Текст книги "Слабая женщина, склонная к меланхолии"

– Говорите! – потребовала она жадно. – Вы же видите, я знаю! Что? Говорите, ну…

– Веснушки, – хрипловатым голосом сказал больной и усмехнулся. – Командир, у тебя весь нос в веснушках.

– Этого не может быть! – закричала Ася. Теперь она не изображала ликование, а на самом деле ликовала. Проникающее ранение! Третий день после операции! Плотников – не гений. Плотников – бог. – Больной, вам кто-то рассказал про мой нос… Про мои веснушки! Больной, вы не можете их видеть! Я их утром запудрила!

– Запудрила! – передразнил больной и опять усмехнулся. – Ну и кто из нас больной после этого?

Квадратный насупился и открыл рот, собираясь что-то сказать, но по привычке глянул на Люду и рот закрыл.

– А еще что видите? – Ася растопырила перед лицом больного пятерню. – Руку видите? Сколько пальцев?

– Сколько и у всех. Только у тебя они какие-то мелкие, – насмешливо ответил больной и зашевелился в кресле, пытаясь подняться. – Ну что, все уже? Эй, начальник, отцепляй от мебели, меня уже вылечили.

– Больной, вы больной, что ли? – возмутилась Ася. – После таких операций люди сидят на бюллетене до четырех месяцев! Вылечили его! То, что вы видите, означает то, что Плотников опять сотворил чудо. И совсем не означает того, что вы можете прямо сразу встать и идти заниматься своими делами. Вам вообще долго еще придется быть осторожным. Никакого физического напряжения. Никаких резких движений. Никаких ядов. Никаких, даже самых мелких, травм. Никаких простуд и гриппов… И вообще, перевязка не закончена. Сейчас я еще закапаю лекарство, а потом заклею глаз новой повязкой.

– Блин, – хмуро буркнул больной, опять укладывая затылок на подголовник. – Снова слепнуть… Надоело уже.

– Типун вам на язык! – с чувством сказала Ася. – Слепнуть! Это же надо такое сказать… Я прямо чуть не расстроилась. К тому же у вас правый глаз вполне зрячий. Сейчас я посмотрю, что можно с гематомой сделать.

Она заклеила оперированный глаз, полюбовалась безупречной повязкой и обогнула кресло, заходя со стороны фингала.

Фингал был выдающимся. Во всех смыслах. Багрово-фиолетовый мешок над глазом свисал на багрово-фиолетовый мешок под глазом. Это как же надо было приложиться, чтобы достичь такого результата? Если только прыгнуть с самолета без парашюта. Вниз глазами. Прямо на заводскую трубу… Странно, что Плотников проигнорировал этот фингал. Фингал – ерунда, фингал – не глаз, но под таким фингалом неизвестно, как там и глаз поживает… А нет, неплохо глаз поживает. Просто даже хорошо. Заводская труба промахнулась. Сейчас мы этот живучий глаз попробуем открыть. Или самого Плотникова подождать? Все-таки должна быть причина, по которой Плотников проигнорировал эту выдающуюся гематому…

Ася осторожно ощупала багрово-фиолетовые мешки, окружающие глаз, и поняла, что Плотников не мог их проигнорировать. Их просто не было, когда он делал операцию. Фингал появился позже. Вероятнее всего – вчера. Та-а-ак. И по какой такой причине он появился? И какая такая сволочь посмела поднять руку на идеальные результаты идеальной работы самого Плотникова?! Ведь после такой операции даже резких движений делать нельзя! Ладно, потом она сама с ними со всеми разберется.

– Люда, кювету, тампоны и пару салфеток…

Люда поняла, кроме требуемого, подала еще и скальпель. Вопросительно подняла брови, Ася отрицательно качнула головой.

– Больной, – деловито сказала она. – У вас, кажется, одна рука свободна? Ага, хорошо. Держите эту штуку сами. Прижмите к щеке. Вот так. Постарайтесь не шевелиться, а то мне и так не очень удобно с этой стороны работать… Голову слегка опустите. Вот теперь правильно…

Она негромко говорила какие-то необязательные слова, а сама быстро протерла фингал спиртом и сделала два мелких надреза. Кровь хлынула в кювету, как из крана. Точно, фингал появился не ранее чем вчера. Нет, она не потом с ними со всеми разберется. Она прямо сейчас с ними со всеми разберется. А потом доложит самому Плотникову.

