Текст книги "Любовь распята. Я должен жить"

Надя увидела на противоположной стороне бассейна ступеньки, ведущие вверх. Не раздумывая, она обежала Альберта – младшего с девушкой, подхватила с пола халат и поднялась по ступенькам к двери. Напрасно она поворачивала и дергала ручку – дверь не открылась.

За спиной послышались крики. Убегая от Рыжего, она поскользнулась и упала в воду. Надеясь утонуть, она открыла рот и стала глотать воду. Ее быстро подняли наверх и отнесли в тот же зал.

Маньяк сидел на матраце, привалившись к стене. Альберт и Стас натягивали на его ноги брюки. Рыжий подтащил к нему Надю и, швырнув на пол, наступил ей ногой на горло.

Не глядя на нее, маньяк дал надеть на себя ботинки, рубашку, галстук и пиджак. Его подняли под руки. Брюки у него были расстегнуты, из ширинки вылезало полотенце, и это никак не увязывалось с его гневным взглядом, устремленным на Надю. Вот он махнул вверх подбородком, и Рыжий рывком поднял Надю за волосы. Лицо маньяка вдруг исказилось, он затрясся и закричал, размахивая кулаками перед ее лицом:

– Курва! Паскудина! Убить тебя мало!

В руке у него была сигарета, она обожгла ему пальцы, он хотел ее бросить и вдруг, оскалившись, ожесточенно вдавил ее в Надину грудь. Она зашлась в крике, а он, повернувшись к Альберту, бросил:

– Не мне тебя учить. Знаешь, чем рискуем оба.

Альберт приказал Рыжему:

– Изолировать! Ждать меня!

Маньяка увели. К Наде подбежал уже одетый Альберт – младший, поцокал языком и исчез.

– Добрыкалась, падла, – сказал ей весело Рыжий. – Все, падла, теперь тебе крышка.

Она это знала и молила бога, чтобы это случилось без боли. Она ее очень боялась. Это видел Рыжий и еще крепче стягивал узлы веревки, которой привязывал ее к тренажеру.

Ее истязали и насиловали непрерывно несколько часов. Один бил ее по глазам за то, что она с ненавистью смотрела на него, другой – за то, что их закрывала. Ее били за то, что она кричала от боли и за то, что молчала, стиснув зубы. Разжимая их, они сломали ей два передних зуба и в образовавшуюся щель лили вино. Потом они стали наливать его в нее внизу, засовывая бутылку. Их смех она уже не слышала – была без сознания. Но ее тело продолжало вздрагивать от боли, когда они гасили о грудь сигареты.

***

Очнулась она от боли в голове. Ее руки метнулись вверх, и она поняла, что висит на волосах, едва касаясь ногами пола. Она застонала.

– Тише, – прошептал рядом женский голос, и сквозь туман Надя увидела перед собой девушку, в которой узнала купальщицу. – Попытайся встать мне на спину и отвязать от каната волосы. Я не достаю.

Превозмогая боль, Надя кое-как взобралась на спину опустившейся на колени девушки и дотянулась до узла каната. Их было несколько, и сквозь них волосы уходили к потолку.

– Ну как? – нетерпеливо шепнула девушка.

– Не получается. – Надя с трудом выговаривала слова. Узлы тугие. Я не смогу.

– Тогда слезай. Я принесу нож.

Девушки не было целую вечность. Вернувшись, она протянула Наде нож и маникюрные ножницы и тут же опустилась на колени.

– Попробуй разрезать узлы. Только скорее, пожалуйста. Они ушли наверх. Могут вернуться в любую минуту. На всякий случай назови свой домашний телефон и скажи, как тебя зовут.

Надя сказала. Нож был столовый, с тупыми зазубринами, и у нее ничего не получалось: канат был слишком толст. Тогда она, не раздумывая, стала отрезать ножницами волосы.

– Умоляю, быстрее, – просила девушка. – я не могу оставаться здесь дольше. Они меня убьют, если застанут тут. Ключ висит справа от решетки. Откроешь ее и попробуй открыть окно. Если не получится, попытайся пролезть в форточку.

