Текст книги "Царский пират"

Лембит стоял на страже возле дверей каюты, где находились пленники, и ничего подозрительного не замечал. А затем вдруг почуял запах дыма. Потянул носом, потом еще раз принюхался и понял – дым идет из каюты. Когда он распахнул дверь, то увидел, что епископ лежит на полу, а девушка и секретарь, онемевшие от ужаса, жмутся по углам, отступая от огня, разведенного прямо на ковре в центре помещения.

Пожар на корабле – огромное бедствие. Воды кругом полно – море, но как ее достать? На галере нашлось две бадьи, которые пришлось опускать на веревке, а затем поднимать наверх. Тушить пытались вдесятером, но что могут сделать десять человек, у которых есть только две бадьи?

К тому же весть о пожаре услышали все находившиеся на борту, и корабль буквально дрожал от криков. Кричали и бились в дверь запертые пленники, вопили о помощи прикованные цепями галерные гребцы. Кому охота сгореть заживо в трюме пылающего корабля?

Вместе со своими товарищами Степан таскал воду из-за борта, плескал ее в огонь и постоянно чувствовал ужас. Пленных ливонцев, допустим, еще можно выпустить из помещения и предоставить своей судьбе. Но расковать сорок гребцов никто просто не успеет – на это нужно часа два, а пожар ждать не станет.

Пламя удалось сбить и потушить лишь в самую последнюю минуту, когда горящие доски пола уже готовы были упасть в трюм, после чего пожар было бы не остановить.

Из сгоревшей каюты спасли всех. Девушка от страха потеряла сознание, а секретарь надышался дыма и с трудом приходил в себя. Только епископ, которого вытащили из огня первым, лежал неподвижно, без признаков жизни.

– Сдох, латинская собака, – сказал Василий и пнул носком сапога мертвого епископа. – От страха сдох.

Но Степану было ясно, что это совсем не так. Покойный Хуго фон Штернберг, похоже, не знал страха и уж, по крайней мере, был не менее храбр, чем сотник Василий. Отчего же он умер?

Кто устроил пожар? И для чего?

Поняв, что они не сгорят в огне, пленники и гребцы постепенно успокоились. Приказав людям перегружать на бриг захваченное оружие и боеприпасы, Степан решил вплотную заняться оставшимся в живых секретарем епископа. Может быть, он будет более сговорчивым, чем его покойный господин?

Первое впечатление не обмануло Степана: юный Георг Браушвиц был именно таким человеком, каким казался – патологическим трусом. От охватившего его страха он был готов рассказать все, и даже больше того, но трясся так, что не мог говорить.

С большим трудом, и только пригрозив смертью, секретаря удалось разговорить.

– Я не разводил огонь, – трясущимися губами поведал Георг. – Его преосвященство приказал мне, но я не смог. Он сделал все сам. Нужно было сжечь бумаги.

– Какие бумаги?

– Важные бумаги, – закивал Браушвиц. – Очень важные бумаги. Письмо от Его Святейшества Папы к архиепископу Риги и еще другие.

Внезапно он спохватился:

– Но я читал все эти документы, – умоляюще заглядывая в глаза Степану, сказал он. – И могу дословно пересказать вам их содержание.

Но бумаги не интересовали поморского капитана. Что толку в сожженных бумагах, когда так много важных дел вокруг?

Осознав это и желая во что бы то ни стало спасти свою жизнь, секретарь Браушвиц рассказал самое главное – архиепископ вез деньги для сражающейся Ливонии.

– Вот тут, – прошептал он, встав на колени и указывая дрожащей рукой на сундук, стоявший у стенки каюты. – Вот здесь огромные драгоценности, которые Его Святейшество послал в Ригу. Мой господин – архиепископ фон Штернберг должен был передать их. Это деньги от святой Католической церкви для поддержки ливонцев против русского нашествия. Это – главное, что вез господин архиепископ.

