Текст книги "Пророк"

30

Васкес отпихнула Эндрю от водительской дверцы большого черного внедорожника и крикнула:

– Я поведу!

Эндрю приятно ее удивил, не сделав попытки вступить в спор. Денек все больше походил на «американские горки», и Васкес не намеревалась тратить время на коллегиальные обсуждения. Ее унизили, провели сеанс психоанализа, едва не задавили – неудивительно, что она была просто вне себя. Хотя Васкес не совсем понимала смысл произошедшего, не представляла, кто пытался ее убить, в голове сложился четкий план.

Она включила задний ход и нажала на газ, не дожидаясь, пока Эндрю захлопнет свою дверцу. «Юкон» стрелой вылетел на пандус, кренясь и высекая искры из опор. На бешеной скорости преодолев поворот, Васкес швырнула сотовый телефон на заднее сиденье и выехала на Рузвельт‐роуд.

– Нажмите на тройку! – приказала она Эндрю. – Скажите, что мы преследуем подозреваемого в попытке убийства федерального агента. Пусть пришлют группу реагирования!

Эндрю нащупал телефон и, набирая номер, предложил:

– Я просто сообщу, что мы преследуем Фрэнсиса Акермана, и нам на помощь вышлют национальную гвардию.

– Акерман? Откуда вы знаете?

Акерман стоял первым в списке особо опасных преступников, а его подвиги успели обрасти легендами, особенно после побега из объятой огнем больницы в Колорадо-Спрингс. Ему удалось уйти с радаров, и с тех пор он не давал полиции ни единого шанса. В правоохранительных органах многие пришли к выводу, что Акерман бежал из страны, – иного разумного объяснения не находилось.

– Долгая история, потом расскажу, – отозвался с пассажирского места Аллен и указал вперед. – Вон Маркус!

Агент Уильямс бежал по дороге чуть впереди них, держась разделительной полосы. Проносившиеся мимо машины едва успевали уворачиваться от необычного пешехода.

– Залезайте! – крикнула Васкес, на секунду притормозив рядом с Маркусом.

Уильямс запрыгнул на заднее сиденье и, не успев отдышаться, ткнул пальцем вперед и выдохнул:

– Он только что свернул. Мы его потеряем!

– Черта с два, – буркнула себе под нос Васкес.

Это был ее родной город, и она знала, что Акерман только что совершил крупную ошибку. Убийца свернул на Вуд‐стрит, и тут везение ему изменило. Недалеко снимали сцену для фильма. Съемочная группа расположилась у памятника перед больницей Иллинойсского университета, на перекрестке Вуд‐стрит и Тэйлор‐стрит. Улицы в этом месте перекрыли почти на весь день.

Васкес резко крутанула руль и свернула на Дэймен‐авеню. Протестующе завизжала резина, и огромная, с высоко расположенным центром тяжести машина встала на два колеса.

– У вас есть план? – осведомился Уильямс.

Васкес молча понеслась по улице в северном направлении, потом сделала крутой поворот и выехала на Тэйлор‐стрит.

Акерман оказался в ловушке. Он выедет прямо на них – другого пути не было.

– Вот он!

Серебристая машина, которая едва не сбила ее несколько минут назад, неслась прямо на «юкон». Седан на скорости обогнал красный «Шевроле S10», и между ними теперь оставался лишь свободный кусок серой мостовой длиной с два футбольных поля.

– Что вы делаете? – раздался с заднего сиденья голос Уильямса.

Васкес опять промолчала, прибавив скорость. Ей не впервой было брать противника «на слабо».

– Вы же не собираетесь его таранить?

В этом месте улица сужалась – по одному ряду в каждую сторону. У обочин стояли припаркованные автомобили. «Юкон» и серебристый «додж» неслись навстречу друг другу по разделительной полосе. Акерман ехал в средних размеров седане, Васкес же управляла огромным длинным внедорожником, раза в два больше «доджа». Убийца либо свернет в сторону, либо остановится у них перед носом, после чего просто выскочит из машины и постарается убежать. Любой другой вариант будет для него самоубийством.

