Текст книги "Молодые львы"

– Я знаю, что делает мой лейтенант, – оборвал ее Кристиан. Господи, подумал он, ведь этот человек – брат мужа Коринн! Тот гниет в трудовом лагере, а его братцу не терпится взять в долю немецкого любовника своей невестки. Вот они – странности французской семейной жизни.

– Когда дело касается денег, сhеri, – Коринн крепко обняла его за шею, – приходится быть практичным.

– Скажи своему паршивому деверю, что я солдат и не спекулирую на черном рынке, – отчеканил Кристиан.

Коринн убрала руки.

– Chеri, – в голосе женщины зазвучали ледяные нотки, – совсем не обязательно оскорблять моего деверя. Другие тоже солдаты, но это не мешает им сколачивать целые состояния.

– Я не такой, как другие! – рявкнул Кристиан.

– Мне кажется, – по щекам Коринн покатились слезы, – что я надоела тебе.

– О Господи! – Кристиан надел китель, взял фуражку, распахнул дверь и вышел.

Свежий предрассветный воздух остудил его злость. В конце концов, Коринн – не самый плохой вариант, могло быть гораздо хуже. Ладно, разберемся с этим после возвращения из Германии.

Кристиан зашагал по улице. Он, конечно, не выспался, но с каждой минутой настроение его все улучшалось. Он уже предвкушал, как в семь часов сядет в поезд, который унесет его домой.

Берлин встретил его во всей красе, залитый лучами осеннего солнца. Раньше город не нравился Кристиану, но сегодня, шагая со станции с чемоданом в руке, он с удовольствием отметил, что в городе царит атмосфера уверенности и собранности, что военные щеголяют в отлично сшитой форме, а гражданские стали одеваться гораздо элегантнее, что на всех лицах написаны бодрость и довольство. Короче, Берлин разительно отличался от скучных и серых французских городов, в которых Кристиан провел последний год.

Он полез в карман за листком с адресом фрау Гарденбург. Доставая его, Кристиан вспомнил, что так и не подал рапорт на рядового из саперного батальона, который забывал вовремя бриться. «Ничего, – усмехнулся Кристиан, – подам, когда приеду».

Выходя из поезда, он никак не мог решить, с чего начать: снять номер в отеле или передать посылку жене Гарденбурга? В конце концов Кристиан пришел к выводу, что лучше начать с посылки, а потом на две недели забыть обо всем, что связано с Ренном. С программой своего отпуска он уже практически определился. Концерты и театр. Специальные агентства продавали солдатам билеты за сущие гроши. Кристиан пожалел о том, что лыжный сезон еще не начался. Очень уж ему хотелось пронестись по крутому склону. Но армия научила его тому, что ничего нельзя откладывать на потом. Попросишь перенести отпуск, а потом вовсе его не дождешься.

Следуя по адресу, указанному в листке, Кристиан подошел к новому, внушительного вида зданию. У дверей стоял швейцар в униформе, на полах в вестибюле – ковры. Дожидаясь, пока спустится лифт, Кристиан подумал: «Интересно, каким это образом жена простого лейтенанта сумела так шикарно устроиться?»

Из лифта он вышел на четвертом этаже, нашел нужную ему квартиру и надавил на кнопку звонка. Ждать пришлось долго, но наконец дверь открылась. Перед Кристианом стояла блондинка с длинными растрепанными волосами, которую его звонок, похоже, поднял с постели.

– Ну? – сухо, раздраженно спросила она. – Что вам угодно?

– Я сержант Дистль, – представился Кристиан. Неплохо, подумал он, живут некоторые, спят до одиннадцати утра. – Я служу в роте лейтенанта Гарденбурга.

– И что? – В голосе женщины слышалась настороженность, дверь она так полностью и не открыла. На блондинке был ярко-красный шелковый халат, и она то и дело отбрасывала падающую на глаза прядь волос. А неплохую рыбку выловил лейтенант, отметил про себя Кристиан, очень даже неплохую.

– Я только что приехал в Берлин. В отпуск. – Кристиан говорил медленно, чтобы получше разглядеть фрау Гарденбург. Высокая женщина, талия тонкая, а грудь так и выпирает из халата. – Лейтенант приготовил вам подарок и попросил меня передать его.