– Люда, умой, пожалуйста, больного, – попросила Ася почти жалобно. – Царапины зеленкой смажь. Мне надо срочно поговорить с этим квад… с этим вот господином. Вы ведь у них самый главный? Ну вот, значит, с вами мне и надо поговорить. В сторонке.

– Анастасия Павловна, вы, случайно, не расстроились? – тревожно спросила Люда.

– Не случайно, Людмила Ивановна, – грустно ответила Ася. – Боюсь, что совсем не случайно…

– Да она просто крови боится, – вдруг насмешливо заметил больной.

– Конечно, – серьезно согласилась Люда, смачивая салфетку перекисью водорода. – Кто ж крови не боится? Если бы ты видел столько крови, сколько Анастасия Павловна, ты бы тоже боялся.

Больной ничего не ответил. А может быть, что-нибудь и ответил, но Ася уже ничего не слышала. Она волокла квадратного в дальний угол, где стояли стол, два стула и сложенная гармошкой ширма, которую можно было развернуть за две секунды. Квадратный ничего не понимал, тормозил, все время тревожно оглядывался и приговаривал, что оставлять объект не положено. Ася и его не слушала. Ой, как она со всеми сейчас разберется…

– С чем разбираться-то? – с недоумением спросил квадратный, прислоняясь спиной к стене, тревожно глядя через голову Аси в сторону кресла и хмурясь.

Наверное, она про разборки вслух подумала.

– Гематомы вокруг правого глаза больного до вчерашнего дня не было, – очень тихо и раздельно сказала она, внимательно глядя в лицо квадратного.

Тот оторвался от созерцания кресла и уставился на нее. Тоже очень внимательно. И тоже очень тихо и раздельно спросил:

– Доктор, вы можете сказать, когда ему… ну, когда это появилось?

– А вы?

– Я не могу. Я дежурю только с двенадцати ночи. С двадцати четырех ноль-ноль.

– А остальная армия? – Ася кивнула в сторону автоматчика у окна.

– Мы вместе заступили…

– Доктор, да это не они, – сказал больной из кресла. – Это я так, зацепился за что-то спросонья – вот и приложился… Ерунда, пройдет. Да глаз уже и открылся. Все вижу, без проблем. Иди сама глянь.

– Сейчас, – громко ответила она, не оглядываясь, а квадратному тихо сообщила: – Я очень расстроилась. Под трибунал пойдете.

– Да это точно не мы! – Квадратный опять засипел. Испугался, мент поганый. Трибунала боится. Еще не понял, кого ему на самом деле бояться надо.

Она резко отвернулась и пошла к креслу. Больной уже не лежал в нем, а сидел прямо, свободной рукой трогал синяк вокруг глаза. Глаз действительно открылся. Не слишком широко, опухшие веки еще тянулись друг к другу, но из щелочки весело выглядывал живой и здоровый зеленый глаз, с любопытством оглядывал окружающее пространство. Увидел Асю, от окружающего пространства отвлекся.

– Я ж говорил – веснушки, – насмешливо сказал больной.

– А у вас, оказывается, глаза зеленые, – удивилась она.

– Ну да, – тоже удивился он. – Ты же левый уже видела. Он тоже зеленый.

– Разве? – Ася на всякий случай еще раз осторожно ощупала синяк вокруг зеленого глаза. – Я как-то не заметила. Я на работу Плотникова смотрела. Знаете, больной, вам правда повезло. Сказочно повезло, поверьте моему слову. Но я вас по дружбе предупреждаю: боже вас упаси сделать что-нибудь такое, что испортит работу Плотникова… Ладно, идите, завтрак через пять минут. Режим нарушать не следует.

Квадратный быстро снял браслет с подлокотника и неожиданно защелкнул его у себя на руке.

– Что, уже не боишься, что махаться буду? – с интересом спросил больной.

– Тебе нельзя, – серьезно ответил квадратный. – Слышал, что Анастасия Павловна сказала? Никаких резких движений. А то испортишь работу самого Плотникова. И тогда что?

