Текст книги "Есть некий свет, что тьма не сокрушит…"

На распутье

 
На распутье в диком древнем поле
Черный ворон на кресте сидит.
Заросла бурьяном степь на воле,
И в траве заржавел старый щит.
 
 
На распутье люди начертали
Роковую надпись: «Путь прямой
Много бед готовит, и едва ли
Ты по нем воротишься домой.
 
 
Путь направо без коня оставит —
Побредешь один и сир и наг, —
А того, кто влево путь направит,
Встретит смерть в незнаемых полях…»
 
 
Жутко мне! Вдали стоят могилы…
В них былое дремлет вечным сном…
«Отзовися, ворон чернокрылый!
Укажи мне путь в краю глухом».
 
 
Дремлет полдень. На тропах звериных
Тлеют кости в травах. Три пути
Вижу я в желтеющих равнинах…
Но куда и как по ним идти?
 
 
Где равнина дикая граничит?
Кто, пугая чуткого коня,
В тишине из синей дали кличет
Человечьим голосом меня?
 
 
И один я в поле, и отважно
Жизнь зовет, а смерть в глаза глядит…
Черный ворон сумрачно и важно,
Полусонный, на кресте сидит.
 

1900 г.

Вирь

 
Где ельник сумрачный стоит
В лесу зубчатым темным строем,
Где старый позабытый скит
Манит задумчивым покоем,
 
 
Есть птица Вирь. Ее убор
Весь серо-аспидного цвета,
Головка в хохолке, а взор
Исполнен скорбного привета.
 
 
Она так жалостно поет,
С такою нежностью глубокой,
Что, если к скиту забредет
Случайно путник одинокий,
 
 
Он не покинет те места:
Лес молчаливый и унылый
И скорбной песни красота
Полны неотразимой силы!
 
 
И вот, когда в лесу пустом
Горит заря, а ельник черный
Стоит на фоне золотом
Стеною траурно-узорной,
 
 
С какой отрадой ловит он
Все, что зарей еще печальней:
Вечерний колокольный звон,
Напевы женщин в роще дальней,
 
 
И гул сосны, и ветерка
Однообразный шелест в чаще…
Невыразима их тоска,
И нет ее больней и слаще!
 
 
Когда же лес, одетый тьмой,
Сгустится в ней и тьма сольется
С его могильной бахромой, —
Вирь в темноте тревожно вьется,
 
 
В испуге бьется средь ветвей,
Тоскливо стонет и рыдает,
И тем тоскливей, тем грустней,
Чем человек больней страдает…
 

1900 г.

Последняя гроза

 
Не прохладой, не покоем,
А истомою и зноем
Ночь с горячих пашен веет:
Хлеб во мраке ночи зреет.
 
 
Обступают осторожно
Небо тучи, и тревожно,
Точно жар и бред недуга,
Набегает ветер с юга.
Шелестя и торопливо
Волны ветра ловит нива,
Страстным шепотом привета
Провожает их, – и мнится:
Ночь прощается тоскливо
С лаской пламенного лета,
Разметалась и томится…
 
 
Блеск зарниц ей точно снится,
Мрак растет над ней кошмаром,
И когда всю степь пожаром
Красный сполох озаряет, —
В поле чей-то призрак темный,
Величавый и огромный,
На мгновенье вырастает,
Чьи-то очи ярко блещут,
Содрогаясь от усилья,
И раскинутые крылья
За плечом его трепещут.
 
 
Как тот блеск ее пугает!
Точно в страхе пробегает
Знойный шелест по бурьяну…
Быть большому урагану!
Уж над этим смутным шумом
Все слышней, как за горою
Дальний гром ворчит порою,
Как в величии угрюмом,
Потрясая своды неба,
Он проходит тяжким гулом
Над шумящим морем хлеба…
 
 
Скоро бешеным разгулом
В поле ветер понесется,
Скоро гром смелее грянет,
Жутким блеском даль зажжется,
Ночь испуганно воспрянет,
Ночь порывисто очнется —
И обильными слезами
Вся тоска ее прольется!
 
 
А наутро над полями
Солнце грустно улыбнется —
Озарит их на прощанье,
И на нивы, на селенья
Ляжет кроткое смиренье
Тишины и увяданья.
 

1900 г.

В отъезжем поле

 
Сумрак ночи к западу уходит,
Серой мглой над черной пашней бродит,
По бурьянам стелется к земле…
Звезды стали тусклы и далеки,
Небеса – туманны и глубоки,
Но восток уж виден в полумгле.
 