Женщина несколько секунд задумчиво смотрела на Кристиана. У нее были большие, широко расставленные, холодные серые глаза и расчетливый, оценивающий взгляд. Затем губы фрау Гарденбург растянулись в улыбке.

– Ой, – голос ее заметно потеплел, – так я же вас знаю. Вы стояли на ступенях у здания оперного театра. Такой серьезный.

– Где? – переспросил Кристиан.

– Вас сфотографировали в день взятия Парижа, – сказала женщина.

– Ах да, – вспомнил Кристиан и улыбнулся.

– Заходите. – Она взяла его за руку, потянула через порог. – И чемодан берите с собой. Как хорошо, что вы заглянули ко мне. Заходите, заходите…

Блондинка привела его в гостиную. Из огромного окна открывался вид на крыши соседних домов. В комнате же царил жуткий беспорядок. Бутылки, стаканы, окурки сигар и сигарет, разбитый бокал на столе, женская одежда, разбросанная по стульям. Фрау Гарденбург огляделась и покачала головой.

– Господи, какой кошмар. – Она переставила початую бутылку с одного столика на другой, высыпала в камин содержимое одной из пепельниц и вновь в отчаянии оглядела гостиную. – Я не могу, я просто не могу! – Она упала в глубокое кресло, выставив напоказ длинные, стройные ноги в отороченных красным мехом домашних туфлях на высоких каблуках. – Присядьте, сержант, и простите меня за этот беспорядок. Я успокаиваю себя только тем, что идет война. – Она рассмеялась. – После войны я в корне изменю свою жизнь. Стану образцовой домохозяйкой. Нигде ни пылинки, каждая булавка на своем месте. А пока… – Взмахом руки она обвела комнату. – Мы стараемся выжить. Расскажите мне о лейтенанте.

– Ну… – Кристиан запнулся. Ему хотелось рассказать о Гарденбурге что-нибудь хорошее, по крайней мере забавное, но ничего не получалось. Не говорить же о том, что у него две любовницы в Ренне, а с черного рынка деньги рекой текут в его карман. – Видите ли, он, как вам, конечно же, известно, страшно недоволен тем, что…

– Ой! – Внезапно оживившись, блондинка наклонилась к Кристиану. – Подарок! Подарок! Где он?

Кристиан рассмеялся, подошел к чемодану и достал сверток. Наклоняясь над чемоданом, он почувствовал на себе оценивающий взгляд фрау Гарденбург. А когда Кристиан повернулся к ней, она не отвела глаз, продолжала смотреть на него прямо и бесстыдно. Кристиан протянул ей сверток, на который она даже не взглянула. Она не отрывала глаз от Кристиана, а на губах ее играла довольно красноречивая улыбка. Эта женщина похожа на индианку, подумал Кристиан. На дикую американскую индианку.

– Благодарю, – наконец нарушила фрау Гарденбург затянувшуюся паузу. Она опустила взгляд на сверток и резкими, нервными движениями длинных пальцев с накрашенными красным лаком ногтями разорвала коричневую оберточную бумагу. – Ага. – Голос женщины звучал довольно равнодушно. – Кружева. У какой вдовы он их украл?

– Что? – переспросил Кристиан.

Фрау Гарденбург рассмеялась и коснулась плеча Кристиана, словно извиняясь перед ним.

– Ничего. Мне не хочется подрывать авторитет мужа в глазах его подчиненных. – Она набросила кружева на голову. Они легли на прямые светлые волосы мягкими черными складками. – Мне идет? – Стоя перед Кристианом, женщина чуть склонила голову набок, а Кристиан достаточно долго жил на этом свете, чтобы правильно истолковать выражение ее лица. Он шагнул к ней, она протянула к нему руки, и их губы слились в поцелуе.

Потом фрау Гарденбург повернулась и, не оглядываясь, направилась в спальню. Готов спорить, думал Кристиан, следуя за ней, что эта женщина даст Коринн сто очков вперед.

