Текст книги "Исповедь несостоявшегося человека"

11

Работа по освоению месторождений проводилась, главным образом, зимой, потому как зимой были дороги, так называемые зимники.

Промерзали болота, реки, и среди болот и тайги прокладывали дороги. И уже по ним завозили все необходимое на месторождения, все, вплоть до буровых установок.

Все было завозным, в том числе и продукты питания. Завезти полдела, нужно еще и сохранить, затем, чтобы включительно до мая прокормить поселок.

Мои отношения с разными людьми в бригаде, в общежитии складывались неплохо.

Отдельной строкой хочу сказать о «химиках», которых в то время на стройке хватало. Конечно, вели они далеко не праведный образ жизни. Были и пьянки, и драки, и игра в карты на деньги. А зарабатывали они хорошо. Но вот, что интересно: они никогда не оставляли человека в беде, если у кого кончались деньги. Причем по разным причинам, в том числе и пропил, проиграл в карты, он никогда не оставался голодным.

Поделиться одеждой, койкой, вступиться за тебя – на это можно было рассчитывать всегда.

Как-то во время обеденного перекура один из мужчин, не из их среды, начал угощать своими сигаретами выборочно: тому дам, тому нет. Он тут же получил урок, притом крепкий урок, а его сигареты стали общим достоянием. И так во всем.

Меня часто, как самого молодого, отправляли за выпивкой, притом покупать приходилось много за один раз. Понятно, что никто там не занимался подсчетом, во что эта выпивка обошлась, но я всегда выкладывал всю сдачу до копейки. Как-то так сложились отношения, что и мысль не приходила что-то утаить. В то время я не понимал, по каким законам они жили, по понятиям, или по каким-то другим человеческим принципам, но мне эти отношения нравились.

И хотя время было не простое, я чувствовал себя в их среде достаточно комфортно. Если ты не делаешь неблаговидных поступков, не делаешь никаких подлостей, ты можешь чувствовать себя уверенно и знать, что тебя в обиду не дадут.

Большинство из них попали в заключение по хулиганке. К примеру, Фикса свои три года получил за то, что рвался в общежитие к своей любимой девушке. На вахте не пускали, он ударил, наверно, крепко ударил вахтера, за что и получил свой трехлетний срок. И вот он полсрока отсидел, а полсрока должен был отбывать на, так называемой, «химии». Это практически свобода, но с определенными ограничениями. Это ежедневные отметки в комендатуре. Также «химики» были не выездные, а если да, то с разрешения той же комендатуры.

Девушка Миши, как жена декабриста, приехала к нему на Север с теплого Краснодарского края. Общими усилиями купили им балок, сыграли свадьбу. Потом частенько к ним приходили в гости. Они производили впечатление очень красивой и счастливой пары. Потом, по окончании срока «химии» Миши, они уехали на малую родину. Интересно, как у них сложилась дальнейшая судьба? Хотелось, чтобы все у них было хорошо.

В общем, нормальные парни, но с надломленными судьбами. И они как-то более остро, более болезненно воспринимали всякого рода несправедливость.

Как-то в один из вечеров я начал им читать поэму Эдуарда Асадова «Галина». В поэме затронута тема любви, подлости, предательства. Надо было видеть, как они меня слушали, как каждый из них примерял на себя эту ситуацию. И, что поразительно, ни одного циничного, пошлого высказывания.

Иногда кто-то попытался прокомментировать ту или иную ситуацию, и она тут же на корню пресекалась.

И после окончания чтения каждый ушел в себя, остался наедине со своими мыслями. Кто-то вспоминал любимых и близких ему людей, кто-то, может, пытался переосмыслить свою жизнь. В общем, поэма всех зацепила и навела всех, скорей всего, на невеселые мысли.

Конечно, мир далеко не совершенен и зачастую бывает несправедлив. Но, к сожалению, и я это неоднократно говорил, в том числе и этим парням, каждый должен сам отвечать за свои поступки и не винить окружающий мир в том, что в твоей жизни, что-то не так. Выбор своего жизненного пути все равно остается за вами. И жизнь это подтвердила.