– Ослепну, – хладнокровно подытожил больной.

– Ослепнешь, Сережа, ослепнешь, – согласился квадратный не без печали. – Но это бы еще ладно, дело хозяйское… А вот что Анастасия Павловна расстроится – это уже событие, чреватое непредсказуемыми последствиями.

– Тьфу-тьфу-тьфу, – испуганно сказала Люда и быстро перекрестилась насколько раз. – Господи, спаси нас и помилуй…

Больной и квадратный переглянулись, одинаково качнули головами и пошли к двери. У обоих выражение лица было типа «нам не страшен серый волк». За ними шел автоматчик. С выражением лица типа «надо было на сантехника учиться».

Ася смотрела им вслед и раздраженно думала, что все эти военные игры недоступны пониманию не только посторонних наблюдателей, но и, скорее всего, самих участников. И правила, которые ни с того ни с сего меняются во время игры… Маразм. Сюда его, слепого и в наручниках, вели, как будто верили, что он может сбежать в любой момент. Предварительно поубивав пятерых вооруженных мужиков голыми руками. Скованными за спиной. А отсюда пошли чуть ли не под ручку. И квадратный больного называл Сережей. К вечеру вообще побратаются, обменяются телефонами любимых девушек, и квадратный по дружбе сообщит Сереже свое имя. Может быть, даже настоящее… Хотя вряд ли он еще помнит свое настоящее имя. Эти типы и под оперативными псевдонимами вполне хорошо себя чувствуют… Только под конец чуть из образа не вышел. И даже вышел на минутку. Совсем другим языком заговорил, мент поганый. То есть не мент. Это роли не играет. Все равно она с ними разберется. И найдет того, кто чуть не угробил работу самого Плотникова.

– Плечи у него какие, а? – мечтательно сказала Люда. – Ой, какие у него пле-е-ечи… Я таких даже в кино не видела. Вы заметили, Ася Пална? Плечи – ровно по ширине двери!

– Мне показалось – еще шире, – рассеянно ответила Ася. – Не человек, а квадрат ходячий…

Люда удивилась, задумалась, потом поняла:

– А! Вы про майора! Ну да, у того плечи вообще… А я про этого больного. Про зэка этого. Такой мальчик – обалдеть… И майор – никакой не квадрат ходячий! Чего это вы? У майора тоже классная фигура. Только что мент… Да еще татарин. Да и вообще старый уже, ему точно больше тридцати… И вот почему всегда так? Если элитный экземпляр, так обязательно или мент, или бандит.

– Или любитель активного отдыха, – грустно сказала Ася. – Культурист, турист и мастер спорта.

– Да это еще ничего, – возразила Люда. – Такого еще можно сориентировать на созидательную деятельность. Активно отдохнет – а потом и в хозяйстве пригодится. И спортсмен – это хорошо. Мужчина должен быть сильным и здоровым. Чтобы за ним – как за каменной стеной. Чтобы мог тебя на руках носить. В буквальном смысле. Чтобы женщина могла себя хоть раз в жизни почувствовать слабой. Да и в быту тоже… Сильный мужик много чего в доме сделать может! Правильно я говорю? Согласитесь, Ася Пална!

Ася не могла с Людой согласиться. Но и не спорила. Люде было двадцать лет. Семь лет назад Асе тоже было двадцать лет, и она была такая же наивная, как Люда. Тоже очень хотела хоть раз в жизни почувствовать себя слабой.

А ведь не дурак сказал: «Не мечтайте о несбыточном. Вдруг ваша мечта исполнится?»

Ну и почувствовала.

Глава 2

Светка была на три года старше, на сто лет мудрее, на пятнадцать килограммов красивее, на полторы ставки самостоятельнее, на двух бывших женихов и одного нынешнего мужа опытнее… Да что там говорить, Светку надо было слушать.

Ася не слушала. То есть слушала, но не верила.

– На кой тебе этот красавец? – говорила Светка, сердито тараща хитрые коричневые глаза. – На нем же бабы гроздьями виснут! Из таких нормальные мужья не получаются. Поверь мне, дуре старой.

