Текст книги "Головнин. Дважды плененный"

Все бы ничего, но осенью при возвращении на ревельский рейд его корабль «Родислав» сел на камни у острова Наргена. Вины особой Тревенена не выявили, но при любом раскладе командир всегда отвечает за корабль. «Родислав» стал в ремонт, а Тревенена назначили командовать таким же 66-пушечным линкором с загадочным названием «Не тронь меня». На этом корабле судьба на короткое время свела его, капитана 1 ранга Тревенена, и гардемарина «однокомпанца» Василия Головнина.

С приближением весны подходил к концу кадетский курс Василия Головнина. Кадеты-старшеклассники штудировали арифметику и грамматику, основы алгебры и тригонометрии, географию, историю, французский.

Для присвоения звания «гардемарин» предстояло успешно сдать экзамены. Тот, кто «завалит» испытания, оставался повторять 5 кадетский курс. Встречались и двадцатилетние кадетики… Василий Головнин экзаменовки не страшился, больше того, ротный командир знал, что Головнин один из немногих неплохо освоил азы английского языка. Видимо, это в какой-то степени определило назначение Головнина в его первую морскую кампанию. В конце апреля на плацу ротный командир выкрикивал новоиспеченных гардемаринов, распределял на корабли кронштадтской эскадры:

– Одинцов, Рожнов, Тулубьев… на «Ростислав». Дальше перечислялись «Саратов», «Ярослав», «Мстислав»…

Из строя один за другим, стараясь выглядеть солидно, выходили, ухмыляясь, гардемарины и кучковались по командам.

Строй почти опустел, когда наконец-то выкрикнули Головнина:

– Головнин, Бреверн! «Не тронь меня»!

Из строя вышли последние трое гардемаринов. Ротный поманил Головнина:

– Гляди не оплошай, кумандир там Тревенен, английский, соплаватель Джемса Кука. Слыхал такого капитана?

В голове гардемарина теснились мысли: «При чем здесь, в Кронштадте, куков спутник?»

– Про Кука-то слыхал…

– Теперь якшаться станешь с его сподвижником…

Зима 1790 года на Балтике выдалась на редкость теплая, и погода носила переменчивый характер. В ноябре легкие морозы сковали Ревельскую бухту, но внешний рейд оставался чистым от льда. Потом вдруг зарядили дожди, и весь лед растаял. В конце января подморозило бухту, а спустя неделю наступила оттепель, которую сменили вновь холода, и Ревельская бухта замерзла.

Частые и резкие изменения погоды играли на руку шведам. Основная акватория Финского залива в эту зиму не замерзала, и шведские корабли плавали свободно, не страшась русских, Кронштадтская же и Ревельская эскадры разоружались на зиму, к активным действиям готовы не были, а меняющаяся обстановка усугубила положение. Швеция к тому же получила деньги от Англии и Пруссии, увеличила сухопутную армию, а гребной флот довела до 350 судов.

Располагая флотом до 40 линейных кораблей, Густав III предполагал вначале уничтожить зимовавшую в Ревеле эскадру Чичагова, а затем по частям уничтожить разбросанные по разным местам отряды гребного флота. В дальнейшем, перехватив инициативу, король намеревался блокировать Кронштадт, высадить десант к Ораниенбауму и двинуть войска на Петербург, осуществив первоначальный замысел войны.

Кампания началась с конфуза для русских. В начале февраля беспечный вице-адмирал Чичагов уехал в Петербург. Шведские корабли, воспользовавшись свободной ото льда чистой водой крейсировали вплоть до острова Сескар. Убедившись в отсутствии наших кораблей, два шведских фрегата, подняв голландские флаги, 2 марта неожиданно вошли в гавань Балтийского порта и застали врасплох небольшой гарнизон городка Рогервик.

Балтийский порт как бы прикрывал Ревель со стороны моря, служил передовой базой и аванпостом эскадры. Шведы решили проверить бдительность передовых рубежей.

Комендант порта, полковник де Роберти, увидев шведские корабли, растерялся и никакого противодействия не оказал.

