Текст книги "Несостоявшаяся Америка"

Выбрав уютное местечко, мы поставили палатку и выпустили Пушка бродить по ночному лесу. Нас окружал лес из гигантских стволов, в очаге потрескивал огонь, на переносной жаровне шкворчала молодая баранина. Пушок время от времени выныривал из темноты и, увидев, что все в этом мире остается без изменений, нырял обратно.

Рано утром мы вышли на маршрут и прошагали по горам часов пять. Саша шел легко и быстро. Дорогой без умолку говорил. Его увлечением была античная история и антропология. Он открывал для меня картину развития человечества, в которой народы перемещались по воле создателя так же легко, как парашютики одуванчика по воле ветра.

Мне было хорошо и спокойно. Я чувствовала, что все мои проблемы непременно решатся и что мне остается решить всего одну задачу. Как уйти безболезненно от Саши, когда ни я, ни он, мы оба этого не хотим.

Глава 7. Екатерина и кредитная система

Всю следующую неделю мы с Сашей развозили вещи по новым адресам. Себе я оставила кровать, холодильник, маленький столик, книжную полку и компьютерное кресло.

Как потом оказалось, и этого было много.

Квартира, в которую я переехала, была довольно уютной. Она состояла из просторной и светлой спальни, гостиной, большой застекленной лоджии и кухни. Я вселилась в спальню. Гостиную занимала хозяйка. Ее звали Екатерина. До переезда в Америку она работала врачом-офтальмологом в одной из московских клиник. Квартира находилась в доме, который был построен по типу крепости. Он с четырех сторон плотно обхватывал прямоугольник двора, не оставляя никакой возможности проскользнуть постороннему внутрь. Внутри двора сиял бирюзой бассейн и плескал воду фонтанчик, пугая золотых рыбок в искусственном прудике. Везде было зелено и тихо. Все располагало к спокойной жизни. Коту там тоже нравилось.

Меня все устраивало в моем новом жилье, хотя цена (600 долларов в месяц) была великовата. К этому времени я имела небольшой заработок – забирала мальчика из школы и убирала раз в неделю дом у состоятельных русских. Помимо этого время от времени перепадала и другая случайная работа, но в основном с работой меня преследовали неудачи.

Вот, например, американская семья, которой требовалась женщина для присмотра за восьмилетним мальчиком. Мы поехали на собеседование к ним домой вместе с сотрудником агентства, в которое я обратилась за помощью в поиске работы. Женщина требовалась на три часа в день. За это время нужно было забрать мальчика из школы, зайти в магазин за продуктами, успеть убрать дом и приготовить ужин. Причем не просто ужин, а нечто изысканное. Что-нибудь из китайской, французской, итальянской или японской кухни. Вся эта работа стоила бы мне 24 доллара в день. Плюс два часа на дорогу.

Несмотря на это, я готова была согласиться, но не выдержала основного испытания.

Хозяйка вскипятила чайник и поставила его передо мной вместе с чашками и печеньем на сервировочный столик. После чего мы минут пять сидели возле него, гипнотизируя его взглядом. Я поняла, что происходит что-то не то, но не могла понять, что именно. Оказывается, разлить чай по чашкам должна была я, а не хозяйка, чтобы доказать свою готовность услужить. Об этом мне рассказал на обратном пути сотрудник фирмы.

Или еще один случай, когда я ездила в дом к одной русской молодой женщине, вышедшей замуж за американца. Видимо, она устала слушать ежедневные попреки мужа, что в доме не убрано, и решила нанять уборщицу. Приехав к ней, я первым делом осмотрела дом, и он мне понравился. Я люблю дома с деревянными панелями. Я люблю полировать дерево и видеть, как оно оживает под действием моих рук. Деревянный дом, в отличие от остальных, мне кажется живым существом. Этот дом был очень запущенный и еле дышал. Никто давно не протирал мягкой суконкой, смоченной пихтовым маслом, его панелей и не касался полиролью его паркета. Он требовал ухода, то есть времени и денег. Деньги девушка платить не хотела.

