Электронная библиотека » Ирина Волчок » » онлайн чтение - страница 3


  • Текст добавлен: 12 ноября 2013, 14:11


Автор книги: Ирина Волчок


Жанр: Современные любовные романы, Любовные романы


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +
Глава 1

Я приезжаю сюда каждые выходные. На электричке, потому что на машине дольше. Тащусь от электрички под дождем. Кажется, дождь ни разу не переставал идти с самого июня. Или он начинает идти только тогда, когда я выхожу из вагона? Потому что в Москве я дождя не замечаю. Говорят, что и в Москве без конца идет, но я не замечаю. А здесь первое, что замечаю, когда выхожу из вагона, – это дождь. Тащусь под дождем до самого дома, натягиваю на голову куртку, но все равно прихожу с мокрыми волосами. Почему-то я всегда забываю взять с собой зонт. Накануне вспоминаю, думаю, что надо бы взять, ведь опять дождь будет. А перед тем, как выйти из квартиры, забываю. Или не забываю? Может быть, не беру потому, что все еще надеюсь, что в одно прекрасное утро я выйду во двор и вчерашние лужи будут затянуты белым тонким льдом, а я буду идти, проламывая тонкий лед каблуками, лед будет сухо хрустеть, проламываясь, и под ним не будет почти никакой воды, и с неба не будет литься вода, сколько можно, в самом-то деле, декабрь уже, пора бы и морозу наступить… Я жду мороза, потому что, когда кончится эта бесконечная вода со всех сторон и когда придет мороз, я наконец-то отдышусь, остужу голову и опять начну жить нормально. Я ведь когда-то жил вполне нормально. Многие даже завидовали, вот как я жил. Да и мне самому нравилось, если я правильно помню.

Но мороза все нет, хоть и декабрь. Есть бесконечный дождь, под которым я иду от электрички до дома, натягивая куртку на голову. Дорога совсем расползлась. Летом была твердая и гладкая, хоть и пыльная. А сейчас скользко, как на льду. Ботинки с тонкой подошвой, ноги разъезжаются, как у пьяного. Я все время забываю, что сюда нужно надевать ботинки с рубчатой подошвой. В прошлом месяце я на этой дороге два раза падал. Пришел в дом грязный, как свинья. Целый вечер отстирывал джинсы и куртку, потом они целую ночь сохли перед камином, но к утру все равно не совсем высохли. В следующий раз я привез сюда запасную куртку и запасные штаны. Странно, что не забыл. А ботинки с рубчатой подошвой надеть забываю. И зонт взять все время забываю. Тоже странно. Каждый раз добираюсь до дома совершенно мокрый.

И калитка совершенно мокрая. Мокрая, скользкая и холодная, за нее даже браться противно. Хоть руки у меня такие же мокрые, скользкие и холодные.

И дорожка к дому, мощенная каменными плитками, тоже мокрая. Но хотя бы не скользкая. Дорожка не скользкая, но идти по ней все равно неприятно. По обе стороны дорожки – деревья, кажется яблони. Да какая разница. Ветки все равно голые. Густые, переплелись над дорожкой. Сквозь них дождь льет, да еще и с них вода дополнительно льет. Наверное, просто кажется, что дополнительно. Потому что последние шаги до крыльца терпеть этот дождь особенно противно.

А на крыльце – уже совсем невыносимо. Руки плохо слушаются, они замерзли, дрожат, я злюсь на собственные руки так, будто это отдельные от меня самостоятельные существа, посторонние, неприятные. К тому же я каждый раз путаю замки. Каждый раз пытаюсь открыть старый замок ключом от нового. Старый замок сломан, это я его сломал, когда однажды приехал без ключей. Думал, что потерял или в электричке вытащили. Сломал замок, на следующий день врезал новый, у меня здесь всегда запас таких вещей, и инструменты, и материал кое-какой, и краска. И новый замок нашелся, я его врезал чуть ниже старого, а старый вынимать не стал. Сломан и сломан, чего с ним возиться. А потом ключи от старого в кармане другого пиджака нашел. Выбросил, чтобы не путать с новыми. А теперь вот все время замки путаю. Каждый раз пытаюсь повернуть новый ключ в старом замке. Когда-ни будь и ключ сломаю. Руки трясутся и не слушаются, новый ключ из старого замка выдирается только с пятой попытки. Я сую ключ в новый замок и заранее с ненавистью ожидаю, что ключ и в этом замке сейчас застрянет. И мне опять придется выбивать дверь.

