Текст книги "Исповедь несостоявшегося человека"

Иван Бондаренко
Исповедь несостоявшегося человека

Самым дорогим и близким мне людям – жене, детям, внукам посвящается эта книга.

© И. Бондаренко, 2016

© ООО «Написано пером», 2016

Предисловие

Мысли, высказанные в данном произведении, далеко не бесспорны и не претендуют на истину в последней инстанции. И высказывал их человек, скорее всего, с завышенной самооценкой.

Автор надеется, что, возможно, читатель задумается над вопросом: «А правильно ли я живу? И что нужно сделать, чтобы жизнь стала лучше, а мы добрее во взаимоотношениях друг с другом, с окружающим нас миром?».

Одно точно могу утверждать: литературный персонаж никого не винит, каждый сам творец своей судьбы.

Часть первая

1

Мне более шестидесяти лет. Жизнь практически прожита, а каков итог? Где и что было сделано не так, почему постоянно мучает вопрос о нереализованных возможностях?

Хочу заметить, что все упущенные возможности самореализации я отношу только к собственным недостаткам, не обвиняя в этом ни политический строй в стране, ни свое окружение, ни историю, дескать, не в то время и не там родился.

Зачастую люди обвиняют всех и вся вокруг в тех или иных своих неудачах, не утруждая, скорее оправдывая свои поступки и действия, перекладывая ответственность с больной головы на здоровую.

На самом же деле причины всех своих действий или бездействий нужно искать, прежде всего, в себе и только в себе.

К чему это длинное предисловие? Я хочу, чтобы каждый, если таковой читатель найдется, понимал, что не очень легко признаться в своих слабостях даже самому себе, не говоря уже о публичном самобичевании себя любимого. И, если что-то случилось или, наоборот, не случилось в этой жизни, то в этом только твоя заслуга или вина.

Быть честным перед самим собой, уверяю вас, требует определенного мужества. И не ради потехи своего тщеславия я пишу, а чтобы поделится своими мыслями. Может, моя история кому-то поможет избежать ошибок, кто-то задумается о смысле жизни.

Многие не согласятся с тем, о чем я буду говорить, что само по себе уже неплохо. Несогласие заставляет думать и вступать в дискуссию, в дискуссию конструктивную, которая сможет, что маловероятно, помочь докопаться до истины.

Правда (я давно в этом убедился), вопреки расхожему мнению, якобы бывает только одна. Это далеко не так: во многих жизненных ситуациях у каждого своя правда. С этим утверждением, конечно, можно поспорить, но, скорее всего, так оно и есть, у каждого своя правда.

Хочу сразу оговориться, что это не автобиографическая повесть (много чести), это взгляд на наше прошлое и настоящее несостоявшегося человека.

2

Мне не очень нравится, когда автор начинает свой рассказ о главном герое, как автобиографию: когда родился, когда крестился и так далее…

Поэтому я начну так.

Я родился в 1951 году на Пасху. Мать рассказывала, что повитуха, когда я появился на белый свет, сказала: «Пусть он будет Иван-Богослов, коль скоро он родился на Пасху» Так и назвали – Иван.

Мать утверждала, и у меня нет оснований ей не верить, что я родился 29 апреля. И действительно, когда я позже посмотрел «вечный» календарь, убедился: да, действительно, в 1951 году Пасха была 29 апреля. По документам же я родился 9 Мая. Ну, 9 так 9… Я даже гордился этим обстоятельством, что родился в День Победы.

Произошла даже не ошибка в дате при регистрации нового советского человека, которую я тоже не исключаю. Скорее всего, чиновник или чиновница в ЗАГСе был убежденным атеистом. Настолько убежденным, что даже мысли не допускал, что на какой-то там божественный праздник на свет божий может появиться советский человек. А может быть, было указание сверху: не регистрировать дату рождения детей на церковные праздники. Допускаю и такую абсурдную мысль.

Так что вопрос повышения пенсионного возраста для россиян, над которым бьются чиновники, я давно для себя решил.

Рискую навлечь на себя праведный гнев уважаемых читателей, но я тоже считаю, что для некоторых категорий работников необходимо поднимать планку пенсионного возраста.

Речь, конечно, не идет о шахтерах или нефтяниках-северянах. А вот для чиновников, офисного планктона повышение пенсионного возраста, пройдет безболезненно. Не хотелось бы им (чиновникам) по собственному желанию руководства, по достижении пенсионного возраста лишаться прикормленного места. Да и для бюджета страны существенная экономия: армия чиновников-то ого-го.