Надя отрезала последнюю прядь и спрыгнула.

– Все, спасибо. Как тебя зовут?

– Оксана. Я из Харькова. Только никому не говори мое имя. Вот, возьми халат. И верни ножницы и нож. Их нельзя оставлять здесь.

Оксана подбежала вместе с Надей к окну, помогла найти ключ.

– Спаси тебя бог и помилуй. Я бы с радостью с тобой убежала, но у нс другое дело. Прощай. Я попробую отвлечь того, кто дежурит у входа. Кажется, Борис.

Она бесшумно исчезла. Надины руки дрожали, когда она всовывала ключ в замок. Раздвинув решетку, она легко открыла окно и в следующее мгновение стояла на земле.

Ее обдало прохладой, но она ее не почувствовала. Надев халат, она вспомнила о своей одежде и сумочке, лежавших перед дверью пристройки. Она понимала, что ей нельзя задерживаться ни на секунду, но в одежде и с деньгами она могла бы быстрее добраться до дома. Не выходили из головы и ключи, без которых она не могла попасть в квартиру.

Она обогнула дом сзади и осторожно выглянула из-за угла. Нужную дверь она отыскала сразу, но ни одежды, ни сумочки на земле не обнаружила.

Было уже светло. За домом совсем близко начинался лес. Только бы не колючая проволока, подумала она и побежала прочь от этого страшного места. Совсем скоро она оказалась на берегу неширокой реки. Скинув на бегу халат и подняв его над головой, она вошла в воду. Дно быстро ушло из-под ног, и она поплыла на спине, как учил Костя. Всего месяц назад они купались на даче.

Противоположный берег оказался обрывистым, и она несколько раз сползала в воду. Наконец она отыскала обвитое корнями место и выбралась на берег. За речкой было поле, справа виднелся лес, и над ним всходило солнце. Оно было чахлое, едва пробивалось сквозь туманные облака, но это было живое солнце! Она надела халат на мокрое дрожавшее тело и удивилась, что не чувствовала холода ни в воде, ни сейчас. Все ее тело горело от ран, даже мягкий халат причинял боль. Ей хотелось побежать навстречу солнцу, но, сообразив, что ее дом находится западнее, она повернула налево, стараясь держаться поближе к деревьям, растущим вдоль реки.

Пробежав полчаса, а может, больше, она почувствовала, что ноги окоченели. Трава была мокрая и холодная. Присев на пенек, она обернула ноги полой халата и так просидела несколько минут.

Ее взгляд упал на часы, и она заплакала от радости оттого, что они чудом сохранились. Поднесла их к губам и вскрикнула от боли. Коснувшись пальцем губ, она нащупала осколки зубов. Она стала судорожно ощупывать их, потом закричала, упав на землю:

– Господи! Я не могу, я не хочу домой! Я хочу умереть! Почему он меня не застрелил!

В ее сознании всплыло лицо Стаса, совавшего ей в глаза пистолет.

– Ты знаешь, что такое русская рулетка? Один шанс из восьми отправиться на тот свет. А здесь два патрона. Один из четырех.

После каждого щелчка тело ее вздрагивало, независимо от воли.

– Ну ты, блядь, в рубахе родилась, – искренне удивлялся он. – Ну, уж сейчас-то…

Когда Борис отнял у него после третьего щелчка пистолет и следом прогремел выстрел, ей показалось, что пуля попала в нее, и она потеряла сознание.

Ноги сами подняли ее, и она побрела, уже не думая, куда и зачем. И тут она услышала блеяние козы. У соседей на даче была коза, и Надя любила, когда она блеяла. Она почти побежала навстречу козе и увидела домик. Маленький, полуразвалившийся, он показался ей сказочным дворцом.

В огороде возилась старушка. Увидев Надю, она выпрямилась и, опершись на лопату, уставилась на нее.

Надя приблизилась к старушке, и тут силы оставили ее. Потянув вперед руки и прошептав: «Бабушка, бабушка», она опустилась на землю.

