Текст книги "Анатомия абсурда"

40

Пробило полночь. Они вошли, не открывая дверей. Их было двое, на них были длинные, до земли, плащи. Лицо первого скрывал капюшон, капюшон второго был пуст – в нём не было головы. Длинные широкие рукава полностью скрывали кисти.

Они вошли – и застыли в нерешительности, ошеломлённые сказочной красотой девушки в свадебном платье, которая сидела в кресле, в глубине комнаты. Затем первый тронул второго за рукав и прошелестел:

– Пойдем отсюда, Безголовый, мы, наверное, ошиблись, – они повернулись уходить, но Ирина остановила их:

– Нет.

Мертвец обернулся и изумлённо прошелестел:

– Как, разве это вы – невеста Тихого?

– Да.

– И что: вы правда собрались замуж за мертвеца?

– Да.

– И не передумали?

– Нет, – сказала Ирина.

– Ну и ну, вот тебе и Тихий! – продолжал удивляться мертвец. – В таком случае, разрешите представиться. Меня зовут Шорох, а его – Безголовый, – он подошёл к Ирине и протянул ей открытый портсигар. – Вы не курите? Всё равно покурите. Тогда вы будете видеть нас всех такими, как при жизни. Это – анаша. Нам Безголовый из Таганрога привёз. А ему потом голову отрезали, – он зажёг спичку. Ирина прикурила. – Теперь вот человек без головы мается, – Шорох отбросил капюшон, и Ира увидела его бледное лицо. Он чем-то напоминал Тихого – так бывают похожи двоюродные братья. – Пойдемте, нас ждут, – он протянул ей руку.

У самого подъезда стояла белая карета, запряжённая четвёркой белых коней, сбруя которых утопала в лентах и цветах. На козлах восседал кучер – его фрак, цилиндр, панталоны, перчатки на руках, в которых он держал вожжи и кнут, сапоги – всё было белым. Шорох помог Ирине забраться в экипаж, вскочил на подножку, Безголовый запрыгнул на подножку с обратной стороны:

– Поехали!

41

Кони высекали искры из мостовой: словно сказочный сон, неслась по тихим улицам спящего города свадебная карета. Порой к тёмным окнам приникали испуганные лица разбуженных обывателей: люди постарше осеняли себя крестным знамением и исчезали во тьме, другие и неверующие маячили в окнах с отвисшими челюстями.

Но вот карета свернула в улицу, ведущую к кладбищу, и вознице пришлось натянуть поводья. Улица была забита народом – Ирине ещё никогда не приходилось видеть столько людей сразу. Свободным оставался только устланный цветами узкий проезд посреди дороги, всё остальное пространство было заполнено людьми. Негромкий гомон витал над собравшимися: временами доносились то тихий всхлип, то такой же тихий смех. Преобладали люди преклонного возраста, но много было и молодых, и детей. Особенно поражали дети – тихие, чистенькие, в новых одёжках. Совсем крохотные, которые при жизни ещё и ходить не научились, забавно топали в длинных, до полу, белых рубашечках.

Кучер остановил коней – дальше было не проехать. Шорох спрыгнул, открыл дверцу и подал Ирине руку. Едва она показалась, по толпе прокатился изумлённый шелест. Смутившись, невеста спрыгнула с подножки и пошла за Шорохом. Две маленьких девочки, тоже в нарядах невест, подхватили и понесли её фату. Одна из них свободной рукой прижимала к груди большую красивую куклу. Заметив взгляд Ирины, она похвасталась:

– Это мне мама подарила, в родительский день…

Ирина отвернулась – глаза ей застили слёзы.

– Ира, вы расстроились? – растерялся Шорох. – Да вы не плачьте! Смотрите, сколько людей собралось на вашу свадьбу! Такой свадьбы не было ни у кого на свете, ни у одного короля, ни у одной принцессы! А вот и жених!