Я приезжаю сюда каждые выходные. Каждые выходные! Каждую пятницу – вонючая электричка, раскисшая дорога, нескончаемый дождь, скользкие холодные доски калитки, в дополнение к дождю – вода с густо переплетенных веток над дорожкой… По-моему, это все-таки яблони. Хотя мне все равно. А в конце – еще и два замка, и один из них сломан, и я их каждый раз путаю. Кто угодно может сойти с ума. Я – точно могу. Мама думает, что я уже сошел с ума. Мама думает, что мне нужно срочно помогать. Мама думает, что я стал принимать наркотики. Мама думает, что мне плохо.

Мама всю жизнь думает обо мне черт знает что.

Стал бы я приезжать сюда каждые выходные, если бы мне здесь было плохо… Мне здесь хорошо. Так хорошо, что ради этого стоит потерпеть дорогу под дождем, от электрички до дома без зонта, и руки эти трясутся, как чужие, смотреть противно. Действительно, как у наркомана. Хорошо, что мама хоть этого не видит. Она возлагает на меня большие надежды. Какие надежды может оправдать человек, у которого трясутся руки? Мои трясущиеся руки могут разбить ей сердце.

На крыльце я так злюсь на свои руки, что они трясутся, наверное, от страха передо мной. А когда дверь открывается и я вхожу в дом, то сразу забываю о руках, и они перестают трястись. Делают дальше все сами, привычно и спокойно. Раньше я бы даже сказал – умело. Но сейчас не скажу, не знаю. Раньше я следил за своими руками и гордился тем, как они все умело и красиво делают. А сейчас не слежу, давно уже. Так что ничего по этому поводу сказать не могу. Делают что положено – и хорошо. По крайней мере, не отвлекают меня по пустякам.

Я вхожу в дом и начинаю прислушиваться. Мои руки делают что положено: закрывают дверь, включают свет, снимают с меня куртку, встряхивают ее и вешают на старую деревянную вешалку. Мама называет эту вешалку «плечики». Потом мои руки снимают с меня ботинки и набивают их газетами. Потом укладывают дрова в камине, суют туда еще пару газет. Потом чиркают спичкой. Огонь занимается сразу, и почти сразу становится тепло, камин не дымит, его делал хороший мастер. Или это мои руки все правильно делают, правильно укладывают дрова, правильно суют смятые газеты, правильно чиркают спичкой. Главное – не мешать им. Один раз я стал думать, откуда берутся газеты и где лежат спички – и не вспомнил. Стоял столбом перед камином, а руки висели плетьми и ждали, когда я перестану вмешиваться не в свое дело. Потом я перестал думать о том, что надо сейчас сделать, и оказалось, что я уже сижу перед камином и смотрю на огонь, а руки пересчитывают спички в коробке. Помню, там было совсем мало спичек, штуки три или четыре. На один приезд. В следующий приезд руки вынули у меня из кармана целую упаковку. Разорвали грубую оберточную бумагу, коробки рассыпались, руки их собрали и куда-то спрятали. До сих пор не знаю куда. Но каждый раз мои руки безошибочно находят спички и чиркают ими перед камином. В камине под дровами – смятые газеты. Откуда берутся газеты, я тоже до сих пор не знаю. Руки находят все сами, главное – не мешать им, это я давно уже понял.

Я схожу с ума. Мои руки поняли это гораздо раньше, чем я. Когда они пытаются открыть сломанный замок не тем ключом, я на них злюсь. И они дрожат не от холода, а от страха за меня и от жалости ко мне. Потому что это я заставляю их делать глупости. Я каждый раз забываю, что замок сломан и ключ не тот. И вмешиваюсь не в свое дело. Без меня они давно бы уже запомнили, какой замок надо открывать. А я мешаю. Я до сих пор думаю, что лучше всех знаю, что надо делать.