В крепости находилось 40 орудий и 300 солдат, сила немалая, но сторожевой службы не было.

Шведы с фрегатов беспрепятственно высадили десант – 50 матросов, захватили и заклепали неохраняемые орудия, открыли с кораблей стрельбу по крепости и городу. Де Роберти капитулировал, а шведы потребовали еще 4 тысячи контрибуции с мирных жителей, угрожая разгромить дома горожан. На помощь в Рогервик выслали из Ревеля 700 солдат, но было поздно – шведы в тот же день забрали свой десант, ушли в море и были таковы.

Екатерина негодовала:

– Негодяй де Роберти сделал постыдную капитуляцию – магазины выжжены, пушки заклепаны и от города заплачено 4 тысячи рублей. Что же он спас? Хочу знать. Себя только.

Однако императрица не сделала выговор Чичагову. Рогервик подчинялся ему, и позорная капитуляция порта осталась на его совести.

Возвратившись, Чичагов засуетился, начал вооружать корабли. Рассчитывать приходилось только на собственные силы.

В Кронштадте в середине апреля сильные восточные ветры согнали воду, и в гавани тяжелые линейные корабли сели на дно. Экстренно сбрасывали за борт пушки, чтобы вывести корабли на рейд. Оставалось неясным, куда направятся шведы: в Ревель или сюда, в Кронштадт.

В последних числах апреля Чичагов вызвал на «Ростислав» командиров. Адмирал изложил план действий:

– Судя по всему, шведы не сегодня-завтра предпримут атаку. У них превосходство в пушках более чем в два раза. Отражать неприятеля будем на якорях. Диспозиция эскадры такова.

Адмирал подошел к карте, изложил замысел действий, указав позицию каждому кораблю и фрегату, направление огня.

– Неприятель имеет превосходство огнем и маневром, – продолжал он, – но узость бухты не предоставит ему большой свободы. Пушечные залпы производить по рангоуту и парусам. Сокрушив снасти и паруса, мы затрудним им маневр, а выучкой канониров сократим преимущество их в пушках…

На следующий день на горизонте появилась шведская эскадра. Тридцать вымпелов насчитали дозорные катера русских. Севернее острова Нарген шведские корабли подобрали паруса, эскадра легла в дрейф. В предрассветных сумерках 2 мая на флагманском корабле «Густав III» спешно в салон флагмана, брата короля, генерал-адмирала герцога Карла Зюдерманландского вызвали командира корабля подполковника Клинта.

Несмотря на ранний час, герцог, одетый по полной Форме, сидел в кресле, допивал горячий шоколад со сливками. Даже на корабле он не изменял своим привычкам.

– Его величество запретил мне в нынешней кампании подвергать свою жизнь опасности и ввязываться в боевые действия с русскими.

Поставив чашку на стол, герцог встал.

– Передайте на фрегат «Улла-Ферзен» подойти к борту. Клинт понимающе склонил голову, а герцог продолжал:

– Я перейду на фрегат со своим штабом и буду находиться за линией баталии. Генерал-адмиральский флаг не спускайте, здесь остается мой адъютант. Подданные короля должны чувствовать наше присутствие в сражении с русскими. Однако, – закончил герцог, – следите за моими сигналами и дублируйте их от имени флагмана.

– Будет исполнено, ваше высочество, – откланялся Клинт.

В лучах восходящего солнца эскадра начала перестроение в боевой порядок, постепенно вытягиваясь в кильватерную колонну. Герцог окинул взглядом армаду своих кораблей. На этот раз двойное превосходство должно наконец-то сломать русских. Внезапно лицо генерал-адмирала омрачилось. В зрительную трубу четко просматривалось, что «Таппергетен», шедший в строю, замешкался с парусами, рыскнул в сторону и замер как вкопанный. Было видно, как спешно отдают снасти, и все паруса на мачтах враз убрали.

На эскадре Чичагова сразу же заметили промашку неприятеля и определили, что он сидит на мели севернее Наргена.

«Все, на семь десятков пушек у шведа убыло, и то ладно», – подумал Чичагов и еще раз взглянул на вымпела. Ветер от веста покрепчал.

