Текст книги "Свинцовый ливень"

Глава I

Очередной волос упал с его головы, срезанный острыми ножницами, словно осенний лист, упорно старающийся прожить как можно дольше, но все же терпящий поражение в неравной борьбе с природой. Различие было лишь в том, что природа подчиняется своим законам, а ножницы – воле человека.

Невеселые мысли одолевали Богдана в этот день. Все приелось, все стало обыденным. Подъем, умывальник с грязной водой, мерзкая еда, дешевые таблетки, поддерживающие жизнь в худом теле, противовоспалительные капли в глаза, поиск нужной одежды, небольшая поездка на старом пыхтящем «Жигули», работа барменом в захудалой забегаловке, контингент которой знал лишь два напитка: водку и пиво, – подсчет скудных чаевых, поездка назад до дома. До сна остается лишь грустить, проводить время у телевизора, по которому показывают лишь бредовые телешоу, прерываемые раздражающей рекламой. В этот момент можно подойти к холодильнику, заглянуть в его недра и окончательно убедиться – ничего нового там не появилось, разочарованно вздохнуть и усесться обратно на диван. Выпуск вечерних новостей обычно начинался со слов «Сегодня во столько-то в такой-то местности пролился дождь. Все, что удалось собрать, направлено либо государству, либо частному лицу, на земле которого сие чудо произошло». Зависть, переливающаяся в ненависть, телевизор выключался, а Богдан отворачивался лицом к спинке дивана, засыпая под гнетущую тишину.

Чик-чик. Волосы летят. Наблюдая за их полетом, Богдан хотел больше всего на свете лететь вместе с ними. Хотя бы ненадолго ощутить этот полет, перестать ползать и научиться порхать.

Богдан начал рассматривать парикмахера. Он был одет в изрядно потрепанные джинсы из Gloria Jeans и потасканную рубашку H&M, когда-то давно бывшую синего цвета. Лицо было похоже на лицо самого Богдана: впалые щеки, желтоватый цвет, красноватые припухшие глаза: видно, у паренька беда с лекарствами, наверное, тратит все деньги на жену или родителей, а сам живет на обычных сиропах, продающихся в аптеке за пару монеток. Хорошие густые волосы аккуратно причесаны набок, такие волосы сейчас редко у кого встретишь, сам Богдан обладал жидкими волосиками, поэтому всегда стригся практически под «ноль», оставляя лишь мелкую щетину. Что ж, парикмахер должен обладать хорошей рекламой у себя на голове, иначе к нему не будут ходить, а значит не будет и заработка, как это ни печально звучит. Парень начал поглядывать в зеркало. «Заметил-таки», – Богдан все еще не отводил взгляда, все более смущая мастера, орудовавшего ножницами так, будто это была часть его руки. Чтобы сгладить нарастающую неловкость, клиент решил завести разговор:

– Я думал, сегодня дождь прольется где-нибудь на Урале, судя по прогнозам синоптиков. Когда объявили об осадках на Дальнем Востоке, думал, что ослышался. Кому-то несказанно повезло.

Парень хмыкнул и начал подравнивать виски:

– У этого счастливчика уже отобрали все до капли, я в этом уверен, – он на секунду крепко сжал глаза и снова их открыл, по щеке покатилась слеза.

– Я бы вылечил всех своих близких, а потом стал продавать по бутылке богатеям, будь они неладны, только представьте, сколько можно заработать на одном маленьком дождике.

– Если, как и говорят по новостям, одна капля может уничтожить суточную норму токсинов, то вода становится золотой, учитывая еще и то, что ее курс постоянно увеличивается.

– Да, запасы чистой воды истекают, в последнее время осадки выпадают над морями и пустынями, где их не собрать.

– Предугадать такое тяжело, Вы не находите?

– Конечно.

Парикмахер остановился и стал оглядывать голову, выискивая неточности в своей работе. Приглядевшись к затылку, он включил машинку и «чиканье» переросло в жужжание.

– В любом случае, нам этого не понять, – сказал парень.