Мама говорит: «Думать меньше надо». Мама всегда так говорит, когда я делаю что-нибудь не то.

А в доме я не думаю. Мои руки делают что положено, а я просто сижу, жду, когда станет тепло, и прислушиваюсь. Прислушиваться не к чему, в доме совершенно тихо, иногда только полено в камине стрельнет искрой. Или руки начинают постукивать пальцами по подлокотнику кресла. Но сразу перестают, чтобы не мешать мне прислушиваться. Хотя прислушиваться не к чему. Я знаю это совершенно точно, хоть и схожу с ума. Сижу, жду, когда станет тепло, прислушиваюсь к абсолютной тишине и думаю: «Конечно, я сумасшедший. Меня поставят на учет и никуда не выпустят. С другой стороны, если бы я был сумасшедшим, то думал бы, что я нормальный. Все сумасшедшие думают, что они нормальные. А раз я думаю, что я сумасшедший, значит, я нормальный… Но раз я все-таки думаю, что нормальный, значит – сумасшедший…» Сижу и развлекаюсь такими мыслями. И прислушиваюсь к тишине на втором этаже. На первом этаже – тоже тишина, везде тишина. Но на втором – совершенно нестерпимая.

Когда становится совсем тепло, я встаю и иду к лестнице на второй этаж. Сначала пару минут стою, задрав голову, и пересчитываю ступеньки. Три или четыре раза подряд. Их всегда одинаковое количество – девять ступенек в каждом пролете, два пролета. В прошлый мой приезд было столько же. И в позапрошлый. И год назад. И через неделю столько же будет. И через год. Всегда. И всегда я их буду пересчитывать по нескольку раз. Сначала – глазами. Потом начинаю подниматься по лестнице и пересчитываю шагами. Как будто что-то может измениться. Один раз сбился, показалось, что в нижнем пролете не девять, а восемь ступенек. Сердце так забилось, как будто действительно что-то может измениться.

Поднимаясь по лестнице, я каждый раз пересчитываю ступеньки шагами. Ничего не меняется.

На втором этаже узкий коридор, в нем всегда темно – ни одного окна. Я включаю все светильники. Говорят, сумасшедшие боятся темноты. Я темноты не боюсь, я боюсь в темноте перепутать двери. Хотя нет, и этого тоже не боюсь. Эту дверь я найду в любой темноте. Но я хочу видеть эту дверь издалека. Хочу подходить – и видеть ее. Как тогда. Хочу дотронуться до нее именно в том месте, в котором дотронулся тогда. Хочу, чтобы дверь открылась точно так же, как тогда, и веер света из коридора упал бы на пол, точно на середину ковра, как тогда. Я подхожу к этой двери и кладу на нее ладонь – как тогда, и ожидаю – как тогда, – что дверь окажется запертой изнутри. Но, как и тогда, коричневое полированное дерево легко плывет от моей ладони. Конечно, дверь не заперта, ее некому запирать. Дверь открывается наполовину, и веер света из коридора ложится точно на середину ковра. В комнате темно, тихо и пусто. Но это уже не важно. Я вхожу в комнату, включаю бра над диваном и закрываю дверь в коридор. Тогда дверь в коридор я тоже закрыл. Обхожу ковер, стараясь не наступить даже на его край. Вынимаю из шкафа пакет, в который запакована большая подушка. Вынимаю подушку из пакета. На подушке вышита морда тигра. Очень натуралистично. Тигр щурит желтые глаза и скалит хищные зубы. Или это он так улыбается? Наверное, улыбается. От подушки до сих пор пахнет духами, которые я не знаю. Или не духами, а цветами. Которые я тоже не знаю. Или какими-то пряностями, которые я тем более не знаю. За полгода я обнюхал сотни всяких флаконов в парфюмерных магазинах и столько же – коробок и пакетов со всякими приправами в гастрономах, но так и не наткнулся на этот запах. Или хотя бы на похожий. Я обходил магазины по кругу, заходил в одни и те же по нескольку раз. Продавцы сначала раздражались, потом настораживались – наверное, думали, что я потенциальный грабитель, потом привыкли – наверное, поняли, что я сумасшедший. Встречали, как родного. С интересом спрашивали, какой запах я все-таки ищу. Какие доминирующие ноты. Какая гамма. Какая гамма! Откуда я знаю? Невозможно объяснить нормальным людям, что я ищу такую гамму, которой пахнут усы тигра. И уши тигра так же пахнут. Особенно левое.