– Поднять сигнал: «Вытянуть восточные шпринги!» – распорядился он.

Приняв сигнал, корабли медленно разворачивались правым бортом к неприятелю, неспешно приближающемуся с севера…

Спустя час головной корабль шведов довольно резво спускался под ветер, с каждой минутой сокращая дистанцию. На «Ростиславе» взвился флаг: «Приготовиться к бою!» Повсюду на кораблях воцарились минуты напряженного ожидания.

Матросы и офицеры, еще после завтрака, как заведено, переоделись в чистое белье…

Первый выстрел с недолетом, по переднему кораблю, произвел «Изяслав». Значительно посвежевший ветер между тем усилил волнение, и накренившиеся шведские корабли слегка раскачивало. Шведы решили повернуть через фордевинд [13]13
  … повернуть через фордевинд на левый галс… – Фордевинд – курс судна, совпадающий с направлением ветра.


[Закрыть] на левый галс [14]14
  Галс – курс судна относительно ветра. Если ветер дует в левый борт, то говорят, что судно идет левым галсом, если в правый – то правым.


[Закрыть], атаковать, проходя вдоль всей линии русской эскадры.

Первый же залп шведов выявил недостаток их маневра. Головной «Дристикгетен» произвел залп, повернув на большом ходу, сильно накренился на правый борт. Нижняя батарейная палуба почти ушла в воду, а верхняя открылась для русских комендоров. Этот залп шведов успеха не имел, ядра рикошетировали и падали с недолетом.

Ответные залпы били прицельно и метко.

С рваными парусами и перебитыми снастями «Дристикгетен» спешно уходил к острову Вульф. Такая же участь постигла следующий – «Роксен Стендер». Получив тяжелые повреждения, он сел на мель у острова Вульф.

Вот показался флагман «Густав III». Едва он стал приводиться к ветру, как метким выстрелом с «Ярослава» убило матроса на грот-марсе. Падая вниз, тот попал на блок подветренного фока-браса [15]15
  … на блок подветренного фока-браса. – Фок – приставка, прибавляемая к названиям парусов и всех частей рангоута и такелажа, связанных с фок-мачтой и ее стеньгами. Брасы – снасти бегучего такелажа, служащие для поворота реев в горизонтальной плоскости; брасы получают соответствующие приставки от названия реев, к которым они крепятся.


[Закрыть]. Его куртку и руку заело на шкиве [16]16
  … заело на шкиве… – Шкив – деталь ременной или канатной передачи; колесо, обод которого имеет цилиндрическую или бочкообразную форму.


[Закрыть]. Матросы бросились отдать снасти, чтобы освободить шкив, но одним ядром с «Ростислава» убило 7 человек. Фор-марсель [17]17
  Фор-марсель… – прямой парус.


[Закрыть] заполоскало, парус лег на стеньгу, и «Густав III», потеряв ход, начал дрейфовать к «Ростиславу». Оттуда на него посыпались ядра и картечь, а экипаж приготовился взять его на абордаж. Оставалось всего саженей 20, когда наконец-то очистили паруса, и «Густав» с трудом выбрался на ветер. Сопровождаемый залпами с «Победоносца» и «Болеслава», с изорванными парусами, перебитой грот-стеньгой он едва ушел под нижними парусами.

Заднему мателоту [18]18
  Заднему мателоту… – Мателот – следующий корабль в строю.


[Закрыть] флагмана, «Принцу Карлу», еще больше не повезло. На повороте ему перебило грот– и фор-стеньги, и сплошной шквал огня накрыл палубу и борта потерявшего управление корабля. Всего 10 минут прошло с начала схватки, и капитан принял единственное верное решение. «Принц Карл» стал на якорь, спустил шведский флаг, и под крики «Ура!» на корме затрепетал на ветру Андреевский стяг. Такая же участь чуть было не постигла следующий за ним корабль «Магдалина», но «Принц» невольно прикрыл его собой от русских пушек.