Их встретила смятая постель. На полу стояли два стакана, стену украшала фривольная картина: обнаженный пастушок трахал на склоне холма мускулистую пастушку. Фрау Гарденбург могла дать сто очков вперед не только Коринн. С ней не могла сравниться ни одна из тех женщин, с которыми Кристиану доводилось иметь дело. Она была лучше американских студенток, приезжавших в Австрию покататься на лыжах, лучше английских дам, которые ночью, после того как засыпали их мужья, тайком убегали на свидания, лучше полногрудых девственниц его юности, лучше шлюх, которых он снимал в парижских кафе, и даже лучше тех женщин, которых он иной раз представлял себе в эротических грезах. «Ну до чего же мне хочется, – с мрачной усмешкой подумал Кристиан, – чтобы лейтенант увидел меня сейчас».

Наконец, усталые, насытившиеся, они отвалились друг от друга и лежали рядом, поглядывая на свои освещенные полуденным светом тела.

– С того момента, как лейтенант прислал мне эту фотографию, я ждала твоего появления. – Фрау Гарденбург перегнулась через край кровати и взяла с пола недопитую бутылку. – Чистые стаканы в ванной.

Кристиан поднялся. Ванную заполнял густой запах туалетного мыла, под раковиной горкой лежало грязное розовое нижнее белье. Он взял стаканы и вернулся в комнату.

– Иди к двери, – скомандовала фрау Гарденбург, – потом вернись обратно, но делай это очень медленно.

Кристиан самодовольно улыбнулся и направился к двери ванной. Там он повернулся и медленным шагом двинулся к кровати, держа стаканы в руках. От пристального взгляда женщины ему стало как-то не по себе.

– В Берлине слишком много старых толстых полковников. Я уже начала забывать, что на свете есть такие мужчины, как ты.

Она подняла бутылку.

– Водка. Один приятель привез мне из Польши три бутылки.

Присев на край кровати, Кристиан держал стаканы, пока фрау Гарденбург разливала водку. Потом она поставила бутылку на пол, не закрыв ее пробкой. Крепкая жидкость обожгла горло. Фрау Гарденбург выпила водку одним глотком.

– Ух, вот мы и ожили. – Она наклонилась, опять взялась за бутылку, молча плеснула водки в оба стакана. Чокнулась с Кристианом. – Слишком уж долго ты добирался до Берлина.

– По собственной глупости, – улыбнулся Кристиан. – Не знал, кто меня тут ждет.

Они выпили. Женщина бросила стакан на пол, потянулась к Кристиану, завалила его на себя.

– Через час я должна уйти.

Потом, не вставая с кровати, они добили бутылку, и Кристиан достал вторую из шкафа, заставленного водкой из России и Польши, виски, захваченным у англичан в 1940 году, шампанским, коньяком, бургундским в оплетенных соломкой бутылках, сливовицей из Венгрии, питьевым спиртом, шартрезом, вишневым ликером, бенедиктином и белым бордо. Кристиан открыл бутылку и поставил на пол, там, где женщина могла без труда ее достать. Чуть пошатываясь, он стоял над фрау Гарденбург, разглядывая ее вытянувшееся во всю длину ненасытное тело. Тонкая кость, большая грудь. И взгляд, в котором смешивались покорность и ненависть. Взгляд этот, неожиданно понял он, возбуждал его больше всего. Ложась рядом с ней, Кристиан подумал: «Ну наконец-то война подарила мне что-то хорошее».

– Надолго ты сюда? – спросила фрау Гарденбург.

– В кровать?

Она рассмеялась.

– В Берлин, сержант.

– Я… – Он осекся. Кристиан собирался провести неделю в Берлине, а потом поехать в Австрию. Но теперь его планы переменились. – Я могу провести в Берлине две недели.

– Это хорошо. – Она зажмурилась от удовольствия. – Хорошо, но не очень. – Провела рукой по его голому животу. – Почему бы мне не переговорить с моими друзьями в военном ведомстве? А вдруг удастся перевести тебя в Берлин? Как ты к этому отнесешься?

– По-моему, прекрасная идея, – откликнулся Кристиан.

– А теперь давай еще выпьем. Если бы не война, – голос фрау Гарденбург перекрыло бульканье льющейся в стакан «огненной воды», – если бы не война, я бы не узнала, до чего хороша водка. – Она рассмеялась и вновь наполнила его стакан. – Встретимся после полуночи. Здесь же. Не возражаешь?

– Отнюдь.

– В Берлине у тебя нет другой женщины?