Я беру подушку с тигром в охапку и сажусь на пол возле дивана – как тогда. Прислоняюсь спиной к дивану – как тогда. И смотрю на ковер. Все как тогда, только тогда я не держал подушку в руках. Тогда подушка лежала на ковре. Тогда на ковре много чего лежало – простыня, подушка, покрывало… Она почему-то не захотела спать на диване и постелила все на пол. Прямо в середине ковра. Помню, что тогда меня это страшно рассмешило. Я смотрю на ковер, на котором сейчас ничего нет, и потихоньку смеюсь. С чего это мама решила, что мне плохо? Здесь мне очень хорошо. Очень хорошо. А то с какой бы стати я стал так мучиться, добираясь сюда каждую неделю под бесконечным дождем?

И ждать, когда, наконец, этот дождь кончится. А то правда с ума сойду. Ведь должен он когда-нибудь кончиться? Раз уж у него было начало, так пусть будет и конец. Пусть настанет зима. Пусть грянут такие морозы, чтобы я промерз насквозь. Чтобы ни одной теплой клеточки не осталось. Чтобы даже воспоминания о лете вымерзли навсегда. Мороз – это анестезия. Да, вот именно, мне нужна анестезия.

Ничего, вот дождусь мороза – и все пройдет. Это я сам себе такую примету придумал. Сумасшедшие всегда придумывают свои приметы.

А в ожидании морозов я каждые выходные приезжаю сюда, мокну по дороге, ломаю замки, поднимаюсь на второй этаж и сижу на полу возле дивана, глядя на ковер и сжимая в руках тигра, пахнущего не существующими в мире духами. И вспоминаю. Говорят, есть такой метод лечения сумасшествия – вспоминать все, что было. С самого начала. Вот я сижу и вспоминаю. Каждый раз – с самого начала. И каждый раз начало отодвигается все дальше и дальше.

Сейчас мне кажется, что все началось, когда мы поругались с Марком из-за отпуска…


На столике, распугивая вибродозвоном фантики от конфет, зажужжал телефон. Несколько фантиков, удирая от телефона, свалились на пол. Телефон, угрожающе жужжа, погнался за ними. Александра успела подхватить его в последний момент, на самом краю. Героическим усилием. И ценой рассыпавшейся верстки. Ну ладно, ничего страшного, верстка – это все-таки не рукопись без нумерации страниц. За свою богатую практику ей доводилось пару раз рассыпать пачки непронумерованных страниц. Впечатление – на всю оставшуюся жизнь. После второго раза она первым делом всегда проверяла работу: страницы пронумерованы? Нет? Тогда я в руки не возьму. Сначала пронумеруйте. Наборщики иногда сердились на нее, иногда смеялись над ней. Но она все равно заставляла переделывать. Опытные редакторы и корректоры были на ее стороне. А верстку собрать – раз плюнуть. Да и рассыпалось совсем не много. Но на всякий случай первым делом она все-таки пожаловалась:

– Максим, я из-за тебя всю работу рассыпала.

– Всю? – испугался муж. – Или все-таки только то, что прочитать успела?

– Только то, что успела… – призналась Александра. – Но все равно уже много.

– Да чего там много, ничего там не много! – с облегчением закричал Максим. – Я тебе пятнадцать минут назад звонил, чего ты там наработала за пятнадцать минут?! Только бы человека обвиноватить ни за что!

– А вот и наработала, – обиделась Александра. – Я всю первую главу прочла. До конца. Сейчас буду вторую читать. Эй, а ты зачем звонишь-то? Сам говоришь, что пятнадцать минут назад звонил. Ничего не случилось? Или опять срочно посоветоваться надо? Какие носки надевать, да? По-моему, ты просто от безделья маешься. А еще говорил, что у тебя столько дел, столько дел, что даже на субботу вырваться не можешь! А сам вон чего. Коварный обманщик. Бессовестный.