Время было послевоенное, голодное. Донбасс, а именно там я родился, был разрушен после войны, люди выживали, как могли.

Детство помню смутно. Только по рассказам. Рассказывали, что в магазине пел почти скабрезные частушки, за исполнение которых продавец-мужчина угощал конфетой или пряником.

Став чуть постарше, в свободное время гонял футбол, но, по правде сказать, свободного времени совсем не было, а если и было, то очень мало. Нужно было дома родителям помогать по хозяйству. В деревне работы всегда хватает. Я, например, помимо прочих дел, пас гусей, причем целый день. Ловили в пруду мелкую рыбешку, и называлась эта мелочь – бубырь. Сейчас ее нет, пропала. И это была не забава, а прибавка к семейному скудному столу.

Знатный рыбак был мой старший брат. Он мог, прямо скажем, на немудреные рыбацкие снасти поймать крупную рыбу: карпа, карася. Как это у него получалось, одному Богу ведомо, но в рыбалке ему и правда всегда сопутствовала удача.

Мать всегда говорила, что любит головы у рыбы, утверждала, что это самая вкусная часть. Что там можно было есть, особенно у бубырей? Только сейчас, с возрастом начинаешь понимать, что матери нужно было всех накормить, ну а самой уж что останется.

И понял я это только тогда, когда сами стали поступать подобным образом: все лучшее – детям. Но нам было кратно легче, мы уже жили лучше.

Правда, встречал людей, которые в общей тарелке выискивали для себя лучшие куски, и это притом, что за столом сидели дети. Но это, скорее, исключение, чем правило, к счастью.

Порой кажется, что говорю абсолютно абсурдные мысли.

Если хочешь, чтобы тебе досталось лучшее яблоко за общим столом, твое яблоко должно быть последним. Не уверен, что все мою мысль по поводу яблока поняли правильно и до конца.

Зимой строили снежные баррикады, устраивали военные игры с взятием «вражеских» укреплений.

На весенних каникулах, в конце марта, ходили в балку, так у нас называется лес, играли там в казаков-разбойников. Пекли в золе от костра картошку и с солью и хлебом, а иногда даже (непозволительная роскошь) и с салом уплетали за милую душу. Вкуснотища!

Как только по весне появлялась растительность, мать, со слезами на глазах говорила:

«Слава богу, зиму пережили».

И готовила первый зеленый суп из крапивы. Я даже сейчас иногда на даче готовлю суп с крапивой, как напоминание о детстве.

Первый велосипед мне купили после окончания восьми классов, да и то часть денег я заработал сам, работая летом на уборке урожая. Нам, четырнадцатилетним пацанам, уже разрешали работать грузчиками на машинах, которые подвозили зерно от комбайна на ток, где сушили, перерабатывали, очищали и хранили до отправки на элеватор весь колхозный урожай.

Мы жили поначалу на свинарнике, где мать работала. Потом вырыли землянку и построили из дикого камня так называемое жилище из двух половинок. Одну, которая побольше, занимала живность, а вторую мы: отец с матерью и нас четверо детей. Благо, дикого камня в этих краях было предостаточно.

Донбасс – это (припоминаю из уроков географии) старые разрушенные горы, так называемый донецкий кряж, где большие запасы не только угля, но и других полезных ископаемых. Было много и дикого камня. С этого камня, собственно, и строили жилье, по причине отсутствия денег на приобретение других строительных материалов.

В нашей половине стояла русская печь, где спали мы, дети, кровать родителей и стол – вот и вся обстановка. Да если бы и было еще что-то, ставить все равно было бы некуда. Отец работал пастухом в колхозе, мать, повторюсь, – на свиноферме. Прямо как в фильме «Свинарка и пастух», только в реальной жизни, по крайней мере, нашей все было далеко не так оптимистично, романтично и весело, как показано в этой прекрасной «сказке», далекой от реалий жизни.

От постоянного недоедания у меня начал развиваться рахит. Не знаю, как сейчас эта болезнь называется, да и есть ли она сейчас, но тогда она называлась именно так.

Мать нажует хлеба, замотает в марлечку, сунет в рот, привяжет к ограде, а сама с отцом бежала на работу. Вот и все питание на целый день. При сегодняшней жизни в это трудно даже поверить. Но тогда было именно так.