Ася не верила. Роман и вправду был красивым, но разве он это нарочно? Кажется, он даже не замечал своей красоты, не придавал ей значения. Действительно, бабы висли на нем гроздьями. Но она-то не висла. А он выбрал именно ее, и не для чего-нибудь, а для того, чтобы жениться. И муж из него получится, раз уж он сам решил стать мужем.

– Он же игрун! – говорила Светка, брезгливо кривя пухлые губы. – Он же не живет, а в игрушки играет! Ведь ничего не умеет! Ни-че-го! Всю жизнь на маминой шее просидел, теперь на твою сядет. Последние силы он из тебя вытянет! Поверь мне, дуре старой.

Ася не верила. Почему это Роман – игрун? Просто он живет легко, то есть – наслаждается жизнью. Уж по крайней мере, это лучше, чем если бы он был нытиком и мизантропом. И умеет он много. Он умеет играть на пианино и на гитаре, разжигать костер с одной спички, ходить на байдарках по каким-то опасным рекам, ставить палатку в любой ветер, варить уху на костре… Он умеет столько, что на десятерых хватит. И на маминой шее он не сидит. Его мама обыкновенная пенсионерка, а он – инструктор по плаванию. К нему в очереди стоят, он нормально зарабатывает. И еще во время последнего похода документальный фильм снял, по телевизору показывали, гонорар заплатили. И еще предлагают в рекламном ролике сняться – тоже деньги… А она – просто студентка, ей еще два года учиться, стипендия доброго слова не стоит. Случайные заработки курсовыми и контрольными доброго слова стоят, но ведь они случайные и есть… В этом смысле ее шея никому не может казаться привлекательной. А что касается последних сил – так их и вовсе кот наплакал. Если честно, никаких сил у нее уже не осталось, так что и вытягивать нечего.

– Посмотри на себя! – говорила Светка, жалостливо качая встрепанной головой. – Ты же цыпленок недорощенный! В чем только душа держится?! И вкалываешь всю жизнь как лошадь! А посмотри на него! Это же не человек, статуй каменный! Кинг-Конг железобетонный! Целый день дурака валяет, а вечером в бассейне в свисток свистит. Это работа? Так и то все время переутомляется. Раз в неделю хоть день, да гуляет без содержания. Мне соседка говорила, она из-за него в бассейн записалась, а он – без содержания, то и дело занятия отменяет. Она очень обижается. Работничек! По походам таскается – это он не переутомляется! На тренажерах часами потеть – это он не переутомляется! А картошку с базара мать таскает. И тебя заставит таскать, вот увидишь. Не пара он тебе, Аська. Поверь мне, дуре старой.

Ася не верила. И вовсе не всю жизнь она вкалывала как лошадь. До пятнадцати лет вообще бездельничала. Так, если только пустяки какие-нибудь – постирать, помыть, в магазин сбегать, картошку почистить… Наверное, как все. Вообще-то она уже не очень хорошо помнила, как жила до пятнадцати лет. Школа, две-три необязательные подружки, три-четыре необязательных кружка – вроде драматического или вовсе уж кройки и шитья, – а в остальное время – книги. Чтение, чтение, чтение… Мама была недовольна: ребенок совершенно не бывает на свежем воздухе. Бабушка хвалила: Аська у нас будет у-у-умная! Она любила разговаривать с бабушкой. Бабушка даже о самом сложном говорила как-то так, что становилось сразу все понятно. И еще весело. Вот как бабушка говорила. А потом у бабушки случился инсульт, и правую сторону у нее парализовало. Она лежала совсем беспомощная, говорила с трудом. Ее нельзя было оставлять одну. Сначала все дежурили возле нее по очереди. А потом отец ушел из дома, он не мог больше тратить жизнь так бездарно. С бабушкой остались Ася и мама, но у мамы была работа. Хирургическая сестра – это очень трудно, да еще и ночные дежурства. А у Аси была только школа – ерунда, говорить не о чем. В школу она иногда забегала. Обязательную контрольную написать, домашние работы сдать, быстренько на вопросы ответить… А необязательные подружки и необязательные кружки отпали сами собой. Времени совсем не было. Все ее время было – для бабушки. И в доме очень много дел оказалось. Хорошо хоть, что отец ушел – все меньше стирать и готовить. Правда, денег тоже меньше. Деньги приходилось зарабатывать маме, она еще полставки взяла, еще реже дома бывать стала… Через полгода у бабушки случился второй инсульт, и она умерла. А мама заболела. Сначала что-то с щитовидкой было, долго не могли понять, что там такое, потом долго лечили, потом решили, что это не щитовидка, потом сказали, что болезней – целая коллекция… Дали третью группу инвалидности. В больнице мама работать уже не могла. Вообще-то нигде не могла, но все-таки устроилась в домоуправление, бумажки какие-то регистрировать. И Асе пришлось работать, а то совсем никак было. Работала во время каникул в соседнем детском саду нянечкой. Школу закончила как-то незаметно. Но с серебряной медалью. Пришел отец, просился назад. Мама посоветовалась с Асей, и обе решили: ну его. Он больную мать бросил. Бабушка ведь его матерью была. Она о нем все время спрашивала, до последнего дня. Он ей нужен был. А сейчас пришел. Зачем? Им он был не нужен.