– Делайте только то, что успеете за два часа, – сказала она, – остальное оставляйте как есть.

– Устав корпорации мусорщиков не позволяет мне оставлять дом, убранным наполовину, – сказала я ей.

Она смотрела на меня, не мигая минуты две, потом сглотнула слюну и спросила очень серьезно: А нельзя его нарушить?

– Нет, – ответила я совершенно серьезно и закрыла за собой дверь.

Зато, как казалось, мне повезло с домом и с хозяйкой. Хозяйка, глубоко верующая женщина, попала в Америку следом за дочкой.

Ее дочь, выросшая стараниями Екатерины в строгости православной веры, вышла замуж за американца, перекрестившегося в зрелом возрасте из протестанта в православного. Десять лет назад он, будучи в России, женился на дочери Екатерины. Сейчас у них росло четверо детей – девочка семи лет, мальчик шести и еще два мальчика-близнеца двух лет. Детишки усердно молились вместе с родителями и безропотно ели вареные овощи с киселем в постные дни. В момент моего появления они переезжали в штат Невада, где среди колючек пустыни находился оазис православного монастыря. Настоятелем этого монастыря был слепой ясновидящий старец – грек по национальности. Дочь Екатерины вместе с мужем и детьми переезжали ближе к старцу, полагая, что никакие блага цивилизации не смогут заменить им и их детям духовного общения со слепым провидцем.

Мне очень хочется побывать в этом монастыре и поклониться этому старцу за то, что он, не зная меня, сказал доброе слово в мою защиту.

У Екатерины на тот момент был очень сложный период времени. Не имея в жизни никакой привязанности, кроме дочери, она, не раздумывая, последовала за ней в Америку. Сейчас дочь опять от нее ускользала. Беря жильца (меня) на постой, она хотела убить двух зайцев – выручить немного денег и иметь рядом человека, к которому можно обратиться в трудную минуту, хотя деньги были все-таки важнее.

Екатерина водила машину, выучила, насколько ей было необходимо, язык и купила дом в кредит. За дом она выплачивала огромные проценты, на которые уходила вся ее зарплата, а работала она на трех работах без выходных.

Она ненавидела всей душой банки, капитализм и Америку за такую жизнь. Она не могла бросить все и пуститься за дочерью в Неваду, поскольку тогда семь лет, потраченные ею на непосильную работу во имя своего дома окажутся напрасными, потому что денег, уплаченных по кредитам, никто вернуть не сможет.

Я ей искренне сочувствовала, но мне нужно было решать свои проблемы.

Вернее одну проблему – легализоваться в Америке. Чтобы легализоваться, нужно было выйти замуж за американца, а чтобы выйти замуж, нужны были деньги. Деньги нужны были на фиктивный брак или на то, чтобы меня приодеть. Я никогда не умела одеваться. Мой стиль – джинсы и свитер. Нужно было менять имидж, чтобы нравиться мужчинам. Об этом я слышала каждый день от Лены. Я сдалась. Мы начали поход по магазинам. Начали тратить деньги с моих кредитных карт.

С тех пор я ненавижу ходить по магазинам.

Суть процедуры получения денег с кредитных карт, разработанная Леной, была необычайно проста и, по ее мнению, безопасна.

Мы ходили по фешенебельным магазинам и покупали дорогостоящие товары, которые Лена забирала себе. Дело было перед рождеством, и никто, по мнению Лены, не мог заподозрить меня в том, что я покупаю слишком много дорогих товаров – вся Америка сходит с ума, набирая рождественские подарки на бешеные суммы. Вот и я такая.

Где и какой товар купить, говорила мне Лена. Она без промедления отдавала мне наличными половину стоимости покупки. Откуда она брала деньги и куда девала товар, я не знала, но факт, что к исходу декабря у меня на счету лежало 10 тысяч долларов.