В эти самые минуты герцог уже не терзал себя сомнениями – исход сражения был предрешен.

– Сигнал по эскадре: «Прекратить сражение. Отойти к норду!» – произнес побледневший Карл Зюдерманландский.

Вдали у острова Вульф заполыхал костром покинутый командой «Роксен Стендер».

И все же, подсчитывая потери, брат короля не терял присутствия духа. Он приказал безотлагательно чинить рангоут, такелаж, пополнить боевой запас и решил взять реванш, о чем сказал на совете флагманов:

– Наши потери немалые, но и русских мы потрепали. Пока они не собрались с силами, предполагаю атаковать эскадру в Кронштадте. Там кораблей вдвое меньше наших. Мы сильны, пока русские эскадры разобщены…

Он вопросительно посмотрел на своих флагманов – Модее, Лейонанкера и Норденшельда.

– На Кронштадт, – вставая, решительно ответил Норденшельд.

– На Кронштадт! – вторили ему оба флагмана. Глаза герцога засверкали:

– Да поможет нам Бог! Вперед! К тому же вот-вот подойдут к нам два новых линейных корабля и фрегат. Я получил благословление короля для похода на Кронштадт.

В первый день мая на палубу линейного корабля «Не тронь меня» на Большом Кронштадтском рейде ступил гардемарин Василий Головнин с товарищами. Сдернув шляпы, они приветствовали кормовой Андреевский флаг.

Вахтенный мичман, не скрывая добродушной усмешки, оглядел первогодков-гардемаринов, их нехитрые баулы.

– Сбирайте свою рухлядь и айда в отведенную вам каюту, матрос проводит. После того, без мешкоты, сюда, капитан вас поджидает.

Капитан Тревенен впервые видел русских гардемаринов. Цепким взглядом окинул всех троих. Неказистые, но один из них, темноглазый крепыш, видать, самый проворный.

– Кто из вас работал на парусе? – Тревенен за два с лишним года неплохо освоил русский лексикон. Трое юношей переглянулись. Ответил крепыш.

– Все мы, господин капитан. Токмо на шхуне нашей, корпусной.

– Вери гуд! – повеселел капитан. – Будете работать со шкотами [19]19
  … работать со шкотами… – Шкот – снасть (трос) судового бегучего такелажа для управления парусами.


[Закрыть] на гроте. На корабле большая нехватка матрос. – Капитан крикнул юнгу, велел позвать боцмана…

Летом в хорошую погоду Адмиралтейская игла, ангел на шпиле церкви Святых Петра и Павла запросто просматривались с марсов кораблей [20]20
  … с марсов кораблей… – Марсы – площадка на топе составной мачты, служит местом работы при постановке и уборке парусов.


[Закрыть] на Кронштадтском рейде и с бастионов крепостных стен. Собственно кронштадтская эскадра и крепостные стены всегда, со времен Петра Великого, стояли на страже северной столицы, были ее первым и, увы, последним щитом. И в войну столица тревожилась.

Едва смолкла пушечная канонада на Ревельском рейде, в Санкт-Петербурге всполошились. Одной из первых взволновалась императрица, вызвала графа Ивана Чернышева:

– Расклад, Иван Григорьевич, для нас неладный. Эскадра герцога целехонька, да и в шхерах у них сотни гребных судов, то и дело наскакивают. Гляжу я, подбираются к Петербургу.

– В Кронштадте, ваше величество, я дал указание Пущину снарядить все корабли и крепость изготовить к обороне. Токмо эскадра у нас покуда без главного кумандира.

Екатерина слегка нахмурилась. Вице-президент уже не раз предлагал назначить командующим Кронштадтской эскадрой вице-адмирала Круза. Не любила она его за дерзость, но пришлось согласиться.

В тот же день Круз запросил у Чернышева распоряжения срочно прислать в Кронштадт матросов-денщиков из Петербурга. Больше того, вице-адмирал сам поехал по арестантским ротам и острогам, самолично отбирал матросов на корабли, приговаривая: «Неча хлеб государев задарма жевать, послужите-ка на корабликах, авось вам лихость зачтется…»

«Что же касается до моего поспешания к походу, – доносил он вице-президенту Адмиралтейств-коллегии Ивану Чернышеву, – то день и ночь привожу все споро в готовность, а по наступлении моем в путь, приложу старание найти неприятеля и не отпустить его целым».

