Текст книги "Головнин. Дважды плененный"

Иван Фирсов
Головнин. Дважды плененный

Памяти любимого брата Володи и всех, кто погиб в сорок первом, посвящаю.

Автор

Автор выражает искреннюю признательность инженеру-кораблестроителю Унковскому Юрию Михайловичу за предоставление материалов из семейного архива.

Биографическая справка

БСЭ. М. , 1972 г. , т. 7

Головнин Василий Михайлович (8. 4. 1776– 29. 6. 1831) – русский мореплаватель, вице-адмирал, член-корреспондент Петербургской Академии наук (1818). Окончил Морской корпус (1792). В 1801-1805 гг. служил в английском флоте. По возвращении в Россию составил свод морских сигналов. Совершил 2 кругосветных плавания: в 1807-1809 гг. на шлюпе «Диана» и в 1817-1819 гг. на шлюпе «Камчатка». В 1811 г. провел точную опись и составил карту Курильских островов от пролива Надежды до восточного берега о. Итуруп. Во время описи о. Кунашир был захвачен в плен японцами, описал свое пребывание в Японии и кругосветные плавания в книгах: «Записки флота капитана Головнина о приключениях его в плену у японцев в 1811, 1812, 1813 годах. С приобщением замечаний его о японском государстве и народе» (т. 1-3, 1816); «Путешествие… шлюпа „Диана“ из Кронштадта в Камчатку… в 1807-1809 гг. » (1819); «Путешествие вокруг света… , совершенное на военном шлюпе „Камчатка“ в 1817, 1818, 1819 годах» (т. 1-2, 1822). Сокращенное описание путешествий Головнина переиздано в его сочинениях (1949). В 1821 г. назначен помощником директора Морского корпуса, с 1823 г. – генерал-интендант флота. Будучи высокообразованным человеком, талантливым администратором, успешно руководил деятельностью кораблестроительного, комиссариатского и адмиралтейского департаментов (при Головнине было построено свыше 200 кораблей, в т. ч. первые пароходы). Воспитал целую плеяду мореплавателей, среди которых Ф. П. Литке, Ф. П. Врангель и др. Умер от холеры. Именем Головнина названы пролив между Курильскими островами, гора и мыс на Новой Земле и др.

Гардемарины и мичмана

Резкий порыв осеннего ветра хлестнул по туго подобранным парусам шлюпов, ошвартованных в Военной гавани Кронштадта. Сверкая свежевыкрашенными бортами, вытянулись они вдоль причала, отливая блеском надраенных медных букв – «Колмогоры», «Соловки», «Тарухтан», «Сокол», «Смелый». Около трапа «Колмогор» сгрудились командиры судов. Старший из них возрастом и по званию капитан 1 ранга Муловский еще раз окинул взглядом причальную стенку:

– Пожалуй, поставим точку, прошу ко мне, господа, отобедать…

Четыре капитан-лейтенанта, гуськом, вразвалку, двинулись вверх по трапу…

В конце прошлого года императрица подписала указ о подготовке первого кругосветного плавания: «По случаю покушения со стороны английских торговых промышленников на производство торгу и промыслов звериных на Восточном море, о сохранении права нашего на земли, российскими мореплавателями открытые, повелеваем, нашей Адмиралтейской коллегии отправить из Балтийского моря два судна, и две вооруженные же шлюбки морския или другия суда, по лучшему ея усмотрению, назнача им объехать мыс Доброй Надежды, а оттуда, продолжая путь через Сондской пролив и оставя Японию в левой стороне, итти на Камчатку».

Весной утвердила «Ея и. в.» [1]1
  …утвердила «Ея и. в. »… – Ея. и. в. – Ее императорское величество.


[Закрыть] наставление из Адмиралтейской коллегии, г-ну флота капитану 1 ранга Григорью Муловскому, начальствующему над «ескадрою». Адмиралтейские мудрецы на многих листах изложили три десятка непременных к исполнению требований по части безопасности плавания, открытия новых земель, обхождения с местным населением, изучения его нравов, отыскивания в новых местах всего полезного для державы. Предписывалось исследование «простирающегося американского берега до открытой части российскими капитанами Чириковым и Берингом и оной берег до начального пункта открытия Чирикова взять во владение Российского государства». А на открытых землях с людьми вести себя пристойно: «Поелику таких людей без сомнения никто из европейцев не успел еще огорчить, и раздражить, то и должно быть первое старание ваше посеять в них хорошее понятие о россиянах».