– Господи помилуй, – перекрестилась старушка, нагибаясь над ней. – Да ты никак живая. А я уж подумала, нечистая сила. – Она ухватила Надю за руку и стала поднимать. – Теперь уже ничего, считай, что дошла. Пойдем в избу, согреешься. Да как же это тебя так угораздило?

Надя послушно поднялась и, держась за старушку, пошла в избу. Там старушка достала из-под печки валенки, сняла с веревки шерстяные носки.

– Ну-ка надень, обогрей ноги. Я как увидела, что ты босая, так и подумала о нечистой силе. Ишь что надумала, убежать из дому раздетой. Глядишь, так и придатки недолго застудить, а тебе нельзя, тебе еще рожать надо.

Надя присела на лавку и потянулась за носками. Халат распахнулся.

– Э, девка, – прищурилась старушка и погрозила Наде пальцем. – У тебя что-то не так. Я догадываюсь. Потом, когда отойдешь, поделишься. А сейчас тебе хлебнуть нужно вот что.

Она подошла к буфету, достала початую бутылку и два граненых стакана.

– Нет, нет, я не буду, – сказала Надя, – я не пью.

– А сейчас выпьешь, если хочешь прийти в себя от того, что пережила. Да тут и пить нечего, разве только понюхать. И я заодно с тобой.

– У вас не найдется чаю или теплого молочка? Я замерзла.

– Да уж я вижу. Дрожишь, как лист. Если и, правда, не пьешь, тогда зажми нос и влей залпом. Я помню, вот также впервые выпила, когда была такая же, как ты.

Надя так и сделала. Видя, как она закашлялась, старушка засмеялась беззубым ртом и тоже выпила. Она стукнула о стол дном стакана, и наблюдавшая за ней сквозь выступившие слезы Надя мгновенье потеряла чувство реальности: лицо старушки вдруг сложилось вдвое, так что острый подбородок поднялся и слился с носом. Надя закрыла глаза и подумала: «Мистика». Когда она вновь взглянула на старушку, лицо той было опять нормальным, а сама она пытливо рассматривала ее.

– Ну как, полегшало? А? Еще не дошло? Обязательно дойдет. А теперь приляг, можешь и чуток вздремнуть, пока я печь растоплю и сготовлю. А заодно и воды согрею. Ты гляди, какая ты грязная, как монжиха. Мы тут с Дусей одного монжа отходили. Совсем погибал. А сейчас ничего, выжил. Ну, давай, приляг.

– Нет, бабушка, я спать не буду. Мне нужно домой, – запротестовала Надя, с трудом шевеля языком.

– И пойдешь, только поешь и ополоснешься. Такую свинушку и в автобус не пустят.

– Я пойду пешком, у меня нет денег на билет.

– Как пешком? С ума рехнулась? Когда ж ты дойдешь до Москвы, если ты там живешь? Дотуда шестьдесят верст, почитай.

Она еще что-то говорила, но ни возражать, ни открыть глаза у Нади уже не было сил. Когда старушка повела ее к кровати, она послушно последовала за ней. И тут же куда-то провалилась.

***

Она услышала шум подъехавшей машины, подбежала к окну и увидела, что у подъезда остановилась дяди Алешина «Волга». Из машины вышли Костя и дядя Алеша. Значит, он не разбился, он вернулся, обрадовалась она. Заметив ее в окне, Костя весело помахал рукой и побежал к крыльцу. Надя увидела, что она голая и стала метаться в поисках, чем бы прикрыться, но ничего не находила. А на крыльце уже слышались шаги, и хлопнула дверь.

Она открыла глаза и увидела устремленные на нее черные, как уголь глаза. Они были не дяди Алешины и не Костины – светлые и добрые, а злые и жадные. Она приподняла голову и обнаружила, что одеяло валялось на полу, а халат распахнулся. Она поспешно прикрылась им и испуганно спросила:

– Вам чего?

Только сейчас она обратила внимание на то, что перед ней стоял милиционер, и даже обрадовалась, но он повернулся и быстро вышел.