– У меня нигде нет другой женщины.

– Бедный сержант. Наглый лгунишка. А у меня есть лейтенант в Лейпциге, полковник в Ливии, один капитан в Абвилле, другой в Праге, майор в Афинах, генерал-майор на Украине. Не считая моего мужа, лейтенанта в Ренне. Странные у него вкусы, не так ли?

– Да.

– Я тоже не без странностей. Обсудим это позже. Ты парень что надо. Энергия так и прет. Простоват, конечно, зато энергичен. И отзывчив. Отлично отзываешься на ласку. Значит, после полуночи?

– Да.

– Война разбросала моих друзей по всему свету. Ты, кстати, первый сержант, с которым я познакомилась на этой войне. Ты должен этим гордиться.

– Да брось ты.

Женщина захихикала:

– Вечером я ужинаю с одним полковником. Он хочет подарить мне соболью шубу, которую привез из России. Можешь себе представить, как вытянется его физиономия, когда я скажу ему, что возвращаюсь домой к своему сержанту?

– А ты ему не говори.

– Я намекну. Ничего больше. Ограничусь маленьким таким грязненьким намеком. Разумеется, после того как получу шубу. Думаю, я смогу произвести тебя в лейтенанты. Мужчина с такими способностями… – Она вновь захихикала. – Я вижу, ты мне не веришь. А зря. Мне это по силам. Пара пустяков. Давай выпьем за лейтенанта Дистля.

Они выпили за лейтенанта Дистля.

– Что ты будешь делать сегодня днем? – спросила фрау Гарденбург.

– Ничего. Поброжу по Берлину, дожидаясь вечера.

– Нечего тебе тратить время зря. Лучше купи мне маленький подарок. – Она встала, взяла со стола кружева, накинула на голову и сцепила пальцами концы кружевной полоски. – Маленькая брошь будет здесь вполне на месте, не так ли?

– Безусловно.

– Могу порекомендовать тебе отличный магазин. Он находится на углу Тауенцинштрассе и Курфюрстендамм. Я там видела красивую заколку с гранатами. Она будет прекрасно смотреться с брюссельским кружевом. Ты мог бы заглянуть в этот магазин.

– Загляну.

– Хорошо. – Фрау Гарденбург улыбнулась и медленно вернулась к кровати, покачивая обнаженными бедрами. Она опустилась на одно колено и поцеловала Дистля в шею. – Какая удачная мысль пришла в голову лейтенанту – послать мне в подарок брюссельские кружева, – проворковала она, жарко дыша ему в шею. – Я должна написать мужу, что его поручение выполнено.

Кристиан зашел в магазин на Тауенцинштрассе и купил маленькую гранатовую брошь. Он подержал ее в руке, прикидывая, как она будет смотреться на фрау Гарденбург. Кристиан улыбнулся, вспомнив, что не знает имени этой женщины. Брошь обошлась ему в 240 марок, но он смог сократить другие расходы. Около вокзала нашел дешевый пансион и оставил там свой чемодан. Грязь, конечно, много других солдат, но Кристиан полагал, что заглядывать в пансион будет редко.

Он послал телеграмму матери. Сообщил, что заехать домой не сможет, и попросил одолжить ему двести марок. С тех пор как ему исполнилось шестнадцать, Кристиан впервые просил у матери денег, но он знал, что в этом году дела у его семьи шли неплохо и она может расстаться с такой суммой.

Вернувшись в пансион, Кристиан попытался уснуть, но мысли об утренней встрече роились в голове, и сон не шел. Он побрился, переоделся и вышел в город. Часы показывали половину шестого. Еще не стемнело, и Кристиан, улыбаясь, неспешно двинулся по Фридрихштрассе. До чего же хорошо, когда вокруг слышится немецкая речь. Он отрицательно качал головой, когда к нему подходили проститутки. Однако отметил, как хорошо одеты жрицы любви: натуральные меха, прекрасно сшитые пальто. Покорение Франции, подумал Кристиан, пошло им на пользу.