И все же в Санкт-Петербурге поднялось сметение. Екатерина II то и дело теребила своего статс-секретаря Храповицкого:

– Как мыслишь, Александр Васильевич, что поделывает сей час Круз?

– Ваше величество, – успокаивал императрицу близкий приятель Круза, – адмирал Круз не сплошает, любого беса пересилит!

Неспокойно женское сердце. Вызвала императрица верного друга, графа Алексея Орлова:

– Возьми-ка, дружок, мою яхту, ступай в Кронштадт, проведай, да и проверь, все ли у Круза как надо. Ты-то его давненько знаешь, да и в морском деле смыслишь более моего.

А в Кронштадте стоял переполох, командиры кораблей сбились с ног. Береговые чиновники на многие требования отвечали отказом – нет, мол, никаких припасов, все отдали в Ревель.

– Так их растак, – вскипел Круз, выслушав капитанов, – моей властью приказываю, берите боцманов, матросов, сбивайте замки на цейхгаузах и магазинах, шарьте по закоулкам, а чиновникам расписки оставляйте.

В Кронштадте Орлову пожаловались интенданты, но граф отмахнулся, пошел на флагманский линкор «Чесма». По пути внимательно всматривался в корабли. «Паруса у всех на месте, такелаж обтянут, орудийные порты отворены».

Поблескивая на солнце, устрашающе выглядывали черные жерла орудий.

Круз доложил по форме, граф снисходительно похлопал адмирала по плечу. В свое время близко знались они в Архипелагской экспедиции.

– Ну што, вице-адмирал, придут шведы в Петербург? Круз недовольно закашлялся, вскинул руку.

– Шутить изволите, ваше сиятельство, тому не бывать. Токмо когда мои кораблики в щепу превратятся.

Орлов поежился, при дворе отвык от таких дерзостей. Усмехнулся про себя, промолчал. Приехал, доложил императрице:

– Почитай, матушка, без опаски. Круз по обыкновению строптив без меры и дерзок без удержу. Однако настроен воинственно и грозится шведов от Кронштадта отбить.

– Передай-ка графу Чернышеву немедля отписать в Ревель Чичагову, поспешать ему надобно со своей эскадрой до Кронштадта.

Накануне выхода в море Тревенена вызвали к флагману. Круз пояснял капитанам свои замыслы:

– Нынче мы у фарватера оставляем на случай один линейный корабль да фрегат, ветхие, вдруг шведы прорвутся. На северном, от Котлина, проходе, цепочкой путь перегородим старыми галерами да шнявами [21]21
  … старыми шнявами… – Шнява – судно небольшого размера с упрощенной парусной оснасткой.


[Закрыть], затопим их. – Круз кивнул на развешенную карту. – Эскадрой завтра выходим в море. Ожидать станем неприятеля на позиции от Красной Горки до Биоркезунда. Для боя построиться в две линии. Впереди корабли линейные, за ними, в резерве, фрегаты. Сигналы смотреть зорко. Пушками репетовать.

Десять дней лавировала эскадра Круза северо-западнее Красной Горки. К югу, на горизонте, едва просматривались отвесные высокие склоны родного берега.

В утренней дымке 23 мая на передовых кораблях марсовые матросы заголосили:

– Неприятель к западу!

Круз вскинул подзорную трубу, повел ее вправо, влево, отрывисто скомандовал:

– Поднять сигнал: «Приуготовиться к бою!» Держать строй в две линии по диспозиции!

Издали, на безоблачном горизонте, один за другим появлялись громады линейных кораблей неприятеля. Всего сорок с лишним вымпелов насчитал Круз у неприятеля. «Стало у них пушек вдвое более наших».