Упоминалось адмиралтейцами имя капитана Кука. «Паче всего наведаться вам должно о так нареченном капитаном Куком заливе Принца Вильгельма и другом, по нем самим прозванном Куковым, не заходят ли туда чужестранные корабли, не бывают ли там вытруски и не заводится ли какое-либо селение? И в таком случае, имея главнейшим предметом сохранение права на земли, российскими мореплавателями открытые, и недопущения иностранных к совместничеству и разделения торга с российскими поддаными пришельцев тех, покушающихся на таковые недозволенныя присвоения, силою данного вам полномочия принудить из сих, по праву первое учиненных открытий к Российской державе принадлежащих мест, наискорее удалиться и впредь ни о поселениях, ни о торгах, ниже о мореплаваниях не думать…»

Перечитывая Адмиралтейскую инструкцию, Григорий Муловский посмеивался про себя: «Благо при мне состоит и куков соплаватель на российской службе…»

Среди офицеров, расположившихся в каюте Муловского, выделялся поджарый, средних лет голубоглазый капитан-лейтенант Джемс Тревенен, спутник капитана Кука в третьем кругосветном плавании. Не так давно он поступил на русскую службу и непременно желал участвовать в предстоящей экспедиции. Джемса потянуло в Россию вслед за своим приятелем Джозефом Биллингсом, сослуживцем по вояжу с капитаном Куком.

Что влекло английских мореходов в Россию? Видимо, два обстоятельства. Натура русских людей, с которыми их не раз сводило провидение во время плавания в Великом океане, и заманчивость вояжей в неизведанные моря, омывающие Россию.

Тревенену повезло, что он начал службу у Муловского. Григорий Иванович за пятнадцать лет успел немало поплавать командиром фрегата в Средиземном море, поднимался в северные широты до Кильдина, ходил волонтером в Англии, владел французским, немецким, английским, итальянским.

Сейчас в компании своих подчиненных он то и дело переводил непонятные фразы Тревенену.

Остальные капитаны, добродушно посмеиваясь, переглядывались: «Ничего, пройдет полгодика, оботрется Яков Иванович», как окрестили русские моряки Тревенена.

Гревенсу и Сиверсу было понятно, что понадобится время, чтобы привыкнуть к незнакомому языку, вжиться в новую среду обитания…

Вообще все капитаны за предпоходные недели притерлись характерами, сдружились.

Выручали друг друга людьми во время авралов, добрым советом в сложных корабельных работах по подготовке судов к дальнему путешествию. Всех офицеров, как истинных мореходов, объединяла страсть к открытиям неизведанных земель, возможности проверить себя в длительной схватке со стихией, наконец, вероятность стать российским первооткрывателем, осилить путь Магеллана…

В часы передышек сходились не раз вечерами капитаны вместе, частенько со своим командиром…

Где, как не за обеденным столом, под звон стаканов с вином обсудить неотложные дела, найти общий язык с приятелями-капитанами, обрести взаимопонимание с подчиненными, с начальником.

Муловский не скрывал своего удовлетворения подобравшимся составом капитанов, понимавшим его с полуслова. В конце затянувшегося до полуночи застолья, перед тем как отпустить их на корабли, Григорий Муловский предупредил:

– Поутру начинайте готовить корабли к выходу. Завтра запрошу у капитана порта разрешения вытягиваться на Большой рейд и отправляться в путь. Через две-три недели Балтика заштормит надолго, вестовые ветра противные нам ни к чему, до Камчатки натерпимся…

… В эти осенние дни, а быть может, в те же самые часы на рейде далекой Камчатской гавани Святых апостолов Петра и Павла, в своей каюте, командир отряда кораблей Жан-Франсуа Лаперуз пишет два донесения. Одно – во Францию, своему начальнику, маркизу, маршалу Франции, морскому министру де Кастри, второе – послу Франции при русском дворе графу де Сегюру. Несколько недель назад его фрегаты «Буссоль» и «Астролябия» вошли в Авачинскую губу. Ровно два года минуло с тех пор, как фрегаты покинули Брест и отправились в кругосветное плавание во имя славы Франции. Его задача – проверить достоверность третьего путешествия Кука, побывать в неизведанных акваториях, прояснить научные сведения, добытые новые данные для коммерции.