 
Лошади продрогли. Север дышит
Ветром ночи и полынь колышет…
Вот и утро! – В колеях дорог
Грязь чернеет, лужи заалели…
Томно псы голодные запели…
Встань, труби в холодный, звонкий рог!
 

1900 г.

После половодья

 
Прошли дожди, апрель теплеет.
Всю ночь – туман, а поутру
Весенний воздух точно млеет
И мягкой дымкою синеет
В далеких просеках в бору.
 
 
И тихо дремлет бор зеленый.
И в серебре лесных озер —
Еще стройней его колонны,
Еще свежее сосен кроны
И нежных лиственниц узор!
 

1900 г.

«Все темней и кудрявей березовый лес зеленеет…»

 
Все темней и кудрявей березовый лес зеленеет;
Колокольчики ландышей в чаще зеленой
цветут;
На рассвете в долинах теплом и черемухой веет,
Соловьи до рассвета поют.
 
 
Скоро Троицын день, скоро песни, венки
и покосы…
Все цветет и поет, молодые надежды тая…
О весенние зори и теплые майские росы!
О далекая юность моя!
 

1900 г.

«Не угас еще вдали закат…»

 
Не угас еще вдали закат,
И листва сквозит узором четким,
А под ней уж серебрится сад
Светом и таинственным, и кротким:
 
 
Народился месяц молодой.
Робко он весенними зарями
Светит над зеркальною водой,
По садам сияя меж ветвями.
 
 
Завтра он зарею выйдет вновь
И опять напомнит, одинокий,
Мне весну, и первую любовь,
И твой образ, милый и далекий…
 

1900 г.

«Лес шумит невнятным, ровным шумом…»

 
Лес шумит невнятным, ровным шумом…
Лепет листьев клонит в сон и лень…
Петухи в далекой караулке
Распевают про весенний день.
 
 
Лес шумит невнятным, тихим шумом…
Хорошо и беззаботно мне
На траве, среди берез зеленых,
В тихой и безвестной стороне!
 

1900 г.

«Еще утро не скоро, не скоро…»

 
Еще утро не скоро, не скоро,
Ночь из тихих лесов не ушла.
Под навесами сонного бора —
Предрассветная теплая мгла.
 
 
Еще ранние птицы не пели,
Чуть сереют вверху небеса,
Влажно-зелены темные ели,
Пахнет летнею хвоей роса.
 
 
И пускай не светает подольше.
Этот медленный путь по лесам,
Эта ночь – не воротится больше,
Но легко пред разлукою нам…
 
 
Колокольчик в молчании бора
То замрет, то опять запоет…
Тихо ночь по долинам идет…
Еще утро не скоро, не скоро.
 

1900 г.

Рассвет

 
Высоко поднялся и белеет
Полумесяц в бледных небесах.
Сумрак ночи прячется в лесах.
Из долин зеленых утром веет.
 
 
Веет юной радостью с полей.
Льется, как серебряное пенье,
Звон костела, славя воскресенье…
Разгорайся, новый день, светлей!
 
 
Выйди в небо, солнце, без ненастья,
Возродися в блеске и тепле,
Возвести опять по всей земле,
Что вся жизнь – день радости и счастья!
 

1900 г.

Родник

 
В глуши лесной, в глуши зеленой,
Всегда тенистой и сырой,
В крутом овраге под горой
Бьет из камней родник студеный:
 
 
Кипит, играет и спешит,
Крутясь хрустальными клубами,
И под ветвистыми дубами
Стеклом расплавленным бежит.
 
 
А небеса и лес нагорный
Глядят, задумавшись в тиши,
Как в светлой влаге голыши
Дрожат мозаикой узорной.
 

1900 г.

Учан-Су

 
Свежее, слаще воздух горный.
Невнятный шум идет в лесу:
Поет веселый и проворный,
Со скал летящий Учан-Су!
Глядишь – и, точно застывая,
Но в то же время ропот свой,
Свой легкий бег не прерывая,
Прозрачной пылью снеговой
Несется вниз струя живая, —
Как тонкий флер, сквозит огнем,
Скользит со скал фатой венчальной
И вдруг и пеной и дождем
Свергаясь в черный водоем,
Бушует влагою хрустальной…
 

1900 г.

Зной

 
Горячо сухой песок сверкает,
Сушит зной на камнях невода.
В море – штиль, и ласково плескает
На песок хрустальная вода.
 
