Текст книги "Лихо ветреное"

– Володь, а ты точно не алкаш? – осторожно спросил Павел.

– Ну здрасьте! – обиделся Макаров. – Я ж тебе говорил уже! Вот как на духу! А потом – когда бы я успел? Спиваются, Пашенька, не за неделю, чтоб ты знал. Спиваются постепенно, плавно, для этого время нужно. А откуда у меня время? Я и так маюсь, что сегодня не делаю ничего. Все-таки запустил дела за неделю… Жаль. Ну, ладно. Пару ночей посижу – и все в ажуре… Паш, а ты правда, что ли, думал, что я… ну, зависимый?

– Думать не думал, но опасался, – почти честно ответил Павел. – Признаков особых нет, крепкий, здоровый, румяный… Единственное – свинарник в доме развел. Это да, это настораживало.

– Да я ж убрал! – обиделся Макаров. – Я тут и с шести утра, и после матери – как последний менеджер отдела коммунальных работ! А ты даже не похвалил, бактерицидный ты наш! Зависимый! Привык диагнозы ставить, честное пионерское…

– Врачебная ошибка, – сказал Павел. – Признаю. Бывает. Но пациент будет жить. И будет жить хорошо. Если… э-э-э… Володь, а как насчет игры?

– Какой игры? – не понял тот.

– Казино. Рулетка. Ты сколько вчера продул?

– С чего это мне продувать? – заносчиво сказал Макаров. – Проигрывают те, кому везет в любви. А мне, сам знаешь, везет в этом деле как утопленнику. Не, Паш, тут я тоже не зависимый. И вообще я вчера выиграл. Двести баксов. Правда, пятьдесят тут же проиграл. И сразу остановился, честное пионерское… И при том, ты заметь, что был слегка нетрезв и весьма расстроен. Где ж зависимый? Вот ты мне как профессионал скажи – это ж разве зависимость?

– И сегодня тебя в казино не тянет? – как профессионал уточнил Павел.

– Да не, чего там делать, – простодушно ответил Макаров. – Сегодня же суббота? Ну вот. По субботам Зоя не работает. И по воскресеньям не работает. Она только по будням работает.

– Понятно, – помолчав, хмуро сказал Павел. – Значит, в понедельник опять в «Фортуну» попрешься. Независимый ты наш.

– В понедельник это не получится, работы много… – Макаров с сожалением цыкнул зубом. – И во вторник вряд ли… Надо как-нибудь на неделе выбраться вместе. Попозже, после двенадцати. Может, опять в пятницу? Паш, не смотри на меня санитаром! Я не пить-играть! Я еще вчера показать тебе хотел, а ты смылся куда-то. Там Зоя по будням танцует – это что-то… Народ специально приходит, чтобы только посмотреть. Ты себе не представляешь!

– Представляю, – хмуро перебил Павел. – Я вчера видел уже.

Макаров смотрел на Павла и что-то такое напряженно думал. Павел смотрел на Макарова и думал, что тетя Лида была права, – они с Володькой похожи даже больше, чем родные братья. Во всяком случае, вкусы-то у них точно одинаковые.

– А знаешь, – вдруг сказал Макаров решительно. – Правильно ты придумал! Продавай свою машину на хрен. На моей поездишь. Она ведь покруче, да? Ну вот… А я все равно права так и не получил. Поездишь по доверенности, сейчас это мухой сделать можно.

– Да не нужна мне машина, – возразил Павел, про себя дивясь крутому повороту в разговоре. – Я ж тебе говорил. Куда здесь ездить-то?

– Мало ли… – Макаров пошевелил бровями и неопределенно помахал рукой в воздухе. – В «Фортуну», например. На «фиате» – это ж совсем другой имидж, как ты думаешь?

Павел недоверчиво пригляделся к нему. Похоже, этот паразит все-таки от чего-нибудь зависим.

Или нет? Или у них с Володькой не такие уж одинаковые вкусы, как считала тетя Лида? Это было бы хорошо. Павлу совсем не хотелось, чтобы Макаров протягивал к Зое свои загребущие руки.

Глава 7

Зоя сидела, устало сутулясь, жадно метала свой замечательный борщ, поглядывала в окно во двор, где Сережа и Аленушка ловко крутили скакалку, а Манька вот уже полчаса мячиком прыгала через нее как заведенная, – и вполуха слушала Федора, который сидел перед ней и неторопливо рассказывал дневные новости.