«Господин граф! – писал Лаперуз в Петербург послу де Сегюру, – г-н Лессепс, которого я имел честь направить к Вам, сообщит Вам об обстоятельствах нашего пребывания на Камчатке после очень трудного и продолжительного плавания, во время которого мы еще могли кое-что подобрать, несмотря на обильную жатву, совершенную капитаном Куком… Приняли нас на Камчатке с расположением, учтивостью и благородством. По счастливой случайности, я встретился в Петропавловске с г-ном Козловым, охотским губернатором. У себя на родине среди своих лучших друзей я не смог бы найти более любезного приема. Между тем у него не было никакого приказа на мой счет, но он знал, что мореплаватели являются гражданами вселенной, и было бы невозможно быть принятыми русскими с большей учтивостью. Всякого рода помощь, которую только позволено было получить в этой бесплодной стране, нам была предоставлена, и за нее не захотели принять никакой платы. Какое зрелище, г-н граф, видеть тот дух благородства и величия…»

Донесение повез в Петербург сухим путем через Сибирь молодой участник экспедиции Бартоломей Лессепс. Почти год будет он добираться до Петербурга, еще через год привезет дневник Лаперуза в Париж. Ни Лессепс, ни Лаперуз еще не знают, что они уже никогда не встретятся на этом свете. Лишь спустя четыре десятилетия Лессепс наконец увидит и опознает то, что принадлежит его друзьям. А до этого океан будет надежно хранить в своих глубинах тайну исчезновения экспедиции Жана Лаперуза…

4 октября 1787 года капитан 1 ранга Муловский запросил у командира Кронштадтского порта вице-адмирала Пущина «добро» вытянуть корабли под буксирами на внешний рейд, после чего следовать согласно воле «Ея величества» в кругосветный вояж.

Императрица повелела полгода назад, немало с той Поры утекло воды, вице-адмирал обратился, как положено, в Адмиралтейств-коллегию…

Спустя неделю вице-президент Адмиралтейств-коллегий Иван Григорьевич Чернышев докладывал императрице о делах по Морскому ведомству. Месяц с небольшим Екатерина подписала Манифест с объявлением войны Турции. Поэтому теперь ее интересовали дела на Черном море.

– Князь Потемкин уведомил меня, – начала она разговор с Чернышевым, – что корабликов на море Черном не столь множество. Ныне там две акватории оборонять надобно, одну в Лимане, у Херсона, другую в Севастополе, на море.

Чернышев развел руками.

– Какие есть кораблики, все в строю, ваше величество, в Николаеве на стапелях заложены и строятся…

Екатерина вдруг вспомнила давние времена.

– Размысли-ка, Иван Григорьевич, быть может, с Балтики в море Средиземное отрядить корабли. Почать оттуда турка подпаливать…

Императрица устало откинулась на спинку кресла, шестой десяток к концу подходит.

– Ну, еще что у тебя?

– В Кронштадте, слава Богу, изготовлена эскадра Муловского к вояжу на Великий океан. Позволительно оную отправлять?

Вопрос графа Чернышева, видимо, требовал незамедлительного ответа, но заставил задуматься.

Екатерина незаметно потянулась, легко для своих лет поднялась и подошла к окну. Порывы ветра то и дело с шумом бросали в стекла каскады зарядившего ливня.

– Ежели мы, граф, из Кронштадта эскадру отрядим, так и здесь уменьшится оборона. Резон ли нам корабли добрые, хотя и с благими целями, отсылать? К тому же ты сам сказываешь, на флоте офицеров до штата нехватка большая?

Чернышев утвердительно склонил голову.

– Некомплект не одна сотня, ваше величество.

– Ну, вот видишь, – облегченно вздохнула Екатерина, – посему вояж сей отложим до лучшего времени.