Начал работать наш клуб знакомств. И схема работы клуба, также разработанная Леной, была проста. Она зарезервировала телефонный номер с голосовым ящиком, на который мы записали текст приветствия с просьбой оставлять координаты для связи. Проверять сообщения с координатами желающих покончить с одиночеством можно было по Интернету, используя определенную программу. Дважды в месяц в местной газете выходило наше рекламное объявление с указанием номера телефона. Вот и весь Клуб знакомств.

Мы не собирались брать деньги с будущих клиентов, поэтому перед нами стояла задача сделать мероприятие как можно дешевле

Помог нам, не ведая того, Сергей. Среди его знакомых, навестивших мой дом и откушавших моих соленых огурчиков, был владелец одной из газет, издававшейся на русском языке. Мы с ним продолжали поддерживать приятельские отношения. Я обратилась к нему с просьбой напечатать наши объявления в его газете. В ответ он сделал мне неожиданное предложение – вести тематическую рубрику под названием «Клуб одиноких сердец» с девизом «Долой одиночество!». Он, доверяя мне, не ограничивал меня ни в чем, позволял писать о чем угодно, разрабатывать проекты, помогающие встретиться одиноким людям. Я запустила первую сентиментальную статью о вреде одиночества и предложила объединиться в Клубе с целью помочь самим себе начать интересную жизнь. Я, вероятно, переборщила с обещаниями. Нам стали поступать звонки и сообщения. Приходилось много говорить по телефону и быть, по сути, психологом, выслушивая жалобы на жизнь, на коварство бывших жен и возлюбленных.

С тех пор я ни с кем не люблю знакомиться.

У меня возникла идея собрать всех, откликнувшихся на наши объявления, на неформальную встречу, чтобы они перезнакомились сами, и я начала активно заниматься поиском места для вечеринки, обзванивая всех знакомых и рассказывая каждому суть проблемы.

Звонила я вечерами, после того, как возвращалась с набитыми всякой ерундой сумками в руках, из походов с Леной по магазинам. Очень трудно было удержаться, чтобы не купить что-то лично для себя, когда находишься среди такого обилия вещей.

Сан-Франциско – столица неформальных меньшинств. В Сан-Франциско неформальные меньшинства представляют абсолютное большинство. Поэтому ни для кого не составляло сомнений, что я со своей спортивной фигурой и пухленькая Лена – «супружеская пара». Продавщицы лукаво улыбались, глядя, как Лена в магазине капризно выбирает новый наряд, в то время как я, откровенно маюсь, рассматривая витрины, а потом расплачиваюсь по кредитной карте из своего кармана за ее покупку.

В одно прекрасное утро, выйдя из своей комнаты на кухню, я увидела на столе ультимативное письмо от Екатерины.

В нем она обязывала меня в недельный срок покинуть ее квартиру, в ином случае грозила обнародовать перед властями мою недозволенную деятельность. Она писала, что не может жить под одной крышей с человеком, чьи поступки не укладываются ни в один моральный кодекс.

Я стояла и перечитывала письмо, стараясь понять, каким образом Екатерина узнала про наши с Леной кредитные аферы и почему так близко их принимает к сердцу, когда так ненавидит Американские банки? Она сама не раз мне говорила о том, что «Они бандиты с большой дороги».

Потом, немного поразмыслив, я поняла, что она, услышав мои вечерние разговоры с «одинокими сердцами» решила, что я ищу помещение для борделя и что возвращаюсь поздно с покупками из магазинов, тратя деньги, которые зарабатываю на панели.

Я в ее глазах – блудница и развратница.

Какой же извращенной фантазией нужно обладать, чтобы представить меня, в моем возрасте, не использующую макияж и одевающуюся так небрежно, на панели? Как нужно не знать жизнь и не разбираться в людях, думала я.

Вечером я попыталась внести в ее душу сомнения в правоте ее умозаключений.