– Ну почему же, разве Вы не верите в чудеса? Вдруг сегодня ночью нагрянет целый ливень именно в нашем городке?

– Если это произойдет, то я поверю в Бога. Знаете, почему я в него не верю?

– Почему же?

– Потому что этого все еще не случилось.

Богдан рассмеялся, определенно, паренек ему нравился. Выждав паузу, парикмахер спросил:

– А Вы верите?

– Во что, как вас…

– Степан.

– Богдан, приятно познакомиться.

– Взаимно.

– Так во что верю?

– В такой поворот судьбы, насчет ливня.

Богдан посмотрел на самого себя в зеркало. Во что он верит? Он перестал об этом думать около трех лет назад, когда разошелся с женой. Она была его единственной опорой в этом замирающем мире, единственной отрадой и утешением. С той поры он не мечтал, ни во что не верил. Какой ливень? Он живет за городом в полном одиночестве, вокруг никого нет, сам он ничего из себя не представляет. Дом от деда, автомобиль от отца, жизнь от матери. Что он сделал сам? Ничего, и продолжает ничего не делать для улучшения своего положения. Вся зарплата уходит на налоги, еду и лекарства. Он даже забыл, когда в последний раз бесцельно прогуливался по городу. Трудно поверить, что этот вымученный болезненный человек лет тридцати пяти когда-то был счастлив.

– Знаете, Степан, вероятность очень мала, но не стоит исключать ее.

– И каковы наши шансы?

– Равны тем, что наш император сократит налоги.

Степан улыбнулся и включил фен. Шум прервал разговор. Богдан закрыл глаза. А как бы было, если б атмосфера не была заражена? Как все это случилось? Почему никто не знает, в чем секрет? Почему люди должны зависеть от дождя, проходящего так редко? Страны погибают, человечество болеет, и это никак не остановить. Рано или поздно все закончится. Богдан не мог назвать это жизнью.

– Все, принимайте работу.

– Спасибо, сколько с меня?

– Двести рублей.

Богдан достал кошелек и непроизвольно вздохнул. Надо бы попросить Михаила Петровича выдать зарплату на неделю раньше, хотя вряд ли он даст. «Ненавижу Петровича, грязный старикашка», – Богдан отдал Степану деньги, надел пальто и натянул свою вязанную черную шапку.

– Знаете, Степан, если б дворяне поделились своими запасами воды, то половину населения мы бы точно могли вылечить.

– А что бы Вы сделали, если б к Вам попала вода?

– Так я ведь уже говорил: вылечу близких и начну зарабатывать.

– То есть не стали бы помогать незнакомым людям?

Богдан нахмурился:

– Да, наверное, Вы правы.

– До свидания Богдан.

– До свидания.

На улице было довольно прохладно, но зима находилась еще далеко. Октябрь – месяц неприятный. Сколько еще осталось до начала снегопадов? Насколько можно было судить, совсем немного, душа степенно светлела, осознавая, что через каких-то два месяца наступит Новый Год, а следом и Рождество. Почему люди все еще встречают эти дни? Бог оставил их уже давно, человечество могло вполне не дождаться Второго Пришествия Иисуса, обретя забвение намного раньше. Непонятно чему ухмыльнувшись, Богдан быстрым шагом направился к своему черному «Жигули», припаркованному рядом с парикмахерской. Его поход к Степану был спонтанным незапланированным шагом. Решение было принято, когда в зеркале заднего вида отразился лохматый чудак, больше похожий на бездомного, чем на бармена, непонятно почему еще до омерзения не опостылевший другим людям. Богдану пришлось проезжать лишние кварталы и сидеть двадцать минут в не очень удобном кресле, однако нельзя сказать, что разговор со Степаном прошел даром. Богдан был занят мыслями о своей вере, пока открывал дверь автомобиля и усаживался на сиденье. С надеждой о быстром включении печи, он воткнул ключ зажигания и повернул его.

Раздалось тарахтение, похожее на кашель дряхлого старика, пытающегося читать нравоучения. Богдан довольно продолжительное время поворачивал ключ снова и снова, возвращая его в начальное положение, давая машине передышку, и снова надавливая, пытаясь оживить. Раздавались новые приступы кашля, но рокот двигателя все еще не раздавался.