– Отец Гарика приходил, мы договорились. Я сам с пацаном позанимаюсь, он к нам приходить сможет. Два раза в неделю, до самого сентября. Может, и потом тоже, если в школе все-таки трудно будет. Елена Васильевна приводила девочку из своих, предложила Сереже ее в разговорном немножко натаскать. Он выкобенивается – видите ли, занят… Правда, курсовую Старцевой он уже добрал. Не распечатывал еще. Ему опять штаны покупать придется. И ботинки. Растет, как сорняк в парнике. А куртку поносит мою старую, тем более что она еще новая. Звонил Эдик, спрашивал, где ты. Я не сказал.

Зоя рассеянно слушала, кивала, отмечая в дневных новостях только то, с чем ей самой потом надо разобраться, – узнать у Елены Васильевны предполагаемую плату за уроки разговорного, проверить курсовую, пошарить на антресолях, может, чего из Феденькиных вещей Сереже подойдет… Что еще за Эдик?

Зоя осторожно положила ложку, выпрямилась и уставилась на Федора:

– А этому чего надо? Он что, опять свою бритву здесь собирается искать? Феденька, знаешь, что я думаю? Что напрасно не разрешила тебе его отшлепать в прошлый раз. Вот что я думаю.

– Так дело поправимое, – флегматично заметил Федор, чуть заметно фирменно улыбаясь. – Это я со всей душой. В прошлый раз не разрешила правильно, в прошлый раз я еще не в форме был. Сейчас-то исполню качественно. С гарантией на два месяца. Сколько у меня кости срастались? Два с половиной… Да хоть и на три, мне не жалко.

– Федор! – строго прикрикнула Зоя и даже постучала пальцем по столу. – Ты это брось! Я дурь несу, а ты подхватываешь… Что это такое? Ты мужчина, ты должен трезво рассуждать. И пресекать в корне всякие бабские глупости… А все-таки интересно – чего ему надо было?

– Чего-нибудь да надо, – неприязненно сказал Федор. – Этому всегда чего-нибудь надо. Главным образом – чужого чего-нибудь… Ты картошку будешь? Дотушилась уже. Елена Васильевна целую банку малосольных огурцов принесла. Хорошие, с укропчиком… Наверное, пора детей звать, проголодались уже. Сегодня Серые придут, на борщ. Тамара говорит, что у нее какой-то подарок для тебя есть.

– Ух ты, Серые на борщ придут, а я уже натрескалась, как удав, – огорчилась Зоя. – Что ж ты раньше не сказал? Нет, тогда я картошку не буду, тогда я их подожду. Зови детей. Покорми сам, ладно? Мне еще курсовую этой Старцевой проверить надо.

– Курсовую я проверил. – Федор встал и принялся собирать грязную посуду. – Вроде всё правильно. Потом еще посмотрю. Серые еще не скоро придут, часам к восьми, наверное. Ты бы лучше полежала пока, вон, ногу все время трешь. Или в ванне, пока горячая вода есть. А то эти потом покоя не дадут. Особенно Манька. Аленка опять в словарях копалась. Слушай, ведь это неправильно, наверное. Маленькая совсем, а туда же. Я только в школе читать научился, кажется. Да и то – «мама мыла раму»… Что-то в этом роде.

– Да ладно, что ты так беспокоишься, – рассеянно сказала Зоя, думая о другом: Эдик проявился не к добру! – Ты – в школе, Сережа – до школы, и читать, и считать, и задачки решать… Особенно задачки решать. И что, сильно это ему повредило? Нормальный пацан растет, хоть и гений, конечно.

– Ага, гений, – ревниво буркнул Федор, звеня в мойке посудой. – Как же, гений… Он сегодня «час» через «з» написал.

– Ну, прости его, – попросила Зоя, улыбаясь. – Он, конечно, гений, но не до такой же степени, как ты! Таких, как ты, вообще не бывает.

Федор оторвался от мойки, оглянулся, усмехнулся насмешливо и снисходительно – не поверил.

– Иди-ка, правда, в ванную, – строго сказал он. – Сейчас детей кормить буду, а ты тут будешь под ногами путаться… А то кончится горячая – и грей тебе воду в кастрюлях.

