. Ее она закончила между первым и вторым ребенком. Вряд ли она простила мужу неудавшейся карьеры и вечного скитания по миру. Впрочем, последнее ей нравилось. Тут главное – назад не оглядываться и не сокрушаться в пятьдесят, что все могло быть по-другому, если бы.

В Германии они почти не жили, мотались по заграницам. Англия, Иордания, Болгария, Саудовская Аравия… В перерывах между контрактами они возвращались на год, другой в Дрезден. Почему-то они осели именно там, у Сабины, а не в Гамбурге, откуда муж.

Она подозревает, что где-то в Иордании ее и цапнул клещ. Ей повезло, выкарабкалась, а думала, что умрет или в инвалидном кресле останется. К тому моменту, как она села в самолет, чтобы лететь домой на лечение, она уже сама вилку держать не могла, руками ела. Мужа это раздражало, он думал, что она прикидывается. Во всяком случае, Сибилла так считала. Надо было ей еще тогда от него уйти, раз не доверяла. Но – любовь и дети.

Боли были дикие, но сказать об этом она не могла – паралич уже дошел до гортани. А врачи не догадывались или думали, что не болит. Сама немка, Сибилла говорила потом, что они – фашисты. Случайность, но на реабилитацию она попала к моему мужу, он тогда в той клинике в неврологии работал. И когда мы встретились через три года, она его узнала.

За это время мы успели уехать на запад и опять вернулись в Дрезден. Мишка, наш старший, пошел в школу, и дочка Сибиллы Анна оказалась с ним в одном классе. Он стал ее первой школьной любовью. А может, и не первой, а может, и не любовью.

Анна в маму пошла. На Сибиллу глянешь и подумаешь: «Господи, страшная какая!» Выглядит, как здоровенная дылда из немецких фильмов определенного содержания. Рост – под метр восемьдесят, белые-белые волосы, белая кожа, очень жесткий взгляд. Но при этом она была страшно харизматичная! Я ее опасалась поначалу, язык у нее был совершенно без костей, и авторитетов – никаких. Но она полюбила меня сразу и нежно, безоговорочно впустив в свое большое сердце.

Орала она, как иерихонская труба! Естественно, только на своих, это у нее так любовь выражалась. Когда она заводилась, я Раневскую вспоминала: «Эх, королевство маловато! Разгуляться негде!» Жить с ней – сложно, дружить – великолепно!

Она носила брекеты, это смотрелось странно. Носила не ради красоты, а чтобы зубы не выпали. Ей их почти выбили в Болгарии – не захотела платить каким-то отморозкам за «охрану» машины. Это у нас девяностые в девяностые кончились, а там они длились гораздо дольше. Не обратив внимания на угрозы, Сибилла высокомерно не заметила вымогателя, а возвращаясь, увидела, что он протыкает колеса ее машины. Он не знал, с кем связывается!

Сибилла была не одна – с подругой, женой американского посла. Поэтому вызывать полицию было нельзя – сразу засветились бы в прессе. И Сибилла одна пошла бить ему морду!

С Болгарией был связан и самый большой благотворительный проект в ее жизни. Она с группой посольских женщин курировала детский дом для детей-уродов. Таких, от которых все отказывались. Я фотографии видела – спать потом не могла. Представляете, входят дамы в облаке парфюма, а там – ни памперсов, ни персонала! Дети к кроватям привязаны, чтобы не падали и не ходили, Китай отдыхает! Сибилла знала уже, что им предстоит увидеть и скомандовала дамам: «Не реветь! Улыбки приклеить – и вперед!» В истерике бились уже после. Жизнь тех подопечных, кто мог соображать, превратилась на несколько месяцев в череду ожиданий красивых тёть с шоколадками.

Жалко, прикрыло их проект правительство. Деньги кому надо сунуть не догадались, что с них взять – иностранцы! А одежду и лекарства Сибилла до сих пор по всем друзьям для приюта собирает.