– Да ладно, давай, старичок, не могу я сегодня так закончить день. Давай, милый, оживай.

Либо автомобиль был бездушен, либо глух, но на мольбы ответил издевательскими звуками, не решаясь перейти в рабочее положение. Богдан ударил по рулю и откинулся на спинку сидения.

– Не радует меня твое здоровье, старичок, но денег на ремонт у меня нет.

Повернув ключ еще раз, Богдан услышал долгожданный рокот, однако «Жигули», поработав пару секунд, решил отдохнуть и торжественно заглох. Выругавшись, Богдан пнул по педали тормоза, все еще не желая покинуть своего места и открыть капот. Сегодня он слишком устал, слишком вымотан. «К черту все, пробую ровно пять раз и вылезаю», – Богдан мужественно принял поражение в первых трех попытках и, скуля, с надеждой взглянул на приборную панель, будто она бы подсказала причину неполадки. Наконец, «Жигули» соизволил выкашлять густой ком и уже стабильно завестись, обрадовав своего владельца. Выехав на дорогу, Богдан включил радио и начал слушать успокаивающий джаз, ему нужно было расслабиться, а лучше джаза в данный момент ничего не было.

Пустые улицы давили, изредка на тротуаре появлялись одинокие фигуры, спешившие по домам в поздний час. Сегодня Богдан работал сверхурочно, но «спасибо» ему никто не сказал, а чаевые были настолько скудными, что он сразу же пожалел о своем решении. Ему было стыдно в свои тридцать пять лет работать в баре, но ничего лучше он не мог придумать. Когда он был женат на Веронике, то работал на фабрике, получая неплохие деньги. Развод заставил его тушить пламя в сердце спиртным, однако оно еще сильнее разжигало огонь, в довесок ко всему уничтожая все вокруг. С фабрики его уволили за прогулы, а пойти в другое место в тот момент Богдану не хотелось. Около двух месяцев он жил на оставшиеся после развода деньги. Практически все ушло на спиртное, он даже перестал покупать лекарства, так что положение усугубилось. У него воспалились глаза, стала пересыхать слизистая оболочка, начал мучить желудок и стали появляться язвы на кожном покрове. Пришел бы конец Богдану Светлову, если бы в минуту просветления он не позвонил в больницу и не сообщил свой адрес. Месяц усиленного лечения и огромный счет прояснили ум, он стал хвататься за последнюю соломинку – Ярослава Круглова. Если бы не он, Богдан остался бы без средств к существованию.

Познакомились они в больнице, Ярослав работал там специалистом по кожным заболеваниям и был лечащим врачом Богдана. Вскоре у них наладились вполне дружеские отношения, такие, что можно было поговорить о жизни друг друга. Узнав о невозможности оплаты счета за лечение, Ярослав предложил дать деньги в долг под расписку и посоветовал своего знакомого – Михаила Петровича Анисимова, заправляющего небольшой сетью баров с дурацким названием «Разлив-бар». Михаил Петрович был частым гостем Ярослава, и найти с ним контакт было несложно, он принял Богдана к себе барменом, сетуя на занятость всех прочих мест. На самом же деле, все это знали, Михаил Петрович не хотел брать чужого человека на должность выше, хотя свободных мест было достаточно. Но уже счастье, что старик принял Богдана на работу с его справкой об увольнении по прогулам, многие не хотели даже рассматривать такую кандидатуру. Плата была, конечно, не самая лучшая, но она хотя бы была, за это Богдан был благодарен Ярославу: он помог ему выбраться из безвыходного положения. Однако Богдан помнил, что денежный долг перед Ярославом никто не отменял.