 
Чайка в светлом воздухе блеснула…
Тень ее спустилась надо мной —
И в сиянье солнца потонула…
Клонит в сон и ослепляет зной…
 
 
И лежу я, упоенный зноем.
Снится сад мне и прохладный грот,
Кипарисы неподвижным строем
Стерегут там звонкий водомет.
 
 
Старый мрамор под ветвями тисов
Молодыми розами увит,
И горит залив меж кипарисов,
Точно синим пламенем налит…
 

1900 г.

Ночь и день

 
Старую книгу читаю я в долгие ночи
При одиноком и тихо дрожащем огне:
«Все мимолетно – и скорби, и радость,
                                                   и песни,
Вечен лишь Бог. Он в ночной неземной
                                                  тишине».
 
 
Ясное небо я вижу в окно на рассвете.
Солнце восходит, и горы к лазури зовут:
«Старую книгу оставь на столе до заката.
Птицы о радости вечного Бога поют!»
 

1901 г.

«На высоте, на снеговой вершине…»

 
На высоте, на снеговой вершине,
Я вырезал стальным клинком сонет.
Проходят дни. Быть может, и доныне
Снега хранят мой одинокий след.
 
 
На высоте, где небеса так сини,
Где радостно сияет зимний свет,
Глядело только солнце, как стилет
Чертил мой стих на изумрудной льдине.
 
 
И весело мне думать, что поэт
Меня поймет. Пусть никогда в долине
Его толпы не радует привет!
 
 
На высоте, где небеса так сини,
Я вырезал в полдневный час сонет
Лишь для того, кто на вершине.
 

1901 г.

В старом городе

 
С темной башни колокол уныло
Возвещает, что закат угас.
Вот и снова город ночь сокрыла
В мягкий сумрак от усталых глаз.
 
 
И нисходит кроткий час покоя
На дела людские. В вышине
Грустно светят звезды. Все земное
Смерть, как страж, обходит в тишине.
 
 
Улицей бредет она пустынной,
Смотрит в окна, где чернеет тьма…
Всюду глухо. С важностью старинной
В переулках высятся дома.
 
 
Там в садах платаны зацветают,
Нежно веет раннею весной,
А на окнах девушки мечтают,
Упиваясь свежестью ночной,
 
 
И в молчанье только им не страшен
Близкой смерти медленный дозор,
Сонный город, думы черных башен
И часов задумчивый укор.
 

1901 г.

«Облака, как призраки развалин…»

 
Облака, как призраки развалин,
Встали на заре из-за долин.
Теплый вечер темен и печален,
В темном доме я совсем один.
 
 
Слабым звоном люстра отвечает
На шаги по комнате пустой…
А вдали заря зарю встречает,
Ночь зовет бессмертной красотой.
 

1901 г.

На монастырском кладбище

 
Ударил колокол – и дрогнул сон гробниц,
И голубей испуганная стая
Вдруг поднялась с карнизов и бойниц
И закружилась, крыльями блистая,
Над мшистою стеной монастыря…
О, ранний благовест и майская заря!
Как этот звон, могучий и тяжелый,
Сливается с открытой и веселой
Равниной зеленеющих полей!
Ударил колокол – и стала ночь светлей,
И позабыты старые гробницы,
И кельи тесные, и страхи темноты, —
Душа, затрепетав, как крылья вольной
птицы,
Коснулась солнечной поющей высоты!
 

1901 г.

Ночь

 
Ищу я в этом мире сочетанья
Прекрасного и вечного. Вдали
Я вижу ночь: пески среди молчанья
И звездный свет над сумраком земли.
 
 
Как письмена, мерцают в тверди синей
Плеяды, Вега, Марс и Орион.
Люблю я их теченье над пустыней
И тайный смысл их царственных имен!
 
 
Как ныне я, мирьяды глаз следили
Их древний путь. И в глубине веков
Все, для кого они во тьме светили,
Исчезли в ней, как след среди песков:
 
 
Их было много, нежных и любивших,
И девушек, и юношей, и жен,
Ночей и звезд, прозрачно-серебривших
Евфрат и Нил, Мемфис и Вавилон!
 
 
Вот снова ночь. Над бледной сталью Понта
Юпитер озаряет небеса,
И в зеркале воды, до горизонта,
Столпом стеклянным светит полоса.
 
 
Прибрежья, где бродили тавро-скифы,
Уже не те, – лишь море в летний штиль
Все так же сыплет ласково на рифы
Лазурно-фосфорическую пыль.
 