Часто успех сражения определяет начало боя. Командир авангарда вице-адмирал Яков Сухотин упредил неприятеля и первым открыл огонь на поражение. Шведы, возмущенные такой наглостью, обрушили всю мощь огня на авангард. Ожесточение боя нарастало с каждой минутой. Рой вражеских ядер устремился на передовые корабли. Русские комендоры так часто стреляли, что раскаленные орудия рвались, не сделав выстрела, калеча и убивая людей. В разгар сражения одним пущенным почти в упор неприятельским ядром оторвало ногу Сухотину. Однако вице-адмирал, обмотав культю, оставался на палубе, истекая кровью, продолжал командовать авангардом…

Напряжение схватки нарастало, шведы усиливали натиск. На шканцах флагмана [22]22
  …На шканцах флагмана… – Шканцы – возвышение на палубе.


[Закрыть] внешне спокойный Круз дымил заветной глиняной трубкой, переходил с борта на борт, отрывисто передавал распоряжения сигнальным матросам.

Неожиданно ему доложили, что тяжело ранен Сухотин, его давнишний приятель.

– Гичку на воду! [23]23
  Гичку на воду! – Гичка – быстроходная узкая легкая гребная шлюпка с острым носом и незаостренной кормой.


[Закрыть] – не размышляя приказал он командиру. – Оставайся покуда за меня, передать по линии – Усилить огонь! Я на авангардию к Сухотину.

По всплескам, невзирая на свист ядер, мчалась гичка к авангарду.

Обняв товарища, Круз приказал немедля спустить Сухотина в лазарет. Простившись – «Придется ли свидеться!» – сбежал к шлюпке и, выпрямившись во весь рост на корме, в окровавленном мундире под огнем шведов начал обходить корабли сражающейся эскадры. На ходу подбадривал экипажи, в рупор отдавал распоряжения капитанам…

Три раза бросались в атаку шведы, но строй русских кораблей не дрогнул. К вечеру шведы приуныли, на кораблях тушили пожары, выходили из боя, ветер стихал, и Карл Зюдерманландский дал отбой…

Едва стихли последние залпы, Круз опять обошел на шлюпке все корабли, осмотрел повреждения, поздравил моряков:

– Молодцы, ребята! Шведам не пройти!

Поднялся Круз и на борт «Не тронь меня». Его встретил Тревенен, немного осунувшийся, с рукой на перевязи, но бодрый и неунывающий.

– Полный порядок, сэр, полдюжины убитых и десяток раненых, – обратился он по старой привычке.

– Добро, голубчик, – бодро ответил по-русски Круз, – што с рукой-то?

– Контузило малость.

– На ногах-то держишься? Ну и молодец. А это кто такие мальцы? – Круз кивнул на гардемаринов, работавших со шкотами.

В расстегнутых куртках, с прокопченными от порохового дыма лицами, Головнин и его приятель ловко выбирали снасти, перекидывая грот на противоположный борт.

– Сие есть гардемарины из корпуса, бравые ребята, с пользой служат, – ответил капитан.

– Добрая для них закалка, – согласился Круз, – токмо в дыму пороховом и спознают прелести службы флотской…

Близился вечер. Обе эскадры приводили в порядок корабли, хоронили убитых, отправляли в тыл раненых…

Сражение возобновилось с восходом солнца. Шведская эскадра основной удар направила по центру русской позиции. Используя преимущество ветра, корабли шведов пытались занять выгодные позиции для стрельбы бортовыми залпами.

«Неприятельский флот, – доносил Круз, – спускался весьма тихо и старался превосходным числом кораблей своих и частыми поворотами побудить меня к каким-либо невыгодным маневрам».

Герцог все-таки решил использовать преимущество наветренного положения, он обладал свободой действия маневра с более сильной артиллерией. Сблизившись на предельную дистанцию огня, шведы начали палить ядрами в воду, рассчитывая рикошетом пробить борта русских кораблей. Но и это не помогло, россияне ответили яростным огнем. А вскоре на шведском флагмане изумились, а потом перешли в ярость. С «Чесмы» вдруг донеслась до них зажигательная плясовая русская музыка… Не помогли шведам и гребные галеры, высланные на подмогу королем. Русские фрегаты даже не допустили их к месту боя, отогнали огнем. А тут поступило донесение, что на горизонте появились паруса эскадры Чичагова. И герцог решился использовать последний шанс. Он собрал капитанов:

– Всё или ничего! Идем напролом!