Мать родом из Воронежской области, оказалась в Донбассе с двумя детьми, можно сказать, случайно.

Муж погиб на войне, отец матери после войны пошел по деревням в поисках работы.

Мужчина он был мастеровитый: и плотник, и печник, и каменщик. Работы было много, оно и понятно, послевоенная разруха.

За работу рассчитывались, кто как мог: кто какую одежонку отдавал, кто просто за немудреную кормежку.

Так, перебиваясь случайными заработками, он оказался в Донбассе.

Остановился в селе, нашел работу, жилье, попросту землянку, написал дочери письмо с предложением переехать жить к нему. Так она оказалась в селе с двумя детьми, где позже родился и я.

Матери, на момент моего рождения, было тридцать девять лет, а через год, в 1953 году, она родила еще дочь, и у меня появилась младшая сестра. Старшие сестра и брат родились незадолго до войны, им было чуть больше десяти – двенадцати лет.

Отец был 1925 года рождения. Как только немцы в 1941 году оккупировали Украину, моего отца, шестнадцати лет от роду, и деда угнали в Германию. Они дорогой пытались бежать, их поймали с помощью собак. У отца на всю жизнь остались шрамы на теле от укусов немецких овчарок. А так как они бежали, их уже определили в группу военнопленных и отправили в концлагерь, где-то в Западной Германии.

Отец не любил рассказывать о жизни за колючей проволокой. Говорил, что работали на износ. Строили какие-то подземные туннели. Голод круглый год, зимой – холод, летом – духота.

Вспоминал, что с большим риском для жизни воровали у лошадей корм, пищевые отходы, свеклу, кукурузу, силос.

У него так на всю жизнь и осталось чувство голода, когда уже и на столе было что поесть, он питался, ну, как бы это назвать, впрок, с мыслью, а вдруг завтра не будет еды.

Дед погиб во время бомбежки. Во время налетов авиации союзников все заключенные прятались в подвале водокачки. Прямое попадание авиабомбы, и погибли все. Кто выжил после взрыва, их затопило хлынувшей в подвал водой.

Отец в подвал не попал, убежал в поле.

Лагерь освободили войска союзников. Долгие месяцы проверок, переговоров о передаче русских военнопленных нашим спецслужбам.

Отца, как и тысячи других военнопленных, отправили в Донбасс на восстановление угольных шахт.

Во время отступления наших войск, на Донбассе, впрочем, как и везде, шахты взрывали, затапливали, чтобы фашисты не могли быстро наладить добычу угля.

После освобождения Донбасса шахты нужно было восстанавливать. Вот туда и направили бывших пленных, в число которых попал и мой отец.

После пяти лет труда на восстановлении шахт послевоенной разрухи ему дали, как он говорил, «вольную». Это была какая-то справка о свободе. Куда идти с этой свободой и что с ней делать после десятилетнего бесправного, унизительного выживания, он не знал. И он был рад, когда его пригрела женщина с двумя детьми и на 13 лет старше его. Вот где-то так встретились и познакомились мои родители.

Я давно заметил, что люди, которые пережили войну, не очень охотно предаются воспоминаниям. Лучше забыть, чем вспоминать весь тот ужас, который пришлось пережить тому поколению, где было место не только подвигам.

Вообще, война – это отдельная тема. Когда говорят о миллионах погибших, пропавших без вести, умерших от голода и холода, как-то теряется судьба конкретного человека. А ведь в каждом случае это боль и горе живых, это чьи-то отец, сын, брат, мать, дочь, сестра.

Это горе не понять, сидя у телевизора. Это такие лишения, что смерть многие считали благом, избавлением от нечеловеческих мук.

Много горя принесла война, но еще и после долгим эхом аукалась на освобожденных от фашизма территориях. Много послевоенных пацанов, детворы погибло, стали инвалидами от неразорвавшихся снарядов, бомб, мин. Мы, мальчишки, много находили подобных трофеев в противотанковых окопах, блиндажах, в местах, где проходили бои.