Зоя сонно лежала в горячей воде, с удовольствием прислушиваясь к галдежу в кухне, – сегодня вечернего скандала не было, сегодня смеялись, – и без всякого удовольствия размышляла о том, с какого такого перепугу объявился Эдик. Федор прав – Эдику всегда чего-нибудь нужно, и чего-нибудь именно чужого, просто так он не объявился бы. Интересно, сейчас-то он к чему прицеливается? Хотя и не интересно даже, сейчас это ее уже не касается. И даже странно, что когда-то она думала, что касается, и очень даже сильно. Господи, какой же дурой она была в юности!

Зоя засмеялась, вдруг сообразив, что она радуется, что юность прошла. Тут же в дверь ванной постучали, и голос Федора подозрительно спросил:

– Зой, ты чего там делаешь? Ты книжку с собой взяла, да? Смеешься… Вылезай скорее, мне еще Маньку купать. А Аленка хочет, чтобы ты ее искупала.

– Я их обеих искупаю сама! – крикнула Зоя, выныривая из горячей воды и включая холодный душ. – Сейчас, через две минуты!

Всё-таки до чего это хорошо – приходить домой пораньше. Столько всего успеть можно! И самой отдохнуть как следует. И девочки вон как радуются, что в кои-то веки можно на маме поездить. А еще и Сережа с Томкой придут, и она накормит их своим замечательным борщом, и поболтает за жизнь, и посекретничает с Томкой, и от души наклепает ей на Эдика. Хотя Томка может и Серому донести. Черт с ним, с Эдиком, пусть живет… Интересно, что они сегодня принесут? Они каждый раз приносят что-нибудь неожиданное и смешное.

Их приход она караулила, но звонок первым услышал все равно Сережа, помчался по коридору с топотом, как Манька, и, несмотря на то что Зоя кричала строгим голосом, чтобы прекратил немедленно, распахнул дверь настежь, отскочил на несколько шагов и нетерпеливо затоптался на месте, затанцевал, напряженно следя за каждым движением Серого и улыбаясь во весь рот.

– Привет, тезка, – грозно сказал Серый и шагнул через порог. – Опять хочешь заложником поработать?

Из-за его плеча выглянула Томка, пожала плечами, завела глаза к небу и опять спряталась. Зоя уже совсем сердито заорала, чтобы все немедленно прекратили это безобразие, нашли игрушку… Но было поздно – Сережа протянул руку к стене, и с потолка упали две решетки из тонких стальных цепей, со свистом скользнув подшипниками в пазах и звонко щелкнув замками у пола. Сначала упала решетка в полутора метрах от двери, а потом та, которая перекрывала дверь вплотную, но Серый не попался в ловушку, он только притворился, что входит, а сам и не думал входить…

– Так нечестно! – закричал Сережа.

– А не умеешь, – злорадно сказал Серый.

– Тьфу, детский сад какой-то. – Зоя кинулась к ближайшему окну, выходящему во двор.

Через двор от первого подъезда уже неслись четверо в пятнистых штанах и черных майках, и Зоя виновато крикнула им:

– Ребята! Извините… Учебная тревога.

Трое даже не притормозили, а один остановился, спросил: «Серый?» – а когда Зоя кивнула, пробормотал: «Кино и немцы», – и кинулся за остальными еще быстрее.

Зоя вздохнула и пошла в коридор смотреть это кино. Федор тоже вышел, посмотрел, покачал головой и ушел. Сережа в который раз пробовал вручную поднять решетку, до сих пор не веря, что это невозможно. Манька в который раз полезла по решетке вверх, застревая тапочками в частых гибких ячейках. Аленка появилась рядом, подержалась за Зоину руку, утешающе сказала: «Да пусть балуются». Томка, поглядывая сквозь две решетки в глубь коридора, курила на лестничной площадке. Серый что-то говорил черно-пятнистым, показывая на часы, на соседнюю квартиру и на окно между лестничными пролетами. Те слушали, кивали, оглядывались. Кино и немцы.

Наконец Серый отпустил охранников, Сережа поднял решетки и Зоя смогла встретить гостей как положено.

– Ой вы, гости дорогие! – запела она придурочно, широко раскидывая руки и часто и мелко кланяясь. – Ой, да зачем же вы к нам приперлися? Ой, да что же вы нам принесли?

Это был их общий ритуал. В доме Серых Томка встречала их точно так же.