– Хотите, – говорила я, – откровенно отвечу на все ваши вопросы и объясню все недоразумения?

– Нет! – отвечала она, не глядя мне в глаза. – Я ничего не хочу слышать, мне все и так ясно. Чтобы ноги твоей в моем доме не было!

– Вы делаете непростительную ошибку, и ставите меня в крайне тяжелое положение, – это все, что я сумела ей сказать.

– Бог меня простит, – отвечала она, – я буду много молиться за то, чтобы он меня простил.

– Ну и что ты собираешься делать? – спросила меня Лена, когда я ей рассказала о новом повороте в моей жизни.

– Поеду жить с Пушком на берег океана, – сказала я и начала без особой надежды просматривать объявления о сдаче комнат.

– Хорошо, – сказала Лена, – в понедельник вечером поедем к Михаилу. У него, наверное, есть свободные комнаты. Саша тебе поможет переехать еще раз.

Дело в том, что все это время я пыталась разорвать с Сашей всяческие отношения. Хватит ворованной любви, думала я. Скоро приедет его семья, и все равно нужно будет расставаться. В день переезда к Екатерине я впервые попыталась оторваться от Саши. Сменив номер своего телефона, я ему сама не звонила. Глупо, конечно. Через пару дней он приехал к Екатерине на квартиру – 70 миль это не крюк, но меня дома не застал. Я

его старательно избегала, но в один прекрасный момент не выдержала и, сломя голову, забыв обо всем, примчалась к нему домой.

Нам было удивительно хорошо вместе.

С первого дня он стал мне родным. Бывает так, что одинокая душа бродит по свету, общается с другими, завязывает отношения, но, несмотря на это, остается одинокой, пока не встретит родную душу. Тогда кончается одиночество. Наверное, так у нас с Сашей и получилось.

Мы с ним пытались каждые выходные куда-нибудь ездить. Я ему показывала свои любимые места. Однажды мы поехали в Форт-Росс – русскую крепость, ставшую заповедником со времен 1856 года, когда Российское правительство отдало Американскому правительству Аляску и колонию в Калифорнии за смешные деньги.

Мы ночевали в кемпграунде, расположенном в лесу, сразу за Русской рекой.

Стоянки, располагались среди молодых деревьев Редвуд (разновидность секвойи), в тени, но мы выбрали место на вершине травянистого холма, с которого открывалась красивая панорама на заросший камышом пруд и прибрежные кущи.

Рядом с нами веселилась небольшая компания. Они почему– то сразу пригласили нас к столу, объяснив, что празднуют День Рождения. День Рождения отмечала женщина лет пятидесяти с прямыми светлыми волосами, перехваченными ремешком на лбу. Она была худощава и имела раскованную манеру общения, свойственную людям искусства. Действительно, она оказалась художницей из Сан-Франциско. В компании были художники, поэты и писатели. Попив кофе с кексом и поговорив о русской литературе, вся компания отправилась продолжать банкет в ночном баре.

Мы же с утра держали путь по дороге №1, которая идет вдоль океана и считается самой красивой дорогой Америки. Подбегая к отвесному краю скал, упирающихся в океан, или пробираясь между гор чуть в стороне от него, она набирала высоту на виражах, стремясь на перевал. После перевала она спустилась к небольшому мысу и побежала дальше, в Орегон.

На мысу и располагалась бывшее русское поселение Форт -Росс. Мы пошли бродить по крепости, огороженной частоколом. Во дворе стоял колодец, сложенный в 1813 году, где можно было набрать воды, висел корабельный колокол, в который можно было позвонить, а внутри дома висели иконы, на которые можно было помолиться. Все было как 150 лет назад. Даже православное кладбище.

Форт-Росс восстановлен усилиями русских жителей Калифорнии и Русско-американского исторического общества в Сан-Франциско. Здесь проходят фестивали русской музыки и народного искусства, театрализованные представления. В туристическом центре современного Форт-Росса выставлена копия флага, подаренного царем Павлом I Российской американской компании.