– Он не свернет! – крикнул Уильямс.

Васкес смотрела на «додж» из высокого салона внедорожника, понимая, что Уильямс прав: Акерман тоже нажал на газ.

31

Васкес осознала, что допустила грубую ошибку, играя в опасную игру с сумасшедшим. Акерман продолжал нестись по середине дороги, места для разъезда не было.

Она выжидала до последней секунды, после чего ударила по тормозам и вывернула руль, ударив припаркованный маленький «шевроле». Акерман тоже чуть повернул вправо, и от «юкона» полетели искры, когда «додж» проскочил слева от них, зацепив бортом; затем, не сбрасывая скорость, устремился дальше по Тэйлор‐стрит. Получив одновременно два удара – справа и слева, – «юкон» потерял управление, описал круг в центре дороги и врезался в столб перед приземистым кирпичным зданием с вывеской, на которой красовались три креста и надпись: «Дети Школы мира».

Васкес ударилась головой о ветровое стекло. Во рту появился привкус крови, в ушах зазвенело, будто прямо под ухом включили будильник. Она прижала руки ко лбу, пытаясь восстановить ориентацию в пространстве, и по предплечью потекла теплая жидкость. Кто‐то спросил, как она себя чувствует, однако голос звучал словно издалека.

Через несколько долгих секунд зрение вернулось, и Васкес включила задний ход, отъезжая от столба. Акерман не мог уйти далеко: у них еще оставался шанс.

Она бросила взгляд на Тэйлор‐стрит, но «доджа» там уже не было – наверняка свернул на следующем же перекрестке. Вряд ли он поедет обратно к зданию ФБР, решила Васкес, значит, повернет на север, в сторону Дэймен‐авеню. Она вдавила педаль газа в пол и на полном ходу свернула направо. Теперь они двигались по четырехполосной дороге. Встречные направления разделяла бетонная ограда, а по краям проезжей части стояли высокие черные столбы городского освещения, стилизованные под Англию XIX века. Среди ехавших впереди машин никаких следов серебристого «доджа» видно не было. Слева на углу Васкес заметила группу людей на крытой автобусной остановке, которые бурно жестикулировали, указывая в сторону Полк‐стрит. Васкес сообразила, что обсуждают скорее всего, автомобиль, только что промчавшийся с головокружительной скоростью мимо остановки, и вырулила туда. Вдали, с левой стороны дороги, замаячило светло‐зеленое здание Госпиталя Джона Строгера‐младшего. Они въезжали в район Чикаго, изобиловавший медицинскими учреждениями.

Вдали показалась машина Акермана, выныривавшая из потока машин то справа, то слева. Уильямс крикнул сзади:

– Вот он!

Васкес послышались звуки сирен, однако ни одной полицейской машины в поле зрения пока не было. Им бы тоже не помешала сирена – продвигаясь в плотном потоке автомобилей по Полк‐стрит, «юкон» едва не столкнулся с красным минивэном. Тщетно пытаясь обогнать грузовик «Федерал экспресс», они проехали перекресток и недалеко от Паулина‐стрит увидели серебристый седан. Акерман припарковал машину на правой стороне дороги, прямо перед разноцветными автоматами по продаже газет. Автомобиль стоял с открытой водительской дверцей. В нескольких футах от седана находилась платформа железнодорожной ветки чикагской грузовой компании «Пинк лайн».

«Юкон» сбросил скорость и остановился рядом.

– Он попытается воспользоваться поездом, – выдохнула Васкес, выпрыгнув из машины, и с ходу бросилась к дверям станции.

– Васкес, подождите! – окликнул ее Брубейкер. – Не факт, что Акерман сел на поезд. Давайте попросим, чтобы полиция организовала ему встречу на следующей остановке.