 
Но есть одно, что вечной красотою
Связует нас с отжившими. Была
Такая ж ночь – и к тихому прибою
Со мной на берег девушка пришла.
 
 
И не забыть мне этой ночи звездной,
Когда весь мир любил я для одной!
Пусть я живу мечтою бесполезной,
Туманной и обманчивой мечтой, —
 
 
Ищу я в этом мире сочетанья
Прекрасного и тайного, как сон.
Люблю ее за счастие слиянья
В одной любви с любовью всех времен!
 

1901 г.

«Спокойный взор, подобный взору лани…»

 
Спокойный взор, подобный взору лани,
И все, что в нем так нежно я любил,
Я до сих пор в печали не забыл,
Но образ твой теперь уже в тумане.
 
 
А будут дни – угаснет и печаль,
И засинеет сон воспоминанья,
Где нет уже ни счастья, ни страданья,
А только всепрощающая даль.
 

1901 г.

«За все тебя, Господь, благодарю!..»

 
За все тебя, Господь, благодарю!
Ты, после дня тревоги и печали,
Даруешь мне вечернюю зарю.
Простор полей и кротость синей дали.
 
 
Я одинок и ныне – как всегда.
Но вот закат разлил свой пышный пламень,
И тает в нем Вечерняя Звезда,
Дрожа насквозь, как самоцветный камень.
 
 
И счастлив я печальною судьбой
И есть отрада сладкая в сознанье,
Что я один в безмолвном созерцанье,
Что всем я чужд и говорю – с тобой.
 

1901 г.

«Высоко наш флаг трепещет…»

 
Высоко наш флаг трепещет,
Гордо вздулся парус полный,
Встал, огромный и косой;
 
 
А навстречу зыбью плещет,
И бегут – змеятся волны
Быстрой, гибкой полосой.
 
 
Изумруд горит, сверкая,
В ней, как в раковине тесной,
Медью светит на борта;
 
 
А кругом вода морская
Так тяжка и полновесна,
Точно ртутью налита.
 
 
Ходит зыбкими буграми,
Ходит мощно и упруго,
Высоко возносит челн —
 
 
И бегущими горами
Принимают друг от друга
Нас крутые гребни волн.
 

1901 г.

Утро

 
Светит в горы небо голубое,
Молодое утро сходит с гор.
Далеко внизу – кайма прибоя,
А за ней – сияющий простор.
 
 
С высоты к востоку смотрят горы,
Где за нежно-млечной синевой
Тают в море белые узоры
Отдаленной цепи снеговой.
 
 
И в дали, таинственной и зыбкой,
Из-за гор восходит солнца свет —
Точно горы светлою улыбкой
Отвечают братьям на привет.
 

1901 г.

«Полями пахнет, – свежих трав…»

 
Полями пахнет, – свежих трав,
Лугов прохладное дыханье!
От сенокосов и дубрав
Я в нем ловлю благоуханье.
 
 
Повеет ветер – и замрет…
А над полями даль темнеет,
И туча из-за них растет,
Закрыла солнце и синеет.
 
 
Нежданной молнии игра,
Как меч, блеснувший на мгновенье,
Вдруг озарит из-за бугра —
И снова сумрак и томленье…
 
 
Как ты таинственна, гроза!
Как я люблю твое молчанье,
Твое внезапное блистанье, —
Твои безумные глаза!
 

1901 г.

Отрывок

 
В окно я вижу груды облаков,
Холодных, белоснежных, как зимою,
И яркость неба влажно-голубого.
Осенний полдень светел, и на север
Уходят тучи. Клены золотые
И белые березки у балкона
Сквозят на небе редкою листвой,
И хрусталем на них сверкают льдинки.
Они, качаясь, тают, а за домом
Бушует ветер… Двери на балконе
Уже давно заклеены к зиме,
Двойные рамы, топленные печи —
Все охраняет ветхий дом от стужи,
А по саду пустому кружит ветер
И, листья подметая по аллеям,
Гудит в березах старых… Светел день,
Но холодно, – до снега недалеко.
Я часто вспоминаю осень юга…
 
 
Теперь на Черном море непрерывно
Бушуют бури: тусклый блеск от солнца,
Скалистый берег, бешеный прибой
И по волнам сверкающая пена…
Ты помнишь этот берег, окаймленный
Ее широкой снежною грядой?
Бывало, мы сбежим к воде с обрыва
И жадно ловим ветер. Вольно веет
Он бодростью и свежестью морской;
Срывая брызги с бурного прибоя,
Он влажной пылью воздух наполняет
И снежных чаек носит над волнами.
Мы в шуме волн кричим ему навстречу,
Он валит с ног и заглушает голос,
А нам легко и весело, как птицам…
Все это сном мне кажется теперь.
 