– Но вашим величеством он назначен по указу.

– Так мы его и отменим, – закончила затянувшуюся аудиенцию императрица, – готовь указ…

С тревогой в сердце поднимался к командиру порта Муловский, три недели ждет разрешения на поход, такого раньше не случалось. Предчувствие его не обмануло, и огорчительная физиономия вице-адмирала Пущина лишь усилила подозрение. Пока он представлялся, адмирал взял тисненую папку, откашлялся, привстал:

– Приготовленную в дальнее путешествие под командой флота капитана Муловского экспедицию по настоящим обстоятельствам повелеваем отменить, – чеканил бесстрастно Пущин, – а коих офицеров, матросов и прочих людей для сей экспедиции назначенных, тако суда и разные припасы обратить в число той части флота нашего, которая по указу нашему в Средиземное море отправлена быть долженствует. – Пущин одернул мундир. – Сие подписала собственноручно императрица, а тебе, Григорья Иванович, сего числа я объявил.

Командир порта сделал пометку на указе, захлопнул папку.

– Вот так-то, велено безотлагательно готовить эскадру для Грейга, а тебе принимать корабль «Мстислав» о шестидесяти шести пушках, а товарищам твоим, Тревенену Якову командовать кораблем «Родислав», Гревенсу принимать фрегат…

Война обычно приводит к напряженному ритму жизни всего государства. Турция начала войну, рассчитывая на превосходство сил на Черном море. Оно так и было, турки заранее готовились, имели двойной перевес в кораблях, построенных на французских верфях.

Россия вступила в войну неподготовленной, Екатерина излишне увлекалась внешним лоском в армии и на флоте, не заглядывая в суть. Благо ее всегда вовремя выручали самородки – Румянцев, Потемкин, Суворов, Ушаков…

На море она еще тешилась Чесменской викторией [2]2
  …тешилась Чесменской викторией… – имеется в виду Чесменское сражение (7. 7. 1770), происшедшее во время русско-турецкой войны 1768-1774 гг. Русский флот под командованием адмирала Г. А. Спиридова блокировал турецкий флот в бухте Чесма на побережье Малой Азии и уничтожил его.


[Закрыть], уповала на Грейга, а победу-то там одержал решительный Спиридов, адмирал петровской закалки.

Черноморский флот только-только оперялся, не был обустроен. К тому же русской эскадрой заправляли никудышные флагманы, наподобие Войновича…

И до начала войны корабли флота наполовину оставались без офицеров. Сложный механизм корабельной службы не может существовать, а тем более идти в бой без грамотного и опытного офицера…

На сухопутье – другое, там бойкий и смекалистый солдат поведет в атаку роту, и не без удачи. Корабль же требует прежде всего знаний и опыта, там успех зависит от преодоления двух главных неприятелей – стихии моря и мощи врага. Одной сметкой и лихостью здесь не обойдешься.

Со времен Петра Великого офицеров готовили в Морском корпусе. По-разному относились к этому заведению обладатели короны российской. Несколько лет назад пожар уничтожил здание корпуса в Петербурге, и Екатерина повелела перевести морских кадетов в Кронштадт, поближе к морю… Но кадеты остались без должного присмотра, многие учителя не поехали в глухомань, на остров, где и жилья-то не было порядочного. Разместили кадетов в бывшем Итальянском дворце Меншикова. По указу Петра Великого в Морской корпус принимали в первую очередь сыновей дворян из Новгородской, Псковской, Ярославской, Костромской губерний. Желающих поступить всегда было в избытке. Потому приходилось иногда месяцами ждать, когда кадетов переведут в старший класс и освободят место для новичков. Благодаря стараниям давнего директора корпуса адмирала Голенищева-Кутузова состав Морского корпуса увеличился более чем на 200 человек. В тот год приняли двух сыновей священника Лисянского, оставшихся без матери. Два года спустя определили в корпус сына состоятельного барона Крузенштерна…

В нынешнем 1788 году, на Рождество, третий, самый младший класс, пополнился новичком, двенадцатилетним сиротой из захудалых рязанских помещиков Василием Головниным…