– Здорово, – прохрипел сдавленным голосом сотник Василий из-за плеча Степана. – Эти сокровища – как раз то, что нам нужно. С этим сундуком мы и явимся в Москву. Все увидят, как мы служим великому государю.

С этим Степан спорить не стал. Действительно, забавно будет, если деньги, предназначенные для войны с Россией, попадут как раз в руки русскому царю. Что ж, на это он согласен. Главное теперь, чтобы команда не узнала об этих громадных богатствах – такое известие может помутить разум у многих.

Открыв сундук, Степан с Василием ахнули – он был наполнен золотом до краев. Можно было себе представить, как терзался несчастный Хуго фон Штернберг, осознавая, что теперь все это богатство попадет в руки тех, против кого оно предназначено. Но уничтожить сундук с золотом он не имел возможности. В окно не выкинешь, а сжечь невозможно – золото не горит. Теперь понятно стало, отчего он покончил с собой – от отчаяния и бессилия. Сделал все, что смог: уничтожил важные бумаги и ушел из жизни.

Вероятно, эта мысль пришла в голову Степану и Василию одновременно. Они взглянули друг на друга и помолчали несколько мгновений.

– Надо будет похоронить архиепископа по-человечески, – сказал Василий после паузы. – Серьезный мужик был. Не всякий бы в его положении так себя повел.

– А денег здесь, – ответил Степан, кинув оценивающий взгляд на сверкающую груду золота. – Царю Ивану еще на год войны хватит.

* * *

Взятых на галере пленников оказалось почти тридцать человек, не считая гребцов. Оставалось только поражаться, какой силой и каким волшебством команде «Святой Девы» удалось одержать победу над таким большим и хорошо вооруженным кораблем.

Глядя на захваченных пленников, крепких моряков и солдат, на их оружие, теперь собранное в кучу на палубе, Степан да и его товарищи лишь диву давались: как удалось им одолеть столь сильного врага.

– В следующий раз не станем рисковать, – сказал капитан. – Однажды случилось чудо, и мы победили, а в следующий раз нужно поостеречься – нечего Бога искушать.

Пленникам объявили, что зла им сделано не будет, а просто высадят их на пустынном острове да бросят на произвол судьбы и морской стихии. Хоть известие было и невеселым, пленники обрадовались. Для попавших в руки пиратов высадка на острове считалась самой большой из возможных удач – чаще всего пленников попросту убивали и сбрасывали за борт.

Остров подсказал Лембит – знаток Балтийского моря, исходивший его на шхуне вдоль и поперек. Хозяин Хявисте знал Балтику так же хорошо, как Степан знал родные поморские края – Белое море.

– Есть небольшой остров, – сказал он. – Люди там не живут, и корабли туда не заходят. Но имеется родник с пресной водой, деревья, чтобы построить шалаши, а рыбу можно ловить в море самодельными сетями.

– А вдруг наши пленники не умеют ловить рыбу? – спросил Василий, тоже принимавший участие в выборе места. – Или не умеют сплести сети?

– Научатся, – усмехнулся Лембит. – Человек многому может научиться, когда есть сильно захочет. От голода на Балтике еще никто не умирал. От чумы умирают, от войны умирают, а от голода – нет. Море всегда прокормит.

– Но наши пленники ведь не морские люди, – заметил Василий, в котором вдруг проснулось сострадание к людям. – Они могут просто не уметь кормиться морем.

Но Лембит не сдавался.

– Ничего, – упрямо сказал он. – Всему можно научиться. Я же научился быть пиратом, хотя никогда в жизни не мог представить себе, что стану им. Что делать, пришлось.

Когда указанный Лембитом остров показался на виду, всех захваченных на галере опросили, не желает ли кто присоединиться к экипажу «Святой Девы». Из моряков и солдат не вызвался никто, лишь несколько гребцов изъявили желание стать пиратами. Их было шестнадцать человек, из которых троих пришлось забраковать – они выглядели настоящими преступниками и держались соответственно. Видно было, что эти трое попали в галерные рабы не потому, что их захватили в плен, а по приговору суда – за разбой и убийства.

– А сами вы что – не разбойники? – обиженно сказал один из преступников, получив отказ. – Вы разбойники, и мы разбойники, какая разница? А резать мы умеем не хуже вашего.

Но Степан был тверд: хоть он формально и мог считаться пиратом, и корабль «Святая Дева» мог быть признан пиратским, все же задачи перед ним стояли совсем другие – не личное обогащение на чужой крови, но участие в Ливонской войне и служба Русской державе.

Бриг удалось подвести совсем близко к острову. Погода стояла тихая, и море было гладким, спокойным.

– Перевозить будем на лодках, – решил капитан. – Вода в море студеная, а пока еще они там на острове костры разведут.

Когда шлюпка стала наполняться пленниками, которым позволили взять с собой даже личные вещи, к Степану подошла Ингрид. Лицо у нее было озабоченным, и видно было, что девушка волнуется.

– Нельзя Эвелин ссаживать с остальными на остров, – сказала она. – Я этого не могу допустить.

– Кого? – не понял сразу Степан и лишь потом сообразил, что речь идет о племяннице покойного архиепископа. Он обратил на нее внимание в самом начале, потому что девушка поразила его своей красотой, но потом в хлопотах забыл о ней. Степан лишь несколько раз машинально отмечал про себя, что видит Эвелин в обществе Ингрид. Это было естественно, что хозяйка корабля взяла под свое покровительство прекрасную пленницу.

– Что Эвелин станет делать на острове в окружении всех этих мужчин? – возмущенно пояснила Ингрид. – Бог знает, что может случиться с такой красавицей в лапах этих солдат и матросов.

Степан поежился. Он и без Бога отлично знал, на что способны моряки и солдаты, оказавшиеся без присмотра начальства…

– Да, – сказал он. – Никто не собирается причинять этой девушке неприятности. Но ведь не можем же мы таскать ее с собой повсюду. Куда ее девать? Разве она нужна тебе на корабле?

– Совсем нет, – засмеялась Ингрид. – Этой неженке и белоручке совсем не место на пиратском корабле. И меня она только раздражает, так что я буду рада избавиться от нее. Но это совсем не означает, что ее можно высадить на остров вместе с матросами. Ничего такого Эвелин не заслужила. Она просит отвезти ее к тетушке, так она мне объяснила.

– К тетушке? – удивился Степан. – Ну и фантазии у этой архиепископской племянницы! Словно нам больше нечем заняться, кроме того, что развозить избалованных барышень по тетушкам!

В этот момент красавица Эвелин сама приблизилась к ним и остановилась, глядя на Степана своими огромными голубыми глазами.

– Капитан, – сказала она умоляюще. – Я прошу вас проявить милосердие! Вы не можете обречь меня на мучения!

Степан нахмурился – ему не нравился шантаж. Да и вообще изнеженные девушки были ему не по нраву.

– Я вовсе не собираюсь подвергать вас мучениям, – ответил он сухо. – Просто вы хотите невероятного. Какая еще тетушка? У нас нет времени доставлять вас куда-то.

– У меня нет родителей, – сказала Эвелин. – И дядя Хуго был моим единственным защитником и покровителем. Теперь он мертв, и я осталась совсем одна. Но тетушка ждет меня и приютит. Вам нужно только доставить меня к ней.

Девушка держалась скромно, но в голосе ее была такая настойчивость, а бездонные глаза смотрели так умоляюще, что Степан дрогнул. Эвелин совсем не нравилась ему – было в ней что-то непонятное, однако…

– Мне очень жаль, что ваш единственный покровитель умер, – ответил он сдержанно. – Но вы ведь не думаете, что я стану покровителем взамен его.

– Но тетушка, – начала было снова Эвелин, однако Степан прервал ее.

– Где живет ваша тетушка? – спросил он.

– На острове.

– На каком острове?

Но в этот момент Степана отвлекли. Подошел Марко Фоскарино и сказал, что два пленника хотят поговорить с капитаном. Их уже заталкивали в шлюпку, но они окликнули венецианца, и один из пленников обратился к нему по латыни.

– Эти юноши – не простые солдаты, – объяснил Марко. – Простые солдаты не говорят по латыни. Они очень просят, чтобы капитан уделил им внимание.

Степан увидел двух молодых людей в порванной одежде, неумытых и растрепанных. Впрочем, так выглядели все пленники после тяжелого боя, а затем долгих суток, проведенных взаперти под палубой. Вид у юношей был измученный, но оба старались держаться с достоинством.

Один из пленников был старше другого на несколько лет, зато он выглядел подавленным и апатичным, но глаза младшего буквально горели огнем. В его взгляде была отчаянная решимость.

– Капитан, – обратился он к Степану. – Мы ваши пленники, и вы вольны поступать с нами так, как пожелаете.

– Это верно, – улыбнулся поморский капитан. – Тут ты совершенно прав. И вы должны благодарить Бога за то, что мы всего лишь высадим вас на необитаемый остров. Не правда ли?

– Но мы вам не враги, – произнес юноша со всей силой убеждения. – А если окажемся на необитаемом острове, то кто знает, когда мы с него выберемся.

– Не враги? – переспросил стоявший рядом Василий. – Все ливонцы – наши враги.

– Но мы не ливонцы, – приложил обе руки к груди молодой пленник. – Мы – баварские дворяне. Мой брат и я отправились из родного дома, куда глаза глядят в поисках славы и доблести. Нам сказали, что везут воевать с мусульманами и дикарями, а сейчас мы видим, что были обмануты. За что же нам страдать на этом проклятом острове?

Выслушав эту сбивчивую речь юноши, Степан с Василием надолго замолчали. Им многое было непонятно в сказанном.

– Бавария – это королевство на юге германских земель, – вмешался Марко Фоскарино, поняв, что без его помощи не обойтись. – Это место гораздо ближе к моей родной Венеции, чем к здешним местам. На самом деле даже непонятно, зачем и каким образом баварские юноши забрались так далеко.

Глава 3
Баварские рыцари

Они подошли к городским воротам на закате, когда уже стало темнеть. В город стража их впустила, но ведь нужно было еще найти себе пристанище на предстоящую ночь. Или на две ночи, или на три…

Братья были в пути уже месяц и миновали за это время много городов. Они хорошо усвоили, что свой путь нужно строить так, чтобы прийти в очередной город, где придется ночевать, в середине дня. Тогда еще есть возможность пройтись по улицам и присмотреться к постоялым дворам. А присмотреться – значит выбрать. А выбрать – значит сторговаться в цене за постой и за еду.

Прийти же в город вечером означало с самого начала поставить себя в крайне невыгодное положение. Когда стемнеет и улицы станут непроходимыми из-за кромешной тьмы, придется зайти в первый попавшийся постоялый двор. А там уж уповать только на совесть хозяина, который увидит перед собой двух путешественников и будет иметь возможность диктовать им любую цену…

А ночевать на улице нельзя, пусть даже ночи случались теплыми: городская стража так и рыскала, отлавливая бездомных путников. Найдя ночующих на улице, сначала тащила в тюрьму, а утром – в Ратхаус, где после долгого ожидания подозрительным личностям предстоял допрос с пристрастием.

Такое с ними однажды уже случилось, и братья не хотели повторения. В середине пути, в Лейпциге, их схватили на улице в ночное время. Ну и натерпелись же они сначала холода в тамошней городской тюрьме с каменными сырыми стенами, а затем во время допроса в огромном зале Ратхауса, облицованном камнем, с высокими стрельчатыми окнами, выходящими на базарную площадь.

– Кто вы? – строго спросил ратман, осмотрев приведенных к нему задержанных.

– Братья фон Хузен, – ответил Франц. – Из Нижней Баварии.

Он всегда отвечал первым и первым же заговаривал, когда нужно было о чем-то спросить или обратиться с просьбой. Альфред старше на два года, но зато Франц считался бойчее…

Вот и тогда он говорил с ратманом смело, без запинки. В конце концов, чего им бояться? Никаких законов Священной Римской империи они не нарушили.

– А сколько вам лет? – поинтересовался ратман – высокий и худой мужчина с пергаментно-желтым лицом, одетый в роскошный костюм из синего сукна, с золотой цепью на груди. – И куда вы направляетесь?

– Моему брату двадцать лет, – ответил Франц, взглянув на стоявшего рядом Альфреда. – А мне восемнадцать. Мы идем на север, в город Любек. Точнее, – добавил он, – нам нужен порт Любек.

Братья стояли перед ратманом, развалившимся на стуле с высокой деревянной спинкой. Сзади переминались с ноги на ногу два стражника, которые утром привели их из тюрьмы.

Ратман перевел взгляд на Альфреда.

– Скажи, – сказал он, – твой брат умеет говорить? Судя по твоим словам, он старше тебя. Так что же он молчит? Эй, юноша, как тебя зовут?

Альберт чуть качнулся вперед и, словно выходя из задумчивости, негромко назвал свое имя.

Ратман усмехнулся.

– Знаешь, мой друг, – сказал он. – На твоем месте я был бы немного разговорчивее. У твоего младшего брата имеется с собой бумага, – ратман кивнул на лежащую перед ним на столе грамоту, – в которой сказано, кто он такой и куда идет. Остается только выяснить, действительно ли этот молодец, – ратман перевел испытующий взгляд на Франца, – действительно ли этот молодец дворянский сын Франц фон Хузен. Но это мы как-нибудь установим. А вот про тебя нам ничего не известно.

Это был самый опасный момент путешествия, которого братья боялись сильнее всего. От разбойников на лесной дороге можно отбиться, если владеешь мечом, а перед государственными властями человек без документов бессилен…

Ратман встал из-за стола, и его тяжелая цепь зазвенела.

– В грамоте твоего брата сказано, что родители отпустили его из дома для того, чтобы он нашел себе место военной службы, – сказал он Альфреду. – Тут имеется подпись бургомистра и печать баварского нотариуса, заверившего документ. – Ты ведь младший сын в семье, да?

Ратман снова обратился к Францу, и тот кивнул, слегка покраснев от досады. Младшим сыном быть почетно, но не престижно. Есть вековые традиции, которые с детства определяют жизненный путь каждого человека. Изменить свой жизненный путь очень трудно, чаще всего невозможно. Если ты старший сын в семье, то ты наследуешь землю и дом, словом, все недвижимое имущество, и становишься бароном. Если ты второй сын, то получаешь изрядную сумму денег для передачи в монастырь и становишься монахом. Учитывая эту сумму, отданную Церкви, а также то, что ты, будучи баронским сыном, получил изрядное образование, можешь твердо рассчитывать на то, что в скором времени станешь аббатом монастыря, а затем даже епископом.

Но вот если ты третий сын или четвертый и так далее, то дело обстоит куда хуже. Наследства ты не получаешь вовсе – ни в каком виде. Получаешь лишь образование, наряду с другими братьями, военную тренировку, оружие и коня. И вот с этим капиталом можешь отправляться на все четыре стороны. Это можно называть по-разному: искать счастья, удачи. Или можно сказать – служить Церкви и королю. Суть от этих слов не меняется.

В целом это мудрое жизненное устройство называлось Законом Крови и Земли. Главная его цель – не допустить дробления баронских хозяйств, чтобы не было дележа между сыновьями.

Франц был как раз третьим сыном в семье, так что он с детства знал о том, что ему предстоит стать рыцарем – безземельным воином, который будет служить за плату, и если повезет и он останется в живых, то заслужит почет и высокие воинские должности при дворе сюзерена.

О подвигах рыцарей, о рыцарской доблести и чести сложены поэмы и песни, о них повествуют рыцарские романы, известные каждому юноше. Их можно слушать с упоением, их можно читать, витая грезами в заоблачных высотах.

Франц так и делал, но ведь мир вокруг него изменился, стал другим. Канули в прошлое славные Крестовые походы, потерпели военные поражения и отступили на задний план рыцарские ордена, овеянные славой прошлых столетий.

Никого не посвящали больше в рыцари ударом меча по плечу. Никто не скакал на рыцарских турнирах с шарфом Прекрасной Дамы, повязанным на левой руке. Артиллерийский огонь сметал в бою отважных рыцарей целыми рядами…

Однако Закон Крови и Земли оставался неизменным, и третьему сыну предстояло уходить из отчего дома и с оружием в руках добывать себе если не честь, то средства для пропитания.

– Куда ты двинешься? – спросил Альберт у младшего брата накануне дня, когда Францу предстояло отправиться в дорогу и все было готово к отъезду.

– На север, – сказал Франц. – Хочу добраться до Любека.

– До Любека? – удивился Альберт, нахмурившись. – А зачем тебе в Любек? Это далеко, да и что там вообще делать – на севере?

И Франц рассказал брату о своему замысле, созревшем у него уже полгода назад, когда через деревню проходили бродячие монахи и остановились переночевать в их бедном замке. Один из монахов рассказывал о Новом Свете – о далекой земле, расположенной за морями и океанами. Туда можно доплыть на большом корабле, и это – земля невиданная, полная чудес. Там золото лежит прямо на поверхности земли и можно собирать его горстями и охапками. Местные красавицы искусны в любви и пленительны.

Но Новый Свет – место для настоящих рыцарей, потому что жизнь там полна опасностей. Орды злобных дикарей-язычников нуждаются в усмирении и приведении к Кресту Господнему…

Монах рассказывал обо всем этом в людской, где собралось к вечеру много народу. Горел огонь в очаге, разгоняя подступающую из каменных углов зимнюю сырость. Трое монахов на правах гостей расположились ближе всех к огню, а вокруг расселись на деревянных лавках домовые слуги: всем было охота промозглым вечером послушать путников – пусть расскажут свои небылицы. В деревне скучно, и новостей никаких не доходит, так что визит бродячих монахов тоже сделался событием.

Франц слушал рассказ монаха, как сказку, не очень-то веря в нее. И действительно, разве мало приходилось слушать поэм и песен, сложенных о диковинных землях, покоренных крестоносцами в прошлые века? Время от времени доводилось слушать миннезингеров – бродячих певцов, которые исполняли огромный репертуар песен на самые разные темы – от любовных до военных. Большое место в репертуаре занимали песни о том, как отважные рыцари в поисках Святой земли заблудились и оказались в неведомой земле, населенной удивительными существами.

– Эх, хорошая жизнь в этом Новом Свете, – заметил конюх Ганс, выслушав рассказ монаха, а затем философски заметил: – Да ведь только как туда добраться? До неба не дойти, и за море-океан не перешагнешь…

Ясно было, что Ганс, как и все присутствующие, не верит в реальное существование какого-то Нового Света и относится к рассказам о нем как к части привычной поэзии о рыцарских приключениях.

Однако ответ монаха, произнесенный негромким голосом, поразил Франца.

– Добраться туда можно на испанском корабле, – сказал он. – Только испанцы плавают в Новый Свет. Они знают туда дорогу.

Услышавшие эти слова слуги не придали им значения. Незнакомое слово «испанцы» показалось им смешным, они заулыбались. Испанцы – это, наверное, тоже сказочное изобретение, вроде людей с собачьими головами, обитающими в чудесных краях…

Но Франц-то учился в монастырской школе и отлично знал, что испанцы – это реальные люди, жители богатого и обширного королевства Испания. Слышал он и о том, что Испания – великая морская держава, повелительница морей-океанов.

После слов об Испании рассказ монаха о Новом Свете вдруг перестал быть для Франца очередным вариантом сказки.

Когда огонь в очаге стал гаснуть и перед сном все потянулись на задний двор справить нужду под моросящим дождиком, Франц задержал монаха и, отведя его в темный угол комнаты, расспросил подробно.

– Там был мой старший брат, – сказал монах. – Он беспутный человек, служащий греху. Он нанялся на испанский корабль и плавал в Новый Свет. Эти края еще называют Западная Индия, хотя местные жители на индийцев совсем не похожи и у них нет пряностей. А что это за индийцы без пряностей?

С того дня Франц решил для себя – он хочет пробраться в Новый Свет, в Западную Индию, где его ждут опасности и приключения, где он добудет золото и разбогатеет. И где, конечно же, он непременно женится на красавице – дочери индийского короля.

Дело было теперь за немногим – оставалось лишь добраться до Испании.

Отец ничем не мог помочь Францу – он никогда не покидал пределов Баварии и не интересовался географией. А после смерти жены, произошедшей десять лет назад, вообще перестал интересоваться чем-либо, кроме крепкого пива и настойки из горьких трав.

Эвелин фон Хузен родила мужу трех сыновей: Михаэля, Альберта и Франца, после чего ее организм как бы почувствовал себя исчерпанным. Словно песок в часах вытекла тонкой струйкой ее жизнь. После смерти жены Хорст фон Хузен не женился, а сказал, что останется вдовцом и посвятит себя хозяйству и воспитанию сыновей, чтобы Эвелин на небесах радовалась тому, что видит.

Сначала так оно и было, но с годами отец все меньше обращал внимание на сыновей, а хозяйство постепенно начало приходить в упадок. Все чаще Хорстом овладевало тягостное безразличие, апатия, он терял интерес ко всему на свете.

Хотя, чего еще можно ждать от мужчины в возрасте сорока восьми лет? В таком преклонном возрасте человеку остается лишь надеяться на помощь сыновей, на милость Божью да отдавать последние распоряжения об имуществе.

Старший брат Михаэль уже давно присматривался к хозяйству, к крестьянам-арендаторам и явно строил планы по усовершенствованию дел, запущенных вечно больным и плохо соображающим отцом.

У Михаэля был глобус, который он привез с собой из Ингольштадтского университета, где проучился целый год. Этот глобус символизировал образованность будущего хозяина поместья Хузен, что близ деревни Райхенхаль. Это в старые времена бароны гордились тем, что не умеют читать и писать, доверяя это дело монахам. Теперь времена изменились, и в каждой семье считалось приличным посылать сыновей учиться в университет. Заканчивать университет необязательно, и необязательно получать ученую степень бакалавра или магистра. Это удел простолюдинов – детей купцов, лавочников, лекарей. Но иметь в своей комнате глобус и несколько ученых книг почти обязательно для дворянина, претендующего на уважение соседей.

К старшему брату Франц и обратился за разъяснениями по поводу Испании и Нового Света.

Михаэль некоторое время задумчиво крутил глобус, укрепленный на медном стержне и скрипевший от редкого употребления. Нового Света на глобусе, конечно же, не оказалось, как ни разглядывали братья поверхность испещренного надписями шара.

– Вот Испания, – ткнул пальцем Михаэль. – Добраться до нее можно по суше и по морю. По суше, как видим, дорога идет через земли франков. Это страна Франция. А дальше идут горы – Пиренеи, вот они изображены. Наверное, даже выше, чем наши Альпы. А уже потом начинается Испанское королевство.

Братья завороженно смотрели на глобус, прикидывая примерное расстояние от Баварии до Испании, а также трудности, которые могут ожидать путешественника на таком длинном и сложном пути.

Про горы они знали много – вершины Альп хорошо видны из Райхенхаля, да и с любой точки Южной Баварии. Строго говоря, эти края – уже предгорья Альп. Если неведомые Пиренеи хотя бы вполовину такие высокие, пересечь их будет большой проблемой.

– А кроме того, Франция – недружественная страна, – сказал Михаэль. – Нечего и думать о том, чтобы в одиночку пересечь это огромное пространство. И мы не знаем, есть ли там вообще дороги…

Единственным реальным путем в Испанию было море. Корабль плывет по морю – естественной дороге, где нет разбойников, пограничной стражи, ухабов, гор и рек, которые вплавь не пересечешь.

– На севере есть порт Любек, – сказал Михаэль. – Мой друг, с которым я познакомился в университете, уехал туда жить и прислал мне письмо. Это город Ганзейского торгового союза, и мой друг Адольф помогает там дяде-нотариусу. Со временем он станет нотариусом, а в портовом городе это выгодное дело.

Михаэль не спросил младшего брата, зачем тому ехать в Испанию или еще дальше – в какой-то Новый Свет. Этот вопрос он обошел полным молчанием и не проявил никакого интереса.

Причина была понятна, хоть и обидна. Отец мог умереть в любое время, и Михаэль готовился принять наследство и стать полноправным хозяином поместья. Он станет владетельным бароном и будет всем здесь распоряжаться. И незачем двум другим братьям болтаться тут под ногами.

Средний брат Альберт уедет в монастырь Святого Якоба и со временем станет там приором. Сумма денег за него уже послана в монастырь и давно оприходована, так что монашеская келья ждет Альберта, как только старый Хорст умрет, и его сын явится в монастырь. А из монастыря обратно ходу нет: кто принял постриг, домой уже никогда не вернется – на сей счет имеются древние и строгие законы. Человек, ставший монахом, умирает для мира.

А Франц должен будет уехать из дома, это решено. Но пусть уедет подальше, чтоб уж не было соблазна вернуться. И если он хочет уехать в Испанию, то для Михаэля это большая удача, он и мечтать не мог о том, чтобы младший брат уехал в такую даль. Что ж, скатертью дорога. Михаэль даже готов помочь и дать письмо к своему товарищу в Любек.

* * *

Старый Хорст фон Хузен отнесся к просьбе младшего сына отпустить его на все четыре стороны, как и ожидалось, вполне равнодушно. Когда Франц предстал перед родителем и объявил, что хотел бы уехать из родового гнезда и поступить на воинскую службу, отец некоторое время молчал, переводя взгляд слезящихся глаз с глиняной кружки на выскобленную поверхность соснового стола. Потом внимательно, словно давно не видел, осмотрел стоящего перед ним Франца.

– Да, ты уже вырос, – наконец произнес он задумчиво и даже как бы удивленно. – Видела бы бедняжка Эвелина, каким молодцом стал наш маленький Франц…

Потом, чуть поразмыслив, тряхнул остатками светлых волос:

– Что ж, мой милый, если хочешь отправиться искать счастье сейчас, не дожидаясь моей смерти, – так тому и быть. Я буду скучать по тебе, мне будет не хватить тебя… Но решил ты, наверное, правильно. Куда ты поедешь?

Франц смотрел на своего престарелого отца, и ему было жалко его. Он не верил в то, что отец будет по-настоящему скучать по нему: это были одни слова. Хорошие, правильные слова, которые отец в подобных случаях должен говорить своим сыновьям, и Хорст вовремя вспомнил о них и произнес к месту. Но ясно было, что на самом деле он уже долгие годы отчаянно борется с пустотой в душе и с нарастающим безразличием к жизни. И в борьбе этой безразличие побеждает…

Вот в то, что по нему будет тосковать Фридегунд – юная дочь хозяина замка Тиглиц, что стоит на возвышенности за рекой Залах, – в этом Франц не сомневался. Они были знакомы с детства, когда отец Франца еще не впал в окончательное оцепенение и ездил с детьми в гости к соседям. Потом встречались во время ярмарок, устраивавшихся в городе, и на последних рыцарских турнирах, куда съезжалось все окрестное дворянство. Старики говорили, что турниры стали совсем не те, что бывали прежде. Сетовали на то, что постепенно ушли в прошлое понятия рыцарской доблести, что распадаются рыцарские ордена, а вместе с ними старинные обычаи турниров.