Глава 8. Михаил

В Америке я удостоилась чести близкого знакомства с тремя миллионерами – выходцами из России. Правда, два из них на момент встречи потеряли свое состояние.

В бывших миллионерах все еще жила память о бывших миллионах, которая их толкала на немотивированные поступки.

Сергея, которого я в свое время приютила в доме, мучил земельный вопрос. Земля, приносившая ему когда-то в России миллионные доходы, не давала ему спать спокойно. Он брал деньги в долг у друзей, пытался брать ссуды в банке и покупал в рассрочку землю где-то на краю штата Орегон, где зимой, как в России, метут метели. Это было далеко, не менее пятнадцати часов пути в один конец, поэтому Сергей лишь изредка мог навещать свои владения. Он приезжал туда, окидывал взглядом безжизненные холмы, вздыхал полной грудью, и надежда на лучшую жизнь вновь воцарялась в его сердце. Но ненадолго, потому что нужно было спешить с отъездом, чтобы в поте лица своего зарабатывать на хлеб насущный и на выплату процентов по банковским ссудам.

Другая бывшая миллионерша, разбогатевшая в одночасье на разнице курсов акций, цена на которые стремительно взлетела, прожила богатой женщиной ровно три года, после чего потеряла состояние, когда цена на акции не менее стремительно упала. И, хотя после тех трех лет уже промчались другие три года, потребность легко тратить деньги укоренилась, и долги ее множились, как сорняки в моем огороде.

Третий миллионер был настоящим. Это Михаил, с которым я встретилась, чтобы договориться об аренде комнаты. Он был лендлордом – имел семь домов в окрестностях Сан-Франциско. Он был также владельцем автомобильного бизнеса. Возможно, он владел еще чем-нибудь, но мне и этого было вполне достаточно.

Нашу встречу курировала Лена. Миша был ее многолетним поклонником и лучшим другом.

Перед встречей Лена меня консультировала.

– Не верь Мише! – говорила она. – Миша очень коварный человек. Ему ничего не стоит обвести человека вокруг пальца, чтобы извлечь выгоду. Его не может остановить ничто. Он однажды продал женщине, на которой всерьез собирался жениться, полусгнивший дом за тройную цену, потому что та поверила в его сказки.

– Не верь, не верь, не верь!

– Мы обращаемся к нему только потому, что у нас нет времени искать тебе новое жилье и новую машину в другом месте. С этим ласковым напутствием я отправилась на встречу с Мишей в мой будущий дом.

Миша не выглядел монстром, но и не тянул на миллионера. Обычный человек с залысинами, который отсутствие волос на голове компенсирует пышными усами, а любимый живот прячет под свободного кроя одеждой. Говорил Миша навзрыд. Не знаю, тренировался ли он специально или интонация закрепилась в результате многократных повторений, но заставить его улыбнуться было практически невозможно.

– Ему выгодно быть несчастным, – вспомнила я слова Лены. Передо мной стояла двойная задача – договориться об аренде комнаты и купить машину.

Речь о покупке другого автомобиля зашла после того, как я сделала своей машине диагностику в сервис-центре. Ей поставили почти смертельный диагноз. У нее, помимо плохой трансмиссии, вот-вот должен был выйти из строя мотор. Лена решила продавать машину и дала объявление в газете. Теперь дело встало за новой.

Мой будущий дом находился на окраине Города (СанФранциско) в мексиканском квартале. Район назывался Сансет. Это был довольно удобный район. Всего 25 минут пешком до станции электропоезда, на котором я могла бы доехать до многих городов «Bay Area», городов, расположенных вокруг залива. Одна остановка на электричке и я уже на конечной станции метро, и весь Город передо мной. Если не ездить никуда кроме Сан-Франциско, то вполне можно было бы обойтись и без авто. Но у меня оставалась работа в Долине, куда без машины нельзя добраться, да и, вообще, я любила погонять по хайвею.