С той больницы прошло бесчисленное количество времени. Складывалось впечатление, что прошло никак не меньше нескольких десятков лет, но Богдан помнил все до мельчайших деталей: палата на две койки, время от времени забегающая медсестра, приносящая еду, ставящая капельницу или просто проверяющая наличие всех нужных лекарств под рукой. Алиса. Фамилию Богдан, к сожалению, не узнал. Она скрашивала его одиночество своими появлениями, но узнать ее лучше пациент так и не сумел. Вначале он был слишком плох, чтобы вообще разговаривать. Да что разговаривать, просто передвигать языком! А когда началось улучшение, Алиса была занята новым больным, который расположился на соседней койке. Богдан созерцал черные, словно смоль, волосы медсестры, пока она суетилась вокруг умирающего. Богдан помнил лицо бедолаги, покрытое глубокими язвами, а глаза превратились в кровоточащие дыры. Мужчина был бездомным, не принимал лекарства около года, это не могло не сказаться на его здоровье, если можно об этом сказать в наше время. По ночам он кричал. Даже выл, как одинокая собака, потерявшая все: хозяина, жилище, жизнь. Так и было. Через три ночи он умер, а Алису перевели в другой медицинский пункт по неизвестной причине. Богдан думал, что она не выдержала смерти пациента и нашла работу проще, вроде места на стойке регистрации или в архиве медицинских карт, кто знает?

Однажды к Богдану пришла Вероника, но эта встреча оказалась не слишком радостной. Весь час пребывания ее возле постели оказался страшной пыткой. Бывшая жена начала с фразы: «Как ты докатился до такой жизни», – и продолжала в том же духе. Наверное, она решила выплеснуть всю обиду на беспомощного человека, но Богдан уже на середине разговора бездумно смотрел в небольшое окно, откуда открывался вид на мусорные баки. Видок еще тот, но это было намного лучше, чем вслушиваться в многочисленные упреки и обвинения. Остекленевший взгляд еще больше раздражал Веронику, она кипела от ярости. Время от времени, Богдан вставлял односложные фразы в небольшие паузы между красноречивыми монологами девушки, вроде:

– Да.

– Ты права.

– Возможно.

– Я знаю.

– Прости.

На большее сил не было, и когда запас слов Вероники закончился, он перевел на нее взгляд, с удивлением обнаружив слезы на ее лице. Ее небесно-голубые глаза источали соль, но это не мешало ей быть такой же очаровательной, как и в день их знакомства. Красота была естественной, без всякого макияжа, без ухищрений. Немного впалые щеки – у кого они не впалые сегодня – не мешали Веронике часто улыбаться, громко смеяться и шептать по ночам ласковые слова. Каштановые волосы доходили до плеч, вились и пахли весной, а улыбка заставляла забывать даже то, кто ты есть. Богдан когда-то был пленен ею, не мог прожить и дня без ее взгляда, ее поцелуя, но сейчас не было желания утешать ее. Он просто смотрел. А ведь все подряд, от ее отца до приятелей Богдана, сулили им светлое будущее, без слез и ссор. Они подходили друг другу. Он любил джаз, она любила джаз. Он любил телевидение, она любила его еще больше. Он читал те же книги, что и она, вроде Чосера и Уитмена. Даже фамилии подходили друг к другу: Светлов и Ясная. Сейчас, рассматривая плачущую Веронику, Богдан не чувствовал ничего, ни радости, ни печали. Кто был в этом виноват? Никто. Просто так случилось.

«Жигули», попыхивая, выехал из города, направившись по трассе прямиком в уютный гараж, где обитал долгие годы. Оставалось около десяти минут езды. Богдан всегда задавался вопросом: зачем дед построил дом так отдаленно от всех других? В округе никаких домов не было: жилище было одиноким на несколько миль вокруг. За электричество и водоснабжение Богдан платил больше остальных, тратил лишний бензин, чтобы добраться домой, подолгу объяснял различным службам свое местоположение – это было неудобно. И однажды, еще во время жизни старого Светлова, Богдан задал интересующий его вопрос. Ответ был немного странноват, но понятен:

– Я не теряю надежды, – покашливая, отвечал дед, – не теряю надежды поймать ливень. Такой, чтобы мы больше не нуждались, а другие люди не получили бы ни капли от нашей воды. Слушай, Богданчик, запомни – люди не будут тебя любить никогда, какой бы ты ни был, поэтому помогать всем бессмысленно, подумай о себе, о своей семье, о своей вере.