Шагая среди бурлящей берлинской толпы, Кристиан все больше утверждался в мысли, что уж эту войну Германия выиграет. Город, который всегда казался ему сонным, серым, унылым, теперь лучился весельем. Жизнь кипела, утверждая несокрушимость Третьего рейха. Улицы Лондона и Москвы, думал он, сегодня наверняка выглядят иначе. Всех солдат следует обязать во время отпуска побывать в Берлине. Отличный способ поднять моральный дух армии. Правда, усмехнулся Кристиан, для этого каждому отпускнику прямо на вокзале следует выдавать по полбутылки водки и направлять его к какой-нибудь фрау Гарденбург. Новая проблема для интендантов.

Он купил газету, зашел в кафе, заказал пиво.

Раскрыл газету. С тем же успехом он мог слушать бравурную музыку. Триумфальные реляции о тысячах русских, захваченных в плен, статьи о ротах, разбивающих в пух и прах батальоны противника на Северном фронте, о танковых подразделениях, которые неделями громили тылы противника, не имея никакой связи с основной группировкой. Тут же напечатана аналитическая статья отставного генерал-майора, который предостерегал против излишнего оптимизма. В ближайшие три месяца, писал он, Россия не капитулирует, а потому разговоры о том, что Восточный фронт вот-вот рухнет, оказывают отрицательное воздействие как на армию, так и на тыл. В передовице редакция газеты предупреждала Турцию и Соединенные Штаты о том, что вступление в войну чревато для них серьезными неприятностями, и выражала уверенность, что народ Америки, несмотря на отчаянные потуги евреев, откажется участвовать в войне, не имеющей ни малейшего отношения к Новому Свету. В одной статье рассказывалось о немецких солдатах, которых пытали и сожгли русские. Кристиан торопливо проглядывал страницу за страницей, прочитывая лишь первое предложение каждого абзаца: все-таки он был в отпуске, и в ближайшие две недели думать о войне ему не хотелось.

Он потягивал пиво, хотя оно явно было разбавленным, и радовался жизни. В теле ощущалась приятная усталость. Кристиан изредка отрывался от газеты и приглядывался к сидящим неподалеку, весело щебечущим парочкам. Грудь пилота люфтваффе, обнимающего за плечи красивую девушку, украшали две орденские ленточки. Кристиан ощутил мимолетное чувство неловкости, понимая, что человеку, ежедневно рисковавшему жизнью в небе далеких стран, отпуск куда нужнее, чем ему, волей командования ставшему полицейским, который спит на широкой кровати с женой французского капрала да терпит насмешки лейтенанта Гарденбурга. «Я должен поговорить с полковником Мейстером из военного ведомства насчет перевода в Россию, – напомнил себе Кристиан, но уже без прежней решимости. – Пожалуй, загляну к нему в конце недели, когда все устаканится…»

Кристиан нашел в газете музыкальный раздел и выяснил, что в этот вечер в Берлине должны состояться четыре концерта. Он порадовался тому, что на одном из них будет исполняться квинтет Моцарта. Лучшего способа провести оставшееся до полуночи время не найти, решил Кристиан.

Швейцар в вестибюле дома Гарденбурга встретил его словами: «Фрау распорядилась впустить вас в квартиру. Она еще не пришла».

Они молча, с каменными лицами вместе поднялись на лифте. Швейцар открыл дверь запасным ключом и невозмутимо пожелал Кристиану спокойной ночи.

Кристиан медленно прошел в гостиную. Горела одна лампа, окна были закрыты шторами. После его ухода в гостиной прибрались, и теперь эта комната, обставленная современной мебелью, выглядела нарядной. Кристиан никогда не думал, что Гарденбург живет в такой квартире. Лейтенант скорее ассоциировался с темной массивной мебелью, со стульями с высокими жесткими спинками, плюшевой обивкой диванов, полированным орехом шкафов.

Кристиан лег на софу. Он устал. Музыка быстро ему наскучила. Битком набитый зал, жара. После первых аккордов, вызвавших у Кристиана самые приятные воспоминания, его потянуло в сон. Моцарт звучал как-то уж очень по-домашнему, пресно, а стоило прикрыть глаза, как перед мысленным взором Кристиана возникала обнаженная фрау Гарденбург. Где уж тут наслаждаться виртуозностью кларнетиста. Кристиан вытянулся во весь рост и быстро заснул.

Разбудили его голоса. Он открыл глаза и тут же сощурился от яркого света. Над ним, улыбаясь, стояла фрау Гарденбург с какой-то женщиной.