Тихий стоял у ворот, окружённый девушками в белом и юношами. Ирину подвели к нему, он взял её за руку и повёл в ворота. Женщины запели свадебную песню. Дорожка из цветов пересекала неширокую площадь внутри ограды и вела прямо к ступеням кладбищенской церкви. На крыльце стоял человек в красном монашеском плаще-домино, длинные рыжие волосы волнами падали ему на плечи, а на груди блестел большой золотой крест. Молодые остановились у крыльца. Человек в домино объяснил вполголоса:

– У нас, конечно, есть священники – но они отказываются венчать живую с мёртвым, считают это кощунством. Поэтому не обессудьте – обвенчаю, как смогу.

Он сошёл к молодым, остановился над ними на высоте трёх ступеней и спросил:

– Живая по имени Ирина, согласны ли вы, по своей воле и без принуждения, взять в мужья мёртвого по имени Тихий и перед Богом и людьми быть ему верной женой в земной и загробной жизни?

– Да, – сказала Ирина.

– Мертвый по имени Тихий, согласны ли вы, по своей воле и без принуждения, взять в жёны живую по имени Ирина и быть ей верным мужем в загробной и земной жизни?

– Да, – сказал Тихий.

– Теперь поцелуйтесь и обменяйтесь кольцами.

Молодые поцеловались и надели друг другу кольца, взяв их с подушечки, которую поднесла девушка в белом платье. Рыжий поднялся на крыльцо и провозгласил:

– Перед лицом Бога и перед всеми, кто пришёл на ваше торжество, объявляю вас, живая по имени Ирина, и вас, мёртвый по имени Тихий, законными мужем и женой. А теперь – к столу. Музыка!

Заиграла лихая музыка, и молодые, а за ними все гости, пошли за стол. Столами, ломящимися от яств, был заставлен весь погост. Чего только не было на этих столах! Вина и наливки, секреты изготовления которых утеряны сотни лет назад, вычурные блюда, о которых мы, теперешние, и слыхом не слыхивали… А каких только гостей не было! Рассказывали, что на Старом кладбище, под вековыми липами, видели даже основателя города – князя Венцеслава, пировавшего с ханами Золотой Орды. Словом, всю оставшуюся ночь, до третьих петухов, гулял и плясал развесёлый кладбищенский люд. Не один проснулся потом в чужом гробу; не одного полунощные петухи разбудили в объятьях молодой интересной покойницы.

Наутро Ирину Реверанец, одетую в свадебное платье, нашли на городском кладбище. Она лежала, обхватив рукой свежий, ещё не успевший порасти травой, холмик на могиле Назария Хреново, и счастливая улыбка цвела на её бездыханных губах.

42

Самый терпеливый из читателей, героически продолжающий читать нашу повесть, должно быть, давно уже смотрит на часы – а то и на календарь. Спешу обрадовать его: всё, последняя глава. Я и сам, признаться, где-то даже рад, что наконец можно будет отложить перо и с улыбкой грусти на губах сказать «прощай» городу Киряйгороду. Собственно, можно было и не начинать, но если ты не напишешь – то кто? Нет, здесь я, конечно, преувеличиваю, могли написать и другие, среди обывателей Киряйгорода сыщется немало талантов, нарочито искусно пером владеющих. Однако есть таланты, есть и обстоятельства. И одно маленькое обстоятельство, а именно то, что я с детства не мог терпеть куриного мяса, позволяет мне считать себя одним из немногих киряйгородцев и, пожалуй, единственным из нашей пишущей братии, кто способен на объективное освещение событий. Потому что если я с малых лет не мог терпеть этой противной курятины, то не мог я её терпеть и в ту роковую весну, когда город Киряйгород однажды проснулся под шпорой пернатого ахернарского генодесантника.

Итак, это будет даже не глава, а некое подобие эпилога, в котором я попытаюсь проследить за судьбой тех из обитателей и гостей города Киряйгорода, кто появлялся на страницах нашей повести.

Куры с приходом осени и приближением холодов начали собираться в стаи и в одно морозное сентябрьское утро улетели в тёплые края. Больше они в Киряйгороде не появлялись, и о том, что произошло с ними дальше, мне ничего не известно. По всей вероятности, дешёвой птицей, удивляясь и понемногу ахернея, теперь наслаждается какой-нибудь другой город.

Вместе с ними улетели и больше не возвращались и их горластые кавалеры. Так что мертвецы, которых по ночам будил трубный глас этих увенчанных гребнями герольдов дьявола, просыпаться перестали.

Темнее дело с манекенами. Не с тем, что с ними стало – тут как раз всё ясно. Ведь это именно манекены были вторыми похитителями Ирины Реверанец – теми, кого она приняла за врачей морга. Они похитили её для того, чтобы изучить строение женского типа человеческого организма. За мужским типом дело не стало – на киряйгородских улицах всегда валяется в достаточном количестве пьяных особей этого типа. Изучив таким образом анатомию мужчины и женщины, манекены произвели себе необходимые дополнения и теперь ничем не отличаются от нормальных людей. Так что если вам посчастливилось провести приятную ночь в обществе очаровательной женщины, а тем более с классическими пропорциями, то вы не можете иметь гарантии, что она – не манекен.

Нет, тут всё ясно, непонятно другое: как, каким образом эти резиновые и пластмассовые куклы научились двигаться, ходить, разговаривать, митинговать – то есть вести себя, как люди. Пожалуй, наиболее приемлемо (поскольку других пока нет) объяснение профессора Шрайбикуса, который считает себя знатоком по части магии, алхимии и колдовства.

Шрайбикус полагает, что средоточием жизненной энергии человека является не внутреннее его строение, как мы привыкли думать, а сама форма человеческого тела. Оживить эту форму можно, обладая достаточными познаниями в алхимии. Так, средневековые знатоки этой дисциплины могли создавать глиняных кукол – големов, которые вели себя почти совсем как люди. Используя те же знания и похожие методы, гаитянские колдуны оживляют мертвецов, делая из них так называемых зомби.

Что же касается киряйгородских манекенов, то тут поработал бакалавар чёрной магии и магистр информатики, крупнейший алхимик современности Зенон Кобелия. Он собирался при помощи оживлённых манекенов завоевать весь мир. Однако просчитался. Иронии судьбы было угодно, чтобы этот зарвавшийся властолюбец избрал местом осуществления своего дьявольского замысла именно Киряйгород, и именно весной того года, когда на его улицах вовсю разворачивался инопланетный генетический десант. Происходившее в городе зарождение новой высокоцивилизованной расы – киряйгородских ахернян – сопровождалось мощнейшими сотрясениями биоэнергетического поля. Эти сотрясения и стали причиной того, что манекены вышли из-под контроля своего повелителя и зажили самостоятельной жизнью. Более того, биоаномалии вывели из строя и саму установку Зенона Кобелия, в результате чего она оживила не только человекообразных манекенов, но и набитые опилками чучела животных во всех музеях и живых уголках города. Так что сообщения грибников и охотников о крокодилах, обезьянах и тиграх, якобы виденных в киряйгородских лесах, вполне могут быть правдивыми.

Я позволил себе усомниться в этой теории профессора Шрайбикуса, посчитав её несколько абсурдной, о чём ему тут же и сказал. А надо отметить, что разговаривали мы с ним на центральной площади города. На моё замечание Шрайбикус, хитро усмехнувшись, спросил, как, по-моему, называется эта площадь. Я пожал плечами: "Разумеется, Под Рукой". "А вы не помните, под какой – под правой или левой?" – всё так же усмехаясь, спросил профессор. "Наверное, под пр-р…" – начал было я, да так и онемел на полуслове: та самая правая, в честь которой называлась площадь и которая прежде гордо указывала на стоящее напротив здание гастронома, теперь, как и левая, была засунута глубоко в карман. Я изумлённо обернулся к собеседнику. "Памятник имеет форму человеческого тела, которая так притягательна для знатоков алхимии. Ваш покорный слуга в этой области тоже имеет маленькие успехи," – скромно объяснил профессор Шрайбикус. В первый момент я было испугался, представив себе Отто Карловича эдаким фюрером монументов, ведущим свои бронзово-каменно-железобетонные полчища завоёвывать мир – однако, вспомнив, что профессор, как и подавляющее большинство согорожан, принадлежит теперь к высокоцивилизованной расе киряйгородских ахернян, для которой понятие "завоёвывание" – глубокий архаизм, успокоился.

Проблема ахернарского курорта исчезла, как только киряйгородские обыватели осознали себя пришельцами со звёзд и, соответственно, выяснили, что для них тоже было бы предпочтительнее дышать тем же составом воздуха, что и курортники. Учреждение пошло навстречу пожеланиям и издало ряд постановлений, направленных на превращение Киряйгорода в город-курорт. Для этого многого не потребовалось – достаточно было убрать очистительные сооружения на предприятиях города и на полпроцента увеличить производственные мощности. Последнее далось нелегко – но киряйгородцы постарались. Для себя ведь старались. Так что пришельцы, или "прилетельцы", как их называют теперь в Киряйгороде, чтобы не путать с собой, коренными пришельцами, смело отправляются в гости в любой район города. Правда, с новой нравственностью у бывших аборигенов ещё не всё в порядке, но среди молодых, кажется, прививается.

И ещё одна проблема возникла в связи с переменами в мироощущении киряйгородцев. Работников Учреждения, которые ведают миграциями, с утра до вечера осаждают толпы горожан, желающих выехать на свою генетическую родину. Но здесь, как говорится, комментариев не будет. "Да катитесь вы все хоть к чёртовой бабушке!" – как сказала в сердцах зампред по вопросам перемещений в пространстве Александра Шапокляк, когда её довели до этого.

Да, в Учреждении теперь сидят совершенно другие люди. Прежние себе такого не позволяли. Прежние посылали поближе, а получалось подальше. И флаг над Учреждением теперь развевается другой. Словом, власть переменилась. К счастью, командующий войсками гарнизона генерал-полковник Сидрак отношения к ней по-прежнему не имеет.

Самуил Манойлович Ухов, более известный читателю как товарищ Ухов, досрочно ушёл на заслуженный отдых. Всё своё время он теперь отдаёт семье – жене и малышу, которого они с Элитой взяли из детдома. Все трое, кажется, счастливы.

Ребенок Натфили и Григория Флинтов растёт здоровым, бодрым, жизнерадостным мальчиком. Уже ходит, учится разговаривать. Правда, мать пока опасается показывать его отцу, потому что Гришу, едва он увидит малыша, охватывает панический ужас и он начинает затравленно вопить, – однако врачи психоклиники, в которой лечится Флинт, уверяют, что скоро это пройдёт, и Григорий наконец-то сможет почувствовать себя счастливым отцом. Говорят, что полное выздоровление и выписка – вопрос уже даже не лет, а месяцев.

А вот Моне Шузману по кличке Фарт, бессменному партнёру Гриши по больничному домино и бывшему сотоварищу по банде Урмана, выписка пока не грозит. По крайней мере, до тех пор, пока старшая медсестра Зоя Шузман работает в больнице.

Голова Ловергийна продолжает являться. То одному, то другому, то третьей. Так что врачам психоклиники скучать не приходится. К счастью, у большинства пациентов болезнь проходит в лёгкой форме и они выздоравливают довольно быстро, но бывают и тяжёлые случаи, когда кризис длится по нескольку месяцев. Дело в том, что голова Ловергийна является только людям с нечистой совестью – и чем тяжелее проступок, совершённый человеком, тем дольше его преследует ужасное видение.

Эта голова превратилась в своеобразный барометр, измеряющий душевную чистоту киряйгородца. Так что если вам придётся увидеть её жуткий оскал – не вопите в ужасе и не падайте в обморок, а лучше подумайте, всё ли с вами в порядке и позаботьтесь о спасении вашей души. Ибо к тому, кто уже не реагирует на явление головы Ловергийна, приходят Трое Безголовых, чьи тела таинственным образом были выброшены из оставшихся неразрытыми могил, но чьи головы, по словам Сведущих, приколочены к вратам преисподней.

Вот, пожалуй, и всё об удивительных событиях, которые произошли в городе Киряйгороде в том памятном году, когда ранней весной вместо примелькавшихся грачей с юга прилетели куры.