И Богдан верил, до недавнего времени. Доказательством мечтаний деда был огромный бассейн – единственная, можно сказать, роскошная вещь на участке. Вечно пустующая яма, на скорую руку обложенная рулонной синтетикой. Сколько Богдан себя помнил, никто в бассейне никогда не купался. Он был очень глубокий, в человеческий рост, а площадь была равна половине площади самого дома. Когда над семьей Светловых шел дождь, дед с надеждой выглядывал из окна, разочарованно вздыхал, увидев грязные капли, а потом выпускал всю набравшуюся воду обратно в водопровод. После его смерти, отец Богдана закрыл бассейн брезентом, и мечта испарилась, будто бы ушла вместе с дедом в могилу. А когда умер и отец, ему тогда было всего пятьдесят три года, Богдан остался жить один. Мать скончалась за пять лет до смерти отца, а братьев и сестер у Богдана не было. Иногда Богдан вспоминал мечту деда и открывал бассейн на ночь, время от времени, в память о старике, но ливня не было, как не было и надежды.

Хлопнув дверью, Богдан вышел из умирающего автомобиля, оставив его под открытым небом. Гаража у Светловых никогда и в помине не было, в связи с чем «Жигули» представлял жалкое ржавое зрелище от токсичных дождей. На Богдана смотрел чуть скособоченный кирпичный одноэтажный домишко, одиноко обитающий в этом месте множество лет. Хозяин старался держать дом в чистоте, но Богдан лишний раз старался полежать на диване, не расходуя силы, поэтому пыль серой завесой расползалась повсюду, лишь на столах оставались чистые кружочки, где, по-видимому, стояли бутылки с выпивкой. Если хорошенько поискать, можно было найти пачки из-под чипсов или быстрых завтраков, пару носков, смятое бумажное полотенце и многие другие интересные вещицы. Все планы по генеральной уборке были благополучно переведены на следующий день уже в процессе открывания входной двери, и Богдан, повернув ключ два раза, вошел в прихожую, обклеенную ярко-зелеными обоями, и поэтому достаточно светлую.

Бессмысленно описывать убранство дома. Достаточно было сказать, что это достаточно большое по площади строение, в котором умещались гостиная, кухня, спальня и крошечная душевая комнатка. Туалет по старой традиции находился на улице, и, чтобы до него добраться, нужно было преодолеть весь участок, минуя бассейн и сорняки. Кухню от гостиной отличало только отсутствие телевизора и дивана, а также наличие холодильника и плиты. Обои в комнатах давно начали облезать. Во всех комнатах стены были сероватого цвета, но раньше, когда дом был во власти Светлова-старшего, помещения были достаточно яркими и пригодными для комфортного жилья. Богдан накинул пальто на вешалку и бросил шапку на комод, а сам транспортировал свое тело к холодильнику, открыл дверцу и мрачно заглянул внутрь.

– Прекрасно, просто прелестно. Хоть где-то чисто, – Богдан часто говорил вслух, хоть никого вокруг не было, это его подбадривало и даже создавало иллюзию общества. Вытянув из недр ледяной цитадели вчерашний бутерброд с колбасой «Калинка», Богдан поставил чайник и мрачно дожидался его закипания. После этого, налив кипяток в кружку и бросив туда пакетик «Принцессы Явы», медленно передвигая ногами, Богдан вошел в гостиную, плюхнулся на диван и включил небольшой плоский телевизор LG на «Первый канал», попутно пожевывая обветренную колбасу.

– …Вопрос Александру, как вы думаете, почему социально-экономическое положение России находится в таком плачевном состоянии? – серьезный ведущий очередного политического ток-шоу обращался к суровому бородачу при галстуке и солидном костюме. Лицо мужчины основательно напряглось после передачи ему микрофона ассистенткой.

– Самое время поговорить об этом, – пробурчал Богдан, перемалывая зубами черствый хлеб, жалея, что предварительно не подогрел его.