Многие талантливые люди оставили свой талант на дне стакана. Стакан – это вообще проклятие России. Сколько трагедий по пьянке, а сколько нереализованных планов, сколько поломанных судеб. А теперь еще одна, еще более страшная напасть – наркомания.

Я часто слышу, что у нас нет возможности заниматься спортом из-за отсутствия спортсооружений, мало учреждений культуры и отдыха. Дескать, это пусть даже и косвенно, но способствует пьянству, наркомании. Якобы молодежи нечем заняться.

Так вот, почти утверждаю, кто так говорит – он, когда и будет возможность, не пойдет в спортзал, в учреждение культуры. Проверено. Много людей погибало по глупости, по пьянке, в бессмысленных драках, многие замерзали. После долгой зимы, по весне оттаивали трупы, их в народе называли «подснежниками».

Может быть, я предполагаю, мне было проще ужиться, более того, выжить в этой среде еще и потому, что я воспитывался в интернате, где ценились те же человеческие качества.

12

В бригаде строителей я проработал недолго. Да и работой это нельзя было назвать. Принеси, подай, сбегай туда, сюда, в магазин. Все, что угодно, кроме работы плотника. Так что уволился я без сожаления, тем более что появилась надежда устроиться на работу в транспортное предприятие.

В поселке на месторождениях появились дороги, еще их называли лежневками. Это дорога, устроенная из бревен. Поперек направления движения укладывались бревна и сверху отсыпались песком. По таким дорогам уже могла ездить не только гусеничная техника, но и автомобили.

Самым уважаемым автомобилем был «Урал-375», авто с тремя ведущими мостами, по проходимости ему не было равных. А еще были красные «Уралы», изготовленные на заводе в северном исполнении.

Это вообще мечта: утепленная кабина, двойные стекла, котел подогрева двигателя. Чего стоил один только цвет. На таком автомобиле мечтал каждый водитель поработать.

Так вот, к нам на стройку привозил стройматериалы Евгений Иванович на красном Урале.

Иногда он разрешал мне посидеть в кабине. Я с восторгом смотрел на него, восторгался его профессионализмом и, набравшись смелости, спросил:

«Евгений Иванович, а я смогу работать на таком автомобиле?»

Он мне рассказал, что это вполне реально. Нужно устроиться на работу в автотранспортную контору, зарекомендовать себя, тогда тебе дадут от предприятия направление на курсы обучения на профессию водителя.

Я недолго раздумывал и вскоре устроился на работу в АТК – автотранспортную контору.

Меня взяли учеником моториста. Я с большим уважением и благодарностью вспоминаю своих первых наставников, которые делились со мной своими знаниями, профессионализмом.

Был у нас пожилой мастер, его уважительно называли «дед». У него практически не было зубов, и поэтому поводу он шутил:

«Вот прорежутся зубы, я с вами разберусь».

Все водители хотели, чтобы двигатель на свою машину собирал именно он. Собрав двигатель, он обкатывал его на стенде, доводил, как говорится, до ума и выдавал водителю.

Был такой случай (у деда было хорошее чувство юмора). Один из молодых водителей установил двигатель на машину, завел, и ему показалось, что мастером недостаточно хорошо отрегулированы клапаны. Он предъявил претензию деду и попросил заново отрегулировать клапаны. Дед сказал:

«Хорошо, через час подходи».

Дед выкурил пару сигарет, сидя на крыле автомобиля, естественно, не занимаясь никакой регулировкой, Через час водитель подошел, дед сказал:

«Заводи».

Водитель завел машину, послушал и сказал:

«Ну, вот, совсем другое дело».

Дед с невозмутимым видом выслушал благодарность в свой адрес, а мы делали вид, сдерживая смех, что он на самом деле переделывал свою работу.

Транспортное предприятие тогда, в конце 60-х, – это частично огороженная территория с несколькими строениями, ремонтные мастерские с пятью цехами: кузня, токарный цех с двумя станками, наш моторный, аккумуляторный и медницкий цеха. А техники было единиц под пятьсот, и стояла она на улице: стояночных боксов не было. Был еще маленький барак, где сидели управленцы.