Мы подъехали к воротам двухэтажного дома. Дома на улице стояли в линию и были одинакового роста. Несмотря на видимое однообразие архитектуры, в каждом из них была своя изюминка. Оконные проемы, ступеньки и двери, рисунок и колер фасадов делали каждый дом неповторимым, но вместе с тем, все вместе они составляли единый гармоничный рисунок. Каждая улица вносила свой узор в мозаику, покрывавшую склоны окрестных холмов. В это время года вид на холмы смазывался частыми туманами, поэтому они смотрелись размытым акварельным пейзажем.

Дом стоял на «горе».

На дворе гора, на горе конура.

Хорошо, что внизу есть ограда с воротами, подумала я, поскольку в дождливую погоду, поскользнувшись, можно запросто вылететь прямо на мостовую под колеса проходящей машины вместе с тем хламом, которым была завалена гора.

Все, что касалось Миши, было окружено хламом. Может быть потому, что он родился и вырос в недрах Московской коммуналки, о которой часто любил вспоминать. Наверное, коммунальное детство среди заставленных вещами соседей коридоров и кухонь было особенно дорого его сердцу, поскольку он устраивал жизнь вокруг себя по типу плохой коммунальной квартиры.

Дом был двухэтажным. Первый этаж был завален (см. выше) поломанной мебелью, ржавыми частями автомобилей и строительным мусором. Даже я, со своей любовью к творческому беспорядку по типу первозданного хаоса, не могла не содрогнуться. Миша провел меня в жилище на второй этаж. Он сдавал две комнаты, кухню и отдельный вход в санузел. Всего за пятьсот долларов в месяц. Это мы потом сторговались на пятьсот. Вначале было семьсот.

Изначально в доме была одна спальня, одна кухня, одна жилая комната и один туалет. Гений Мишиного воображения преобразил это пространство в жилье для трех мексиканских семей, а потом сумел выкроить из него кусочек и для меня с Пушком. Он действовал, с фантазией крота, строящего свои лабиринты в глухом подземелье.

Моя «кухня» – она же прихожая для мексиканских семей имела четыре двери и кусочек стены возле окна, где стоял маленький разделочный столик, куда я смогла поставить электрическую плитку.

Одна дверь вела в мексиканскую половину, вторая на улицу, третья в узкий проход к туалету, называемый Мишей спальней, а четвертая в мою комнату.

Моя комната родилась совсем недавно, путем деления на части коридора фанерными перегородками. Фанера не доходила до потолка на добрых полтора метра и потому я могла наблюдать воочию все прелести мексиканской семейной жизни. Комната делилась на верхнюю и нижнюю половину широкой ступенькой. В нижней части комнаты возле ломаного окна, состоящего из трех неравных граней, смог поместиться только небольшой ящик с цветами. В верхней же с трудом встала кровать, а впритык к ней маленький столик с компьютером. Все это расставилось потом, а пока пространство было завалено рухлядью, приобретенной Мишей на Гараж-сейлах.

Отдельный интерес представлял туалет с ванной. Санузел был один на всех, но имел два входа – мексиканский и мой. То есть в любой самый интересный момент с мексиканской половины можно было ожидать гостей. Замок на дверь туалета, не знаю, для какой надобности, был навешен только с моей стороны.

Я попросила Мишу сделать щеколду на мексиканской двери с внутренней стороны туалета и очистить мою комнату от рухляди. Миша оскорбился за свой «антиквариат», но обещание выполнил. Еще он нарастил мою стену. Так что я оказалась в полной изоляции.

Итак, квартирный вопрос был решен, и мы стали договариваться о машине. Я дала Лене полную свободу в том, что касалось машины. Машину у Миши я купила задорого. Я это знала, когда покупала, но поняла, сколько переплатила только потом, когда, через три месяца, собираясь в Россию, решила ее продать. За нее никто не давал больше 500 долларов, в то время как я заплатила полновесных четыре тысячи.