– Бедный притомившийся сержантик. – Фрау Гарденбург в накинутой на плечи дорогой меховой шубе наклонилась и поцеловала его. От нее сильно пахло спиртным. Расширенные зрачки свидетельствовали о том, что женщина выпила прилично, но еще не пьяна. Она положила голову на софу рядом с головой Кристиана. – Я привела подругу, дорогой. Элоиза, это сержант Дистль.

Элоиза улыбнулась ему. Глаза у нее сверкали, взгляд плавал. Не снимая пальто, она плюхнулась в большое кресло.

– Элоиза очень далеко живет, так что домой она сегодня не поедет, – пояснила фрау Гарденбург. – Она хочет остаться с нами. Тебе Элоиза понравится, а ты наверняка понравишься ей. Она все о тебе знает. – Фрау Гарденбург встала, подняла вверх руки, и широкие рукава шубы упали к локтям. – Как тебе моя шуба, сержант? – спросила она. – Красивая?

Кристиан сел.

– Потрясающая. – Он не знал, как вести себя в такой ситуации, и все поглядывал на Элоизу, развалившуюся в кресле. Тоже блондинка, но полная, пухлая.

– Привет, сержант. – Элоиза помахала ему рукой. – Душка сержант.

Кристиан потер рукой глаза. «Надо сматываться, – подумал он, – тут мне делать нечего».

– Если б ты знал, сколько мне пришлось приложить усилий, чтобы отделаться от полковника! – Фрау Гарденбург захихикала.

– В следующий его приезд из России я тоже получу шубу, – вставила Элоиза.

– Который час? – спросил Кристиан.

– Два… три часа, – отозвалась фрау Гарденбург.

– Четыре. – Элоиза посмотрела на часы. – Пора в постель.

– Пожалуй, мне пора… – начал Кристиан.

– Сержант… – Фрау Гарденбург с укором взглянула на него и обняла, щекоча шею шелковистым мехом рукавов. – Ты не можешь так обойтись с нами. Особенно после того, как нам с таким трудом удалось удержать полковника от штурма этой квартиры. Его стараниями ты станешь лейтенантом.

– Майором, – поправила ее Элоиза. – Я поняла, что он сделает его майором.

– Лейтенантом, – упорствовала фрау Гарденбург. – И тебя прикомандируют к генеральному штабу. Все уже обговорено.

– Он без ума от Гретхен, – добавила Элоиза. – Ради нее он готов на все.

Гретхен, отметил про себя Кристиан, вот, значит, как ее зовут.

– А сейчас надо выпить, – объявила Гретхен. – По глотку, не больше. Дорогой, сегодня мы пьем коньяк. Где спиртное, ты знаешь. – В один миг она совершенно протрезвела. Голос звучал холодно и рассудительно. Откинув волосы со лба, она стояла посреди комнаты в своей роскошной шубе и длинном вечернем платье. Кристиан впился в нее голодным взглядом. – Вот-вот… – Гретхен улыбнулась, провела по его губам кончиками пальцев. – Именно так и нужно смотреть на женщину. Тащи коньяк, дорогой.

«Ладно, пропущу одну рюмку», – решил Кристиан и направился в другую комнату, где в набитом бутылками шкафу нашлось место и коньяку.

Его разбудил яркий свет. Кристиан открыл глаза. Солнечные лучи заливали комнату. Он лежал на смятой, сбитой постели. И никого рядом. От густого запаха духов к горлу подкатила тошнота. Хотелось пить, разболелась голова. Рваными кусками начали возникать воспоминания о прошедшей ночи. Шуба, две женщины, полковник, обещавший произвести его в лейтенанты, переплетение надушенных тел… Он закрыл глаза. Да, он слышал истории о таких женщинах, вроде бы что-то такое говорили о послевоенном Берлине, но слухи – это одно, а когда все происходит у тебя на глазах, при твоем непосредственном участии…

Открылась дверь ванной, и оттуда вышла Гретхен. На ней был черный костюм. Волосы перехватывала черная лента, ну прямо девочка. Глаза сверкали, да и вся фрау Гарденбург сияла в падающих на нее лучах утреннего солнца.

– Доброе утро, – с легкой улыбкой поздоровалась она.