Васкес заколебалась у стеклянной двери, бросив взгляд на Паулина‐стрит. Недалеко от них мужчина в синей вязаной шапочке и куртке с эмблемой «Чикагских медведей» пристегивал свой велосипед к ограждению.

– Сэр!

Мужчина обернулся.

– Вы не видели, куда побежал человек из этой машины?

Фанат «Медведей» кивнул и указал в северном направлении.

– Видел. В ту сторону.

32

Аллен задыхался, словно его легкие сжало клещами. В Чикаго наступили холода, кислорода не хватало, а прежней формой он похвастаться уже не мог. Так или иначе, он заставлял себя бежать наравне с напарниками на четверть века моложе. В ушах звучали лишь топот ботинок по тротуару да собственное прерывистое дыхание. Они неслись вверх по улице в том направлении, куда указал мужчина с велосипедом, и вскоре их усилия были вознаграждены: детективы успели заметить, как Акерман нырнул в двери большого здания.

За последние годы зрение у Аллена ухудшилось, однако он разглядел, что Акерман держится за левое плечо. Видимо, один из выстрелов Маркуса попал в цель, и все же ранение не помешало убийце развить приличную скорость.

Здание было уже рядом, и Аллен бросил взгляд на фасад. Дом производил странное впечатление: центральная секция покрытого золотистой краской здания опиралась на фундамент, тогда как два примыкающих крыла стояли на толстых квадратных колоннах. Первый этаж представлял собой открытую террасу. Аллену сразу пришло в голову сравнение с какой‐нибудь космической станцией. Над входом простирался темно‐серый навес, на котором значилось: «Медицинский центр Джонстона Р. Боумена».

Они ворвались внутрь и осмотрелись в маленьком вестибюле. За стойкой консультанта сидел темнокожий охранник с усами словно у доктора Фу Манчу. Васкес предъявила удостоверение.[5]5
  Литературный персонаж, созданный английским писателем Саксом Ромером; воплощение зла, криминальный гений.


[Закрыть]

– Вы не видели здесь человека в серой куртке? Возможно, он держался за левое плечо.

– Да, я сказал ему, что приемное отделение с другой стороны, но он меня даже не слушал. Только что заскочил в лифт.

– Другие выходы отсюда есть?

– Галерея. Она соединяет наше здание с академическим подразделением, идет на уровне третьего этажа.

Все четверо уставились на табло лифта, где как раз загорелась цифра 3.

– Черт, – пробормотала Васкес. – Студенческий городок университета Раша… Там просто дебри. Если он действительно направился в академический центр, мы его потеряем.

– Там народу куча мала, – добавил Эндрю.

– Ладно. – Маркус повернулся к выходу. – Мы с Васкес постараемся отсечь его от корпуса академического подразделения, если он действительно пробивается туда. Эндрю, вы с Алленом давайте за Акерманом на лифте. Попробуем взять его в тиски.

Васкес, прижав к уху телефон, последовала за Маркусом к выходу. Аллен услышал, как она вызывала подкрепление, когда сзади раздался звонок лифта. Дверцы открылись.

Эндрю вошел в кабину и придержал двери.

– Аллен, заходи.

Аллен шагнул к лифту и вдруг заколебался. Что‐то было не так. В дальнем углу вестибюля виднелась дверь пожарного выхода. А если Акерман старается спутать след?

– Я пойду по лестнице, на случай если он попытается выскользнуть тем путем.