– А поесть-попить мы к вам приперлися, – в ответ запела Томка, делая пародию на реверанс. – А кота в мешке мы вам принесли!

Она сдернула с плеча замшевый рюкзачок, щелкнула серебряным замочком – и вытащила котенка! Настоящего, живого котенка, совсем маленького, откровенно беспородного, дымчато-серого и с белой манишкой.

– С ума сошла, – растерялась Зоя. – Куда нам его? Его же Мария замучает своей любовью и заботой!

Манька уже тянула к подарку руки, нетерпеливо шевеля пальцами.

– А ты ее выпори, – ехидно посоветовала Томка, подмигнула и отдала котенка Аленушке.

Аленушка взяла котенка бережно и как-то умело, что-то тихо сказала Маньке, и та сразу убрала руки за спину и покивала: да, да, понимаю, нельзя…

– Вот видишь? – Томка сделала значительное лицо. – А ты боялась. Воспитательный элемент… или момент? В общем, все будет хорошо. Мы все для кошки принесли – и тарелку, и еду, и горшок, и «Кэтсан»… И еще кое-что по мелочи для тебя. Серый, где корзина?

В корзине по мелочи оказались еще трехлитровая банка малины, литровая – густой желтоватой сметаны, несколько кусков сотового меда, килограмма два свежего творога в марлевом узле, десятка три смуглых яиц в эмалированной кастрюле и несколько пучков всякой зелени.

– А это на случай продовольственного кризиса? – поинтересовалась Зоя, придумывая, как бы воткнуть все это в и так битком набитый холодильник. – Никогда мы это не съедим.

– Завтра опять жару обещают, – предупредила Томка. – Кто в жару твой борщ захочет? А творожок со сметаной – за милую душу. Бери-бери, все свое, деревенское, натуральное, прям только с грядки, с пасеки, с насеста… или где там они несутся?

– «С насеста»! – передразнила Зоя. – «Свое»! С каких это пор ты хозяйством обзавелась?

– Обзаведусь, – пообещала Томка. – А пока соседи снабжают. У соседей все есть. А у двух – пасеки. Ой, ты не представляешь, как это интересно! Пчелы – самые чистые звери, пчела никогда никакой гадости в свой улей не принесет… Очень ответственные. Меня уже два раза кусали.

Зоя сидела за кухонным столом в уголке за холодильником, слушала ее рассказы о деревне, где Серые уже достраивают дом, наблюдала, как она привычно хозяйничает на чужой кухне, как у себя дома, – и отдыхала. Отдых был настоящим, глубоким, не просто руки-ноги отдыхали, а будто вся душа ее окуналась в отдых, в большой, теплый, душистый отдых, и сразу – никаких тревог, никаких забот, никаких страхов… В присутствии любого из Серых она всегда это чувствовала. А когда они вместе – так это в два раза больше.

Томка нарезала хлеб, попробовала борщ – согрелся уже, – вынула из ящика старинные мельхиоровые ложки, которые считала аристократичными, и задумалась над тем, сколько тарелок ставить на стол.

– Девочки не будут, они недавно ужинали, – подсказала Зоя. – Я тоже борщ не хочу. Сережа, может быть, будет, он всегда есть хочет, хоть двадцать раз в день корми. Федора спросить надо. Наверное, он детьми сейчас займется, чтобы нам не мешали.

– Ну вот, – разочарованно вздохнула Томка. – Мы что, одни есть будем? Называется, гостей ждали… Не могли уж потерпеть… А, ладно. Мы все равно твой борщ съедим. А то чего ехали-то, да? Пойду всех звать, может, кто-нибудь согласится…

Она потопала на голоса в комнате мальчиков, а Зоя осталась спокойно сидеть, улыбаясь и блаженствуя. Какие там гости! Серые были здесь своими, совершенно своими. И даже хозяевами – едва ли не бо́льшими, чем она сама. Ой, как хорошо.

Томка пригнала в кухню всех, кроме девочек, – те зачарованно наблюдали, как котенок носится за заводной лягушкой. Это теперь надолго, можно не волноваться. Федор все-таки пару раз вставал из-за стола, ходил смотреть, что там происходит, несколько обеспокоенный отсутствием Манькиных криков и вообще всяческого шума. Нет, все в порядке: сидят, смотрят. Как под гипнозом. Замечательный зверь. Великолепный подарок. Теперь, может быть, руки освободятся для других полезных дел.