Это была моя первая зима на севере. Потом их будет много, но первая запомнилась. Холодно было везде: на улице, на работе в цехе, в общежитии. Машины ремонтировали на улице, ремонтных, как и стояночных боксов не было. Двигатели дизельной техники не глушили сутками. Сейчас, по истечению времени, думаю, как мы все это выдержали, даже не верится.

Морозы за минус сорок. Правда, когда было за сорок, дни активировали, то есть можно было не работать.

Но как раз на буровых и в нефтедобыче производство нельзя было останавливать по технологии. К примеру, на буровой, если остановить бурение, может произойти прихват инструмента. А значит, нужно вывозить людей на вахту, обеспечить промысел технологическим транспортом и, естественно, жизнеобеспечение поселка, где без техники не обойтись. Ни о какой активации для транспортников не могло быть речи. Правда, кое-какая техника в такие дни не работала, например, краны, железо не выдерживало. Зато такая техника, как ППУ (передвижная паровая установка), это некая передвижная котельная, установленная на базе КРАЗа, в такие дни была на вес золота, везде нужно было что-то отпарить, отогреть. За все время, сколько я работал на севере, самая низкая температура на моей памяти была минус пятьдесят семь градусов.

Как и говорил Евгений Иванович, меня вскоре направили на курсы шоферов. И я их успешно закончил.

Пока я работал в строительной организации, осваивал профессию слесаря-моториста, учился на курсах шоферов, получил права, прошел ровно год.

И в сентябре сбылась моя мечта: мне дали машину, да не просто машину, а Урал-375, вездеход.

Понятно, что машина была не новая, но и не совсем убитая. Я прямо гордился, что мне доверили, как мне тогда казалось, такую сложную технику.

Месторождения были разбросаны на сто, двести и более километров от поселка, и мы возили грузы, обеспечивая материалами, оборудованием промыслы, строителей, буровиков. В машине всегда был запас продуктов, обязательно паяльная лампа, запасной комплект теплой одежды на случай форс-мажора, если сломался или застрял где-то в болоте или сугробах.

Случаи были всякие, в том числе и в моей шоферской жизни, но я не припомню ни одного случая, чтобы человека оставили в беде.

Отношения между людьми были совершенно другие, не похожие на нынешние. Просто непонятно, как за столь короткое время мы поменялись, причем в худшую сторону.

На дороге была всегда взаимовыручка, если стояла машина, никто и никогда не проедет мимо. Никакие обстоятельства не могли заставить водителя проехать мимо машины и водителя, которые нуждались в помощи. Понятно, что в таком суровом краю просто нельзя поступать иначе, но не только поэтому. Мы просто были другие.

И самое главное, за помощь никто и никогда не просил оплату. Сейчас, наверно, трудно в это поверить, но уверяю вас, было именно так. Даже сама подобная мысль никому и в голову не приходила.

Был случай, уже немного позже описываемых событий. Валера Малиновский работал на автобусе. С соседнего поселка, находящегося от нас в ста километрах, где он был по производственным делам, привез человек десять пассажиров, приехавших с большой земли и не знающих о наших нравах. Они, в знак благодарности, собрали по рублю и, то ли силой, то ли втайне от водителя, запихнули в бардачок эту десятку.

Каким-то образом прознали об этом случае в комитете комсомола. Верите – нет, парня из комсомола исключили, причем не комитетчики, а на общем собрании. Понимаете, насколько нам было чуждо и неприемлемо, не знаю, как и назвать, ну, что ли, потребительское, корыстное отношение к жизни.

Нас так воспитали. Наверное, сейчас уважаемый читатель подумает: лукавит дядя.

Да, согласен, трудно в нашем меркантильном мире поверить в то, что так могло быть, что мы были другими. Тем более молодежи, которая сегодня совсем по-другому смотрит на мир и взаимоотношения в нем.

Сам себе удивляюсь: я теперь кажусь себе в то время каким-то моралистом-утопистом. Сегодня я, конечно, другой. Скорее реалист, с некоей долей прагматизма и здорового оптимизма. Но все равно, надеюсь, что хоть что-то хорошее в характере осталось из той, теперь уже прошлой, жизни.