Где-то на юге началась война, а занятия в Морском корпусе продолжались, как и прежде, с той разницей, что поступавшие сведения о боевых действиях на Черном море будоражили кадет и гардемаринов. В кругу корпусных офицеров вполголоса поговаривали, что следовало бы не забывать о северном соседе, который под боком…

Но все внимание императрица по-прежнему уделяла южным границам, где главнокомандующим назначила своего любимца Потемкина. Потому и поторапливала отправить эскадру Грейга в Архипелаг. В то же время до нее доходили сведения о том, что шведский король Густав III, как она сама писала Потемкину, «в намерении имеет нос задирать». Действительно, неуравновешенный и недалекий король Швеции, которого за глаза называли сумасбродом и тупицей, имел далеко идущие намерения. Разглагольствуя о «рыцарском долге» возмездия за поражение своего предка, он мечтал о возрождении «великой северной державы Карла XII». Россия к тому же была вовлечена в войну на южных рубежах, а главное, король чувствовал поддержку британского льва. Англия заключила союз с Пруссией, направленный против России, открыто помогала Турции и подстрекала Швецию к войне с Россией.

Отправляя эскадру в Архипелаг, Екатерина поневоле ослабляла оборону столицы с моря. Густав III намеревался как раз оттуда нанести основной удар.

В свое время Петр Великий имел не одну сотню галер для действия в шхерах Балтики, теперь их оказалось меньше десятка. Шведы извлекли уроки истории, заимели полторы сотни галер, да и корабли добротнее русских…

Балтийскую эскадру спешно хотели усилить двумя фрегатами, решили приступить к строительству 12 галер, но галеры не грибы…

К графу Чернышеву пришел расстроенный президент Коммерц-коллегии граф А. Воронцов.

– Только что, сего дня, получил оказию из Лондона от брата. Послушайте, ваша светлость: «Я только что узнал, что Швеция снарядила 12 кораблей и 5 фрегатов. У нас остаются в Кронштадте корабли гнилые и без матросов. Не лучше было бы, если бы эскадра Грейга осталась, чтобы удержать шведского короля…»

К мнению посла в Лондоне следовало прислушаться, за пять лет он успел разгадать основные механизмы британской дипломатии.

– Я и сам понимаю, граф, – отвечал Чернышев, – но матушку-государыню с наскока не убедишь. Нынче, что матросов, штатных офицеров на кораблях в некомплекте более сотни. Я уже распорядился графу Голенищеву готовиться без промедления к досрочной аттестации гардемаринов…

В конце марта в Морском корпусе в одночасье поднялась суматоха. Капралы и фельдфебели гоняли служителей. Драили медные ручки и подсвечники, натирали паркет, мыли окна, выбивали ковры. Назавтра ожидали директора корпуса. Обычно адмирал извещал о своем прибытии заранее, за неделю-другую. Нынче лишь накануне прислал курьера.

В полдень весь состав Морского корпуса построили во фронт на плацу. Приняв доклад от своего помощника, капитана 1 ранга Федорова, адмирал неспешно обошел весь строй. Несколько задержавшись около выпускных классов гардемаринов, он остановился в центре плаца. Сухопарый, подвижный, в ладном парике, он как всегда выглядел подтянутым и немного озабоченным:

– Ведомо вам, господа гардемарины и кадеты, что супостат, Оттоманская Порта, нарушила договор прошлой осенью и пытается отторгнуть исконные земли российские.

Заложив руки за спину, сделал несколько шагов вдоль строя, как бы собираясь с мыслями:

– Нынче недруги наши оживились и на берегах Балтийских, матушка-государыня повелела посему пополнить корабельный состав. Однако офицеров нехватка великая.

Директор подошел к правому флангу, где выстроились выпускные гардемаринские классы. В одном из них вытягивал шею четырнадцатилетний Юрий Лисянский, неподалеку торчал долговязый, семнадцати лет от роду Иоганн Крузенштерн, перекрещенный в Ивана…

– Посему ея императорское величество высочайшим указом подписала в нынешнем году произвести выпуск господ гардемаринов сверх срока, без стажирования.