Эндрю кивнул, отпустив дверцу, и лифт тронулся. Аллен прошел к пожарному выходу и стал подниматься по металлической лестнице, перемахивая через две ступеньки. Легкие горели, голова кружилась. Он сделал несколько глубоких вдохов и побежал дальше. Последние месяцы после отставки он часто с тоской вспоминал годы, проведенные в рядах «Пастуха». Хотелось снова ощутить вкус погони, еще раз почувствовать, что его участие что‐то решает. Спасать человеческие жизни, вновь стать инструментом правосудия и справедливости – вот чего ему недоставало. Разум обладает странным свойством романтизировать прошлое, подумал Аллен, взбираясь по ступенькам. Да, адреналина действительно хватало, однако эмоциональный фон агента во время операции на девяносто пять процентов состоит из страха, и лишь на пять процентов – из возбуждения.

Собравшись с силами, Аллен преодолел последний пролет и вышел на площадку третьего этажа. Его рука потянулась к дверной ручке, когда та вдруг провернулась сама, и дверь распахнулась. Время словно замедлило свой бег – и в то же время полетело как в ускоренной съемке.

Рука дернулась к оружию на левом боку. В дверном проеме возникло лицо Акермана. Аллен нащупал «беретту» и вытянул из кобуры, но только начал поднимать руку с пистолетом, как Акерман уже бросился на него и толкнул плечом, одновременно ударив лбом в переносицу.

Аллен ощутил, как что‐то хрустнуло, и глаза заволокло пеленой. Голову пронзила страшная боль. Он сразу потерял ориентацию, к горлу подступила тошнота, а потом мир опрокинулся и Аллен полетел вниз, в пролет между перилами.

День четвертый. 18 декабря, полдень

33

Зона ожидания в медицинском центре Университета Раш оказалась вполне современной и в то же время чем‐то напоминала о далеком прошлом. Маркус присел на забавный изогнутый диванчик, который шел вдоль одной из стен. За диваном находилось панорамное окно, и помещение заливал солнечный свет. На вкус Маркуса, холл спроектировали в слишком жизнерадостных тонах: ярко‐желтые стены, светло‐зеленые кресла. Куда девался традиционный для больниц белый цвет? Настроению Маркуса сейчас соответствовало разве что серое пятно ковра.

Открылась дверь, и в холл проникли звуки больницы. Напарники одновременно повернулись в сторону входа: вот‐вот должен был подойти доктор с новостями о состоянии Аллена. Вместо доктора в холле появилась Васкес.

Она подошла к Маркусу и присела рядом, предложив напарникам поднос с кофе. Эндрю взял чашечку и кивком поблагодарил девушку. Маркус тоже потянулся к подносу и спросил:

– Акерман?

– Предполагают, что угнал скорую, – вздохнула Васкес. – На территории его нет, но ориентировка уже разошлась. Мы его найдем.

– Не найдете, – покачал головой Маркус. – Акерман всю жизнь в бегах, знает множество фокусов. Когда нужно – превращается в хамелеона.

Васкес тяжело сглотнула.

– Мне очень жаль, что так случилось с агентом Брубейкером… Конечно, я только‐только с ним познакомилась, но, по‐моему, он замечательный человек. Вы с ним дружили?

– Мы дружим, – резко подчеркнул Маркус.

– Простите. Я не так выразилась.

– Ладно, – махнул рукой Маркус. – Понимаю, что вы оговорились, просто я сейчас на взводе. С Алленом мы работали чуть больше года. Он помог мне при устройстве в нашу организацию, взял под свое крыло, показал, что к чему. Я был ребенком, когда убили моих родителей, однако Аллен во многих отношениях напоминает мне отца. Он служил детективом в управлении полиции Нью-Йорка, я и сам там начинал. Когда мы познакомились с Алленом, мне порой начинало казаться, что отец вернулся. Аллен – хороший друг.

Они помолчали. У Маркуса в кармане завибрировал телефон. Он нажал на кнопку, и в груди стало горячо, словно вулкан выбросил сноп искр. Маркус стиснул зубы, борясь с искушением швырнуть трубку в стену, и отключил телефон.

– Кто это был?

– Он.

– Вы хотите сказать – Акерман?

Маркус не ответил, закрыл глаза и откинул голову на спинку дивана.