Знакомое чувство тревоги овладело ею. Она слезла с кровати и подошла к окну. У крыльца стояла милицейская машина в виде фургона, и возле нее разговаривали два милиционера. Тот, который был в доме, молодой и тонконогий, что-то говорил второму, постарше и потолще, указывая глазами на окна. Увидев Надю, он изобразил улыбку, но взгляд был холодный. Она отошла от окна и в отчаянии опустилась на лавку.

В печи горел огонь, на плите стояла большая кастрюля с водой. Старушки нигде не было.

За окном раздались громкие голоса, и вскоре в дом вошла старушка и следом за ней милиционеры, которые шумно поздоровались.

– Это ко мне внучка приехала, – сказала, словно оправдываясь, старушка и подмигнула Наде. Всю ночь ехала, устала, только прилегла отдохнуть, тут вы, нечистая сила, свалились на голову.

– Всю ночь, говоришь, ехала, а отчего тогда устала? Или чем занималась? – Молодой громко засмеялся, блеснув двумя золотыми коронками по бокам рта. – А как зовут твою внучку, бабка Насть, и какое у нее фамилие? Наверное, забыла уже? А ты молчи, – полупригрозил – полуприказал он Наде.

– А ей молчать нечего, – не дав сказать Наде, проговорила старушка. – Ее в честь меня и назвали Настеной.

– А фамилие?

– Как и у всех в нашей деревне: Иванова. Уж не как твоя нехристовая, прости меня грешную. Что она тебе задалась? Она еще ребенок.

– Паспорт есть? – спросил он у Нади

Вместо Нади опять ответила старушка:

– Какой-такой паспорт? Окстись, басурман. Я говорю, она дитя. Ей еще нет шестнадцати.

– Я бы не сказал. Ну ладно, это я пошутил. А мы, бабка Насть, к тебе, как всегда, не пустые.

Молодой взял из рук второго милиционера сумку, достал оттуда две бутылки, несколько пакетов и выложил на стол.

– Что ж, пусть будет Настена, – проговорил он весело. – Мы не за этим приехали, а зачем – не тебя учить, знаешь. Уже полдень, а ты ни в одном глазу, или внучка уже угостила? Глазки вроде у тебя блестят.

Глаза и вправду у старушки блестели, когда она смотрела на бутылки.

Как они ни уговаривали Надю выпить, она наотрез отказалась, лишь кое-как краями рта съела два бутерброда. Только сейчас она ощутила сильный голод. С беспокойством она поглядывала сейчас на старушку, которая пила наравне с мужчинами и на глазах пьянела. А молодой, кого звали Русланом, продолжал ей наливать в стакан. Второй, которого Руслан называл Славиком, так и не промолвил ни слова, лишь бросал на Надю липкие взгляды.

«Господи, хоть бы они скорее уехали, – молила она бога. – Зачем только я здесь осталась? Дорогу я теперь знаю». И тут ее осенило, отчего она совсем расстроилась. Если отсюда до Москвы шестьдесят километров, то до садового участка – лишь восемнадцать, а от дома бандитов было еще ближе. Если бы она пошла навстречу солнцу, то уже была бы у папы с мамой.

Она решительно встала.

– Ты куда? – вскочил тут же Руслан.

– Мне нужно выйти, – она хотела добавить «в туалет», но постеснялась.

– Я тебя покараулю. Здесь на каждом шагу бандиты. А ты, – обратился он к Славику, – уложи старуху. Видишь, она в отключке. Отнеси ее в кладовку.

Надя подошла к старушке и наклонилась к ней.

– Бабушка, пойдемте на кровать. Я лягу с вами.

Руслан оттолкнул Надю и, подняв, как котенка, старушку, сунул ее Славику.

– Веди, я тебе сказал, а ты, если хочешь ссать, иди ссы.

На нее вдруг нашла отвага. Глядя ему в глаза, она сказала звонким голосом:

– Как вам не стыдно, вы же милиционер. А как себя ведете! Я, может, нуждаюсь в вашей помощи, а боюсь вас так же, как боялась бандитов, которые надо мной издевались и хотели убить.