1901 г.

«Морозное дыхание метели…»

 
Морозное дыхание метели
Еще свежо, но улеглась метель.
Белеет снега мшистая постель,
В сугробах стынут траурные ели.
 
 
Ночное небо низко и черно, —
Лишь в глубине, где Млечный Путь
                                               белеет,
Сквозит его таинственное дно
И холодом созвездий пламенеет.
 
 
Обрывки туч порой темнеют в нем…
Но стынет ночь. И низко над землею
Усталый вихрь шипящею змеею
Скользит и жжет своим сухим огнем.
 

1901 г.

«Жесткой, черной листвой шелестит…»

 
Жесткой, черной листвой шелестит
                                и трепещет кустарник,
Точно в снежную даль убегает в испуге.
В белом поле стога, косогор и забытый
                                                     овчарник
Тонут в белом дыму разгулявшейся вьюги.
 
 
Дымный ветер кружит и несет в небе
                                              во́рона боком,
Конский след на бегу порошит-заметает…
Вон прохожий вдали. Истомлен на пути
                                                     одиноком,
Мертвым шагом он мерно и тупо шагает.
 
 
«Добрый путь, человек! Далеко ль до села,
                                                до ночлега?»
Он не слышит, идет, только голову
                                                       клонит…
А куда и спешить против холода, ветра
                                                        и снега?
Родились мы в снегу, – вьюга нас
                                                  и схоронит.
 
 
Занесет равнодушно, как стог, как забытый
                                                    овчарник…
Хорошо ей у нас, на просторе великом!
Бесприютная жизнь, одинокий под бурей
                                                  кустарник,
Не тебе одолеть в поле темном и диком!
 

1901 г.

«Не устану воспевать вас, звезды!..»

 
Не устану воспевать вас, звезды!
Вечно вы таинственны и юны.
С детских дней я робко постигаю
Темных бездн сияющие руны.
 
 
В детстве я любил вас безотчетно, —
Сказкою вы нежною мерцали.
В молодые годы только с вами
Я делил надежды и печали.
 
 
Вспоминая первые признанья,
Я ищу меж вами образ милый…
Дни пройдут – вы будете светиться
Над моей забытою могилой.
 
 
И быть может, я пойму вас, звезды,
И мечта, быть может, воплотится,
Что земным надеждам и печалям
Суждено с небесной тайной слиться!
 

1901 г.

«Еще и холоден и сыр…»

 
Еще и холоден и сыр
Февральский воздух, но над садом
Уж смотрит небо ясным взглядом,
И молодеет божий мир.
Прозрачно-бледный, как весной,
Слезится снег недавней стужи,
А с неба на кусты и лужи
Ложится отблеск голубой.
Не налюбуюсь, как сквозят
Деревья в лоне небосклона,
И сладко слушать у балкона,
Как снегири в кустах звенят.
Нет, не пейзаж влечет меня,
Не краски жадный взор подметит,
А то, что́ в этих красках светит:
Любовь и радость бытия.
 

1901 г.

«Раскрылось небо голубое…»

 
Раскрылось небо голубое
Меж облаков в апрельский день.
В лесу все серое, сухое,
И паутиной пала тень.
Змея, шурша листвой дубовой,
Зашевелилася в дупле
И в лес пошла, блестя лиловой,
Пятнистой кожей на земле.
Сухие листья, запах пряный,
Атласный блеск березняка…
О миг счастливый, миг обманный.
Стократ блаженная тоска!
 

1901 г.

В лесу

 
Тропинкой темною лесною,
Где колокольчики цветут,
Под тенью легкой и сквозною
Меня кустарники ведут.
Здесь полусвет и запах пряный
Сухой листвы, а вдалеке
Лес расступается поляной
К долине мирной и реке.
Садится солнце, даль синеет,
Кукушка стонет, а река
Уже от запада алеет
И отражает облака.
Вокруг меня деревья стройно
Уходят к ясной вышине,
И сердце радостью спокойной
Полно в вечерней тишине.
Пора и горе, и ненастье,
И зиму темную забыть, —
Одно есть только в мире счастье
Весь божий свет душой любить!
 

1901 г.

«Перед закатом набежало…»

 
Перед закатом набежало
Над лесом облако – и вдруг
На взгорье радуга упала,
И засверкало все вокруг.
 