Поговорили немного о том, какие полезные дела можно сделать свободными руками. Серый посоветовал какие-то новые упражнения, Томка посоветовала ходить в бассейн, Сережа посоветовал заняться английским, Зоя посоветовала всем заткнуться – она-то знала, что Феденька неподъемный воз тащит, и никакой котенок не освободит его руки настолько, чтобы он не нашел, чем бы их сразу занять.

Серый и мальчики съели по тарелке борща, попросили еще. Томка выдала им добавку, а сама позвала Зою поговорить за жизнь. Они пришли в Зоину комнату, устроились поудобнее – Зоя свалилась на свою кровать, задрав на стену ноги, Томка села посреди ковра по-турецки – и долго уютно молчали, переглядываясь и улыбаясь.

– Я курить всё-таки брошу, – наконец сказала Томка. – Ты не думай, я сумею. Я и так уже почти не курю.

– Молодец, – похвалила Томку Зоя. – А Серый твой вообще молодец-молодец. Хоть и избаловал тебя, конечно, просто до безобразия. Я вас обоих жутко люблю.

– Устала, да? – понимающе спросила Томка. – Конечно, устала… Разве можно так запахиваться? Серый говорит, ты от конторы отказалась. Гордая, да?

– Синекура, – презрительно буркнула Зоя. – Стыд и позор. Я что, всю жизнь буду на вашей шее висеть?

– Во дурная! – Томка вскочила, покружилась по комнате, пометалась из угла в угол и опять села. – Когда это ты на шее висела? Это я у всех твоих на шее висела! Ты, может, не помнишь, ты еще маленькая была… Они ведь спасли меня. И Серого не забывали. Саша оба раза со мной к нему ездил. А потом как помогли – ты вспомни, ты уже должна была понимать. Да если бы не твои, что с нами сейчас было бы?

– А если бы не вы с Серым, что с нами было бы?

Они опять помолчали, Томка – сердито сопя и досадливо щелкая языком, Зоя – тихо, прислушиваясь к Томкиному сопению. Поняла, что сопением дело не ограничится, и, пока Томка опять не заговорила о каких-нибудь глупостях, быстро переменила тему:

– Федор говорит, сегодня Эдик звонил.

– Ну да? – изумилась Томка, опять вскочила и немножко побегала по комнате. Села, посопела и кровожадно добавила: – Линчевать бы его, мулата вонючего…

– Павел Браун тоже мулат, – вдруг вспомнила Зоя. – А ты говоришь – Хаз-Булат. Типичный Браун. Смешно.

– Какой Павел Браун? Какой Хаз-Булат? При чем тут… – Томка замолчала, подумала и поняла наконец: – А, это тот черный, вчерашний… Ну-ну. Так ты его в клубе все-таки видела? Приставал?

– Нет, что ты. Он скромный. – Зоя сняла ноги со стены, перевернулась и улеглась на живот. – Проводил меня немножко, до первого ученика. Он, кажется, нормальный мужик. Не пьет.

– Ага, – саркастически фыркнула Томка. – Нормальный, как же… А вчера кто за тобой из «Фортуны» рванул? Нормальный за такой мочалкой не рванул бы.

– Это да, – согласилась Зоя и горестно вздохнула. – И почему это почти все мужики именно за такими мочалками таскаются?

– Загадка природы. – Томка тоже вздохнула. – Разгадка продолжения рода. Эффект доступности.

– Какая ты мудрая, Том, – с уважением сказала Зоя. – Я бы сама ни за что не догадалась.

Они обе захохотали одновременно, вскочили, встали друг перед другом и, не сговариваясь, начали танцевать: «Во французской стороне, та-ра-ра-ра-ра-ра…»

Дверь приоткрылась, Серый всунул курносый нос, удивился:

– Зой, неужели за день не наплясалась? Ну, Томка – ладно, у нее работа сидячая… А ты-то?! Во дает…

– У меня работа не только сидячая, – обиделась Томка. – У меня работа и стоячая, и ходячая… Ну, вы там уже поели-попили-поговорили? Давай-ка до дому, до хаты собираться. И детям давно спать пора. Зой, когда они у тебя ложатся?