В мединститут Ася пошла потому, что маму хотела сама лечить. Медицина-то у нас бесплатная, но ведь какие деньги улетали… Да какие были – такие и улетали. Хорошо еще, что ей удавалось подработать санитаркой в областной больнице. Работала по ночам, днем учиться надо было. И с чего Светка решила, что она вкалывала как лошадь. Ничего не как лошадь. Ночные дежурства были хорошие: вымоешь все отделение, а потом даже поспать удавалось пару часиков. Дежурные врачи и медсестры относились к ней хорошо, разрешали поспать в сестринской на кушетке, а иногда даже в ординаторской, где был большой мягкий диван. А если и диван, и кушетка были заняты дежурной сменой, Ася могла немножко поспать и сидя – в холле стояли кресла, тоже очень мягкие. Нормальная работа. И курсовые с контрольными – нормальная работа. Велосипед изобретать не надо, оригинальность взгляда и глубина мысли не приветствовались. А без оригинальности и глубины – что там писать? Все давным-давно переписано. Не работа, а сон в летнюю ночь. За этот сон еще и платили неплохо… Домашняя работа была вполне привычной и не такой уж тяжелой – много ли им с мамой надо было? Ася вообще не понимала женщин, которые жаловались, что выматываются на домашнем хозяйстве. Ну вот не понимала – и все. В домашнем хозяйстве этих женщин не было ни коров, ни свиней, ни кур, ни огорода… Чаще всего даже котенка какого-нибудь не было. Или комнатного цветка, что ли… Ну и на какую тему тут выматываться? Сварить кастрюлю супу на два дня – это что, подвиг невиданной красоты и силы? Постирать раз в неделю все, что накопилось, – за это что, медаль на грудь? Забежать по пути домой в магазин за хлебом, кефиром, мылом и спичками – и ожидать прижизненного памятника? Бронзового… Все это ерунда. Дело привычки. Вот только на чтение времени оставалось совсем мало. Но когда к ним переехала тетя Марта, мамина сестра, тогда даже на чтение время появилось. Тетя Марта была здоровая, деятельная, веселая и решительная. Решила, что сын с невесткой и без нее как-нибудь обойдутся, а сестре одной дочку растить трудно – и приехала помогать. Очень удивилась, что дочка сестры уже выросла, уже сама кому хочешь поможет, – но не уехала. С тетей Мартой намного легче стало. Только шумно очень. Маме-то ничего, маме даже нравилось, что в доме «живой голос». Ася терпела, раз маме нравилось. Думала – ничего, и сама привыкнет постепенно.

Может быть, и привыкла бы, но тут Роман вдруг замуж позвал. Совсем вдруг, она его впервые увидела неделю назад в травматологическом отделении, где их курс практику проходил. Его с подозрением на перелом руки привезли, но оказалось, что никакого перелома нет, просто ушиб. В турпоходе как-то получилось. Роман был любителем активного отдыха, занимался, кажется, всеми видами спорта, но особенно любил турпоходы. Даже свадьбу решил сыграть в турпоходе. Ася была не против. А что, даже оригинально. И экономия какая: ни платья покупать не надо, ни свадебный стол готовить. Гости – друзья Романа, такие же любители активного отдыха, – сами себе варили уху в котелке над костром, жарили куски колбасы на прутиках и запивали все это чаем из мятых алюминиевых кружек. Асе свадьба не сказать чтобы уж очень понравилась… Зато пьяных не было. Любители активного отдыха были все до одного трезвенниками. Здоровый образ жизни. Чего ж плохого?