На стеньгах шведской эскадры затрепетали боевые флаги. Загремела канонада, их корабли ринулись вперед.

В первый момент сказался перевес в силах, и шведам удалось прорезать строй русских кораблей. Канониры не успевали перезаряжать орудия, то и дело вокруг падали убитые, на палубах ползли в лазареты на перевязку новые раненые.

По канонам морского боя следовало отступать. Но у Круза оставался в резерве отряд фрегатов. Эти-то корабли атаковали фланг неприятеля. Теперь шведам пришлось разворачивать корабли для обороны, защищать свою корму от натиска быстроходных фрегатов. К тому же Круз в какой-то миг обнаружил, что грохот канонады со стороны неприятеля остался прежний, а пронзительный посвист летящих ядер совсем затих.

«А ведь супротивник-то палит холостыми, видать, ядра бережет, – размышлял командующий. Вдруг стрельба совсем прекратилась, по сигналу флагмана шведская эскадра развернулась на обратный курс и начала двигаться на запад.

Круз развернул корабли, начал сближаться с неприятелем, но ветер стих, и буксируемые галерами шведские корабли медленно удалились, не принимая боя. Дым, окружавший место сражения, начал рассеиваться и внезапно, как по команде, отовсюду, перекатами, покатилось звонкое «Ура!!!».

По сигналу флагмана на борт «Чесмы» понеслись шлюпки с капитанами. Военный совет проходил на шканцах. Несмотря на потери и повреждения, мнение командиров было единодушно:

– Гнать неприятеля!

Инициатива перешла на сторону русских.

А неприятель явно показывал корму, желая поскорее оторваться от русский эскадры.

На другой день потянуло с запада, и, как ни старались маневрировать против ветра, выйти на дистанцию огня не удавалось.

В утренних сумерках 26 мая Крузу доложили:

– Неприятель ворочает на север!

«Что за чертовщина? – недоумевал Круз и удивились все капитаны кораблей. – Шведы лезут в капкан, а вернее в мышеловку. Перед ними Выборгский залив, а там все побережье занято русскими войсками».

Спустя два часа все прояснилось. Показались мачты кораблей Ревельской эскадры, она мирно стояла на якорях.

Кронштадтцы легли в дрейф. Круз на шлюпке ушел к Чичагову. Вернулся он расстроенный и вызвал капитанов.

Одним из первых на борт флагмана, придерживая левую руку, поднялся Тревенен и сразу спросил Круза:

– В чем дело? Почему мы не добиваем шведов? Ревельская эскадра совсем свежая, на якорях отстаивается. Чего мельтешит Чичагов?

Круз удрученно махнул рукой.

– Чичагов паруса сушит. Поспешать, говорит, некуда, осмотреться надобно. А шведов, мол, не разглядел, туман помешал.

– Какой туман? Горизонт чист, ни единого облачка.

– А у него, вишь, в глазах дымка, – ехидно усмехнулся Круз, – ладно, Яков Иванович, как контузия-то, отпускает помаленьку? Ну и слава Богу, присаживайся, все капитаны, кажись, собрались.

Окинув взглядом гомонивших капитанов, вице-адмирал поднял руку, призывая к тишине.

– Ныне, господа капитаны, объявляю вам о мужестве и геройстве экипажей ваших. В бою сражались все геройски, как подобает бойцам, потому особо выхвалять никого не стану. Все молодцы. Ныне реляцию государыне представляю о вашей доблести.

Выслушав доклад капитанов, Круз распорядился об отправке раненых в Кронштадт.

– Стало быть, убитых у нас меньше сотни, и то слава Богу, – перекрестился Круз, а капитаны зашумели:

«Как же так, зазря с шведами выстояли, надобно довести дело до виктории окончательной».