В рядах старших загудели. Адмирал выждал, пока не установилась тишина, и закончил:

– Не уповайте, что все в легкости произойдет. Испытаны будете по всем предметам, после чего выпущены «за мичманов». Кампанию проведете в должностях офицерских и ежели аттестованы будете, то вас произведут в мичманы…

На следующий же день начались экзамены. Проверяли строго, никакой поблажки выпускникам не делали, но и не «заваливали». Экзамены еще не закончились, а выпускникам начали давать денежное довольствие на пошивку новых мундиров. Все швальни [3]3
  Все швальни… – Швальня – портняжная мастерская.


[Закрыть] в городе работали день и ночь, без воскресного отпуска.

1 мая 1788 года состоялся офицерский выпуск. Гардемаринов произвели «за мичмана», и все они тут же получили предписание на корабли. Лисянского назначили на фрегат «Подражислав», где он сойдется с командиром Гревенсом, Крузенштерн попал на корабль «Мстислав» под начало Муловского…

Гардемарины-выпускники отправились на флот, а кадеты, со смутным чувством зависти к старшим товарищам, уныло разбрелись по классным комнатам…

Между тем мартовское солнце настойчиво напоминало о приближении весны. Вдоль стенок кронштадтских гаваней, вокруг кораблей, вмерзших в лед, бочек, на которые тянулись швартовые канаты, зачернели проталины. В полдень нагревались высокие борта кораблей, давно исчезли сосульки, от дерева исходила легкая испарина…

Солнечные лучи пробивали толщу окон, пригревали макушки стриженых голов кадетов.

Четвертый месяц Василий Головнин в роте, а одноклассникам кажется, что их коренастый сверстник давно обжился в классе. Видимо, предыдущая жизнь приучила его к аккуратности, бережливому отношению к еде, одежде. Темные угольки любознательных глаз внимательно следили за каждым движением преподавателя. После тишины и размеренности далеких Гулынок Пронского уезда, несколько нудного учения в приходской школе, обязательных занятий с дьяком, жизнь в Морском корпусе встряхнула дремавшую тягу к знаниям. Огромное впечатление на любознательного мальчика произвела первая встреча с преподавателем Николаем Кургановым. Он обучал старших гардемаринов математике, астрономии, навигации. Но частенько заглядывал и к кадетам-первогодкам. Начинал издалека, увлеченно преподавал начала географии, астрономии, историю мореплавания, рассказывал о знаменитых мореходах. Не без гордости советовал малолеткам прежде всего изучить его многолетний труд, «Письмовник».

– Найдете там немало полезного о рассуждениях древних мудрецов, прочтете летописец, освоите грамматику. Осилите начало, можно и позабавиться пословицами и анекдотами. Надоест, почитайте о разных народах, населяющих землю-матушку. Вам-то, как мореходам, поневоле с ними доведется спознаваться.

Неожиданно Курганов заговорил по-иноземному. Среди кадетов ходили слухи, что он в совершенстве знает французский и немецкий языки, свободно владеет английским и латынью. Курганов прервал речь и засмеялся:

– Верно забавно? Я-то все разумею, а вы меня нет. Вам-то, морякам, иноземные языки знать по закону и совести положено. Иначе с другими моряками как немыми знаками объясняться? Негоже так-то.

Расхаживая по классу, Курганов походя вспоминал прошлое, чтобы увериться в настоящем:

– Во времена Великого Петра, после его кончины, генерал-адмирал Апраксин повел эскадру в море. А с ним два флагмана, Вильстер да Сандерс. Один шведский, другой английский. Апраксин-то не разумеет те языки. Пришлось брать с собой переводчика, Изъясняться с подчиненными. А ну, как неприятель вдруг объявится? Когда тут разбираться? Маневр делать надобно мгновенно да пушками командовать. – Курганов передохнул. – Потому-то иноземные языки для моряка не забава, особливо английский…

Такие беседы с автором «Письмовника» и «Универсальной арифметики» западали в душу…

После классных занятий кадеты нехотя переходили в ротные помещения. Там их ждали ротные офицеры-воспитатели. Благонравие и прилежание прививали по-разному. Нередко встречали окриком:

– Поди-ка сюда, болван!

В полутемных коридорах распекали кадетов унтерофицеры. Начинали с утра:

– Что, опять рожу не умыл? – кричал один из них. – Лишить булки!