Правда, мамы и тети Марты на ее свадьбе не было. С мамой и тетей Мартой они отметили это событие потом, вернувшись из похода. «Из свадебного путешествия», – говорил Роман. Тетя Марта бесцеремонно говорила: «Ну уж! В свадебное путешествие люди на курорт едут! Аська совсем замоталась, ей бы отдохнуть как следует!» Роман говорил:

«Да спортом ей надо заняться! Ведь совсем слабая! Весло удержать не может – это дело? Ну, ничего, мы ее заставим шевелиться. Она у нас окрепнет, вы не сомневайтесь. Походит с нами по лесам по горам, потаскает рюкзак с запасом на пару дней – и окрепнет, одуванчик мой маленький».

Ася сходила с Романом еще в один турпоход, в выходные через неделю после свадьбы. Те же друзья, тот же костер, та же уха в котелке над костром, та же колбаса на тех же прутиках, тот же чай в тех же мятых алюминиевых кружках… И та же грязь. В ухе, в чае, в спальных мешках, в волосах – с деревьев что-то сыпалось, с потолка палатки шлепались тяжелые мутные капли… Все то же самое. Кроме ее рюкзака. Ее собственного рюкзака, нового – свадебный подарок кого-то из друзей Романа. Свой собственный рюкзак она должна была нести сама. Лямки рюкзака страшно натерли плечи. Синяки были, как от удара. Недели две держались. Больше в походы она не ходила. Роман очень обижался. Она объяснила, что ей все это очень нравится, только ведь времени совсем нет.

Времени действительно опять совсем не было. Жили они отдельно от родителей, в квартире какого-то знакомого Романа. Знакомый уехал на два года, а квартиру Роману сдал. Квартира была полупустая и очень запущенная, грязная. Асе долго пришлось приводить ее в порядок. Вдвоем быстрее бы получилось, но Роману такими пустяками заниматься было некогда. Он спортом занимался. Да еще и в бассейне работал. И в турпоходы ходил каждые выходные. Турпоходы – это святое! А она только училась, только писала контрольные и курсовые двоечникам, только занималась домашним хозяйством. И со стыдом вспоминала о том, что не понимала женщин, которые жаловались на усталость от занятий домашним хозяйством. Теперь поняла. Готовить приходилось много. Роман тратил много энергии, так что и калорий ему много надо было. И часто – чтобы всегда все свежее. Здоровый образ жизни. И разнообразно – Роман объяснил, что он гурман, а не банальный обжора. Ну, она и готовила. Она умела готовить, а он не умел. Да если бы и умел – когда ему? Некогда. И за продуктами ходить некогда было. И так уставал как собака: тренажеры, бассейн, турпоходы… Возвращался из турпохода усталый как собака, бросал грязный рюкзак на только что вымытый ею пол, растягивался прямо в чем пришел на диване, на только что выстиранном ею покрывале, и томно мурлыкал: «Одуванчик мой маленький, как я соску-у-учился… Все-таки как дома хорошо-о-о… А что у нас есть вкусненького? Что ты нынче приготовила для своего любимого му-у-ужа?.. Знаешь, солнышко, тебе все-таки надо всерьез заняться своим здоровьем. Совсем бледненькая. Зря ты так несерьезно относишься к активному отдыху». И, уминая за ужином все, что она наготовила, с азартом рассказывал, как они с ребятами активно отдохнули в этот раз, кто какую травму получил, кто какую рыбу поймал и кто сколько килограммов нес в рюкзаке. Ася плыла от усталости, поэтому кивала, не особо вслушиваясь, думала о недописанной курсовой, за которую пообещали хорошие деньги, о завтрашнем зачете, к которому она не успела подготовиться как следует, о том, что маму надо показать офтальмологу, – а параллельно невольно прикидывала, сколько килограммов она перетаскала за неделю с рынка и из магазинов домой.