Оптимизм, скорее искусственно привитый, нежели реальный. Понимаю, что быть пессимистом и ныть по каждому поводу – это вогнать себя в депрессию, потихоньку деградировать, окончательно опустить руки и потихоньку ковылять к финишу.

13

Директором АТК был у нас Константин Степанович. Он был очень хороший директор, и не потому, что был всем хорош (руководитель не может быть, в принципе, всем хорошим). Но что в нем подкупало прежде всего: все чувствовали – мужик, лидер, умел за собой повести людей, руководитель, что называется, от сохи. Сам хорошо разбирался в технике и, конечно, умел найти подход к людям.

Чтобы быть руководителем, нужно быть психологом; пусть не по образованию, а по своей человеческой природе. У него это было.

В то время – и это было важно – многое делалось на энтузиазме. Многое на предприятии делалось и строилось методом народной стройки. Это и субботники, и добровольный, безвозмездный труд на благо предприятия. Если нужно привезти на стройку в АТК стройматериалы, грунт, песок, гравий, то последний рейс, святое дело, – домой, на родное предприятие.

Так, народной стройкой были построены стояночные боксы, отсыпана территория и многие другие объекты.

Понимали, что это не совсем законно, но ждать финансирования, рассчитывать на плановое введение объектов строительства – для нас это была непозволительная роскошь.

А главное, это было обусловлено заботой о людях, и понятно, что на этом никто не наживался. Тогда еще не существовало откатов, офшоров и других схем увода денег для собственной наживы.

Так вот, чтобы поднять людей на благое дело, нужно иметь качества лидера, организатора и иметь авторитет в коллективе. У нашего Степаныча все это было.

Как-то летом горела тайга, сил у профессиональных пожарных не хватало, и на борьбу с пожарами мобилизовали молодежь от предприятий. В этот раз пожар сильно близко подступил к поселку и, главное, к нашей единственной заправке. Константин Степанович организовал весь коллектив предприятия на тушение пожара и спасение автозаправки. Благо, что практически все работники жили в общежитии. Мало того, что организовал, он сам активно участвовал в тушении пожара. Спасли заправку и погасили пожар.

Был у него авторитет и в поселке, в поселковой партийной организации, среди руководителей нефтяников, строителей, буровиков. Умел отстаивать интересы предприятия, а это было сложно, потому как в первую очередь, в том числе и снабжение, было приоритетным для нефтяников.

Но он умел доказать, что техника – это тоже нефтедобыча. И для нефтяников не менее, а может, даже более важно получить спецтехнику для обслуживания промыслов.

Я часто вспоминаю Константина Степановича еще и потому, что в моей личной жизни он сыграл свою положительную роль.

Как-то, из-за каких-то разногласий, я повздорил с руководителем среднего звена и решил уволиться. Степаныч меня остановил, не подписал заявление об увольнении, сказав при этом:

«Ты не горячись, все будет хорошо, потом, если послушаешь меня, вспомнишь, что я был прав».

И позже, приобретя жизненный опыт, я понял, что увольнение – не самое лучшее решение проблем. Это скорее уход от них: проблемы нужно решать, а не бежать от них.

Сильной была комсомольская организация, она мобилизовала молодежь на субботники. Были организованы комсомольско-молодежные бригады среди водителей, ремонтников. Комитетом комсомола была организована художественная самодеятельность, был даже любительский театр. И все это, естественно, после работы или в выходные, праздничные дни.

Нельзя не сказать о студенческих стройотрядах. Палаточный городок располагался на берегу реки Пасол. Студенты были в основном из Томска, но были и из Новосибирска, Казани, Уфы и других городов Советского Союза. Студенты работали в основном на нефтепромыслах, стройках поселка, строили жилье, дороги, объекты социально культурного назначения.

А после работы, с гитарой у костра, – песни, конкурсы, фестивали, КВНы, незабываемые романтические белые ночи.