– Откуда я знаю? – сказала Зоя. Помолчала, загоняя вглубь внезапную горечь, и со смешком добавила: – Наверное, рано ложатся. Потому что просыпаются ни свет ни заря – и тут же меня будят.

– Ну да… – Томка минуту смотрела на нее, вздыхая и хмурясь, потом отвернулась и пошла из комнаты, ворча на мужа: – Так ты собрался или не собрался? Не собрался! И что теперь, я тебя ждать должна?

Серый сделал испуганное лицо и кинулся в прихожую обуваться. Томка на пороге комнаты обернулась и вроде бы между прочим спросила:

– Так как там его? Павел Браун, да?

– Том, ты опять что-то затеять хочешь? – затревожилась Зоя. – Я тебя очень прошу – не влезай. Глупости все это.

– Когда это я куда влезала? – знакомо ответила Томка и знакомо хихикнула. – Конечно, глупости. Неоткуда в нашем захолустье мулату взяться.

Обязательно влезет, поняла Зоя. Всенепременно. Томка всегда влезала в то, что представляло для нее интерес. А интерес представляло для нее всё на свете. О-хо-хо-хо-хо… Зря она сказала Томке о Павле Брауне. Мужик-то он, похоже, и правда нормальный. Хоть и мулат.

И тут же сработал какой-то переключатель в голове, и вместо мулата Павла Брауна выскочил светлый образ мулата Эдика – очень светлый, белолицый и почти беловолосый, только глаза у него были темно-карие, почти черные. И этот чертов мулат Эдик прочно засел в мыслях, зараза, и ничем его оттуда не удавалось выковырнуть. Зоя читала девочкам на ночь книжку перед сном, но даже не запомнила какую – перед глазами качались длинные пряди блестящих белокурых волос – и чего он ими все время трясет? – а в ушах зудел проникновенный, убедительный голос: «У мулатов бывают красивые дети»…

– Вот на этих я не подписывался, – насмешливо и спокойно сказал Эдик. – С ума ты сошла, что ли? Целая толпа нахлебников. Да еще с такими проблемами.

Девочки уснули, и Зоя пошла к Сереже, почитать курсовую этой дебильной Старцевой. Вставляла нужные и выбрасывала лишние знаки препинания, вслух восхищалась тем, как Сережа строит схемы и графики, а сама видела на клавиатуре руку мулата Эдика, который умел нажимать четыре кнопки: влево, вправо, вперед, огонь.

– И компьютер я заберу, – решил Эдик. – Все-таки я больше всех на нем работал, так что он фактически мой. Да и не нужен он тут никому – эти еще маленькие, что они понимают?.. А Федька – вообще неизвестно, встанет или нет.

Зоя обсуждала с Федором, чего бы приготовить к завтраку заранее, чтобы утречком время не тратить, а сама вспоминала искреннее возмущение мулата Эдика: почему это приготовили вечером? Завтрак надо готовить утром.

– А ложки – серебряные? Нет? И вилки тоже мельхиоровые? – Эдик обиделся. – И зачем вы всякую дешевку собирали? Ну, ладно, это я тебе оставлю.

Зоя гладила перестиранное сегодня Федором постельное белье, а перед глазами стояла дикая картина: мулат Эдик копается в бельевом шкафу, перекладывает стопки простыней с места на место, что-то вытаскивает, придирчиво рассматривает, выкладывает на диван…

– Я на половину всего имею право, – сказал он, заметив ее неподвижный взгляд. – Я помню, вот этот комплект нам на свадьбу дарили. Это совместно нажитое имущество, любой суд подтвердит. А где деньги? Ты что, успела уже все деньги скоммуниздить? Никогда не поверю, что в таком доме живых денег не было. Старики твои богатенькие были… Ну, где деньги? В подушке где-нибудь, да? В чулке прятали? Ты лучше добровольно, добровольно… Придут имущество описывать – больше потеряешь, это я тебе конкретно обещаю.

Тогда она стояла с трехмесячной Манькой на руках, смотрела на старые часы на стене, ждала, когда за ней зайдет Тамара, чтобы вместе идти в больницу к Аленке и к Федору. Тогда она почти ничего не слышала и ничего не понимала – деньги, имущество, ложки ему почему-то не нравятся… Неужели он не видит, что ей просто не до того сейчас? Она тогда была почти невменяемая, даже странно, что, оказывается, запомнила так много и так подробно. И еще очень четко запомнила, что Тамара пришла не одна, а вместе с Серым, и тот молчком перевернул мулата Эдика вниз головой, потряс за ноги и не отпускал, пока Тамара, пошарив в кучке барахла, которое вывалилось из мулатовых карманов, не сказала удовлетворенно:

– Во, нашла. Зой, глянь, это ведь от твоей хаты ключи? Ну, вот и славненько. Выноси мусор, Серый, он нам больше не нужен.