– Кто вы, ребята? – спросила Васкес. – Не могу сказать, что у меня много знакомых, у которых на проводе постоянно висел бы кто‐нибудь типа Чарли Мэнсона.[6]6
  Чарли Мэнсон (1934–2017) – американский преступник, создатель и руководитель деструктивной секты «Семья», члены которой в 1969 г., подчиняясь его приказам, совершили ряд жестоких убийств.


[Закрыть]

Маркус тяжело вздохнул.

– Акерман был первым преступником, с которым я имел дело, когда вступил в организацию. Он одержим мной. Думает, что мы с ним – Инь и Янь, считает, что наши судьбы связаны. Он ушел от нас и с тех пор ухитряется вмешиваться в каждое наше расследование, даже помогать – в своем, извращенном понимании.

– То есть он за вами постоянно следит?

– Могу лишь догадываться.

– Откуда ему известно, над чем вы работаете?

– Не знаю.

– А что вы знаете?

– Акерман – эксперт во всем, что связано с болью.

Маркус потер переносицу, подумав о тех страданиях, что причинял ему Акерман. Может, он пытался медленно убить его, каждый раз отнимая частичку души?

– Вы слышали, через что ему пришлось пройти в детстве?

– Я в курсе, что Акермана истязал собственный отец, наслышана о его последних преступлениях. Тот случай с пожаром в больнице в Колорадо-Спрингс, когда Акерман бежал, наделал много шума.

На Маркуса, словно цунами, обрушилась волна воспоминаний.

Языки пламени лижут тело, пытаются проглотить. Кулак Акермана бьет его в грудь. Падение сквозь объятую огнем крышу. Вокруг гудит пламя, подбирается все ближе. Акерман вытаскивает его из ада…

В ту ночь Маркус стоял лицом к лицу с мрачными тайнами, черными демонами, бушующими в душе, прошел сквозь огненную стихию и выбрался из нее. Он остался жив, однако шрамы в душе так и не зарубцевались. Тогда умерли его мечты о нормальной жизни.

Маркус отбросил жуткие воспоминания и продолжил:

– Отцу Акермана, чокнутому психологу, хотелось понять образ мышления серийных убийц, и для этого он решил подвергнуть собственного сына разнообразным травмирующим испытаниям, взяв за образец известные науке детские психологические травмы самых отъявленных негодяев в мире.

– Да, помню, – кивнула Васкес. – Он держал сына в подвале, в маленькой клетушке, записывал свои эксперименты на пленку. Ребята из Бюро поведенческого анализа трясутся над пленками Акермана словно над священными текстами. Вы же слышали о теории заговора в деле Акермана?

– Нет, – сказал Маркус. – То есть?

Васкес придвинулась к нему, точно хотела поделиться свеженькой сплетней.

– Итак, отец Акермана записывал на пленку хронологию жизни сына, фиксировал эксперименты, снимал то, что сын делал по его приказу. Один из наших яйцеголовых изучил эти записи и обнаружил двухнедельный период, во время которого ничего не происходило. Никаких экспериментов. Ни одного видео с мальчиком.

– Я сам видел большинство этих записей, но внимания на дату и время не обращал. Может, Акерману‐старшему в тот период что‐то помешало?

– Не исключено, что вы правы, – пожала плечами Васкес. – Боюсь, наверняка мы не узнаем этого никогда.

Маркус хотел было продолжить расспросы, когда в холл вышла маленькая женщина‐азиатка в белом халате. Мысли об Акермане тут же ушли на второй план, и Маркус вскочил с дивана.

– Он жив?

– Жив, и его жизни ничто не угрожает, – кивнула доктор, – хотя о последствиях говорить пока сложно. Есть несколько переломов, но самые большие опасения вызывает серьезное повреждение позвоночника. – Женщина помялась. – Пока затрудняюсь сказать, будет ли он снова ходить.