– Это я бандит? – вскипел Руслан, сверкая пьяными глазами. – Ах ты, стерва рыжая! Да я тебя! – он достал из кобуры пистолет и взвел курок.

В ее лице не вздрогнул ни один мускул, и лишь едва заметная усмешка пробежала по израненным губам.

– Все правильно, не убили бандиты, убьете вы, милиционеры, моя милиция меня бережет.

Уверенный, что она будет умолять сохранить ей жизнь, упадет на колени и будет целовать ему сапоги, Руслан на миг растерялся. Но ненадолго. Он подскочил к ней и толкнул к стене.

– Руки!

Еле стоявшая на ногах, она упала и стукнулась головой о стену. Она уже привыкла к боли.

– Мы защищаем народ, а не таких, как ты, блядей! – закричал Руслан. Он обернулся на дверь, затем нагнулся к Наде и пригрозил, держа ее за подбородок. – Давай договоримся по-хорошему: ты нас обслуживаешь по полной программе, или мы отвозим тебя в отделение. А там разговаривать с тобой не будут – сразу в тюрьму как развратный элемент.

Надя поднялась и сказала:

– Везите в отделение. Я этого хочу.

Услышав скрип открываемой двери, Руслан ударил Надю дубинкой по шее и, бросив ее, бесчувственную, на кровать, откинул полы халата.

– Убежать хотела, стерва. Смотри, какое тело. Давай первым.

Разница была лишь в том, что она не была привязана, и ее били дольше и больнее: не ладонью по щекам, а кулаком по лицу, и тоже за то, что в глазах горела ненависть, и она не делала то, что приказывали. На этот раз, не сумев разжать ей зубы, Руслан разбил о них бутылку, выбив еще несколько. И еще он бил ее сапогами в живот. Она не помнила, когда потеряла сознание.

***

Очнулась она от холода. Совсем недалеко слышался шум проезжавшего трактора. Она попыталась встать и не смогла пошевелить ни рукой, ни ногой. Её глаза наткнулись на темноту. Пахло бензином и гнилью. Ей удалось продвинуть руку, и она догадалась, что лежит на земле, накрытая брезентом. Продвинув руку дальше в сторону, за брезент, и затем вверх, она нащупала слой листьев. По тому, как они давили на тело, она поняла, что их очень много. Судорожными движениями тела из стороны в сторону и вверх ей удалось расширить пространство и сдвинуть брезент. Стало легче дышать.

Запах бензина и масла, исходивший от брезента, воскресил ее память. Она помнила, как ей засунули в рот тряпку, когда они проезжали ГАИ. Но там была небольшая тряпка, а тут огромный брезент, закрывавший все тело. Выходит, им накрыли ее, когда она была без сознания. Это сделали милиционеры.

Размышляя об этом, она продолжала отгребать от себя листья и вскоре смогла повернуться на бок, встать на колени и поднять груз, лежавший на ней. Оказалось, что, помимо листьев, на ней лежало небольшое дерево. Она сделала попытку встать и упала, как подкошенная от боли в ступне. У нее на теле не было живого места, но боль в ступне была невыносимая. И все же, держась за дерево, она приподнялась и огляделась. Вокруг был темный лес. Где-то совсем рядом проезжали машины и виднелись отблески фар. И тут она увидела, скорее, почувствовала из-за холода, что на ней нет халата и она опять голая.

Она докопалась до брезента, обшарила все под ним, но халата так и не нашла. Тогда она вытянула брезент, похожий на папин, которым он накрывает в гараже машину, и, накинув на себя, поползла к дороге. Наткнувшись на валявшийся сук, она, опираясь на него и держась за дерево, поднялась и стала прыгать от дерева к дереву. От края леса до обочины она опять ползла, там поднялась, опершись на палку, и сала махать рукой проезжавшим мимо машинам.