Получилось, что не один походный рюкзак, и не два. Значит, не такая уж она слабая, как думает Роман. Надо ему сказать, он обрадуется. И сказала. А он обиделся: «Что ты сравниваешь? Это совсем другое дело! И нагрузки не по правилам, а так, как попало. Так любой может, а толку-то?»

Она не поняла, что он имел в виду, но вот это в памяти застряло – «а толку-то?». Потом время от времени всплывало. Когда уставала особенно сильно, а отдохнуть было некогда. Таскала сумки с продуктами и стиральным порошком, готовила, мыла, стирала – стирки всегда очень много было, – а в голове безнадежно стучало: а толку-то? Очень скоро поняла, что толку-то никакого не будет. По инерции двигалась. Куда – не понимала. Поняла, когда маму положили на операцию – катаракта. Роман сидел дома на больничном – в очередном турпоходе обжег руку печеной картошкой. Ася бегала к маме в больницу каждый день, готовила специально для нее что-нибудь вкусненькое, приставала к врачам с расспросами, потом пересказывала ответы врачей тете Марте. Когда с глаза впервые сняли повязку и оказалось, что глаз видит, – испекла торт размером с автомобильное колесо, отволокла в отделение, долго говорила со Светкой о предстоящей специализации. Она уже решила, что станет офтальмологом. Хирургом. Светка ее выбор одобрила. Роман не понял: «С какой стати? Лучше бы травматологом. Хоть какая польза. С моим образом жизни свой травматолог в доме пригодился бы». Сидел дома с рукой, обожженной печеной картошкой, и капризничал: «К матери все время бегаешь, а на меня тебе наплевать! Она там под наблюдением врачей все-таки, а я здесь один, совершенно беспомощный! Мне даже гантель взять в руку больно! У меня даже аппетит пропал! Я даже в поход позавчера не пошел! Сижу, как инвалид, в четырех стенах! Я же форму теряю! А ты шастаешь где-то, предлоги ищешь, только чтобы о больном муже не заботиться!»

Инерция ее бестолкового движения замедлилась. И совсем иссякла, когда вдруг пришла свекровь с ответственной миссией – объяснить Асе от имени сына, что та неправильно себя ведет. Если она не хочет потерять мужа и хочет сохранить семью, надо вести себя правильно. Ася удивилась: почему от имени Романа говорит его мать? Роман сидел тут же, смотрел в стол, молчал, время от времени кивал, соглашаясь с матерью. В общем-то Ася с его матерью тоже могла согласиться. Зинаида Ивановна, в прошлом учительница начальных классов, спокойным, размеренным голосом говорила вечные истины: надо любить друг друга, надо заботиться друг о друге, надо вникать в интересы друг друга, разделять и боль, и радость друг друга… Роман смотрел в стол, согласно кивал, играл желваками, держал на виду залепленную марлевой нашлепкой обожженную печеной картошкой руку. Ася сказала: «Зинаида Ивановна, я с вами полностью согласна». Та помолчала, подумала, тем же спокойным, размеренным голосом подытожила беседу: «Хорошо, что ты это наконец поняла. Значит, есть надежда, что исправишься. Хотя я в этом сомневаюсь. Я сразу сказала, что ты моему сыну не пара. Он меня не послушался, теперь пожинает плоды своего легкомыслия… Я говорила ему, что ты женщина слабая, склонная к меланхолии, не умеющая жить полной, насыщенной, активной жизнью. Наверняка есть хронические заболевания… Слабая женщина не может стать достойной и надежной спутницей жизни…» Роман сидел молча, смотрел в стол, согласно кивал. Ася сказала: «Зинаида Ивановна, я с вами и в этом абсолютно согласна». Мать с сыном переглянулись. Ася встала из-за стола, вышла из кухни, вынула из шкафа дорожную сумку и рюкзак – свадебный подарок, принялась собирать свои тетради, учебники, чужую курсовую, кое-какие тряпки, обувь… Тяжело. А еще книги. А еще компьютер. А еще чайный сервиз – подарок мамы и тети Марты. Она почувствовала себя очень слабой. В комнату вошел Роман. Начал было: «Что это такое?! Ты встала – и ушла! Это хамство!..» Заметил, что она складывает вещи в сумку, замолчал, играя желваками. Наконец зловеще спросил: «Ты понимаешь, что если уйдешь сейчас, то больше никогда не переступишь порог моего дома?»