На глаза Маркуса навернулись слезы, и он отвел взгляд, подумав о детях Аллена – Чарли и Эйми, о его жене Лорен. В их доме Маркуса принимали как родного. Аллен бросил полную риска жизнь и ушел в отставку. Ему повезло – за годы непрерывных погонь он ухитрился не получить ни одного ранения, и вот теперь, заработав наконец возможность посвятить себя любимым людям, он рисковал оказаться прикованным к инвалидной коляске. Подобная несправедливость могла просто‐напросто разрушить жизнь семьи.

Маркус даже не представлял, каково это – пройти через подобное испытание. Он и раньше не понимал, как Аллену и Лорен удается сохранять счастливую семью, учитывая службу мужа в спецподразделении. Два разных мира, которые невозможно совместить…

– Он в сознании. Состояние сейчас стабильное, – добавила врач. – Можете с ним немного поговорить, если хотите: буквально несколько минут, – потом пациенту нужно отдохнуть.

Маркус машинально кивнул, и доктор повела их по серо‐сине‐белому коридору. Все помещение пропиталось непривычным запахом антисептика, хотя его и старались заглушить легкими цветочными ароматами. Палата Аллена, выдержанная в разных оттенках голубого, оказалась совсем недалеко. Справа на стене висела раковина, у окна стоял диванчик и глубокое кресло. Аллен лежал в кровати в центре палаты; к нему со всех сторон тянулись провода и трубочки медицинского оборудования. Аппараты жужжали, гудели, попискивали.

Аллен среагировал на посетителей, скосив глаза. Маркус вздохнул и слегка пожал руку раненого.

– Ты напугал нас, Профессор… Стареешь, теряешь форму. Пять лет назад в этой кровати очутился бы Акерман, а не ты.

По губам Аллена пробежала тень улыбки. Он выглядел совсем слабым. Говорить Профессор мог только шепотом, и напарникам пришлось к нему наклониться.

– «Из всех чудес всего необъяснимей мне кажется людское чувство страха, хотя все знают – неизбежна смерть…»

Маркус хмыкнул, заметив недоумение Васкес, и пояснил:

– Шекспир.[7]7
  Цитата из пьесы «Юлий Цезарь». Пер. М. Зенкевича.


[Закрыть]

– Не переживайте, друзья. Мне бы не хотелось, чтобы вы бездельничали тут со мной. – Аллен закашлялся, и его лицо исказила гримаса боли. – Выметайтесь отсюда и принесите мне голову этого маньяка.

– Хочешь, принесу сразу две? – отозвался Маркус, вспомнив Анархиста.

– Да, вторая бы не помешала…

34

Акерман уже в пятый раз набирал номер Маркуса. Тот все не брал трубку, и Акерман швырнул одноразовый телефон в грязную стену маленькой комнаты. Аппарат разлетелся вдребезги, и осколки дождем посыпались на два трупа, задвинутых в угол. Тела принадлежали двум подонкам‐наркодилерам, толкавшим химическую дрянь любому, у кого есть деньги. Акерман не понимал, что за удовольствие в наркотиках. Для чего нормальному человеку уходить от действительности? Зачем сжигать драгоценные клетки мозга, а с ними и свой разум, за дешевый экстаз? Сам он отдал бы многое, чтобы быть похожим на тех людей, мимо которых каждый день проходил на улице, стать обычным человеком, забыть о чудовище в зеркале. Судьба выбрала для него иной путь, и Акерман этот выбор принял. Зато другие жаждали отбросить ту нормальность и размеренную жизнь, которой он так желал. Такова человеческая натура: хорошо там, где нас нет…

Он грохнул кулаком по столику в стиле семидесятых, разрисованному разноцветными бумерангами. Почему Маркус не отвечает? Видимо, расстроился из‐за друга… Почему бы не дать Акерману шанс объясниться? Он ведь не собирался никому причинять вреда, не хотел, чтобы Аллен упал. Всего лишь несчастный случай… Акерман даже пытался удержать Аллена, когда тот опрокинулся через перила.