Остановилась седьмая по счету машина. Она тоже промчалась вначале мимо, но вдруг, резко затормозив, подала назад и проехала мимо, осветив Надю фарами. С минуту она стояла, затем медленно подъехала к отчаявшейся Наде и остановилась рядом. Через полуоткрытое окно передней двери женский голос спросил:

– Вам куда?

– В Летный. Помогите, – с трудом выговорила Надя.

Силы покинули ее, и она опустилась на землю. Брезент соскользнул, обнажив тело.

Из машины вылезла женщина, нагнулась над Надей, потрогала за плечо и крикнула:

– Павлик! Помоги!

Она открыла заднюю дверь, а мужчина в кожаной куртке подхватил Надю под руки и усадил на заднее сиденье.

– Зачем тебе брезент? – спросила его женщина, когда машина тронулась.

– Глупое ты существо, Клавдия, – ответил Павлик. – А если потребуется вещественное доказательство? Ему тогда цены не будет. – Он повернулся к Наде, на которую сидевшая рядом Клавдия накинула куртку. – Может, тебя лучше в ближайшее отделение милиции отвезти? По свежим следам легче найти тех, кто тебя обидел.

– Нет, нет… – испугалась Надя. – Это были они, милиционеры.

– Как? – ужаснулась Клавдия.

Надя кивнула и, уткнувшись в плечо женщины, заплакала.

– Ну-ну, успокойся. С нами ты в безопасности. У тебя дома есть кто?

– Нет никого. Папа с мамой на дачном участке за Бронницами.

– Павлик, слышал? У них участок под Бронницами. А где конкретно?

– Недалеко от деревни Захарово.

– Павлик! У них участок под Захаровым.

– А как называется кооператив?

– «Летный».

– Павлик! У них кооператив «Летный». Помнишь, мы ходили через дорогу? А у нас «Метростроевец». Слышала?

Павлик заставил жену записать для Нади номер своего телефона и участка, вдруг они пригодятся как свидетели.

Надя попросила подвезти ее к дому Лены, школьной подруги. К счастью, та оказалась дома и не сразу узнала ее. Дождавшись, когда Надю уложили на диван, Павлик наказал Лене утром отнести в милицию подписанное Надей заявление о том, что с ней произошло, а затем вызвать «Скорую», а лучше наоборот, сначала «Скорую». Он записал телефон Лены, пообещал помочь как свидетель. Уходя, он бросил взгляд на нарисованный тушью ее портрет.

– У меня тоже сын рисует. Это кто тебя так нарисовал?

– Надя. Она у нас художница.

Павлик одобрительно взглянул на Надю.

– Это очень хорошо. Я недавно прочитал про такой же случай. Там преступников отыскали по их портретам, которые девушка сама набросала. Пока память у тебя не остыла, и ты нарисуй их.

Он был коренаст, широкоплеч и чем-то напоминал дядю Алешу, только меньше ростом.

Когда он ушел, из спальни вышел Герман, жених Лены, курсант летного училища. Он обеспокоенно взглянул на Надю, поздоровался и заметил:

– Надь, расскажи, что случилось? – нетерпеливо спросила Лена. – Где ты была? Костя только что звонил. Тебя только избили или тронули?

– Если он опять позвонит, не говори, что я здесь.

– Понимаю. Ой, Надя! Неужели?

Герман сказал Лене:

– Не приставай сейчас к ней. Она должна рисовать. – Он повернулся к Наде. – Вот что. Нарисуй их и под каждым портретом подпиши, как зовут, и побольше, что сочтешь нужным и что знаешь.

Она рисовала почти до утра, вложив в рисунки всю свою боль и ненависть к бандитам.

Во сне она металась, видя то Стаса с пистолетом, то Руслана с дубинкой, то Рыжего, затягивавшего у нее на шее канат. Открыв глаза, она долго не могла понять, где она и как оказалась здесь. Сразу подняться она не смогла. Болело все тело, лицо, нога. Она сползла с дивана и увидела, что простыня в крови. В крови были живот, колени. Она сразу поняла, откуда кровь, так как и там была режущая незатухающая боль.