Я вот думаю… У каждого человека должен быть сердечный лимит. Ну, не может одного сердца на всё и всех хватать! У Сибиллы хватало. Я не знаю, какой она была до болезни, может таким образом она благодарит судьбу, что выжила.

Наше общение с ней не было непрерывным, последняя разлука длилась четыре года. Они тогда жили в Катаре, а мы – в Голландии. Но все это время в квартире ее родителей для нас висел ключ. Не надо было спрашивать разрешения, достаточно позвонить – дома ли мама с папой, и приехать. Одной, с семьей, с друзьями – неважно. Продолжительность пребывания в ее квартире тоже значения не имела.

Вполне в духе Сибиллы было позвонить мне внезапно и сказать: «Я тут в Амстердаме. Заеду к тебе на часок кофе попить, соскучилась». Мы тогда в Гронингене жили, а это – триста километров крюк, на минуточку.

А теперь возвращаюсь в совсем недавнее прошлое. Я ехала на поезде из Дрездена в Берлин, подругу навещала. Я не ставила Сибиллуу в известность о моем приезде, у меня были другие люди и планы. Вдруг зазвонил мобильный – она.

– Извини, ошиблась номером. Хотела позвонить другой Ирине, да пальцем промахнулась.

– Случайных ошибок не бывает! Я здесь, и тоже совершенно случайно!

Уже через полчаса мы встретились на перроне. А вообще, если надо будет, я в любой момент брошу все и приеду. Потому что Сибилла оказывалась рядом, даже когда я ее об этом не просила. Это большая редкость в жизни вообще, а в эмиграции – тем более.

Попутчик из Кейптауна

Везет мне иногда на попутчиков, но не в этот раз. Сидят какие-то недовольные особы – недовольные тем, что им пришлось уступить мне мною же оплаченное место. Обычно я не столь принципиальна и плюхаюсь на любое свободное в купе, но эти мне заранее не понравились. А так я люблю в дороге к людям привязываться, до сих пор помню некоторых своих попутчиков.

Алма-Ата… За три дня пути кто только не подсядет. Так одного симпатичного мальчишку лет десяти я до сих пор детально помню. Мне примерно столько же тогда было или чуть меньше. И девочку одну рыжеволосую помню. Ее старший брат не разрешал ей короткие платья носить, и она была в старомодном ситцевом платье ниже колен, как староверка.

А вот на прошлой неделе, когда я в Кёльн ехала, в купе уже сидел один темнокожий парень – не из европейских, такое сразу видишь. Все как надо – ярко, броско. Белоснежная, как зубы, бейсболка, красная рубашка-поло с лейблом во всю грудь, джинсы – белые же, в обтяжку. Плюс темные очки, хотя в купе был полумрак, и наушники, из которых громко пробивалась музыка – рэп, естественно. В купе был лютый холод.

«Холодно», – говорю, и осматриваю стены в поисках регулятора кондиционера. И не нахожу его. «Правда?» – отвечает, – «Не заметил.» И видно, что он мыслями далеко-далеко где-то находится. Я пошла искать проводника, чтобы выяснить, как отключается этот чертов кондиционер. Узнала, что ручка регулятора над дверью купе установлена, без всяких опознавательных знаков.

Не сразу, но потеплело. А парень говорит: «Я в Амстердам ездил…» И замолчал. Я ему: «И как?» А он плечами передернул: «Ух! Look at me!» Посмотри на меня, мол. «Mad city – больной город. Дикая ночь, фантастика!» И без всякого перехода: «А еще я в ресторан ходил… Попросил меня на кухню провести, хотел посмотреть, из чего они мое блюдо, готовить будут. Знаешь, они очень удивились и чуть ли не послали меня». Я говорю, что ничего удивительного. Для половины голландских ресторанов еду готовят в одной большой фабрике-кухне, а потом замороженную по точкам развозят. Дело шефа – все это правильно в микроволновке разогреть. У парня чуть глаза из орбит не вылезли. Он добавил растерянно: «А еще у меня сложилось впечатление, что все официанты под хорошей балдой работают. Все – очень медленные, и им все равно. Я не против, но не на работе же?» Тут я наконец спросила, откуда он?