Дом вообще-то был не его, но насчет порога надо решать прямо сейчас. Хорошо, что он напомнил. Тут еще ее компьютер, книги и так, по мелочи кое-что. Даже очень сильный человек за один раз все это не унесет, а она – слабая женщина. Ася позвонила Светке и сказала, что зря она не верила ей, дуре старой. Через пятнадцать минут Светка приехала с мужем, с братом мужа, с женой брата мужа и с соседом родителей жены брата мужа, который оказался майором милиции. Все они под руководством Светки быстренько вынесли и погрузили в микроавтобус Асины вещи, Ася следила, чтобы, не дай бог, чего-нибудь чужого не прихватили, а Светка время от времени отвлекалась от руководства для того, чтобы рассказать Зинаиде Ивановне, с какими страшными проникающими ранениями поступают в их отделение любители активного отдыха и что никто не удивится, если в скором времени поступит еще один, и еще не факт, что поступит он с этими страшными проникающими ранениями в дежурство самого Плотникова… Зинаида Ивановна начала было качать права совсем уже не спокойным и размеренным, а вполне склочным голосом, но тут майор милиции между делом поинтересовался, на каком основании гражданка находится в квартире, принадлежащей другому лицу. И Зинаида Ивановна сразу собралась уходить. И сына с собой позвала. Сын сорвался: «Ты что, вообще сдурела?.. Куда мне идти?! К тебе, что ли?! Да лучше сразу в петлю!» Светкин муж одобрительно сказал: «Вот это правильное решение». Брат Светкиного мужа схватил Романа за обожженную печеной картошкой руку, крепко ее пожал и потряс, а когда Роман охнул и побледнел, брат пожал ему руку еще крепче и выразительно сказал: «Как я тебя понимаю».

Асю посадили в микроавтобус, долго рассаживались сами, а потом еще долго совещались, куда ее сейчас везти. На нее особого внимания не обращали. Иногда Светка спрашивала: «Аська, правильно я говорю?» Ася кивала, совершенно не вникая, что там Светка говорит. С недавних пор свято верила, что Светка всегда все правильно говорит. Значит, и вникать незачем. Тем более что не было уже сил во что-нибудь вникать, совсем никаких сил не было, глаза слипались, в голове шумело, руки и ноги стали ватными… Она проснулась от какой-то возни вокруг. Ее вещи выносили из микроавтобуса. Ася выглянула в окно: деревня какая-то, что ли? Почему ее сюда привезли? Ладно, какая разница… Светка знает, что надо делать.

Потом выяснилось, что Светка не просто знает, а очень хорошо знает, что надо делать. Дом на окраине города, куда привезли Асю, был большим, удобным, тихим и чистым. Очень чистым, несмотря на то что вокруг него был сад, огород, куры гуляли, коза в сарае жила… Природа. Но почему-то с деревьев на голову ничего не сыпалось, мутные капли с потолка не шлепались, в постели не водился песок, в супе не плавали щепки. Две кошки свободно шастали из дома на природу и обратно, но они грязи почему-то не наносили. Хозяйка удивительного дома была какой-то дальней родственницей Светки. Или Светкиного мужа. Или жены брата Светкиного мужа. Или даже соседа родителей жены… в общем, того майора милиции. Вникать в тонкости родственных связей необходимости не было, Светка и сама в них не очень вникала. Просто мимоходом туманно объяснила, что они все тут родня в какой-то степени. И вообще, если покопаться в родословной каждого человека как следует, то окажется, что все друг другу родня. В какой-то степени. И даже какой-нибудь эфиоп может оказаться родственником, например, со стороны Пушкина. А у самой Аси в родственниках наверняка числится Генрих Гейне. Со стороны матери. И тети Марты. А со стороны бабушки родственником может оказаться Чингисхан. Нет? Ну, тогда сын степей калмык. В общем, все мы здесь в какой-то степени русские, в какой-то степени родственники и в какой-то степени племянники тети Фаины. Ася тоже может называть хозяйку дома тетей, потому что та и так знает, что Ася ей родня, а при необходимости это еще и доказать может.