Она подвинула стул, чтобы с его помощью встать, и увидела на нем записку. Лена писала, что поехала с Германом в аэропорт Быково встречать его маму, которая поживет у них. Приедут они все вместе часов в девять и сразу займутся ее делами.

Перебирая руками по стене, Надя добралась до ванной и села на унитаз. Вода в ней сразу окрасилась. Кровь текла, не переставая. Надя поднялась и отпрянула в ужасе от зеркала. На нее смотрела страшная, со вздутыми губами и темными кругами под глазами лохматая чужая женщина, у которой волосы с одной стороны едва доставали до плеч, а с другой уходили за спину. На груди и животе она увидела несколько ожогов, оба соска были в крови.

Она приблизила к зеркалу лицо, открыла рот и вместо зубов увидела красные проемы.

У нее потемнело в глазах, и она в отчаянии опустилась на пол. В этот момент она услышала телефонный звонок.

Она сразу подумала о Косте, и первым ее желанием было вскочить и побежать к телефону. Рука ее скользнула по луже крови, и она ударилась ртом о край ванны. Её крик заглушил на миг телефон. Услышав, что он продолжает звонить, она решила не подходить к нему, потому что не знала, что скажет Косте. Она не могла ему ничего сказать. Он не должен ее видеть такой. Они теперь не могут быть вместе. Такая она ему не нужна.

В милицию она тоже не пойдет, потому что о том, что с ней сделали, узнают все девчонки и ребята, а главное – Костя.

Телефон зазвонил опять. Она подумала о Павлике, он обещал позвонить утром.

Она ползком добралась до телефона, сняла трубку, сказала: «Алё».

В трубке молчали. Она уже хотела опустить ее, как услышала:

– Наденька, это ты? Что случилось? Я тебя второй день ищу. Почему ты не дома? Я сейчас приеду. Жди!

В трубке раздались гудки.

Если он пойдет пешком, а скорее всего он побежит, он будет здесь минут через двенадцать – пятнадцать. А если сразу сядет на автобус, то через шесть – восемь минут.

В ее воспаленном мозгу появилась полная ясность. Она натянула между ног ночную рубашку, завязала низ в узел, чтобы кровь не капала на пол, и поползла к столу, за которым вчера рисовала. Она взглянула на настенные часы (ее часы украла милиционеры) и написала на блокноте с рисунками:

«Родной мой, любимый и единственный Костик!

После того, что сделали со мной эти подонки, я не смогу, как бы ни желала, быть твоей, а жизнь без тебя для меня бессмысленна. Помоги, пожалуйста, папе и маме пережить мой уход.

Прощай, мой ненаглядный!

Навеки твоя Наденька».

Она подумала и добавила ниже:

«Родные мои папочка и мамочка!

Простите меня, бога ради. Вам будет очень больно, я знаю, но вы поймете меня. Вы сами меня такой воспитали, и я горжусь этим и вами, мои родные.

Прощайте. Я люблю вас и буду вечно любить.

Ваша Надежда».

Она опять подумала и написала еще ниже:

«Дорогая Леночка!

Прости меня за то, что причинила тебе столько неприятностей. Прощай, дорогая.

Твоя Надя».

Р.S. В альбоме вы найдете портреты тех, кто надо мной издевался, а также двух свидетелей».

Прошло семь минут. Времени у нее больше не было.

Она рывком поднялась и, хромая, направилась к лоджии. Там она открыла окно и выглянула вниз. И сразу увидела Костю, мчавшегося по пустырю. Он, конечно, не стал дожидаться автобуса, подумала она и улыбнулась. Вот такой у нее Костя.

Дождавшись звонка, она, перед тем, как прыгнуть вниз,  прошептала спекшимися губами:

– Но в мире ином друг друга они не узнали. А жаль.

Во время падения глаза ее на миг открылись, но, увидев стремительно приближавшуюся траву, в страхе зажмурились. Тело ее сжалось, как сжималось, когда Стас давил на курок пистолета. Но вместо щелчка она услышала взрыв.