Белые ночи – это вообще отдельная песня. Это надо видеть. После полуночи этакая дымка, полумрак, чем-то напоминающий день в ненастную погоду. И так от силы часа два, а дальше опять день. Но это не долго, где-то месяца два, и, естественно, процесс этот проходил постепенно. Может, оттуда и пошла любовь к весне: жизнь пробуждается после долгой зимы.

А ледоход… Это вообще праздник! Все выходили на берег смотреть на это чудо природы. И не только по этому поводу. Все ждали прихода первой баржи. Это тоже праздник.

Мы, местные, тоже приходили в студенческий городок. Сколько молодежи, девчонок; веселье длилось далеко за полночь; спать не хотелось – ночи-то белые. Откуда только силы брались (утром ведь на работу)? Наверно, это молодость. Энергия била через край.

Спустя много лет бывшие стройотрядовцы выросли в серьезных специалистов, которые уже в качестве руководителей работали в нашем поселке, осваивая Томский нефтяной север.

Я окунулся в этот круговорот: работа, член комсомольско-молодежной бригады, участие в художественной самодеятельности, общественной жизни предприятия. Но при этом я совершенно забросил учебники, а ведь мысль поступить и окончить институт меня не покидала. Сейчас, я понимаю, что между нашими желаниями и реальностью огромная пропасть. Одних желаний, даже очень больших, недостаточно. Чтобы желание претворить в жизнь, нужно трудиться. А мне уже нравилась немного другая жизнь, где в свободное от работы время нужно было не с учебниками сидеть, а устраивать маленькие праздники со всеми вытекающими последствиями. Этакое времяпровождение в свое удовольствие.

Понимал, что это добром не кончится, но силы воли не хватало, чтобы изменить образ жизни.

Но на работе все было в порядке: я был на хорошем счету. Настолько на хорошем, что мне поступило предложение вступить в ряды КПСС (специально для молодежи, КПСС – это Коммунистическая Партия Советского Союза). В то время существовала разнарядка по приему в члены КПСС. Должна была соблюдаться пропорция в членстве, причем в пользу рабочих. То есть в партию вступить было проще рабочим, нежели ИТР, (инженерно-технические работники), а сотрудникам, имеющим среднее специальное или высшее образование, и работающим на той или иной руководящей должности, сложнее было вступить в коммунистическую партию. Партия, как гласил устав, была партией рабочего класса и крестьян.

Так как я вырос практически в изоляции, имею в виду жизнь в интернате, и не знал реальной жизни, то коммунисты мне казались людьми без недостатков. Да и воспитаны мы были на фильмах и книгах «Коммунист», «Добровольцы», «Как закалялась сталь», «Офицеры» и других, где коммунисты – это люди с несгибаемым характером, люди, которые положили свою жизнь за счастье своего народа.

И я, зная свои недостатки и просто человеческие слабости, считал себя недостойным быть в партии коммунистов.

Но партийный секретарь Женя Пикулин очень настойчиво убеждал меня в том, что членство в партии еще и воспитывает. Тем более что первый год идет кандидатский стаж, а уж если пройдешь этот испытательный срок, тогда становишься полноценным членом партии – коммунистом.

В конечном итоге, он меня убедил, и я подал необходимые для приема в партию документы в партком и усиленно начал изучать устав КПСС.

Процедура приема в партию была для кандидата ответственной и волнительной. Прием происходил в три этапа: сначала на парткоме предприятия, потом партийное собрание и последняя процедура – на заседании бюро горкома партии. И везде вопросы по уставу, политике партии, международном положении, вопросы личной жизни, зачастую непредсказуемые, и так далее, и тому подобное. По себе помню, волновался сильно, особенно в горкоме.

Припоминаю почти анекдотический случай приема в партию чиновника, которому членство в партии было необходимо для карьерного роста. Это было в год, когда в Советском Союзе были крепкие, дружеские отношения с Индией и ее лидером, видным политическим и общественным деятелем Индирой Ганди. Один из членов приемной комиссии на бюро горкома партии задал нашему кандидату вопрос:

«А какие у нас отношения с Индией?»