– Привет. – Кристиану удалось выдавить из себя улыбку. В отличие от свеженькой как огурчик Гретхен он был просто никакой. – А где подруга?

– Элоиза? – Гретхен присела на кровать, рассеянно погладила его по руке. – Ушла на работу. Ты ей нравишься.

«Ей нравлюсь я, – мрачно подумал Кристиан, – и ей нравишься ты, и ей нравится любой мужчина, женщина или дикий зверь, до которого она может дотянуться».

– А чего ты так нарядилась? – спросил Кристиан.

– Мне тоже пора на работу. Ты же не думаешь, что я бездельница? – Гретхен вновь улыбнулась. – Каждый вносит лепту в грядущую победу.

– И где же ты работаешь?

– В министерстве пропаганды. – Лицо Гретхен сделалось серьезным. Она явно была убеждена в том, что работа у нее важная и совершенно необходимая. – В женском отделе.

Кристиан с недоумением посмотрел на нее.

– И что ты там делаешь?

– Много чего. Пишу речи, выступаю по радио. Вот сейчас мы проводим ответственную кампанию. Многие женщины – ты и представить себе не можешь, сколько их, – спят с иностранцами.

– С иностранцами? – Глаза Кристиана широко раскрылись.

– С теми, кого привозят в страну для работы на заводах, фермах. Мне не положено говорить об этом, особенно с солдатами.

– Да ладно, – махнул рукой Кристиан. – У меня давно уже не осталось никаких иллюзий.

– Но слухи об этом доходят до фронта и оказывают негативное влияние на моральный климат. – Гретхен говорила, как умненькая школьница-отличница, выучившая урок. – По этому вопросу мы получаем от Розенберга подробные секретные отчеты. Так что нашей кампании придается первостепенное значение.

– И что ты говоришь этим женщинам? – Кристиана действительно заинтересовала эта новая для него сторона жизни Гретхен.

– Повторяю прописные истины. – Гретхен пожала плечами. – Ничего нового тут уже не придумаешь. Подчеркиваю важность сохранения чистоты немецкой крови. Разъясняю основы теории расовых признаков. Напоминаю о месте поляков, русских, венгров в европейской истории. А вот с французами просто беда. Наши женщины питают слабость к французам.

– И чем же ты их пугаешь, когда речь заходит о французах?

– Венерическими заболеваниями. Приводим статистику по сифилису. В Париже, на Южном берегу. В таком вот разрезе.

– Помогает?

– Не очень. – Гретхен улыбнулась.

– И какие у тебя планы на сегодня?

– Я должна сделать радиоинтервью с женщиной, которая только что родила десятого ребенка. Мы пригласили генерал-майора, который вручит ей подарок. Как мы говорим, в прямом эфире. – Гретхен посмотрела на часы. – Мне пора. – Она встала.

– Вечером увидимся? – спросил Кристиан.

– Извини, дорогой, – Гретхен, стоя перед зеркалом, поправляла прическу, – но вечером я занята.

– Так освободись. – В голосе Кристиана, к его крайнему неудовольствию, слышалась мольба.

– Извини, дорогой, но у меня встреча с давним другом. Полковник только что приехал из Африки. У него разорвется сердце.

– Может, попозже, после того…

– Нет! – В голосе Гретхен зазвучал металл. – Нас пригласили на большую вечеринку. Она затянется надолго.

– Тогда завтра?

Гретхен задумчиво посмотрела на него, затем губы ее растянулись в улыбке.

– Тебе очень хочется?

– Да.

– Остался доволен прошлой ночью? – Она повернулась к зеркалу и вновь занялась волосами.

– Да.

– Парень ты хороший. И заколка твоя очень милая. – Гретхен подошла к нему, наклонилась, чмокнула в щеку. – Очень милая заколка. А если добавить к ней очаровательные маленькие сережки, которые продаются в том же магазине, то получится гарнитур…

– Я тебе их куплю, – пообещал Кристиан, презирая себя: надо же, он опустился до взятки. – Куплю и принесу завтра вечером.

Гретхен опять провела кончиками пальцев по его губам.

– Ты парень что надо.

Кристиану хотелось обнять ее и завалить на кровать, но он понимал, что сейчас понимания не встретит.

– Элоизу привести? – с улыбкой спросила Гретхен.

Кристиан на мгновение закрыл глаза, вспоминая пьяные безумства прошедшей ночи. В мирное время он бы стыдился всех этих извращений, но сейчас…

– Да. Почему нет?

Гретхен рассмеялась.

– Ладно, я побежала. – У двери она остановилась. – Тебе надо побриться. Бритва и американское мыло для бритья в аптечке в ванной. – Она улыбнулась. – Это вещи лейтенанта, но, думаю, ты не откажешься ими воспользоваться.

Гретхен помахала ему рукой и скрылась за дверью, спеша к генерал-майору и женщине, которая только что благополучно родила десятого ребенка.

Следующая неделя пронеслась для Кристиана словно в горячечном бреду. Город с его миллионами спешащих по своим делам жителей, грохот трамваев, шуршание шин автобусов, стенды с фотографиями у редакций газет, политики и генералы в отутюженной форме, проносящиеся мимо в длинных бронированных лимузинах, орды солдат на улицах, информационные бюллетени о захваченных территориях и о количестве погибших в России – все казалось далеким и каким-то нереальным. А реальный мир сузился для Кристиана до квартиры на Тиргартенштрассе да неистового белокожего тела жены лейтенанта Гарденбурга. Он купил ей сережки, отправил домой еще одну телеграмму с просьбой выслать денег и подарил Гретхен золотой плетеный браслет и свитер, который какой-то солдат привез из Амстердама.

У нее вошло в привычку звонить ему в любое время дня и ночи, поэтому Кристиан забыл о прогулках по городу и концертах и не выходил из пансиона, валяясь на кровати в ожидании того, что в вонючем холле затрезвонит телефон и он помчится к Гретхен.

Ее дом стал для него единственной точкой опоры в бушующем, не знающем покоя мире. Иногда, когда она оставляла Кристиана одного в квартире дожидаться ее возвращения, он бродил по комнатам, открывая шкафы, выдвигая ящики столов и комодов, читая письма, выискивая в книгах спрятанные там фотографии. Он старался никого не допускать в свою личную жизнь, полагал, что и другие имеют право на секреты, но с Гретхен все обстояло иначе. Ему хотелось не только обладать ее телом, но и знать о том, что ей принадлежит, какие у нее мысли, пороки, желания.

Квартира ломилась от добычи победителей. Специалист по экономике без труда написал бы историю покорения немцами Европы и Африки, используя в качестве исходного материала вещи, рассованные по квартире Гретхен, куда их доставляли важные, увешанные наградами офицеры в начищенных сапогах. Иной раз, ревниво выглядывая из окна, Кристиан видел, как они подвозили Гретхен к подъезду в больших служебных автомобилях. Помимо батареи бутылок, с которой он познакомился в первый же день, Кристиан нашел сыры из Голландии, шестьдесят пять пар французских шелковых чулок, множество флаконов духов, украшенные драгоценными камнями пряжки и старинные кинжалы с Балкан, расшитые парчовые шлепанцы из Марокко, корзины с виноградом и персиками, самолетом доставленные из Алжира, три меховых шубы из России, маленький рисунок Тициана из Рима, два свиных окорока из Дании, висевшие в кладовой за кухней, целую полку французских шляпок (в шляпке Кристиан не видел Гретхен ни разу), уникальный серебряный кофейник из Белграда, массивный, обтянутый кожей письменный стол, который некий предприимчивый лейтенант сумел доставить в Берлин аж из Норвегии.

На письмах, небрежно брошенных на пол или забытых под журналами, стояли штемпели самых дальних окраин непрерывно расширяющегося Третьего Рейха. И хотя это были послания, написанные в различных стилях, от нежных, лирических стихов, которые сочиняли молодые ученые, несущие службу в Хельсинки, до сухих порнографических воспоминаний стареющих военных, под командованием Роммеля бьющихся с англичанами в африканских пустынях, – их все пронизывали благодарность за доставленное удовольствие и страстное желание вновь встретиться с адресатом. И в каждом письме речь шла о новых подарках, уже заготовленных для несравненной Гретхен: отрезе зеленого шелка, купленного в Орлеане, перстне, найденном в будапештском магазине, медальоне с сапфиром, приобретенном в Триполи…