Так вот, сдать бы свои смертоносные находки саперам, которые частенько заезжали к нам в школу с просьбой помочь обезопасить территорию, зная нашу страсть к раскопкам. И мы «помогали», дружно поднимали руки и говорили, что мы знаем, где есть трофеи. Тем более что эти поиски происходили во время уроков. Нас усаживали в грузовую машину с ящиками с песком, и мы показывали свои «сокровища». Но сдавали то, что нам, глупышам, казалось ненужным, то есть стреляные гильзы от снарядов, оружие, не поддающееся восстановлению. А все, что по нашим понятиям представляло интерес, мы с этим пытались разобраться сами, и иногда это заканчивалось трагически.

Все эти рассказы очевидцев о войне давно навели меня на мысль о том, что я никогда, какие бы цели ни преследовали политики, власть имущие, не смогу оправдать тех, кто развязывает войны.

Всегда нужно договариваться. Да, иногда это сложно, иногда невозможно, но необходимо прилагать максимум усилий, чтобы избежать войны.

Я с этой маленькой трибуны призываю человечество направить свои помыслы на созидание, а не разрушение.

Никогда не поверю западной пропаганде о том, что Россия – это обитель зла и какой-то мифический агрессор. Не может страна, пережившая ужасы войны, быть агрессором по определению. Мы только защищаемся…

Отец с матерью пользовались уважением в селе. Мать, теперь уже с четырьмя детьми, была домохозяйкой.

Мать, как теперь говорят, была травницей – лечила детей, знакомых целебными травами. У нас на чердаке всегда висели просушенные всевозможные пучки трав, названия и предназначение которых знала только она. Мать делала всевозможные настойки на травах, использовала при этом все народные ингредиенты. В ход шло все: мед, самогон, травы, животные жиры, овощи, фрукты, но все в определенной пропорции и с конкретными, присущими тому или иному снадобью ингредиентами.

Своим познанием в народной медицине и использовании трав мать спасла нам дочь, свою внучку.

В родильном доме в то время это было довольно часто: новорожденный ребенок нередко заражался стафилококковой инфекцией. Головка и тело нашей дочери покрылось гнойниками, всевозможными коростами, которые кровоточили с гноем.

В больнице нам сказали, что единственный способ спасти ребенка – это переливание крови.

Честно говоря, мы испугались этой процедуры. Переливание крови нам показалось очень жестоким испытанием и риском для жизни такой крохи. Да и по разговорам это не всегда приводило к исцелению ребенка. У нас паника, и мы обратились за помощью к моей матери, зная ее познания в травах и народной медицине. Целый месяц, два раза в день по часу мы купали ребенка в отваре трав, основу которых составлял чистотел, череда и ромашка. Это был не просто жиденький настой, а настоящий густонасыщенный, по цвету напоминающий деготь, отвар.

К счастью, дело было летом. Каждый день заготавливали приличную охапку свежей травы, в огромном чугуне настаивали и в этом очень концентрированном отваре купали девочку. И вы не поверите, через месяц интенсивных процедур у ребенка полез гной со всех гнойников, глаз. Понятно, что процесс оздоровления не был мгновенным, но все увидели, что организм борется и очищается от заразы.

Все вздохнули с облегчением, недуг ушел. Господи, какое это было счастье для всех, но больше всего, конечно, для ребенка. Девочка преобразилась на глазах, тельце, голова стали чистенькими, ничто не мешало отныне спокойно спать ребенку.

Вот так, с помощью народной медицины, знанием матери трав и, главное, как мне кажется, ее настойчивости, веры, и уверенности в исцелении, нам удалось спасти дочь.

Мы были очень молоды, испугались и растерялись. И не будь у матери уверенности в благоприятном исходе лечения, мы бы, наверное, не смогли довести лечение до благополучного конца.

Уже будучи студенткой, у дочери случилось еще одно испытание, связанное со здоровьем: грипп и потом тяжелейшее осложнение – менингит, что тоже потребовало невероятных усилий медицины, чтобы вылечить девушку.

Правда, случай был крайне тяжелый, и медики не скрывали этого. Но слава медицине и конкретным врачам, которые помогли осилить недуг.

Самое активное участие в борьбе с болезнью дочери оказывала Надежда Григорьевна Бычкова – врач-терапевт, за что огромное ей спасибо.

Отец, как я уже выше упоминал, был пастухом. Он пас не только колхозных коров, часто приходилось пасти частное стадо.

А такую ответственную работу могли предложить на деревенском сходе только самым надежным и добросовестным работникам. Отец был из числа именно таковых.