«Шалили» непозволительно и старшие кадеты, и гардемарины. Поманив малолетнего первогодка, хитро улыбался:

– Сгоняй-ка, братец, в первый гардемаринский класс, разыщи там гардемарина Трескина и спроси для меня книгу «Дерни об пол». Передай ему, мол, Акафистов спрашивает.

Вокруг толпились гардемарины злорадно ухмылялись…

Малолеток стрелой мчался по коридору, отыскивал Трескина, а тот важно кивал головой. Оглядывался и вдруг быстрой подножкой подбивал запыхавшегося кадета. Тот летел на пол, а вокруг заливались, хохотали…

… Весна брала тем временем свое. Все чаще выбегали кадеты на плац, гонялись друг за другом. Прошла Пасха, залив постепенно очищался от льда, на кораблях наращивали мачтовые стеньги [4]4
  …мачтовые стеньги, крепили реи… – Стеньги, реи составные вертикальные и горизонтальные части мачт.


[Закрыть], крепили реи, вооружали стоячий и бегучий такелаж [5]5
  …вооружали стоячий и бегучий такелаж. – Такелаж – все снасти на судне. Стоячий такелаж поддерживает мачты, бегучий – служит для подъема и управления реями и парусами.


[Закрыть]. Экипажи постепенно перебирались из казарм на корабли.

Для кадетов-первогодков наступили летние каникулы. Некоторых, из именитых семей, титулованных особ, родители забирали на лето домой, но таких было немного. Большинство же малолеток, подобно Головнину, происходили из захудалых, небогатых дворян. Долгая дорога домой, в российскую даль, стоила немалых денег. Да и не особенно ждали их дома родные, сами зачастую жили небогато.

Оставшиеся из младших классов гоняли в «житки», играли в «солдатиков». Не отставал от них и Василий Головнин, но скоро он пристрастился к шлюпочному делу. Специально выделенный унтер-офицер или боцман обучали кадетов гребле на шлюпке в гавани, показывали приемы обращения с парусами.

Совершенно новая, пока еще неосознанная, потребность общения с морем все больше влекла к себе Головнина. А совсем рядом, минуя ворота Военной гавани, в соседнюю Купеческую то и дело втягивались транспорты, шхуны, бриги с иноземными товарами. На палубах купеческих судов раздавалась иноплеменная речь. По трапам сновали матросы, выгружали привезенное из заморских стран добро, заполняли трюмы российскими товарами.

Загруженные суда вытягивались под буксирами, шлюпками на Большой рейд, уходили на запад в далекие страны. Вслед им задумчиво смотрел Головнин: «Где они, эти страны? В каких землях обитают сии корабли и люди? Чем занимаются и промышляют?»

В обычный обиход вошли понятия: Европа, Азия, Америка, Африка, Индия. Между ними океаны, Атлантический, Великий… Представлялась возможность все это увидеть, пощупать. Для этого надо много знать и уметь…

А пока с Запада повеяло дымком пороховым…

Шестьдесят лет «бабьего» правления на российском престоле не прошли бесследно для флота. За десятилетия, по существу, никто из правительниц не обращал достаточного внимания на вторую «руку» военной мощи державы. Корабли для флота строились без какого-либо плана. Деньги расходовались, а зачастую разворовывались, а толку было мало. Корабельным строением занимались люди иногда малосведущие, глава Морского ведомства, наследник престола генерал-адмирал Павел, больше любовался кораблями, не вникая в суть сложного механизма флотской жизни…

В свое время Екатерина обратилась к флоту для утверждения своего авторитета в Европе. Только благодаря мужеству и стойкости русского матроса состоялась Чесма. И в ту пору императрица доверяла больше иноземцам. Спиридов был душой и мозгом Чесменской победы, а лаврами увенчали в первую очередь графа Орлова и Грейга. Больше того, крупно проворовался англичанин, адмирал Эльфинстон, по его вине погиб линкор «Азия», и Эльфинстона ждал суд, но Екатерина отпустила его с миром домой…

Любила она и покрасоваться на кораблях. И не только. Для похищения своей соперницы, княжны Таракановой, [6]6
  Для похищения своей соперницы, княжны Таракановой… – Тараканова Елизавета (ок. 1745-1775) выдавала себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны, объявила себя претенденткой на русский престол. Арестована в Италии и доставлена в Россию. В 1775 г. заключена в Петропавловскую крепость, где умерла от туберкулеза. Предание о гибели Таракановой во время наводнения (сюжет картины К. Д. Флавицкого, 1864) не соответствует действительности.