Резон был таков. По словам Лены, у этой машины был новый мотор и новая трансмиссия.

– Все остальное ерунда, – говорила она, – самые дорогостоящие детали в приличном состоянии.

Я соглашалась с ней, тем более что внешне машина производила хорошее впечатление. Весь текущий ремонт, по договору, Миша обязался делать бесплатно в течение календарного года. Как потом выяснилось, машина, не имела ни одной целой детали внутри, поскольку часть из них была повреждена в результате аварии, в которой она побывала, а остальные проржавели в условиях сырой сан-францисской зимы.

На Мишу работало пять человек, пять братьев. Всего у их мамы и папы было восемь сыновей. Все они приехали в Америку с Украины, выиграв вид на жительство в лотерею. Не знаю, в какой части Украины они жили до Америки, но образования они явно там не дополучили, потому что с трудом читали по– русски и с таким же трудом писали. Об английском речи не было вообще. Жили они дружной семьей у Миши в доме на положении батраков. Правда, было немного непонятно, кто на кого батрачил, потому что Миша на всех готовил и всех кормил три раза в день.

Это был устойчивый симбиоз в несносной для любого другого человека среде обитания.

Я думаю, не следует повторяться, что жили они в своем доме за фанерными перегородками. Также нет нужды говорить, что и двор, и дом был захламлен до предела. Братья спали на грубо сколоченных двухэтажных нарах в помещении без окон, начинавшемся сразу за остовом машины, загораживающим входную дверь. За «спальней» через коридор можно было попасть в изгаженную кухню, которая плавно переходила в Мишину комнату. Единственным отличием его комнаты от комнаты работников было наличие окна. Вход в его комнату был с фасада.

Миша братьев кормил и предоставлял «жилье». Плюс платил зарплату – около 500 долларов в месяц. Братья возмущались мизерной платой и всячески саботировали работу. За ними нужен был глаз. Глазом был Миша. В том смысле, что они работали только под бдительным его оком. Как только он переводил свое око с одного на другого, как тот, первый, тут же переставал работать. Лучше всего жилось «главному механику». Как правило, после ночной пьянки он ложился для проведения ремонтных работ под машину и спокойно спал там, пока о его ноги кто-нибудь не спотыкался.

Об этом я узнала потом. А пока, довольная, что у меня снова все налаживается, я вернулась к Екатерине, чтобы, по ее требованию, через неделю съехать окончательно с ее квартиры. Она меня ждала, сидя за столом перед листом бумаги с карандашом в руках. Было видно, что она долго готовилась к предстоящему разговору.

– Садись, – сказала она. – Нам нужно поговорить. – Я посоветовалась с дочкой, – начала она, – а дочь имела разговор с ясновидящим старцем, настоятелем монастыря. Он сказал, что мы ошибаемся в отношении тебя. Он сказал, что тебе нужно остаться в доме.

Повисла пауза.

Я думала, насколько незрячи женщины, имеющие глаза, и какая у них незрячая душа, поскольку, видя меня воочию, не смогли разглядеть человека. А старец, несмотря на слепоту, повидимому, настоящий ясновидец. Но то, что сказала Екатерина потом, привело меня в полнейшее смятение.

Она говорила, рисуя карандашом на бумаге галочку возле каждого пункта разговора, записанного на листочке.

– Ты – блудница, что не вызывает никакого сомнения. Но Господь любит всех и готов протянуть тебе, как некогда Марии Магдалине, руку помощи.

Этой рукой должна стать, по мнению Екатерины, она сама.

– Чтобы помощь была получена, и чтобы Господь явил свою милость, ты должна, – говорила она, – делать только то, что Господь (устами Екатерины) будет говорить и советовать. Далее шла программа перевоспитания меня в праведницу.

1. Я не должна ездить в Сан-Франциско ни по какому

поводу.

2. Я должна порвать всякие отношения с Леной, поскольку

она еще более развратный, чем я, человек, который тянет меня в пропасть.