– Я совсем даже не коварный обманщик, – обиженно сказал Максим. – К тому же очень даже добросовестный. И дел у меня выше крыши, ты же знаешь, один отчет задолбал совсем… Но у меня возникли кое-какие сомнения. Поступила информация, а я недопонял.

– Какая информация? – озаботилась Александра. – От кого? Чего ты недопонял, добросовестный обманщик?

– Я совсем не добросовестный обманщик… А информация – от тебя. Я недопонял: ты зачем стоматологу привет передавала? С глубоким смыслом или опять дразнишься?

– Так, – зловещим голосом начала Александра. – Значит, ты так, да? Ты что, забыл, что сегодня идешь к стоматологу?

– Я? К стоматологу?! – ужаснулся Максим. – Я что, с ума сошел? Сегодня же суббота! У меня дел выше крыши!..

– С двенадцати до двух у тебя будет окно, – непреклонно сказала Александра. – Ты сам говорил. И я записала тебя к врачу. К стоматологу. И вчера мы об этом говорили. А если ты сейчас скажешь, что не помнишь, то я запишу тебя еще и к… э-э… например, к геронтологу.

– А это кто? – насторожился Максим. – Они не зубы лечат, нет?

– Геронтологи уже ничего не лечат, – скорбно сказала Александра. – Они ставят диагноз и наблюдают течение болезни… болезней. Склероз, маразм, то-се… Старческое слабоумие еще бывает. Это я не грублю, это действительно так болезнь называется.

– А я все равно обиделся. – Максим вздыхал в трубку, кряхтел и цыкал зубом. – Тем более что про стоматолога я и сам помнил. Просто надеялся, что ты забыла.

– Ты же прекрасно знаешь, что я никогда ничего не забываю! – Александра тоже повздыхала, поцыкала зубом и великодушно предложила: – Ну, хочешь, мы в понедельник вместе сходим? Правда, я не знаю, в какое время смогу. Придется с работы отпрашиваться.

– У тебя что, тоже зубчик болит? – радостно оживился Максим.

– Нет, – сказала жестокая Александра. – Я просто буду сидеть рядом с тобой и держать тебя за руку. Чтобы ты не боялся.

– Понедельник у меня перегружен, – очень деловым голосом доложил Максим. – Я уж лучше сегодня схожу. Если успею.

– Да ты уж постарайся, – ласково посоветовала Александра. – Если сегодня не успеешь вылечить зубчик, то я… то я с тобой целоваться не буду.

– А с кем будешь?

Александра задумалась. Такого вопроса она не ожидала, поэтому ответ как-то не формулировался.

– А-а, не знаешь, с кем тебе целоваться, кроме меня, – самодовольно сказал Максим. – Если только с тем автором, которого сейчас читаешь?

– Не, что не с ним – это точно, – уверенно ответила Александра. – Ты знаешь, по-моему, он концептуалист.

– Какой кошмар! – ужаснулся Максим. – А это очень заразно?

– У меня иммунитет, – успокоила его Александра. – Я их столько в свое время начиталась, что они на меня уже не действуют.

– А на меня? – заволновался Максим. – Вдруг это по телефону передается? Электронно-волновым путем, а? Я же их сроду не читал! У меня же никакого иммунитета!

– У тебя врожденный иммунитет, – успокоила его Александра. – Потому что ты родился нормальным. И рос нормальным. И даже к старости почти не испортился.

– Ты за это меня любишь, да? – громким шепотом спросил Максим. Кажется, он закрывал рукой трубку и хихикал в сторону.

– Нет, не за это. А за то, что у тебя высокие устремления и благородные порывы. Ты всю жизнь хочешь стать олигархом. И к тому же сегодня собираешься вылечить зуб.