[Закрыть] отрядила в Ливорно эскадру под командой Грейга.

Ничего не смысля в морском деле, императрица часто задавала тон во флотской жизни в мирные дни, пыталась верховодить моряками в военную пору…

На исходе мая шведы, без объявления войны, напали на пограничные русские посты в Финляндии. Обстановка на Балтике осложнилась, но Екатерина настояла на своем:

– Авось шведы образумятся. Отправляй-ка передовой отряд Фондезина в море Средиземное, – распорядилась она Чернышеву, – пускай в Копенгагене дожидается эскадру Грейга.

Видимо, императрице хотелось повторить успех Чесменского сражения. Тогда победа русского флота на много лет озарила славой ее трон. А славолюбия ей было не занимать, как метко подметил в те времена тайный советник, князь Щербатов. Более того, 2 июня в Петербурге заволновались – получили донесение: – «Шведский флот в составе двадцати с лишним вымпелов покинул свою главную базу в Карлскроне и вышел в море в неизвестном направлении». Тем не менее императрица своего решения не изменила.

5 июня три русских 100-пушечных линейных корабля «Саратов», «Три Иерарха», «Чесма», имея на борту 500 человек сухопутного войска, под флагом вице-адмирала Фондезина, снялись с якоря. Адмирал Грейг выслал следом для наблюдения за шведским флотом три фрегата. «Мстиславец» направился к Карлскроне, «Ярославец» – к Свеаборгу, «Гектор» – к Аландским шхерам.

У выхода из Финского залива шведская эскадра встретила отряд Фондезина. Командующий приказал не салютовать шведам. С 1743 года русско-шведский трактат отменил взаимные салюты. На флагмане шведов герцог, генерал-адмирал Карл Зюдерманландский вызвал своего флаг-офицера:

– Садитесь в шлюпку и передайте русскому адмиралу, что я требую салютовать флагу флота короля Швеции.

Через полчаса шведский офицер передал Фондезину требование герцога.

«Шведы явно и нагло ищут повод к столкновению, – размышлял вице-адмирал. – У нас три вымпела, у них двадцать восемь».

– Передайте его высочеству, что у меня нет никаких оснований салютовать шведскому флоту, однако, учитывая, что его высочество является братом короля и приходится родней нашей государыне императрице, русские корабли из уважения к родственным отношениям произведут салют…

Не успела шлюпка пройти полпути, как загремели залпы. Герцог самодовольно усмехнулся, но, узнав ответ русского адмирала, скис. Известие об этом случае дошло до Петербурга, а следом курьер из Стокгольма привез сообщение – король Густав выслал из Швеции русского посланника Разумовского.

На что же рассчитывал король и какие цели преследовал, развязывая войну?

Учитывая войну с Турцией, зная об ослаблении Балтийского флота и незащищенности границ России, Густав основной удар решил нанести на море. Вначале он намеревался разбить главные силы русских в Финском заливе и открыть путь к Петербургу со стороны моря. Блокируя остатки русских кораблей в Кронштадте, Густав намеревался затем высадить у Ораниенбаума или Красной Горки 20-тысячный десант. Эти войска и должны были захватить Петербург.

На севере, в Финляндии, предполагалось действие отдельных армий, чтобы оттянуть силы от русской столицы. Самонадеянный король бахвалился придворным:

– Мы быстро захватим Финляндию, Эстляндию, Лифляндию по пути к Петербургу. Мы сожжем Кронштадт, затем я дам завтрак в Петергофе для наших прекрасных дам. Наши десанты сомнут русских у Красной Горки и Галерной гавани, а затем я опрокину конную статую Петра.

Положение в самом деле было угрожающим. Императрица нервничала. Своему секретарю Храповицкому она пожаловалась :