И Серый вынес замершего от ужаса Эдика во двор, как мешок, прихватив за ремень и за шиворот, и на глазах дюжины соседей донес его до помойки, бросил в ржавый вонючий контейнер, отряхнул руки и пошел обратно в подъезд. И никто даже не ахнул. Елена Васильевна решительно засеменила наперерез, протянула руку, звонко сказала:

– Елена Васильевна Колонная!

– Сергей Анатольевич Серый, – серьезно представился Серый, осторожно пожимая игрушечную ручку в кольцах. – Только я тут руками гадость всякую брал… Это ничего?

– Хрен с ним! – так же звонко ответила Елена Васильевна. – Горжусь знакомством!

С тех пор они очень дружили.

В тот же день Елена Васильевна впервые осталась с Манькой, просто вынула ее из рук Зои – с трудом, правда, – и недовольно сказала:

– Что же это вы, мамочка, в ребеночка вцепились? Это вам не спасательный круг. Идите по своим делам, нечего кроху такую туда-сюда таскать. Придете – тогда и покормите. А и опоздаете – ничего страшного, вон щечки какие, как у хомячка, поживет лишний часок на собственном жиру.

Зоя не хотела оставлять ребенка, нервничала, и тогда Томка тоже осталась с Манькой и с Еленой Васильевной, а Серый пошел с Зоей в больницу. И в больнице Зоя тоже нервничала, даже позвонила домой из ординаторской, но Томка ее обругала: «Чего ты трезвонишь? Ребенок спит, а она трезвонит тут», – и это Зою успокоило. А в палате у Федора она и вовсе развеселилась – Федор смешно злился, что нога все время чешется, а в руке вообще никакой силы, даже эспандер не может растянуть. Федор уже вовсю скакал с костылем и даже пробовал что-нибудь делать изуродованной рукой – хотя бы по мелочи, хотя бы чашку держать, хотя бы записку Сереже написать. Врачи его ругали, Серый – хвалил. Федор верил Серому, Серый лучше знал, что надо делать, он сам когда-то не одну травму пережил.

И у Аленки в палате Зоя робко порадовалась: Аленушка уже хорошо дышала, и даже сама садилась в кроватке, и даже поулыбалась бледненькими губами, и посияла своими необыкновенными глазами, и съела с удовольствием мандариновую дольку… И опять заснула.

– Это хорошо, – сказал завотделением легочной хирургии. – Она сейчас должна много спать, слабенькая еще. Но вы не волнуйтесь, волноваться уже не о чем, девочка безусловно вне опасности. Конечно, придется еще полежать… Ну, это уже так, для страховки. Потом вот в санаторий бы какой-нибудь хороший – это да, это очень полезно было бы. Я несколько хороших знаю, дороговато только… Вы как, в состоянии?

– Мы в состоянии, – ответил Серый и увел завотделением куда-то.

Зоя сидела рядом со спящей Аленкой, держала ее за прозрачную ручку, а сама думала: чего это мы в состоянии? Конечно, если санаторий полезен – это обязательно надо. Дорого – это сколько? В права наследства она вступит еще только через три месяца, да и то пока неизвестно, что там за деньги были у папы с мамой. В доме «живых денег», которые искал мулат Эдик, не было. Несколько колечек и цепочек каких-то, немного, мама к украшениям была равнодушна, а Зоя и вовсе не любила. Если их продать – хватит на санаторий?

В юности она была очень глупой. Глупой, легкомысленной, избалованной папиной-маминой дочкой. Ничего не знала – ни что почем, ни откуда деньги берутся. То есть знала, что папа с мамой хорошо зарабатывают, они оба профессионалы высокого класса, их на работе ценят, платят больше, чем другим. Знала, что и Саша хорошо зарабатывает, они недавно квартиру поменяли – на большую, хорошую, – и машину купили, тоже хорошую, а Люся даже хотела собственное дело начинать, ателье меховое, маленькое, но свое… Только Зоя ничего не делала, бегала в свой институт, прыгала на своих соревнованиях, а думала, что так занята, так занята… Картошку почистить – и то некогда. Если надо было чего, то «мам, дай пару тысяч, у меня ботинки скончались»… Абсолютно не думала, откуда эти тысячи берутся.

Первое время после свадьбы Эдик ходил по их квартире как по магазину: а это почем? А вон то сколько стоит? Ее это страшно смешило. Откуда она знала, что почем? И ему-то зачем это знать? Идиотка. Оказывается, он уже тогда списочек составлял – что в доме есть и сколько это стоит. Вот так вот.

– Зой, – сказал Федор у нее за спиной. – Ты уже по второму кругу гладишь. Чего это ты?

Зоя вздрогнула от неожиданности, оглянулась – Федор стоял как столб, наверное, уже давно, и подозрительно смотрел на стопку выглаженного белья, откуда она только что взяла наволочку и расстелила на доске, опять собираясь гладить. Во дела. Склероз, что ли?

– Задумалась. – Зоя вздохнула и принялась складывать наволочку. – Ты почему босиком ходишь? Не слышно ничего, даже испугалась. Возникаешь из воздуха, прямо как Аленка. Тебе помочь чего-нибудь? Слушай, давай я сырников нажарю, а? А то куда такую прорву творога девать? А утром сырники со сметаной – за милую душу… Ты чего так ухмыляешься?

– Да я уже нажарил.

– Фокусник, – восхитилась Зоя. – Дэвид Копперфилд. Даже круче – сам Федор Крайнов! И когда ты только успел?

– Подумаешь, бином Ньютона, – небрежно сказал Федор и заметно загордился. – Я чего сказать-то пришел… Там кино какое-то дурацкое сейчас будет. Из жизни благородных ворюг. Будешь смотреть?

– Да ну его, я лучше спать пораньше лягу. Сейчас зайду, посмотрю на девочек, котенка заберу – и спать… И ты бы ложился, ведь заматываешься не знаю как.

– Кошку я забрал. Сереже на колени влезла. – Федор насмешливо фыркнул. – Сидит, воткнулся в сайт какой-то. Совсем из реальности выпал. В одной руке мышка, в другой – кошка. Если б ему кобра на колени вползла – и то не заметил бы.

– Ну, пойдем тогда чайку попьем, – решила Зоя. – Вот интересно, сколько он по этим сайтам в месяц просвистывает? Надо потом подсчитать.

– Я все время считаю, – доложил Федор, заходя в кухню вслед за ней и тут же привычно начиная хозяйничать. – Вообще-то немного просвистывает, от трехсот до трехсот пятидесяти. Когда больше получается – я его окорачиваю. Но вообще-то он все эти сайты сам и зарабатывает. И даже больше.

– Он у нас молодец, – сказала Зоя растроганно, наблюдая из своего угла за холодильником, как Федор наливает ей чая, вынимает вазочку с печеньем из шкафа, вытрясает из банки на тарелку горку малины… Заботится. – Все вы у меня молодцы, красавцы и красавицы. До чего же я счастлива, ты бы знал, Феденька… Иногда даже плакать хочется.

– Женская логика, – подумав, констатировал Федор. – Я тебе зря про Эдика сказал?

– Мужская логика! – Зоя негодующе посопела совсем как Томка. – При чем тут Эдик? Плевать мне на Эдика, пусть он хоть застрелится, этот Эдик… Вот интересно, почем нынче пистолеты?

Федор постучал пальцем по столу и строго приказал:

– Ты это брось! Ты мне эту бабскую дурь прекращай немедленно!

Зоя засмеялась, развеселилась, и они еще поговорили о том, какие штаны покупать Сереже, варить ли из малины варенье, как назвать кошку и обо всяких таких привычных заботах. А потом Зоя пошла спать, потому что натикало уже сколько-то минут двенадцатого, а она ведь собиралась пораньше лечь, завтра занятия с десяти, надо наконец выспаться…

И тут приглушенным ночным голосом зашуршал телефон. Зоя боялась ночных звонков, ей не должны были звонить после девяти, и если все-таки звонили – значит, что-то случилось. Гадкое. Она первая бросилась к телефону, заранее тревожась, схватила трубку и сразу спросила: