Текст книги "Джинсы мертвых торчков"
Автор книги: Ирвин Уэлш
Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Он выпячивает нижнюю губу, хмуро меня оценивая, и в кататонической скуке откидывается на стуле. Загорается люминесцентный зеленый свет, я в тысячный раз отпечатываю свои пальцы, и меня в очередной раз фоткают. Штамп в паспорте и в таможенном формуляре – и я снова в стране свободы.
Когда я где-нибудь приземляюсь, первым делом – в буквальном смысле – начинаю раскручивать промоутера на наркоту. Тот, у кого нет контакта, выходит из игры нахуй. Я говорю, что это для диджеев, но большинство этих занудных пиздюков в наши дни не прикасаются ни к чему, кроме гидропонной травы: исключение составляет мой ровесник Карл Юарт N-SIGN – в очередной раз. Обычно я беру кокоса, чисто по инерции, только бы ничего не напоминало, что я самый старый из всех в клубе, если я, конечно, не с N-SIGN. Мне жаль старых диджеев, они заслуживают больших денег за то, что выходят каждую ночь для этого ритуального унижения: чуваки, которые больше не танцуют, играют музыку для танцующих. Поэтому я стараюсь быть снисходительным с Карлом. Я пишу в своем заказе для неофициального райдера: каннабис, МДМА в порошке и кокаин. Конрад так наездился мне по ушам гиковской херней про разные шишки, что я сходу связываю его с нужным человеком.
Договорившись обо всем, он спрашивает:
– А где этот нищеброд на коксе ЭН-СИН? Почему ты за него так держишься?
– Это личное, братан, – пожимаю плечами.
Надо бы сказать Конраду, что это не его собачье дело, но я страшно боюсь, что он пойдет по стопам Ивана. Ну и это таки его дело, ведь я ангажирую Карла на сейшена у него на разогреве.
Пока ждем багажа, приходит эсэмэска от пиздюка собственной персоной – только не Карла, а Бегби:
«Когда в след раз в Эднбрге?»
Никогда не знаешь, это ирония или дислексия.
«Хогманай. N-SIGN играет».
«Не хотите ты, Спад, Больной и Второй Призер подписаться на арт-проект? Хочу сделать слепки ваших голов».
«Не могу сказать за остальных, но меня включай. Видел Спада, надеюсь увидеть Больного на Хогманай».
«Ништяк. 3 янв сможешь?»
«Угу».
Конрад вызывает убер до отеля и едет сам, после того как я объясняю, что встречаюсь с подругой.
– Чувак, – улыбается он.
Когда добираюсь до квартиры, чтобы зависнуть с Викки, она очень рада меня видеть, и я тоже. Вспоминаю Марианну и думаю: «Какого хуя я там делал?» Может, это просто должно было случиться. Нужно было вывести это из организма, чтобы я мог теперь продолжать с Викки.
Сходив в ресторан с ее друзьями Уиллоу и Мэттом, чешем домой и отрываемся по полной. Слышу резкий звук, и Викки тоже, но мы останавливаемся всего на секунду, а потом кончаем. Оказывается, презик лопнул. Сполз вниз по члену, забрызганный смесью из спермы и густой менструальной крови: у Викки как раз месячные начались. Я успокаиваюсь, но она все равно принимает контрацептив.
– Мне нужно быть уверенной на все сто – я же не мать от слова совсем, – весело улыбается Викки.
Валимся обратно в постель, и на короткую секунду слышу ноющий голос Марианны: «Я же не трахаюсь направо и налево. Несколько месяцев ни с кем не еблась». Учитывая, что она в курсе передвижений Больного, уверенности в этом нет. Но все заглушают благодарные излияния Викки.
– С тобой так классно. Я встречалась с мальчиками, славными мальчиками, но все-таки мальчиками. Как хорошо быть с мужчиной.
Меня мучает совесть. Я всегда тащился от мальчишества, к зрелости никогда не стремился. Возмужалость – тяжеловатая для меня ноша, как будто одежда с чужого плеча. Но моя эйфория выходит из берегов: ведь есть много типов мужчин.
– Ты лучшее, что случалось со мной за долгое-долгое время, – признаюсь ей.
Мы смотрим друг на друга и офигеваем – подтверждение того, что у нас кое-что наклевывается и это хорошо и правильно.
Потом, конечно, приходится с ней расстаться. Когда возвращаюсь без успокоительных колес в Эдинбург, резко становлюсь разбитым и ершистым. Слава богу, у Карла не такой уж хреновый кокс, и на Хогманай местные фаны вдохновляют его на годный сет. Помимо Марины и ее парня Троя, в главной гостевой ложе вместе со мной дерганый Спад и бодренький Гэвин Темперли. Один тощий как скелет, а другой сейчас раскабанел. В соседней ложе – мой старой дружок Рэб Биррелл со своим братом Билли, который раньше был боксером. У обоих цветущий вид. Рад встрече с ними.
После этого вечеринка, но я не особо компанейский и не хочу перед Мариной нажираться в говно. В общем, извиняюсь и пораньше отмазываюсь. Ночую в отеле и пиздец отсыпаюсь, аж до самого следущего вечера. Потом чешу в Лит, и принимаем малехо на душу со стариканом за Новый год, а он готовит долгожданную кастрюлину «стовиз».
Затем еще кемарю в отеле и выдвигаюсь на следущий день смареть «Хибзов». Как ни странно для клуба, опустившегося в низшую лигу, организация матча, походу, матёрей и профессиональней, чем я за нее помню. Фойе похоже на ресепшен корпоративных отелей, и уже есть не одна, а даже несколько представительских трибун.
– Просто дайте мине самый дорогой билет, – говорю тетке, чё сморит на миня, как на клоуна.
– Только для вас одного, да?
Врубаюсь, как жалобно это звучит – типа не с кем даж на футбик сходить.
– Я встречаюсь тут с одним мистером Уильямсоном, в последнюю минуту решил.
– Так… Это Саймон Уильямсон? Там шестеро человек. Не хотите сесть к ним за столик?
– Ништяк.
Расплачиваюсь «визой» и чешу к лестнице. Добравшись до в меру шикозной обеденной зоны, сразу же замечаю Больного, который совсем не изменился, не считая седеющих прядей, и сидит, кажися, с Джусом Терри Лоусоном, таким же кучерявым, и четырьмя молодыми пацанчиками. Пару минут таращусь на Саймона Дэвида Уильямсона, галантного кобеля с Банановых квартир. Ну да, пасмы, может, чутка и поредели и проседь появилась, но вид цветущий. Пока я пялюсь, он вдруг вытягивает шею. В недоумении на меня таращится, а потом, встав, орет:
– Ты-то какого хуя здесь забыл?
– Тесен мирок, корефан, – говорю, кивая Терри. – Тез. Почти не изменился!
«Годков пятнарик, как с куста», – думаю, вспоминая последний раз, как видел Терри, када мы снимали ту мутную порнушку. У него еще была жуткая травма – перелом члена.
– Угу, – лыбится он, и точняк в курсах, за чё я думаю. – Восстановился на сто десять проциков!
Пару минут обмениваемся любезностями, но Больной закипает, цапает миня за руку и ведет к стойке. Как тока туда добираемся, плюхаю перед им конверт. Ни секунды не раздумывая, Больной иво хватает. С ехидством заглядывает внутрь, незаметно перещитывает и крепко прижимает к груди, переводя глаза с бабок на миня, а с миня на окружающий народ в почти диккенсовской пародии на вороватую жадность.
Наконец эти сверкающие лампочки останавливаются на мне. Я уже успел забыть о том, как они всегда выражали ущемленность, сомнения, обвинения. Обиженно надув губы, Больной заявляет:
– Ты кинул меня не один, а целых два раза. С баблом я еще могу смириться, но ты же фильм украл! В это кино я вложил всю свою душу! Ты и эта ебаная сука Никки, ну и та самодовольная шалава Диана…
– Они и миня обули. Я в Амстик как побитая собака вернулся.
– Я ездил тибя там искать!
– Я так и подумал, ну и свалил ненадолго с города. В Гаагу. Мухи дохли.
– Крайне умно, нахуй, уж поверь! – цедит он и снова заглядывает в пакет. Он под впечатлением и даж не может этого скрыть. – Никогда не думал, что ты вернешь долг.
– Там всё. Большую часть ты должен был спросить с Никки и Дианы, но я решил ращитаться с тобой и за них.
– Что-то на тебя не похоже! Наверно, ты охуеть как поднялся. Вся эта херня с АН подходит богатым говнюкам, которые думают, чё можут откупиться от нищеты, которую сами же и создают!
Этот пиздюк нифига не растерял своего врожденного пафоса.
– Ну, кароч, вот они. Я с радостью заберу их назад…
– Хуй ты чё заберешь.
– И правильно, они ж твои. Теперь сможешь «Коллег» расширить.
Глаза у него округляются, и он переходит на негромкое бурчание:
– Что тебе известно о «Коллегах»?
Решаю, чё за Марианну лучше не упоминать:
– Тока то, чё говорится на твоем внушительном сайте. Там же сказано: «Амбициозные планы по расширению».
– Ну да, понятно. «Мы планируем топтаться на месте» в натуре не впечатляет, – стебется он, презрительно поглядывая на соседей по представительскому буфету.
Наблюдаю, как Терри за столиком проявляет живой интерес. Больной тож это замечает, сердито зыркает и спецом поворачивается к нему спиной. Он сморит мине в лицо, и я объясняю:
– Лучшие онлайн-пересчеты шестидесяти кусков в тысяча девятьсот девяносто восьмом году колеблются от восьмидесяти трех тыщ семисот семидесяти фунтов до ста тыщ девятисот. Я подщитал среднюю сумму – девяносто одна тыща восемьсят фунтов – на приблуде с календарем.
– Я мог бы заработать гораздо больше, если б имел возможность инвестировать свои деньги по-своему!
– Это нельзя сто проциков предсказать. Инвестиции могут вырасти, а могут и упасть.
Он засовывает конверт в куртку.
– А где оригинал «Семи перепихов для семерых братьев»?
– Хуй знает. Но обнаженка пятнадцатилетней давности стоит недорого.
– Гммф, – фыркает он и поглядывает на свой столик. – Ладно, спасибо за деньги и что уделил, блядь, время. Но у нас тут тусовка, – тыкает на дверь. – А теперь вали.
– Ну, я еще ростбиф съем и игру посморю, хотя б первый тайм, если тибе непринципиально, – улыбаюсь. – Я же купил билет на представительскую трибуну, ну и давненько «Хибзов» в деле не видел. А тебе даж малехо не любопытно, почему я делаю это именно щас?
Больной снисходительно закатывает глаза и кивает на компашку Терри с пареньками:
– Хорошо. Лады. Только не надейся, чё я стану слушать какую-то анонимно-алкогольно-наркоманскую жалостливую хуергу за пошаговую работу с возвращением долгов, – говорит он, када мы подходим ближе и садимся к остальным.
Его упреждающая речуга как раз в тему, ведь именно с этого я и планировал начать. Меня знакомят с сыном и племяшом Больного и двумя пареньками Терри. Все они кажутся милыми, нормальными молодыми ребятами. Но небось и мы сами так выглядели в их возрасте. Еда годная, комик отмачивает хохмы, потом главный тренер Алан Стаббс делится своими мыслями за игру, и мы переходим на трибуну, чёбы наблюдать за ней с удобных поролоновых сидений. Спина слегка ноет, но не сильно. Сажуся рядом с Больным.
– Ну, – говорит он, понижая голос и стуча по внутреннему карману. – Что там за история? Зачем все это? Почему сейчас?
Мне нравится, как выглядит полузащитник «Хибзов» Макгинн. Необычный стиль бега, но мяч держит хорошо.
– Бегби, встретил его на рейсе в Л.-А. Потом виделись там пару раз. Мы типа опять дружбаны. Приходил в наш ночной клуб в Вегасе. В ответ пригласил меня на свою выставку.
Может, дело в имени Бегби, хотя, скорее всего, в словах «ночной клуб», «Вегас» и «выставка», но я прочно завладеваю его вниманием.
– Ты тусишь с этим ебаным психом? После того, чё он пытался сделать… – Больной делает паузу, пока «Хибзы» атакуют ворота «Рейтов» с подачи Макгинна.
– Нет, в том-то все и дело. Он в натуре, блядь, изменился.
Больной лыбится на сотню ватт. Тыкает пальцем на фол к игроку «Хибзов» и толкает сына локтем:
– Костоломы из Керколди, – фыркает он, а потом опять поворачивается ко мне: – Это сраное художество, на которое он подсел? Неужели ты хоть на секунду поверил, чё этот грохнутый на всю бошку по-настоящему реабилитировался? Да он же тебя разводит. Выжидает подходящий момент для удара!
– У миня другое чувство.
– Тогда очень рад за него.
– Бабки иму предложил. Он отказался. Этот говнюк женатый на калифорнийской красотке. У ниво двое чудесных малых дочурок, они от ниво без ума, и он их воспитует. А я своего пацана вообще редко вижу.
Больной пожимает плечами, но сморит на меня с пониманием. Понижает голос до шепота:
– А то я не знаю. Мы же с тобой оба на заботливых папаш не тянем, – он украдкой поглядывает на сына, – ну и хули? Так как же, блядь, Бегби добился таких успехов?
Больной скалится с тем надменным презрением, которого так и не смог скопировать ни один человек, с кем я сталкивался по жизни:
– Наверно, у тебя есть бабки! Ты не вручил бы мине этот конверт, если б сам не был упакован по полной. – Он стучит изнутри по карману. – Клубы? Вегас? Раз уж проболтался за всю эту хуйню, поздняк прибедняться!
В общем, рассказываю ему за свою работу и раскрутку диджея Техноботана.
– Так ты, значит, греешь руки на этой ебаной срани – диджеях-электронщиках? На этих мудозвонах с драм-машиной и стилофоном?
– Вообще-то, нет. Тока один с них приносит мине серьезное лавэ. Другой – чистая благотворительность: щитай это сентиментальностью, но миня всегда прикалывала его хуйня. Третья – гипотетическая лошадка, вряд ли окупится. На эту парочку я трачу практически все, чё зарабатываю на главном клиенте, ну и я такой слабачок, чё не могу их выгнать. Ищу четвертого и пятого. Я так рассудил: если не диджеить самому, а руководить пятерьмя за двадцать процентов с носа, как раз то на то и выйдет. Покамесь у меня их трое.
Больной никак не реагирует на мои откровения. Явно думает, чё я жалуюсь на безденежье, просто чёбы избежать нового головняка и гемора.
– Читал за этого голландского мудака – Техноботана. У него ж денег как грязи. Если ты на двадцати процентах с иво заработков…
– Ну ладно, у меня хата в Амстердаме и квартира в Санта-Монике. С голоду не пухну. Держу немного хрустов в банке – с тех, чё не отстегнул на обратку тибе, а еще на лечение и уход за пацаном.
– А чё с пареньком?
– Аутизм.
– Малой Дейви… дурбецельские гены? – думает он вслух, намекая на моего покойного младшего брата.
Его сын и племяш резко оборачиваются.
У миня подымается злость, но я ее сдерживаю и смарю на ниво пренебрежительно.
– Я уже начинаю за это жалеть, – киваю на конверт, от которого раздулся иво карман.
– Извини, – говорит он, и это звучит почти вежливо, – непруха еще та. Ну так чё это ты решил со мной щас ращитаться?
– Я хочу жить. От слова жить, – подчеркиваю, и в памяти всплывает лицо Викки, смеющееся, аппетитное, голубоглазое, как она откидывает назад пряди выгоревших на солнце светлых волос, которые вырвались из своего загончика. – Не просто существовать, – настаиваю, когда звучит свисток в конце тайма. – Ращистить все это дерьмо с прошлого.
– Значит, все-таки искупление в стиле наркоклиники.
– В каком-то смысле – да. Тяжко таскать на сибе бремя мудаковатости.
– Совет: католичество. Исповедь, – говорит он. – Лучше пара фунтов на блюде для пожертвований, чем девяносто штук вот тут. – И он подмигивает, хлопая сибя по карману.
Чешем обратно внутрь, чтобы в перерыве между таймами выпить по чашке чая, пропустить пивка и закусить годными пирожками с мясом. Мы с Больным снова подходим к стойке, чёбы заговорщицки потрепаться.
– У тебя, походу, все пучком. Лучше, чем у меня, – вздыхает он. – По свету, блядь, разъезжаешь. А я никада с Лондона не выбираюсь – разве что в отпуск.
– Если на тебя работает куча девчонок…
– Так это они деньжищи зашибают, а не я. Я просто свожу их на приблуде. Не вешай мине лапшу, Рентон. Это ты у нас при лавэ.
– Ошиваюсь по самолетам, аэропортам и гостиницам, где нехрен делать, кроме как страдать, чё жизнь проходит мимо. Я трачу самый ограниченный ресурс – время, гоняясь за химерой, пока ебаный Бегби живет! – прорывает вдруг меня. – Он отказуется брать свои деньги – чё это ваще за хуйня?
– Он не изменился, – выпаливает Больной. – Просто пытается тебя наебать. Бегби не способен к переменам. Он ублюдочный экземпляр человеческой расы.
– Та мине по барабану, кто он такой. Я просто хочу выполнить свой моральный долг.
– Ты никогда не выполнишь свой моральный долг передо мной, Рентон. – Он опять похлопывает по карману. – Эта хуйня еще даже не начинает иво покрывать.
– Фильм был никуда не годный.
– Я говорю за Никки. Ты похерил мои шансы сойтись с девчонкой, от которой меня перло.
Никки была аферисткой, которая прикалывалась с нас обоих. И я ни на секунду не поверю, чё она иво еще колышет. Все это просто давление для манипулирования в будущем.
– Окстись, братан. Она ж нас обоих наебала.
Больной кабута какой-то гадости отхлебнул, хотя, может, и не такой протухшей, как он ожидал. Вертаемся обратно на наши места ко второму тайму.
– Слышь, у меня для тебя дельце. Мине нужен эскорт, – говорю ему, и глаза у него расширяются. – Не для меня, – спешу добавить. – Сам я стараюсь не быть чуханом.
– Уверен, тебе это помогает.
– Это для моего голландского паренька. Диджея.
Он смотрит в сторону племяша:
– Эти ушлепки чё, не могут сами себе дырку, блядь, найти?
– А то я не знаю, я ж их директор, – и конкретизирую проблему: – У таких чуваков, как Конрад, нет навыков общения. Они курят траву и мастурбируют на порнуху. Не могут заговорить с девушкой или заняться сексом с реальным человеком.
– Мерзкие киберзадроты. Эти мудаки – поехавшие, – шепчет Больной, снова поглядывая на племяша, который теперь играет в видеоигру на телефоне. – Такими их сделал мир, в котором мы живем.
Его слова вполне уместны. Матч ведь неплохой, и что-то в корне не так, если ребятня пялится в экраны, а не следит за тем, что происходит в реале.
– Хоть мы и дофига изгваздались, занырнув в этот мир, – он тычет меня локтем под ребра, – нас-то на товарном складе поднатаскали!
Не можу даже вспомнить ее имя, тока морщусь, када вспоминаю, как сломал сибе целку в манде этой свиньи-копилки. Я не мог посмареть ей в лицо, пока елозил там на сухую под негромкое подбадривание Больного. У меня слезились глаза, када я направлял взгляд на битое стекло и гравий вокруг. Синий рукав ее ветровки, на которой мы лежали, задувало мине ветром в лицо. Вдалеке гавкал цуцик, а проходивший мимо бомж недовольно буркнул: «Пизденыши гадские»…
– Угу… товарный склад.
– Ты бы до сих пор в целках ходил, не возьми я тебя под крыло, – смеется он, замечая мою неловкость.
Я уже с удовольствием вспоминаю, как отпердолил Марианну, как вдруг племяш поворачивает голову. Он встречается со мной глазами и отворачивается. Я наклоняюсь к Больному:
– Ой, я уверен, чё и сам бы нашел выход с этой ситуевины, но спасибо за то, чё не в кассу сексуализировал меня еще в юном возрасте.
Это его почему-то задевает:
– А тада ты не жаловался!
– Но я же впечатлительный был. Шестнадцать или семнадцать для миня было бы идеально. Четырнадцать – слишком рановато.
– Впечатлительный… впечатлительный вороватый пиздюк, который кинул своих корешей? Ты про такую впечатлительность?
На это я мало чё могу возразить. Звучит финальный свисток, и «Хибзы» выигрывают 1:0 – значит, есть шансы на повышение. Больной загоняет пареньков к Терри в таксо на заднее сиденье:
– Вы, ребят, продолжайте без меня, типа передовой отряд. Скажите Карлотте, чёбы на ужин миня не ждала: я тут кину что-нибудь на зуб со старым кентярой.
Парни, особенно Бен, походу, расстроены, но не удивлены, а Больной захлопывает дверцу таксо и протягивает Терри десятку.
– Вали нахуй, припездол, мине ж по пути, – говорит Терри, а потом высовывается с окна, чёбы пацанчики не слышали, и шепчет: – По-любасу клёвчик проведать твою сестрицу, кор. Сто лет не видалися. Такая ж красава, зуб даю, и щас, када она в строй вернулася… – Он подмигивает, откидывается на сиденье и заводит движок.
У Больного глаза на лоб лезут:
– Никуда она не верну…
Терри трогается с места, победно сигналя.
– Пиздюк, – говорит Больной, а потом смеется, – хотя удачи ему. Может, хоть лоусонский шланг ей мозги вправит. Она мужа с хаты вытурила. Застукали на Рождество, прикинь, как он Марианну пердолит, на видео. Помнишь Милку Марианну, еще с тех времен?
«Несколько месяцев ни с кем не еблась. Ебаный пиздеж».
– Угу… – послушно киваю, пока идем в толпе народа через парковку.
– Она и так всегда была того, а сейчас совсем кукухой поехала. Готова трахнуть любого вонючего цуцика на дороге. Надо сказать зятю, чёбы сходил проверился, особенно если удастся с сеструхой помириться, – говорит он нараспев, пока мы переходим через мост Судьбы. – Помнишь засады тут, еще с тех времен? – говорит он, а у меня причиндалы свербят от фантомного зуда. Паранойя колбасит. «Викки…»
Он продолжает гнать пургу, пока мы идем дальше к Истер-роуд. Все кругом полно ярких воспоминаний. Чешем по Альберт-стрит. Вспоминаю флэт Сталкера, где мы черным ставились, а напротив – бар «Клан», щас уже закрытый. Чешем к Бьюкенен-стрит, где возродили паб «Диззи Лиззи», сделав его слегка более навороченным. Там даже пиво щас сносное есть. Барменша знакомая, встречает нас широкой лыбой.
– Лиза, заинька, – говорит Больной, – пожалуйста, две пинты этого чудесного «Иннис энд Ганн» светлого!
– Сделаем, Саймон. Привет, Марк, скока лет, скока зим.
– Привет, – говорю и вдруг вспоминаю, откудова за нее в курсах.
Находим уголок, и я его спрашиваю:
– Это ж та самая, как ее?
– Ужасающие Последствия, ага, она. – И мы ребячливо пересмеиваемся.
Это погоняло приросло к ней после телерекламы средства для мытья посуды. Понтовитая хозяйка стоит с бодуна перед раковиной с кучей грязных тарелок и восклицает: «Обожаю вечеринки, но терпеть не могу ужасающие последствия». Ужасающие Последствия всегда продолжала тусить в конце вечерины. То валялась на полу или на диване, то сидела и смотрела телик, попивая чаек, после того как все остальные пиздюки уже давно съебали. Вряд ли она тусила, чёбы трахнуть каких-то недобитков, и она не добухивала остатки синьки и не ждала, пока прибудет новая партия наркоты. Мы так и не выяснили, какие у нее были мотивы.
– Жила на хате с маманей и засиживалась, чёбы подольше не возвращаться, – решает Больной. – Присовывал ей?
– Нет, – говорю. Я раз сосался с Ужасающими Последствиями, но этим дело и кончилось. – А ты?
Он закатывает глаза и цокает языком, типа «не задавай глупых вопросов». Я упираю на то, чё не собираюсь долго зависать и набухиваться, так как у меня пиздец десинхроноз. Я чувствую себя ретроушлепком, но, када ты тут в Лите с Больным, это, как ни странно, обнадеживает.
– Часто задний ход даешь?
– Свадьбы, похороны, Рождество – в общем, да, дофига.
– Не слыхал, чё там с Никки? Или с Дианой?
Он таращит глаза:
– Так, значит, они в натуре тибя тож обули?
– Угу, – признаюсь. – Прости за фильм. Хуй знает, чё они с оригиналом сделали.
– Выкинули в костер, без балды, – говорит он, а потом заходится висельным хохотом. – Вот так нас, двух мутных литских пациков с раёна, обставили, как припездолов, эти хладнокровные буржуйские профуры. Никада мы не были такими ушлыми, как себе вображали, – с горечью размышляет он. – Слышь… Бегби за меня хоть когда-нибудь вспоминает?
– Впроброс тока, – говорю.
– Никому этого не рассказывал, но я ходил проведывать пиздюка на больничку, после того как его тачка раздавила, када он за тобой погнался. – Больной прокашливается. – Он был в отключке, в какой-то, блядь, коме дурбецельской, ну и я высказал пару горьких истин этому овощу прямо в щачло. Никада не догадаешься, чё случилось потом.
– Он вышел с комы, вцепился тибе в глотку и разорвал?
– Вообще-то, недалеко, блядь, от истины. Этот говнюк открыл глаза и схватил меня за запястье. Я даж очканул. Эти его ебаные лампочки – кабута адским огнем обдало…
– Ебать…
– Потом он снова откинулся на кровать, закрыл глаза. На больничке сказали, это просто было рефлекторное движение. По-настоящему он очнулся через пару дней.
– Если он был в коме, то не разобрал ни слова, чё ты сказал, – улыбаюсь. – А если бы разобрал и ему было не пофиг, то ты б уже трупаком был.
– Не уверен, Марк. Он же маньячина. Будь начеку. Рад, чё больше с ним не связываюсь. Долбаные маньки этой пышущей лютью амебы причинили мне немало личных страданий.
– У меня для тибя еще одна новость. Он хочет отлить наши головы. В бронзе.
– Хуя с два.
Делаю большой глоток пива и медленно ставлю бокал на стол:
– Не убивай гонца.
Больной медленно вертит головой, прикрывая глаза:
– Я не собираюсь к этому ебаному психопату и близко подходить!
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?