– Южная Африка, Кейптаун.

– А здесь что делаешь?

– По работе.

И дальше: «На научную конференцию, – говорит, – приехал, в Кёльн. А в Амстердам заезжал в гости к студенческому другу». «И какая же, – спрашиваю, – тема твоей конференции?» Ответил, что что-то по вопросам современной энергетики, я, честно говоря, не совсем поняла. Но он – не инженер, а менеджер, решает, с какими из европейских компаний его фирма сотрудничать будет. О как! Никогда бы не подумала по его виду.

Парень то спал, то спрашивал меня о чем-то, то я его спрашивала. Поинтересовалась, что, по его мнению, интереснее в туристическом плане: Кения, Танзания или Южная Африка? «Южная Африка, конечно!» И обосновал: «Кения – это Африка. Ну, понимаешь, в самом типичном её смысле. Про антисанитарию молчу, но кенийцы цены ломят страшные за очень примитивный сервис. Для них иностранец – лишь объект отъема денег, но сочетание предложения и оплаты – очень неравноценное. Танзания – прелесть! Очень красивая страна, но все-таки – мусульманская, никогда не знаешь, во что вляпаешься. А у нас – стабильно, в первую очередь. Мы белых ненавидим, конечно, но своих. Туристы – это бизнес, и мы знаем, как его делать».

Я спросила, как там насчет безопасности в Кейптауне? Он рассмеялся и сказал, что по сравнению с ночным Амстердамом дневной Кейптаун отдыхает. Вот ночью туристу лучше в отеле сидеть, перед утренним сафари отсыпаться.

– Приедешь в Кейптаун, обязательно на остров Роббен сплавай, где Нельсон Мандела сидел.

– А долго жил этот Мандела!

– А чего бы ему не жить долго? Вел здоровый образ жизни, не пил, не курил, женщины ему нервы не мотали… И так – самую потенциально опасную часть жизни!

С юмором попутчик попался. Вообще, я не заметила в его словах особого почтения к президенту.

О тяжелой судьбе черного населения мы тоже поговорили, как же без этого. Парень сказал, что после падения апартеида для черных мало что изменилось, только белым хуже стало. Стипендии для учебы? Есть, конечно, только чтобы на них претендовать, школу надо блестяще закончить. А школа для многих – роскошь, тем более, хорошая. В общем-то, он прав. У меня есть парочка знакомых семей из Южной Африки, белые, они то же самое рассказывают. А парень этот вообще где-то посередине болтается. Черный, но из состоятельной семьи и при хорошей работе. И для белых он – чужой, и черные его за благополучие ненавидят.

Странно, всю болтовню нашу почти дословно помню, а имя этого парня из головы вылетело. Так что, пусть будет просто Попутчик из Кейптауна.

Портрет бездомного художника

Я называю его бездомным, потому что долгое время думала, что он живет на улице. Этот африканец в яркой рубашке действительно казался бездомным. Здесь таких много. Приезжают на набережную на старых велосипедах, груженых баулами с барахлом, необходимым им для жизни, и проводят дни, а то и ночи, сидя на скамейках, сосредоточенно глядя на воду. Этот, правда, на воду не смотрел, занят все время был чем-то. Но все равно, что я могла о нем подумать? Сидит под лестницей, где дождь не мочит, и солнце не печет, в себя погружен и пишет что-то. Думала, кроссворды разгадывает. Да и не разглядывала я его особо, какой-то внутренний стыд за собственное благополучие мешал мне это делать.

А тут на днях смотрю, он не пишет, а рисует. Да что-то яркое такое, какое только под южным солнцем могло родиться. Я постеснялась подойти, но заинтересовал он меня дико.