Наш кандидат, не вдаваясь в подробности, ответил:

«Дружеские, хорошие. Торгуем».

Член приемной комиссии попросил более полно ответить на поставленный вопрос и попытался даже помочь с ответом.

«Вот вы сказали, что мы с ними торгуем… Что мы покупаем в Индии?» – задавал наводящий вопрос член комиссии. Кандидат совсем растерялся, не мог собраться с мыслями. И чтобы как-то помочь кандидату, член горкома дал подсказку, намекая на чай:

«Ну, что вы пьете по утрам?». Кандидат, скорее всего от волнения, правда, с некоторой долей сомнения и даже недоумения в голосе, даже не ответил, скорее, спросил, не очень убедительно:

«Рассолом, что ли?»

Не знаю, какая реакция была членов комиссии, люди-то там сидят серьезные, но когда нам рассказали, мы смеялись до слез. Нужно было знать кандидата. Человек он был неплохой, дело свое знал, но был один грех: любил выпить, причем крепко, и, естественно, утром его первым напитком был огуречный рассол, потом уж все остальное. Так что кандидат почти правильно ответил на поставленный вопрос. История, конечно, не без вымысла, но анекдотов на эту тему было предостаточно.

Сейчас эта процедура максимально упрощена. Сегодня руководители партий и фракций руководствуются другими критериями. По известным причинам им важно не качество, а количество, плюс побольше публичных личностей, даже если они не соответствуют исповедуемым принципам и догмам той или иной партии. Но цели, как тогда, так и сейчас, были одни и те же: членство в партии рассматривалось, как стартовая площадка для карьерного роста. В те времена, даже в большей степени, поскольку продвижение по карьерной лестнице было практически невозможно, если ты не член партии.

В то же время, рядовые коммунисты, из числа рабочих, вступивших по убеждениям в партию и не озабоченных карьерным ростом, имели возможность на партийных собраниях критиковать руководителей, высказывать свои мысли по тем или иным производственным вопросам, рассматривать персональные дела коммунистов, допустивших проступки. И партийных собраний руководители, особенно на производстве, сильно побаивались.

Принципиальных, смелых, честных коммунистов хватало. Внизу не было практики партийных съездов, где все поголовно поднимали руки под резолюцию сверху «одобрям-с».

Инициатива, критика недостатков, принципиальность заканчивалась в партии где-то на уровне даже не горкомов, а обкомов, потому как в члены обкома уже подбирали людей угодных, не создающих проблем, где без лишних вопросов выполняли директивы сверху, не подвергая их директивы, критике и анализу.

Конечно, всякое правило не без исключений, и были коммунисты, которые выступали против каких-то конкретных, неправильных решений руководства страны. И история помнит много примеров, но в общей эйфории руководящей и направляющей роли партии их не слышали, а скорее, не хотели слышать.

Так, в свои двадцать лет я стал кандидатом, а через год и членом партии. Кстати, свой партийный билет я сохранил, в отличие от многих коммунистов, причем высокопоставленных, которые выбрасывали, рвали на глазах у публики, сжигали свои партбилеты, отрекаясь от прошлого в угоду новым веяниям времени.

Даже если иметь в виду, что многое из социалистического прошлого было плохо, не буду повторяться. И сам строй, и даже не строй, а руководители, исказившие гуманные принципы социализма, заслуживали самого критического отношения. Поступки этих людей, публично отрекающихся от некогда очень любимой ими партии, не заслуживают уважения.

Это как предательство: служил одному идолу, кормился, притом неплохо, и чуть жареным запахло, тут же сменили веру. Понятно, что сделано это было не по убеждению, а по расчету.

Это как вера в Бога: все были ярые, убежденные атеисты и вдруг «искренне» как-то сразу поверили в Бога. Поначалу это здорово коробило, сейчас все как-то пообвыкли, но тем не менее, все, кто нами сегодня «рулит» они еще практически все с того времени – времени перебежчиков.

Допускаю, что можно принять новую идеологию, можно поверить в Господа Бога, история рассудит, кто прав, но не делать из этого публичного, политического шоу.