Максим захохотал, не закрывая трубки. Александра с удовольствием слушала. Ей всегда страшно нравилось, как он смеется. Страшно нравилось. Даже сердце замирало. Наконец он отсмеялся, и она с любопытством спросила:

– А ты-то меня за что любишь?

– А не знаю, – легкомысленно ответил Максим. – Какая тебе разница? Люблю и люблю. Просто так. Без уважительной причины.

Они еще немножко попрепирались на тему необходимости или необязательности уважительных причин, договорились перезвониться после того, как Максим вылечит зубчик, передали привет всем, кого смогли вспомнить, – и распрощались. Надолго, как сказал Максим. Аж до самого обеда. В обед он позвонит, чтобы проконтролировать, обедала Александра или опять забыла. Александра выразила мнение, что звонить он будет для того, чтобы получить от нее моральную поддержку перед визитом к врачу.

Вот о чем они опять говорили? Да все о том же, о чем говорят вот уже одиннадцать лет, три месяца и шесть дней.

Одиннадцать лет, три месяца и шесть дней назад Максим почти совсем разорился, сказал, что теперь мало что может предложить ей, и тогда она сразу вышла за него замуж. Не совсем сразу, а через неделю, потому что надо было еще платье приготовить и успеть гостей оповестить. Гостей было немного, только подружка невесты Людмила Язовская и два друга жениха. Жених ведь только что разорился, вот друзей больше и не набралось. Но свадьба получилась веселая, шумная и долгая, главным образом – стараниями Людмилы и двух друзей. Свадьбу справляли в полупустой однокомнатной хрущевке на окраине Москвы. Кроме этой хрущевки у Максима тогда ничего не осталось. Тогда, на свадьбе, Максим сказал: «Когда-нибудь я буду олигархом». Она ответила: «Как хочешь. А зачем?» Он долго думал, кусал губы, хмурился, краснел… Наконец вызывающе заявил: «Ну, как это зачем? Чтобы тебе было за что меня любить». Первой захохотала Людмила, потом – его друзья, потом – и он сам. Она засмеялась последней, потому что не сразу поняла, о чем он вообще говорит. Господи, каким же он был глупым одиннадцать лет, три месяца и шесть дней назад… Нет, даже гораздо раньше. Ведь познакомились они почти тринадцать лет назад. Тогда он был богат. По ее представлениям – даже очень богат. Но оказывается, хотел стать еще богаче. Он рассказывал ей, какой у них будет дом на Рублевке, какую машину он ей подарит на свадьбу и какие шубы она будет покупать во Франции. И очень обиделся, когда она сказала, что Рублевка ей не нравится, машину она водить не умеет и учиться не собирается, а шубы она сроду не носила и даже не понимает, что в них хорошего. Он понял это так, что она не хочет выходить за него замуж. Все-таки Максим был ужасно глупым. Они тогда впервые сильно поссорились. Может быть, она бы и не вышла за него, если бы он вовремя не разорился. Хорошо, что разорился. А то пришлось бы выходить за какого-нибудь короля или вообще за Шварценеггера. А разве какой-нибудь король или хотя бы Шварценеггер стали бы звонить ей каждые пятнадцать минут? Тем более после одиннадцати лет и трех месяцев законного брака?

Она старательно уложила непрочитанную часть на столик, чтобы еще и ее не рассыпать, кряхтя, сползла с дивана и стала собирать рассыпавшиеся листочки. Один, второй, третий… где третий? Третий под диван нырнул, зараза концептуальная. Далеко нырнул, почти к самой стене. Ну и тьфу на него, все равно уже прочитан. Потом выловим, если нам очень захочется. Но нам вряд ли захочется, правда? Нечего там перечитывать. Все эти мрачные сумасшедшие страдания на ровном месте… Ясно, что концептуалист. Ну, по крайней мере, после окончания первой главы другого вывода она сделать не может. Да, а почему она решила, что первая глава уже закончилась? Там же вообще никаких глав нет. В руководстве к действию именно ей предлагалось разбить текст на главы. Ладно, разобьем, нам не привыкать. На чем мы там остановились? «Сейчас мне кажется, что все началось…» Вот и пусть это будет началом второй главы. Итак, глава вторая.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 4.8 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации