Текст книги "История Полоцка и Северо-Западной Руси"

С полным утверждением немцев в Ливонии латыши окончательно выступили из-под власти полоцких князей; но немцы, их покровители, употребляя их как орудие для своих целей, вовсе не заботились о их развитии и сообщении им цивилизации; так что латыши, под властью полоцких князей выучившиеся строить города и, может быть, от полоцких колоний заимствовавшие земледелие, освободившись от полоцкого влияния, ни на шаг не двинулись вперед, погрязли в грубости и жестокости, а потом, с продолжением времени, были обращены немцами в полное рабство и лишились земли, которую немцы всю забрали себе. Кажется, с полным вероятием можно сказать, что главными орудиями в подчинении летголы немцам были сами старшины летголы, скоро подружившиеся с немцами и усвоившие себе немецкие обычаи. Этим старшинам, состоящим преимущественно из богатых и сильных землевладельцев, было выгодно встать на стороне немцев и усердно служить им, чтобы под их покровительством окончательно поработить бедный народ, в чем при помощи немцев они и успели, и поработили народ свой окончательно; но в свою очередь и сами за это должны были поплатиться или порабощением, или изменением своей национальности, т. е. обращением в немцев. Таким образом, Латышская земля, первая изменившая полочанам, первая и поплатилась полным порабощением немцами.

Земгалы, или, как пишут немецкие летописцы, по-латыни семигаллы, жили на левом берегу Западной Двины, начиная от поморья, а на восток их поселения простирались до группы озер, лежащих на север от Бреславля; южную границу Земгалии составляли литовские леса и пущи, а западную – жилища одноплеменных с земгалою курши, или куроны, западные соседи земгалы, на юг граничили с жемайтиею, а на запад и на север прямо примыкали своими поселениями к морю. Оба сих племени были литовского происхождения; язык и религия у них были литовские, и, вероятно, в доисторической древности составляли с литовцами один народ, признававший власть Криве-Кривейто; но как племена литовские искони мало имели связи между собою и каждое жило самостоятельною жизнью; а посему естественным образом в течение времени курши и земгалы мало-помалу сделались совершенно чуждыми и враждебными литве; но как это сделалось, мы не имеем никаких известий ни в наших, ни в чужеземных летописях. По свидетельству Нестора, курши и земгалы уже при самом начале платили дань Руси, т. е. ближайшему русскому владению – Полоцку. Были ли какие полоцкие колонии в землях земгалы и курши, мы не имеем об этом никаких известий; но, по свидетельству ливонских летописей, и курши, и особенно земгалы жили в согласии с полоцкими колониями на Двине; следовательно, есть вероятие, что полоцкие колонии были и в землях земгалы и курши; только следы сих колоний так затянуты немецким наслоением, что их теперь мудрено и даже невозможно отыскать.

По свидетельству ливонского летописца Генриха Латыша, земгалы при первом появлении немцев в устьях Двины стали к ним во враждебные отношения и, узнавши, что немцы начали строить каменные города, явились подо стенами Икесколы, опутала город большими канатами и думали сдвинуть его в Двину. Это первое известие ливонского летописца о земгале говорит, что немцы смотрели на его племя как на дикарей. Разумеется, земгалам не удалось сдвинуть Икесколы в Двину, и, прогнанные защитниками города, они должны были уйти в свои леса, очевидно находившиеся очень близко от первых немецких поселений на Двине. Но неудача под Икесколой не прекратила враждебных отношений между немцами и земгалою; так что в 1200 году ливонские немцы сделали запрет своим купцам, приезжающим из Германии, торговать с земгалою и посещать их страну. Земгалы, не прекращая своих набегов на ливонцев, признавших немецкую власть, в 1202 году сожгли немецкую церковь в Гольме и все тамошнее поселение, но тамошнего замка взять не могли и через своих послов заключили в Риге мир и с немцами, и с ливонцами. Исполняя добросовестно мирные условии, земгалы под предводительством своего главного старшины Вешгарда в 1206 году предуведомили немцев о замыслах Литвы, и пришли к ним на помощь, и вместе с немцами разбили Литву, возвращавшуюся с добычею и пленниками из эстонского похода. Но недаром земгалы помогали немцам против Литвы; в 1207 году тот же Вешгард опять явился в Ригу просить помощи на Литву; и немцы по его просьбе отпустили свой отряд воинов на помощь земгале. Хотя этот немецкий отряд был разбит литовцами и не много принес пользы; тем не менее земгалы, разбивши в свою очередь литовцев, часть литовской добычи прислали в Ригу. Но, очевидно, земгалы хотя и помогали иногда немцам, но еще не думали признавать немецкой власти над собою и не пускали к себе немецких поселений. Ибо когда в 1219 году небольшое поколение земгалы, жившее в Мезотине, согласилось креститься и пригласило в Мезотин немецкий гарнизон, то тот же Венигарь, главный старейшина земгалы, собрал большую рать из всех краев Земгальской земли, принудил немцев очистить Мезотин; и все племена земгалы, крещенные и некрещенные, заключили союз с литовцами против немцев, снова укрепили и распространили Мезотинскую крепость и учинили опустошительный набег на крещеных ливонцев, живших в Гольме; в ответ на это немцы с ливонцами и летголою собрали большое войско и с стенобитными орудиями отправились к Мезотину.

Мезотинцы долго и отчаянно защищались, Вешгард с литовцами приходил на выручку; но немцы своей многочисленностью наконец одолели, отогнали Вешгарда, взяли приступом Мезотин, разграбили его и сожгли, дозволивши жителям удалиться, куда кто знает. Но взятием и сожжением Мезотина дело не кончилось. немцы старались проникнуть в земли земгалы и обратить народ в латинство; а земгалы со своим старейшиною Вешгардом продолжали отстаивать свою независимость и не пропускать к себе немецких миссионеров. Наконец в 1225 году, во время приезда папского легата, Вешгард пришел по его приглашению в Ригу и, по настоянию легата, дозволил немецкому миссионеру проповедывать латинство земгале. А в 1231 году рижский епископ Николай третью часть земель земгалы крещеной и некрещеной отдал уже рижским гражданам – немцам за поднятые ими труды и издержки по распространенно латинства между соседними идолопоклонническими племенами. Конечно, немцы по благословенно папы имели обычай делить между собою еще непокоренные земли; но тем не менее из указанного дележа 1231 года видно, что немцы уже наложили свою тяжелую руку на свободную земгалу, хотя еще и не успели покорить ее не только оружием, но и крещением.

Относительно внутреннего устройства земгалы мы можем сказать, что земгалы имели уже города, следовательно, были уже в близких отношениях к полоцким колониям. Потом это племя делилось на несколько мелких племен, которые более или менее были независимы друг от друга и имели своих старейшин; но, кажется, по крайней мере в первой половине XIII столетия главою и начальником всех племен земгалы или по крайней мере многих был богатый и сильный старейшина племени тернетена Вешгард. Впрочем, по всему вероятно, главенство Вешгарда было только личное, т. е. прочие старшины слушали его только по уважению к уму и могуществу, общего же между племенами, кроме языка и религии, ничего не было, не было постоянного союза между племенами. Это ясно свидетельствует о покорении немцами племени зелонов, принадлежавшего к земгальским племенам и занимавшего левый берег Двины. Племя зелонов жило на перепутье из Литвы в Ливонию, и их довольно укрепленный город, лежавший прямо на левом берегу Двины, был убежищем и местом отдохновения для литовцев, делавших набеги на ливов и летголу. В 1207 году епископ Альберт, имея в виду преградить свободную дорогу через Двину, собрал немцев, ливов и летголу, осадил город зелонов и после непродолжительной осады принудил его к сдаче, а зелонов всех обратил в латинство и над замком города водрузил знамя Богоматери в знак того, что все племя зелонов признает над собою власть немцев. И пока все это делалось, из соседних племен земгалы ни одно не пришло на помощь к зелонам, своим соплеменникам. И конечно, этого не могло бы быть, ежели бы между племенами земгалы была какая-нибудь связь, ежели бы они понимали целость земгальской земли; ибо покорение зелонов отворяло немцам ворота в земли земгалы, расчищало путь к последующим завоеваниям.

Курши, или, у немцев, куроны, соплеменники земгалы, при первоначальном утверждении немцев в Ливонии в 1200 году заключили с немцами мир и, по своему обычаю, утвердили его кровью, для чего и присылали своих послов в только что построенную немцами Ригу. Куроны, как приморские жители, преимущественно занимались морским грабежом у своих и соседних берегов, и, кажется, они затем и поспешили заключить мир с немцами, чтобы беспрепятственно заниматься своим отважным ремеслом. Мир же этот нисколько не обеспечивал даже немецких торговцев, приходивших из Германии в Ригу. Куроны обыкновенно поджидали таких гостей при входе в Рижский залив в узком проливе около острова Эзель. В первый раз куроны явились у берегов Ливонии в 1210 году на восьми кораблях, ограбили два немецких корабля, везшие немецких воинов в Ригу, и всех бывших на кораблях перебили. Затем в том же году куроны соединились с восставшими на немцев ливонцами, земгалою, литвою и русскими, чтобы уничтожить Ригу и перебить всех немцев. Куроны напали первые и осадили Ригу; осада продолжалась несколько дней; та и другая сторона бились мужественно, наконец на последнем приступе явились на помощь рижанам немцы из Гольма, и куроны принуждены были отступить и переправиться на противоположный берег Двины. Куроны здесь стояли несколько дней, вероятно поджидая союзников, но союзники не являлись; а между тем немцы из разных ливонских городов сошлись в Ригу и, составивши значительное войско, стали тревожить куронов в их лагере и тем заставили их сесть на корабли и удалиться домой. С сего времени куроны, или курши, более уже не принимают участия в делах соседних племен с немцами; но зато немцы, год от года получая более силы и могущества от постоянного наплыва искателей приключений из разных краев Германии, мало-помалу стали напирать на куронов, делать набеги на их землю под предлогом распространения христианства, а на деле – для порабощения того или другого племени. Так что в 1230 году некоторые племена курши согласились принять христианство и платить определенную дань немцам, даже помогать им в войне, только бы избавиться от жадных пришельцев, отнимавших у них землю и производивших большие грабежи и убийства. До нас дошли две договорные грамоты куронов с монахом Балдуином, нунцием папского легата. Из них в первой одна часть куршей, бывшая во власти царя Ляммехина, именно земли Дурпис и Саггара и следующие четырнадцать килигунд – Тдарголара, Осуа, Лянгис, Венелис, Нормис, Киемола, Пугивас, Сартинус, Рива, Сацеза, Эдуплиа, Алисваигес, Аюстенахос и еще несколько килигунд и селений по обеим сторонам Винды (Виндавы), согласились креститься, принять священников и подчинить папе свои земли и себя, и назначенному от него епископу, и сверх того делать набеги на язычников как для защиты христианской земли, так и для распространения веры. В другом же договоре на тех же условиях приняли крещение двенадцать селений в Бандове и Виннении по сю сторону Винды. В том же году местности Ренда, Галевалла, Пидевале, Матекуле, Вана, Пуре, Угессе, Кандове и Ансес вступили в договор с рижанами и Ливонским орденом, по которому дали слово креститься и платить в Ригу определенную ежегодную дань почем с сохи, содержать священников, присылаемых из Риги, и вместе с рижанами воевать против врагов Христа. За это рижане обещали им неприкосновенность полей и других владений и защиту от всякой другой власти, пока куроны будут держаться христианства. Разумеется, исчисленные в договорах земли, килигунды и селения не составляли всех владений куршей, да и означенные области, вступившие в договор с немцами, нередко восставали на своих притеснителей; а посему война с куронами, или куршами, то прекращалась, то возобновлялась почти до XIV столетия, пока немцы успели застроить Курляндию своими замками и совершенно поработить туземцев.

О внутреннем устройстве и образе жизни куронов, или куршей, на основании данных, рассыпанных в летописях и договорах, мы можем сказать, что земли куршей рекою Виндавою разделялись на две неравные половины, на западную и восточную, часть западной половины, именно земли Дурпис и Саггара, имели своего царя или князя, владения этого государя разделялись на области, называвшиеся килигундами. Были ли князья в других краях Куронской земли – мы не знаем, но то известно, что в большей части племен куршей управление было в руках старшин или даже принадлежало народным собраниям; так, например, при заключении договора с рижанами от девяти куронских местностей не упоминается ни о князьях, ни о старшинах; договор прямо писан от девяти местностей, значит, в этих местностях не было ни князей, ни старшин. Приморские или береговые племена куршей занимались рыболовством и морскими разбоями и отличались храбростью и предприимчивостью; жители же внутренних областей были земледельцы и сеяли озимую пшеницу; ибо немцы в договоре 1230 года обложили их ежегодною данью по половине морского таланта озимой пшеницы с сохи и с бороны; следовательно, земледелие для жителей внутренних областей было общей промышленностью. Все это показывает, что курши в отношении к образу жизни находились на высшей степени развития сравнительно с многими из своих соседей и, по всему вероятию, до прибытия немцев были под влиянием Полоцка, которому, как известно, уже платили дань еще в первые времена русской истории.

Ливы

Племя ливов принадлежало к древнейшим обитателям Прибалтийского края и, вероятно, владело всей тамошней страной, оно было одного происхождения с чудью, или эстами, и наровою, имевшими свои поселения по соседству с новгородскими владениями. Все сии племена принадлежали к финской расе, которая, по свидетельству древних греческих и римских писателей, владела всем Прибалтийским поморьем. Но в то время, как явились сюда полочане со своими колониями, ливам принадлежала уже самая незначительная часть здешней страны, именно устья Двины и правый берег этой реки до Бокенгаузена и по восточному берегу Рижского залива до устьев реки Перновы; на юго-востоке граница владений ливов сходилась с летголою, и на северо-востоке с соплеменниками ливов, чудью, или эстами, весь же левый берег Двины и на запад от Двины до Виндавы и за Виндавою, как мы уже видели, при появления в здешнем краю полочан, принадлежал разным литовским племенам, а именно: куршей, земгал и летголов, которые со всех сторон напирали на ливов и вообще на финнов и теснили их к северу. Появление в здешнем краю полочан, как должно полагать, несколько приостановило или подзадержало напор литовских племен и, таким образом, дало возможность ливам удержаться при устьях Двины. Двина, как большая торговая дорога к морю, естественно, должна была обратить на себя внимание предприимчивых и преданных торговле полочан. Продвинувши свои колонии к устьям Двины, полочане необходимо должны были натолкнуться на племя ливов, занимавшее устье Двины. И как ливы сравнительно с напиравшими на нее литовскими или латышскими племенами были племенем слабейшим, то полочане и должны были принять его под свое покровительство, чтобы тем безопаснее самим владеть устьем дорогой для них Двины. И действительно, полочане приняли все меры, чтобы остановить напор летголов, или латышей, они стали во враждебные отношения к летголе и, с одной стороны, выстроили в земле латышей на самой почти границе с ливами свой город Берзику, где постоянно держали своего посадника и потом князя, чтобы сдерживать латышей, а с другой стороны, в самой Ливонской земле на правом берегу Двины поставили свой пригород Кукейнос, где впоследствии посадили своего князя, вероятно из племени Изяславова. В конце XII века земли ливов, по крайней мере ближайшие к Двине, составляли уже полное владение полоцких князей, как ясно свидетельствует ливонский летописец Генрих Латыш, который, рассказывая о прибытии латинского миссионера Мейнарда в Ливонию, говорит, что Мейнард просил у полоцкого князя Владимира дозволения проповедовать христианство языческим ливам, потому что племя это состояло под властью полоцкого князя. Но, очевидно, вследствие междоусобий в самом Полоцке и стеснения полоцких князей другими русскими князьями покровительство Полоцка в конце XII века плохо защищало ливов от набегов соседних литовских племен земгалов и летголов; ибо немецкому миссионеру Мейнарду на другой же год по прибытии сюда пришлось строить замки Икесколу, Гольм для защиты ливов от набегов литвы и земгалов.

Ливы, или ливонцы, обрадованные помощью, которую им сделал Мейнард построением замков, охотно стали принимать латинское крещение; но скоро увидали, куда клонится проповедь Мейнарда, грозившая порабощением; а посему торжественно отреклись от принятого крещения, смыли его купанием в Двине и сказали: «Пусть с рекою идет к немцам». Все это поставило Мейнарда в такое положение, что он думал уже оставить Ливонию; но немецкие купцы, с которыми он приехал, удержали его, обещаясь привести войско из Германии. Преемник Мейнарда епископ Бертольд действительно пришел с немецким войском и вместо мира и христианской проповеди начал войну с ливонцами и погиб в одной битве. После чего ливонцы приговорили в своем народном собрании, чтобы латинские священники и немцы к Пасхе оставили их земли, а кто из них не уйдет, тех убить. Но этот приговор не был исполнен; ибо немецкие купцы уже успели завести здесь выгодные связи и сумели задарить старшин; наконец приехал в Ливонию третий епископ Альберт; он привел с собою войско на 23 кораблях, и силою занял первые по дороге городки Икесколу и Гольм, и построил и сильно укрепил новый город Ригу. Построивши и укрепивши Ригу, Альберт стал действовать смелее; он в третий же год своего епископства отдал два ливонских городка по течению Двины, Икесколу и Леневарде, на феодальных правах, от имени Рижской Богоматери двум тевтонским рыцарям и, таким образом, стал распоряжаться Ливонскою землею по немецким порядкам; а на четвертом году своего епископства учредил немецкий орден меченосцев, чтобы иметь постоянно готовое войско для поддержания своих видов на здешний край. Таковые самовластные распоряжения немцев, естественно, должны были отозваться сопротивлением ливонцев; и весь седьмой год Альбертова епископства прошел в войнах с ливами.

В 13-м году Альбертова епископства ливонцы, потерпевши множество поражений, видя свою землю опустошенною как немцами, так и немецкими союзниками – латышами и не ожидая ниоткуда помощи, решились на последнее средство – окончательно поддаться немцам, платить им определенную дань и взять себе правителей и судей от немцев. Епископ Альберт принял таковое решение, назначил определенный платеж дани и обещал защищать ливонцев от всех обид, но с условием: пока они будут держаться латинских обрядов веры; а на следующий год сумел вынудить у полоцкого князя согласие, чтобы ливонцам не платить дани в Полоцк; и таким образом окончательно утвердил Ливонию за собою и немцами и отстранил все сношения и связи ливонцев с полоцкими князьями.

Ливония, по свидетельству ливонских летописцев, разделялась на Ливонию по Двине, т. е. от Двины до реки Голвы (ныне Аа) на Торейду по реке Голве, и на Идумею и Межиполе по восточному берегу Рижского залива. Каждый из сих отделов составлял самостоятельное независимое племя; в каждом из сих племен были свое народное собрание, или вече, и, сверх того, старшины или лучшие люди, которых иногда подкупали немцы и через них уничтожали вредные для себя приговоры народных собраний. Кроме старейшин у ливов бывали еще старейшины старейшин, как бы князья. Так, во время Альберта старейшиной старейшин в Торейде был некто по имени Кавпон; но, по всему вероятию, таковое первенствующее старейшинство не было постоянным необходимым институтом в общественном устройстве ливов; а приобретал как бы княжескую власть тот или другой старейшина по своему богатству и могуществу; когда же такового налицо не было, то не было и этой как бы княжеской власти; на это указывает и самое выражение летописи – как бы княжеская власть. Тем не менее у ливов старейшины, как богатейшие и сильные люди, пользовались значительною властью. Они нередко вели общественные дела мимо народных собраний; так, мы уже видели, что в 1198 году старейшины, получивши богатые подарки от немецких купцов, успели отменить приговор народного собрания об изгнании немцев; или в 1205 году те же старейшины через своих посланных поднимали на немцев полоцкого князя Владимира; или в 1206 году старейшины города Гольма зазвали немцев в Укесколу; или в том же 1206 году старейшиною старейшин в Гольме был некто Ако, который руководил всем восстанием против немцев.

Четыре главных племени Ливонии делились еще на несколько мелких племен со своими старейшинами или, скорее, лучшими людьми, имевшими свои городки или остроги, где жили старейшины; таковые городки, например в Торейде, были: Куббеселе, Ропа, Сегевольд и другие. Городки сии, как местопребывание старейшин, нередко носили их имя и, кажется, в большей части случаев были их вотчинными владениями, и, по богатству и силе сих вотчин, сами старейшины или владельцы получали силу и некоторую власть или по крайней мере влияние на мелких и небогатых соседей, которые тянули под их покровительство и защиту; и богатейшие из таковых землевладельцев таким образом делались господствующими в своем племени, покровителями его и старейшинами. И немцы обыкновенно всегда старались действовать на старейшин, как лучших людей, их же при взятии какой-либо области или города обыкновенно заковывали в цепи, чтобы лишить народ руководителей. Так, в 1212 году при взятии ливонской области Леневарды все старейшины этого племени, зазванные обманом, были закованы в цепи, а город Леневарда сожжен.

Языческая религия ливонцев была чисто финская, одинаковая с соседними чудью, или эстами, и с финнами, живущими по восточному берегу Финского залива, и совершенно отличная от религии литовских племен. Главное божество, творец мира, у ливонцев и эстов назывался Ванна-изса, за ним было еще несколько богов низших степеней. Божествам своим ливонцы нередко приносили в жертву людей, обыкновенно пленников; так, в 1205 году ливонцы, поймавши нескольких немцев, вышедших из Укесколы, принесли в жертву своим богам. У ливонцев были свои оракулы, или толкователи воли богов, которым боги являлись в разных видах и предрекали будущее; так, в 1206 году, когда латышский священник Даниил, пришедши в селение Сыдегунду, собрал жителей для слушания проповеди слова Божия, то туда же явился один ливонец и сказал: «Я видел нашего бога, который открыл нам будущее. Явился передо мною образ или лик, выходящий из дерева от груди и даже до самого верха, и сказал мне: завтра придет рать литовцев; и мы из страха перед ней не должны вступать в битву». Имелись ли жрецы и храмы у ливонцев во время язычества, мы на это не имеем указаний; но судя по тому, что в приведенном выше рассказе толкователь воли богов, или оракул, видел бога в лесу, именно выходящего из дерева, а не в храме, должно допустить, что у ливонцев во время язычества не было храмов, да едва ли были и особенные жрецы, ибо в том же рассказе оракул назван не жрецом, а просто ливонцем, и о жрецах в летописях нет и помину. Способы пропитания для ливонцев доставляли их леса, поля, реки и море; ливонцы, по свидетельству летописей, занимались и звероловством, и рыболовством, и бортничеством, но главный их промысел составляло земледелие. У Генриха Латыша мы нередко встречаем упоминания о нивах и жатвах ливонцев; да и самую дань немцам они платили хлебом почем с сохи и с бороны. При земледелии ливонцы, естественно, должны были заниматься и скотоводством. Всем этим ливонцы занимались еще до прибытия немцев, по всему вероятию наученные полочанами; кроме того, они были знакомы и с торговлею, о чем можно заключить из того, что и первое знакомство их с немцами состояло в торговых сношениях, как прямо об этом говорит Генрих Латыш в своей летописи.

Представленный здесь очерк истории племен, живших в низовьях Двины и по приморью Рижского залива, ясно показывает, что племена сии хотя платили дань Полоцку и даже некоторые держали у себя полоцких князей, тем не менее плохо были проникнуты полоцкою цивилизациею и еще слабо колонизованы и составляли полоцкие владения в чужой земле, т. е. принадлежали к третьему разряду полоцких владений. Полочане почти не обращали на них внимания и смотрели на них только как на данников, а на их землю как на перепутье по большой Двинской дороге, для чего и держали по Двине свои города, где сидели их удельные князья со своими дружинами. А посему лишь только явились в устьях Двины немцы и построили Ригу, то все переменилось. Хотя туземцы около сорока лет боролись с немцами, но эта борьба послужила только к ослаблению и даже к совершенному почти истреблению некоторых племен; от порабощения же они не отбились. Два удельных полоцких князя, владевшие городами в низовьях Двины, хотя сначала также боролись с немцами, но по слабости своих средств не могли продолжать борьбу и сперва признали над собою власть епископа Альберта, а потом и вовсе лишились своих владений. Полоцкий же князь и полочане мало обращали внимания на борьбу с немцами; они слишком были заняты своими междоусобиями и вмешательством в полоцкие дела соседних русских князей и только сначала сделали несколько вялых походов, по вызову самих же ливонцев как своих данников. А когда ливонцы отказались платить дань в Полоцк, а немцы открыли полочанам свободный торговый путь по Двине вплоть до моря, то полоцкий князь и полочане, довольные такою уступкою, вовсе отступились от здешнего края, как не связанного с Полоцком никакими существенными интересами и не усвоившего себе русской цивилизации; и, таким образом, прежняя связь здешнего края с Полоцком окончательно порвалась, и немцы сделались полновластными владельцами как страны, так и туземного населения.

Дреговичи

Из славянских племен первым в пределах Полоцкой земли явилось племя дреговичей; по свидетельству Нестора, оно пришло с Дуная и заняло страну от Припяти до Западной Двины. Вот подлинные слова Нестора: «Когда волохи напали на словян Дунайских и заняли их землю и стали делать им насилия; то словяне одни пришли и сели на Висле, и прозвались ляхами, а другие по Днепру, и нареклись, а иные сели между Припятью и Двиною, и назвались дреговичами». Впоследствии дреговичи мало-помалу от низовьев Припяти потянулись к западу по этой реке вверх в землю ятвягов и пробрались до Случи. Сколько-нибудь подробных известий о племени дреговичей мы не имеем; все дошедшие до нас памятники упоминают о них только вскользь, мимоходом. По свидетельству Нестора, дреговичи первоначально имели свое отдельное и самостоятельное владение. Нестор пишет: «Поляне имели свое княжение, древляне свое в Деревской земле, дреговичи свое, а словяне свое в Новгороде, а другое на Полоте, иже полочане». Но отдельное независимое княжение дреговичей, очевидно, было непродолжительно и прекратилось еще в доисторические времена. Нестор, упомянувши о княжении дреговичей только один раз, при расселении славянских племен на Руси, далее уже нигде не говорит о его существовании, а писатель X века император греческий Константин Порфирородный за свое время уже называет дреговичей данниками русских князей. По всему вероятию, с появлением полочан, при впадении Полоты в Западную Двину, т. е. на границах древней земли дреговичей, дреговичи мало-помалу соединились с сими предприимчивыми новгородскими колонистами, которые постепенно стали подвигать свои колонии на юг к Припяти, и, как представители племени более сильного и с высшей цивилизацией, окончательно поглотили в себе дреговичей и таким образом уничтожили их отдельное самостоятельное владение. И это тем удобнее можно было сделать, что дреговичи, окруженные инородческими племенами литвы и ятвягов и состоявшие с ними в борьбе за землю, были очень рады соединиться с полочанами, чтобы удобнее вести борьбу с враждебными соседями инородцами, а потом незаметно подчинились полочанам и слились с ними. Впрочем, дреговичи, как племя, как физиологическая особь, еще долго существовали. Так в 1149 году князь Юрий Долгорукий, завладевши Киевом, отдал своему союзнику князю Новгород-Северскому Святославу Ольговичу, как сказано в летописи, Слуцк, Клеческ и всех дреговичей. Но, очевидно, дреговичи, как племя, в XII столетии держались еще и не потеряли своего племенного названия только около Припяти; за Березиной же, конечно, не оставалось и следов их, по крайней мере, мы их не находим.

Об общественном устройстве дреговичей до соединения их с полочанами мы также не находим никаких известий, кроме упоминания у Нестора об отдельном княжении дреговичей. Это упоминание дает повод думать, что дреговичи первоначально имели своих племенных князей; но что сталось с сими князьями по соединении дреговичей с полочанами, или род сих князей прекратился до соединения с полочанами, об этом мы не имеем никаких указаний. Равным образом мы не знаем, были ли у дреговичей первоначально города, и впоследствии упоминаемые в их земле города Мозырь, Слуцк, Стрежев, Пинск и другие были ли построены дреговичами до соединения их с полочанами, или они появились уже после этого соединения и построены полоцкими колонистами. Вообще первоначальная да и позднейшая история дреговичей погружена в непроглядный мрак, и только верно то, что дреговичи были одним из славянских элементов населения Полоцкой земли.

Полочане

Позднейшими пришельцами в Полоцкой земле были сами полочане – колонисты новгородские, последующие господа и владыки сей земли, давшие ей свое имя, а сами получившие его от речки Полоты, впадающей в Двину, при устье которой было их первое поселение в здешнем краю. Здешние новгородские колонисты, принявшие название полочан, пришли сюда еще в доисторические времена здешнего края; они первоначально поселились, как я уже имел случай заметить, в углу, образуемом впадением речки Полоты в Двину, на самой границе между литвою и летголою, и здесь построили свой первый город Полоцк – метрополию всех здешних городов новгородской постройки, и образовали свое отдельное владение, первоначально, конечно, бывшее в зависимости от Новгорода. Нестор так свидетельствует об этом: «Словени (Ильменские) почали держать свое княжение в Новгороде, а другое на Пологе, иже полочане. От сих же кривичи, что сидят при верховьях Волги, Двины и Днепра, у которых город Смоленск; также от них северяне». Это свидетельство показываете, что полочане еще в доисторические времена уже успели сделаться могущественным племенем, так что выделили от себя довольно сильные колонии на левый берег Днепра, кривичей и северян. Но, несмотря на многочисленность и могущество, полочане или кривичи до начала исторических времен продолжали быть в зависимости от своей метрополии – Новгорода – и состоять в тесных связях с ним как с метрополией. Это видно из того, что, по свидетельству Нестора, кривичи участвовали на новгородском вече при приглашении варяго-русских князей, и приглашенный новгородцами князь Рюрик в 865 году дал в управление своим мужам Полоцк, точно так же, как Ростов и Белоозеро, как прямо говорит Нестор: «По двою же лету Синеус умер и брать его Трувор, Рюрик же принял власть и даль города своим мужам, кому Полоцк, кому Ростов, кому Белоозеро». А конечно, Рюрик, князь Новгородский, не мог сего сделать, ежели бы города сии не зависели от Новгорода. Свидетельство этой же зависимости мы находим и в скандинавских сагах, которые прямо говорят, что Полоцк составлял часть новгородских владений точно так же, как Ростов, Суздаль и Муром, как об этом рассказывает сага Орвар Одда. А сага Гаунгу Рольоа прямо говорит, что земли по Западной Двине, т. е. Полоцкие, принадлежали Новгороду; по словам этой саги, новгородский государь Реггвид в молодости постоянно занимался морскими разбоями и покорил многие земли по Двине, которая течет через новгородские владения. Здесь он воевал со многими народами (конечно, с земгалою, летголою, ливами и куршами, которые в IX столетии, по свидетельству Нестора, уже платили дань Руси), в продолжение многих лет не возвращаясь домой. Это известие настоящей саги для нас весьма важно: оно прямо указывает, что Западная Двина и с нею Полоцкая земля составляли часть новгородских владений, т. е. такую новгородскую колонию, которая была тесно связана с Новгородом и которую, по ея важности и значению, новгородцы постоянно поддерживали, посылая туда новых поселенцев и свои полки для защиты колонии от враждебных инородцев – соседей. Из настоящей саги мы видим, что в древности Полоцк был в таких же отношениях к Новгороду Великому, в каких впоследствии на памяти истории находились Псков, Ладога, Торжок и другие новгородские пригороды, т. е. Полоцк был новгородскою улицею, или новгородским концом, частью Новгорода Великого, перенесенного с берегов Волхова к устью Полоты в Двину, или Новгородом Великим, построенным на Двине, со всеми обычаями и устройством волховского Великого Новгорода, со всем строем его общественной и частной жизни. А посему очень верно выражает полоцкое устройство литовский летописец Быховец, когда говорит: «Мужи полочане управлялись вечем, как Великий Новгород, т. е. Полоцк, по своему управлению и устройству нисколько не разнился от Великого Новгорода».