Нет, его не особенно волновало, выживет Брубейкер или умрет; он переживал за Маркуса. Та непрочная ниточка, что их связывала, скоро натянется до предела. Инцидент с Алленом не должен нарушить сценарий, однако Акерман не любил пускать что‐то на самотек.

Сегодняшнее происшествие целиком и полностью оставалось на его совести. Никто не заставлял Акермана заезжать в тот парковочный комплекс. Он сам проявил небрежность. Следовало дождаться, когда Маркус выедет из гаража, и уж потом звонить. Такой ошибки он больше не допустит.

Запашок в комнате уже действовал на нервы. Тела наркодилеров начали разлагаться, и от них необходимо избавиться как можно быстрее. Однако Акермана беспокоили не столько трупные миазмы: к таким ароматам он привык давно и даже получал от них определенное удовольствие, – нет, его раздражала грязь, в которой жили эти два дегенерата. Даже Маркус не упрекнет Акермана за то, что тот избавился от этого человеческого мусора.

Он потянулся левой рукой к упаковке с новым телефоном, и плечо пронзила боль. Акерман коснулся рваного отверстия, оставленного пулей, и пальцы окрасились кровью. Надо же, совершенно забыл о ранении! К счастью, пуля сорок пятого калибра прошла сквозь мягкие ткани плеча: он тогда вовремя пригнулся. Повреждены были кожные покровы и мышцы: так, царапина, мелкое недоразумение, – и все же рану надо обработать, остановить кровотечение.

Акерман встал и двинулся на кухню захламленного домика. Он включил свет, и по углам прыснули тараканы. На столах стояли грязные тарелки с испортившейся пищей, желтоватый линолеум был усеян мусором. Затхлый душок плесени смешивался с застарелой вонью табачного дыма, и у Акермана засвербило в носу. Он испытывал отвращение к этому дому и с удовольствием воскресил бы наркодилеров только для того, чтобы убить снова. Впрочем, ему приходилось жить и в худших условиях, и раньше такие вещи его не беспокоили. Видимо, гнев на Маркуса обострил восприятие.

Пепельница на ядовито‐зеленом столе была набита раздавленными окурками, рядом валялся бордовый коробок со спичками. Акерман рывком расстегнул рубашку и, осмотревшись в грязной кухне, не нашел, куда ее положить. Наконец он решился: повесил ее на спинку одного из кухонных стульев – и, открыв почти полный спичечный коробок, вытряхнул его содержимое, связал спички в пучок, поджег импровизированный факел и приложил к открытой ране. Отвратительные запахи мигом исчезли, и дом заполнил аромат жареного мяса. Челюсти Акермана конвульсивно сжались, и он на мгновение забылся в экстазе. Отец провел над ним столько экспериментов, что боль стала желанным испытанием. Акерман много раз сталкивался с ней и позднее, начав самостоятельную жизнь. Боль позволяла сосредоточиться, очищала разум. Боль приносила покой, который можно сравнить лишь с чувством, которое испытывает человек, вернувшийся домой после длительного отсутствия.

Его взгляд упал на этикетку спичечного коробка. По низу наклейки четким строгим шрифтом шло название и адрес бара: «Салон «Алиби». Судя по адресу, это было где‐то рядом. Что ж, небольшая прогулка пойдет на пользу.

Он надел чистую черную рубашку поло и хлопчатобумажные брюки, взял новый телефон и еще раз попробовал набрать Маркуса. Безрезультатно. Акерман подавил желание разбить и этот телефон. Вновь вспыхнул гнев на Маркуса. Как можно отмахнуться, плюнуть на него? Из темных глубин души Акермана поднимался ненасытный голод.

В «Алиби» наверняка найдутся какие‐нибудь интересные партнеры для игры.