 
Стеклянный, редкий и ядреный,
С веселым шорохом спеша,
Промчался дождь, и лес зеленый
Затих, прохладою дыша.
 
 
Вот день! Уж это не впервые:
Прольется – и уйдет из глаз…
Как эти ливни золотые,
Пугая, радовали нас!
 
 
Едва лишь добежим до чащи —
Все стихнет… О, росистый куст!
О, взор, счастливый и блестящий,
И холодок покорных уст!
 

1902 г.

Лесная дорога

 
В березовом лесу, где распевают птицы,
Где в шелковой траве сквозь тень лучи горят,
Темнеют холмики – могил забытых ряд,
А под березами, как юные черницы,
Смиренно елочки зеленые стоят.
 
 
Был здесь когда-то скит, как говорят преданья,
И десять девственниц, отрекшись от земли,
В нем приняли обет святого созерцанья,
Держали строгий пост и, как цветы, цвели
Под пенье божьих птиц и странников сказанья.
 
 
Был здесь дремучий бор, в народе говорят,
Был долгий стан татар, в лесах кипели битвы;
Потом был этот край спокоен и богат,
И древний скудный скит и подвиги молитвы
Забылись, точно сон, уж много лет назад.
 
 
Немало было снов, – зачем нам помнить их?
И вот опять весна. В лесу все зеленеет,
Лес сенокоса ждет, а небосклон синеет
Меж белых облаков, среди вершин лесных,
И на глазах трава в полдневном зное млеет.
 
 
Пройдет моя весна, и этот день пройдет,
Но весело бродить и знать, что все проходит,
Меж тем как счастье жить вовеки не умрет,
Покуда над землей заря зарю выводит
И молодая жизнь родится в свой черед.
 
 
Бежит зеленый лес, поют и свищут птицы,
А вон и озеро, песчаный, белый скат…
Пошел! И бубенцы играют и гремят,
В колесах, как лучи, блестят на солнце спицы,
И кружева теней по лошадям скользят…
 

1902 г.

Бродяги

 
На позабытом тракте к Оренбургу,
В бесплодной и холмистой котловине
Большой, глухой дороги на восток,
Стоит в лугу холщовая кибитка
И бродит кляча в путах. Ни души
Нет на лугу, – цыган в кибитке дремлет,
И девочка-подросток у дороги
Сидит себе одна и равнодушно,
С привычной скукой, смотрит на закат:
На солнце, уходящее за пашню,
На блеск лучей над темным косогором.
Наморщив лоб от ветра, вся в лохмотьях,
Она следит в безлюдье за холодным,
Печальным солнцем, тенью от холма
И алой пылью, веющей с дороги
Из-под копыт кобылы, – то молчит,
То будто грезит, – что-то напевает…
Какая глушь! Какая скудость жизни!
Какие заунывные напевы!
Вот вечереет, солнце в тучку село,
Темнеет в котловине, ветер дует,
И ночь идет… Пошли господь бродягам
Не думать днем и не слыхать, как ночью
Шатается в сухом бурьяне ветер
И что-то шепчет, словно в забытьи!
Спи под кибиткой, девочка! Проснешься —
Буди отца больного, запрягай —
И снова в путь… А для чего, – кто скажет?
Жизнь, как могила в поле, молчалива.
 

1902 г.

Забытый фонтан

 
Рассыпался чертог из янтаря, —
Из края в край сквозит аллея к дому.
Холодное дыханье сентября
Разносит ветер по саду пустому.
 
 
Он заметает листьями фонтан,
Взвевает их, внезапно налетая,
И, точно птиц испуганная стая,
Кружат они среди сухих полян.
 
 
Порой к фонтану девушка приходит,
Влача по листьям спущенную шаль,
И подолгу очей с него не сводит.
 
 
В ее лице – застывшая печаль,
По целым дням она как призрак бродит,
А дни бегут… Им никого не жаль.
 

1902 г.

Мороз

 
Так ярко звезд горит узор,
Так ясно Млечный Путь струится,
Что занесенный снегом двор
Весь и блестит и фосфорится.
 
 
Свет серебристо-голубой,
Свет от созвездий Ориона,
Как в сказке, льется над тобой
На снег морозный с небосклона.
 
 
И фосфором дымится снег,
И видно, как мерцает нежно
Твой ледяной душистый мех,
На плечи кинутый небрежно,
 
 
Как серьги длинные блестят,
И потемневшие зеницы
С восторгом жадности глядят
Сквозь серебристые ресницы.
 

21. VII.03