3. Я должна каждый день ходить в церковь и предаваться

утренней и вечерней молитве, соблюдая все посты и праздники.

4. Я должна оставить всякого рода деятельность, кроме

церковной.

Тогда, по моим молитвам, Бог даст мне все, о чем я буду просить. Он даст работу, официальный статус в Америке и даже хорошего мужа.

Екатерина была сильно обеспокоена моим предстоящим переездом в Сан-Франциско.

– Там, – говорила она, – ты обязательно умрешь от СПИДа, а если не умрешь, то тебя посадят на иглу, а если не так, то каждую ночь тебя будет насиловать весь мексиканский квартал, и в итоге ты заразишься сифилисом. Так что соглашайся на мои условия и все у тебя наладится.

В качестве последнего аргумента она предложила нам с Пушком жить у нее в доме совершенно бесплатно.

Я смотрела на нее, открывая и закрывая рот, словно рыба, и не знала, что ответить.

– Не торопись с ответом, – сказала она, – ответишь мне завтра.

Двадцать четыре часа на размышления.

– А завтра, – попросила она, – отвези меня, пожалуйста, на своей машине в Сан-Франциско к агенту, который занимается моим кредитом. Мне нужно пересчитать проценты. Я, – продолжала она, – никогда не была в Городе и не могу вести машину по хайвею.

Эту ночь я не спала. Но не из-за тех страшных картин, которые нарисовала Екатерина. Я думала о том, что ей сказать завтра. Я знала, что она искренне верит в то, о чем говорила. Я не могла переубедить ее в ее вере, но и не могла согласиться с ней, поскольку, видела мир перед собой несколько шире, чем она. Я

видела ее заблуждения, но не могла доказать свою истину, которую выслушать она бы не захотела.

Если я скажу, что несмотря ни на что принимаю решение переехать в Сан-Франциско, то стану виновницей ее душевных терзаний. Она будет мучиться, думала я, что не смогла убедить меня, и тем самым невольно толкнула, выдворив из своего дома, в «клоаку разврата и грязи».

Проворочавшись с боку на бок целую ночь, я к утру приняла решение обмануть ее, разыграв маленький спектакль. Одним грехом больше, одним меньше… – все равно от расплаты не уйти, решила я. Зато сниму грех с ее души.

В Сан-Франциско, после того, как она, вернулась от агента, я ей сказала, что только что мне позвонили и предложили работу в доме у молодой пары. Им нужна няня для десятимесячной дочки Сонечки. Семья живет в Санта Крузе, что за двумя перевалами от развратного Сан-Франциско. Я расписала все подробности моей будущей работы и, кажется, она мне поверила. Эту работу мне, действительно, предлагали, но за такую мизерную зарплату, что я на нее не согласилась.

До Сан-Франциско мы добирались не просто. Дело в том, что, подойдя утром к моей машине, мы увидели полностью сдутое колесо. Времени на замену колеса не было. Разом побледневшая Екатерина сказала, что в город поедет одна на своей машине. Я настояла на том, чтобы ехать вместе с ней, поскольку боялась, что она может попасть в беду – глаза ее остекленели от страха, а человек под властью страха себя контролировать не может.

За рулем Екатерина сидела сама, поскольку, с ее слов, машина была с норовом. Лихо, выехав на хайвей, мы помчались по нему со скоростью 95 миль (160 км) в час. На весь салон звучала проповедь. Потом послышались псалмы. Время от времени, когда из динамика раздавалось: «Господи помилуй» и «Аллилуйя!», Екатерина трижды осеняла себя широким крестным знамением и повторяла следом: «Господи помилуй!».

Ну и рисковый же она водитель, думала я. Я бы на ее месте поостереглась ехать с такой скоростью.

– Может нам не нужно ехать так быстро? – осторожно спросила я ее.

Екатерина сидела бледная, вцепившись в руль, не отрываясь, глядя на дорогу.