В селе все его уважительно величали по имени отчеству. Человек он был добрейший, не помню, чтобы он кому-то сказал дурное слово.

Как-то мы с молодой женой понесли ему обед на тырло. Тырло – это место, куда в обед приходят хозяйки подоить своих коров.

И вот отец, направляя стадо к месту стоянки, выругался на одну из коров и только после этого увидел нас.

Надо было видеть его смущение от мысли, что мы услышали его матерное выражение.

Говорят, интеллигентный человек – это, прежде всего, образованный человек. Я бы с этим поспорил. У отца не было образования, но его такт, доброта, умение вести себя в обществе крайне деликатно меня всегда приятно поражали. За него нигде и никогда не было стыдно.

Не лез со своим уставом в чужой монастырь. Он никогда за обеденным столом не ухватит лучший кусок, возьмет то, что останется. И так во всем.

Этому не научить, это или есть от природы, или его нет. Здесь, как мне кажется, главное мерило не образование, манеры, интеллигентность, а простая человеческая совесть, что, к большому нашему стыду, сегодня не в чести, да и встречается все реже и реже. Наверно, растеряли по дороге, когда строили демократическое общество.

3

Как ни старались родители нас всех вырастить и накормить, нужда и голод не отпускали.

Понятно, время послевоенное, голодное, страна тяжело поднималась из руин. И в семь лет меня сдали в интернат. Интернат находился в пятнадцати километрах от нашего села, в районном центре.

Первые впечатления от пребывания в интернате самые положительные. Кормили даже не три, четыре раза в день. В общежитии персональная койка с белоснежным бельем в комнате на четверых. Везде тепло и чисто. По сравнению с домашними условиями, просто рай.

Когда в наше время ругают интернаты, приюты, детские дома, мне трудно поверить, что там может быть плохо.

Наверно, все познается в сравнении. Я имею в виду быт, а не человеческие взаимоотношения.

Отношения между людьми – это особая тема для разговора.

Кануло в лету в большинстве своем терпимое, участливое, человеческое, доброе, порядочное отношение между нами, якобы разумными существами. Все никак не можем договориться.

В немалой степени подобное мировоззрение сформировано СМИ и особенно телевидением. Столько негатива просто нет в реальной жизни.

Большинство населения планеты – это нормальные люди, порядочные и адекватные.

Но о таких неинтересно рассказывать. Как сейчас выражаются умники от СМИ: это не формат.

Формат – это насилие, убийство, предательство, разврат и, конечно, с удовольствием смакуемая жизнь богемы.

К примеру, нет на экране героя, ну, скажем, однолюба, который женился и всю свою жизнь счастливо прожил с одной женой, вырастил детей, добросовестно трудился, вел законопослушный образ жизни, во всех отношениях вел себя нравственно и порядочно. Нет, это нам неинтересно.

Постоянство – удел «слабых» мужчин. Вот олигарх на модном курорте попадает в пикантную ситуацию – это да, это формат.

Или, как во всевозможных телевизионных шоу рассказывают и показывают известных престарелых мужчин, женившихся на молоденьких девчонках, и вся студия, лицемеря, умиляется, какая между ними большая любовь.

Во всех фильмах добро побеждает зло, но эта победа добра меркнет на фоне всего негатива в процессе этой победы.

В фильме показывают измены, предательство, убийства, в общем, все человеческие пороки.

И вдруг за две минуты до окончания сериала все проблемы каким-то чудесным, невероятным образом решаются. Нет ужасного прошлого, все друг друга опять любят, все простили, просто все становятся невероятно счастливы. Неубедительно.

Или сериалы, где полуживой наркоман со сковородкой в руке умудряется убежать от четверых вооруженных, физически крепких сотрудников полиции. А что делать, надо дать возможность убежать преступнику, а то не получится сериал.

Я уверен, реальная жизнь намного добрее и чище, чем нам ее пытаются представить.

Ладно, кино, так и документалистика вся построена на чернухе. Благородство не в чести, если ты просто нормальный человек – значит лох.

Мы, к большому сожалению, впадаем в крайности. В обществе развитого социализма в СМИ было много, без преувеличения, лицемерия и ханжества. Все пороки общества скрывались, что нельзя было скрыть, подавалось в искаженном виде.

Сейчас нет проблем: чем грязнее, порочней, подается материал в СМИ или на телевидении, тем он считается формативнее.