– А почему оно находится в плачевном состоянии? – бородач обвинительным тоном накинулся на ведущего. – Выходя каждый день на улицы я вижу, что мы смело движемся в направлении улучшения ситуации.

– Да уж, к улучшению, – Богдан почувствовал безнадегу, прорывающуюся в самые недра души, холодный бутерброд делал общую картину еще хуже.

– Минуточку, то есть, вы тем самым утверждаете, что ваша партия делает все для поднятия экономики? Вы это серьезно Александр Григорьевич? – перебил бородача эксцентрично выглядящий молодой человек.

– Я прошу тишины! – крикнул ведущий, когда началась активная перепалка, ни к чему хорошему не ведущая.

– Я еще раз говорю, мы делаем все, чтобы рубль поднялся! Мы делаем все возможное! И он поднимется, это будет означать крах западного мира! – бородач тряс толстым пальцем в сторону оппонента под взрыв аплодисментов в зале.

– Что у вас поднимется? Что у вас может вообще подняться? – но парня уже никто не слушал.

Богдана отвлек телефонный звонок, раздавшийся из кухни. Он со вздохом встал с насиженного места и вразвалку пошел искать трубку. Она оказалась на холодильнике, хозяин дома не помнил, чтобы когда-нибудь туда ее клал. Нажав на кнопку ответа, Богдан заговорил:

– Внимательно, но с натяжкой.

Из трубки донесся знакомый смешок и раздался голос:

– Мне казалось, что тебе в последнее время не до шуток, Богдан.

Звонил Ярослав. Богдан не хотел ни разговаривать, ни продолжать шутить дальше. Все, что ему хотелось – это продолжить смотреть Васяину и узнать, отчего же чертова экономика трещит по швам.

– Привет, просто иногда нужно немного разгружать мозг, а то он может перетрудиться и совсем отказать, тебе ли не знать.

– Я врач немного в другой области, – голос друга внезапно показался самым мерзким на свете, – как прошел твой день?

«Так же как всегда».

– Нормально. Спасибо, что спросил. Михаил Петрович был душкой, даже хотел выписать мне премию, но передумал. Сходил в парикмахерскую, сейчас пытаюсь отдохнуть.

– Я тебе помешал? – голос Ярослава звучал обеспокоенно.

– Ни в коем случае, просто устал.

– Оу, – Богдан прямо чувствовал, как извилины Ярослава пытаются придумать тему разговора, поэтому направил его мысль поближе к завершению.

– Так ты чего звонил, просто узнать о моем дне?

– Нет, хотел тебе предложить завтра приехать за лекарствами, пришла новая партия, могу оставить тебе нужные, иначе все разойдутся уже утром, – речь Круглова оживилась и ускорилась, чему Богдан был несказанно рад.

– Конечно, я заеду, спасибо за новость, у меня заканчиваются глазные капли.

– А капсулы?

– Еще с прошлого раза остались.

– Хорошо, приезжай ближе к полудню, я буду на посту.

– Замечательно, спасибо. До встречи.

– До встречи.

Богдан был рад быстро закончившемуся разговору. Конечно, лекарства важная вещь, и они обязательно пригодятся, так что иметь друга в сфере медицины полезно, но ехать в свой выходной так далеко Богдану не сильно хотелось. Успокоив себя обещанием обязательно завести «Жигули» и нагрянуть в больницу, он вернулся к дивану и с огорчением увидел на экране новости. Они иногда прерывали телепрограммы важными сообщениями.

–…с вами Екатерина Малиновская с новостями о дожде. Сегодня, по данным метеорологов, он пролился в двух местах: на рисовом поле возле Гуанчжоу в Китае и в Аравийском море. К сожалению, эксперты из Китая не смогли собрать большого количества воды, а сбор в море не представился возможным, так как осадки прошли вдали от сборных барж. Будем надеяться на завтрашнюю погоду. А ты что делал в это время, Богдан?

Светлов вздрогнул, но это оказался лишь второй диктор с жизнерадостным, пышущим сытостью лицом, а не изможденный бармен.

– Не повезло, – Богдан залпом выпил чай и поставил кружку на пол. Пустую тарелку он поставил рядом, аргументируя отсутствие мытья посуды близостью генеральной уборки, и снял рубашку.

Если бы Богдан видел себя со стороны, он бы вздрогнул от жалости. Выпирающие ребра можно было пересчитать на глаз, живот превратился в морскую впадину. Казалось, что еще чуть-чуть, и можно будет увидеть внутренние органы во всей их красе. С ногами было не все так плохо, но руки представляли собой жалкое зрелище. Мышечную массу можно нарастить только при соответствующем питании, которое Богдан не мог себе позволить.

Тупая головная боль уже изрядно надоедала, избавиться от нее можно было только сном. Богдан-жилец выключил телевизор, на котором Богдан-диктор начал разжевывать новости политики, и перебрался в спальню. Скрип половиц удручал. Каждый шаг отдавался в костях, боль начала пронзать все тело. Пока Богдан добрался до кровати, он серьезно забеспокоился о своем состоянии.

– А не вызвать ли мне скорую? – вырвавшийся шепот, который должен был стать громким жизнерадостным голосом напугал Богдана еще больше, чем боль. Он засеменил к прикроватной тумбочке и вытащил оттуда коробочку с обезболивающим.

В ушах зазвенело.

Руки тряслись, как у наркомана. Богдан никак не мог открыть коробочку, боль резала каждый нерв, глаза грозились лопнуть. Кровь будто начала нагреваться. Богдан засипел.

Открыв злосчастную коробку, он вытянул пластинку и выдавил одну капсулу. Руки непроизвольно дернулись, и капсула упала на пол, откатившись немного в сторону.

Пытаясь ее поднять, Богдан чуть не закричал, но изо рта раздалось только сипенье. Поясница переломилась, и он упал. Боль достигла желудка, и Богдана вырвало. Наружу вышел злосчастный бутерброд с колбасой вместе с чаем и утренним завтраком, успевшим перевариться.

Не контролируя себя, Светлов перекатился на другой бок, под ногти словно загоняли иглы.

– Где она? Где? – Богдан искал глазами капсулу: тумба, кровать, шкаф, груда одежды, журнал… Возле журнала! Вот!

Каждое движение отдавало в мозг, по щекам катились слезы. Богдан не помнил, как проглотил таблетку, он лежал в позе эмбриона около часа, пока боль не отступила. Пот лился градом, Светлов боялся пошевелиться, он не хотел возвращения этих чувств, с ужасом ожидая повторения приступа.

– Чем я хуже? Чем? – причитал Богдан, обнимая свои ноги и дергаясь всем телом. Когда судороги прекратились, Богдан встал, подошел к комоду, чуть не вступив в зловонную лужу и принял все таблетки, которые там были. По одной каждого вида. Всего восемь. Ах, еще капли. Глаза, нос. Теперь все.

Перед сном, Богдан вытер неприятные последствия приступа, расстелил постель, разделся и уже собирался ложиться, как его взгляд упал на фоторамку, которую ранее снес рукой так сильно, что она отлетела к окну. Богдан увидел на потрескавшемся стекле два улыбающихся лица – Вероника и он сам. Тогда они были счастливы, тогда было время хоть какой-то стабильности. Он хотел туда вернуться. Слезы потекли непроизвольно, окрашивая весь мир в серую гамму. Как бы ему хотелось смеяться, а не рыдать в потемках в доме у черта на куличках! Смеяться вместе с Вероникой, с отцом, с матерью, со своим дедом, который построил этот дом. В окне виднелся бассейн: мечта, которой не суждено исполниться.

– Почему я один? – Богдан шептал это Веронике, улыбающейся с фотографии, – почему?

Богдан повалился на кровать, пытаясь унять слезы. Он не мог понять себя, почему он ревет, словно младшеклассник? Разве он не мужчина, не добытчик? Нет.

– Какая же я свинья, – Богдан стал грызть подушку, поминутно ударяя в нее кулаком, орошая ее потоком слез, – Да еще и истеричка.

Полночь встретила Богдана уже спящим, с лицом, выражающим страдание и недавно пережитую боль. Всю ночь новый слой пыли собирался на вещах в доме, продукты исчерпывали свой срок годности, а техника постепенно приходила в негодность. Начал накрапывать дождь. Не чистый, дарующий благодать, но испорченный загрязненной атмосферой, не представляющий никакой ценности. Ржавые капли ударяли о крышу, словно хотели разбудить человека, столь несчастного, сколь и одинокого.

Видит ли Бог страдания этого человека, или этот срыв ничего для него не значит? А есть ли Бог в этом мире? И даже если есть, то какой он?

Богдан этого не знал.

Глава

II

Утро было пасмурным. Серые тучи затянули голубое небо, будто хотели оградить планету от солнца, хоть как-то позволяющего влачить жалкое существование каждому человеку под его светом. Богдан проснулся, будто с похмелья. Голова время от времени начинала пульсировать, создавая очень неприятные ощущения, глаза покраснели, а передвигаться можно было только усилием воли. Он с третьего раза поднялся с кровати, так как что-то все время тянуло назад в теплую постель: она была магнитом, а человек гвоздем, завалившимся за шкаф.

Богдан, качаясь, завернул на кухню, пытаясь отыскать там что-то съестное. Холодильник зиял пустотой. Осталось лишь два куриных яйца и остатки масла, которые тут же были отправлены на сковородку. Богдан наблюдал за процессом готовки, принимая лишь косвенное участие в ней. Он плохо помнил, что с ним произошло, поражаясь собственной никчемности. Богдан запомнил только боль, тоску и свои слезы, так неожиданно вырвавшиеся из глаз. Последний раз бармен не смог их сдержать около трех лет назад, когда в одиночестве пил на этой самой кухне, а из телевизора в соседней комнате играл Синатра с песней My Way.

Спустя полчаса, после приема пищи и просмотра утреннего выпуска новостей, Богдан развалился на диване, уставившись в потолок. Так он лежал, медленно перебирая у себя в мозгу разные мысли. Он думал о многом и в то же время ни о чем. Он вспоминал свое детство, снова размышлял о словах своего деда про мечту, вспомнил Сорокина, прочитанного не более чем месяц назад, рассуждал о нынешней политике, сетовал на свою жизнь и подсчитывал расходы за последние месяцы. По всем пунктам его ждали плачевные результаты – дед умер, книга была во много права, политика дрянная, жизнь не удалась, расходы гигантские.

– Сеанс пессимизма завершен, – Богдан хмыкнул и закашлялся, – черт.

Путешествие обратно в спальню окончательно выбило несчастного из колеи. Тело ныло, будто весь вчерашний день Богдан участвовал в боксерском поединке, возможно у оппонента даже были палки. Голова снова начала болеть, напугав Богдана признаками нового приступа. Он быстро закинул первые три капсулы и затаился. Без изменений, они подействуют только через некоторое время.

– Чудеса медицины, – Богдан проглотил оставшиеся лекарства и шире открыл глаза, целясь из бутылочки. Капли вызывали жжение, но приходилось терпеть. То, что Богдан видел каждый день на улице, заставляло ходить в больницу с завидной периодичностью. Люди слепли, люди кашляли кровью, люди умирали от диареи в собственных испражнениях, у людей ломались кости прямо посреди улицы. Поэтому Богдан часто жертвовал едой в пользу лекарств, без еды можно прожить некоторое время, без химии – нет.

Тишину прорезал телефонный звонок. Богдан подпрыгнул от неожиданности, чуть не выронив заветный пузырек. «Как же вы все мне надоели, это мой выходной, единственный выходной за целую неделю! Дайте мне хоть раз провести его спокойно!», – Богдан так быстро, как мог, добрался до кухни, попутно изрыгая ругательства и упреки, обнаружив телефон снова на холодильнике.

– Да!

– Воу, не нужно так кричать, я могу лишиться слуха!

Ярослав.

– О, боже, Ярослав, извини, сколько сейчас времени? – Богдан совсем забыл о вчерашнем разговоре. Тщетно поискав часы взглядом, он перешел в гостиную за новой одеждой.