На флоте, в офицерской среде, о Чичагове ходили нелестные отзывы: «Старая перечница, все острые углы обходит, всего опасается, а пуще всего свою дряхлую персону под вражеские ядра выставлять боится. Государыня-то ему благоволит, он ей ни в чем не перечит».

Распуская капитанов, Круз объявил:

– Нынче над нами старший флагман командует, адмирал Чичагов, обо всех происшествиях надлежит и ему докладывать…

В тот же день Круз писал донесение императрице и намекнул о несостоятельности доводов Чичагова. «Принужден признаться, что уход неприятеля не только весьма чувствителен для меня, но и для всех моих храбрых подчиненных, так как по дошедшим до меня известиям, шведы находились в чрезвычайном унынии и опасались несказанно этого двуогненного положения, от которого, надо думать, один только туман не мог избавить неприятеля, без успеха со мной сражающегося».

Спустя три дня Круз получил из Петербурга Высочайший указ. Императрица не обделила наградами достойных офицеров. Среди других отметила и «Монаршее наше признание к заслугам капитана 1 ранга Тревенена крестом ордена Святого Владимира 3 степени». Жаловали и других офицеров, всем матросам выдали по серебряному рублю.

Награды офицеры отмечали, как обычно, в кают-компании. Застолье разделил, несмотря на недомогание, и капитан.

Василий Головнин с товарищами столовался в каюткомпании, и офицеры пригласили на торжество и гардемаринов.

С юношеской восторженностью поглядывал Василий Головнин на сидевшего в торце стола капитана. За минувший месяц гардемарины много узнали о прежней службе своего командира. Все офицеры восхищались морской выучкой и личной отвагой тридцатилетнего капитана Тревенена и часто делились своими чувствами за столом в каюткомпании.

Шестнадцатилетним мичманом отправился Джемс Тревенен в третье путешествие вокруг земли с капитаном Куком. Офицеры пересказывали его воспоминания о дальних странах, морях и океанах, где за три года удалось ему побывать. С теплотой отзывался он о двукратном посещении Камчатки, сердечности русских людей. С особой грустью рассказывал он о гибели капитана Кука и кончине его сподвижника Клерка во время вояжа…

– Чего же для он к нам-то на флот определился? – спросил как-то Головнин за ужином.

– То-то и оно, дружок его, Биллингс, отписал ему, что россияне в кругоземное плавание сбираются, вот Яков Иванович и примчался, да видать, не судьба, вишь ты, Муловского-то Григорья наповал сразило.

Сосед за столом возразил:

– Я слыхал, капитан наш надежды не теряет, со шведами покончим, будет проситься у государыни в вояж…

Допоздна засиделись в этот раз офицеры, но капитан, извинившись, оставил их намного раньше. Он чувствовал себя неважно, а главное, ему не терпелось сегодня же осуществить задуманное. Как моряк он не мог равнодушно смотреть на происходящее в эскадре.

Удалившись в каюту, после некоторого размышления, он, через голову всех начальников, начал обстоятельный доклад вице-президенту Адмиралтейств-коллегии. Вначале он изложил свое мнение о происходящем, считая, что нужно немедленно атаковать шведов.

«… Очень возможно, что ни один неприятельский корабль не вернется к своим портам. Все это дает мне смелость еще раз предложить мое мнение относительно положения дел и настоящего решительного момента. Прошу извинить меня, если я скажу, что, по моему мнению, мы упустили удобнейший случай для истребления шведского флота, дав неприятелю время оправиться от изумления и ужаса… Верьте мне, В. С, я не стараюсь порицать адм. Чичагова, сознавая всю тяжесть подобной вины, кого бы она ни касалась, и было бы большой смелостью еще больше увеличивать ее».

Тревенен отложил перо, опять заломило спину. Он поднялся, откинул занавес и прилег на диван. Обидно было, что пострадал он от своей же пушки. В разгар боя он спустился в верхний дек [24]24
  … спустился в верхний дек… – Дек – орудийная палуба на парусном корабле.


[Закрыть], подбодрить канониров, но едва сошел с трапа, раздался страшный взрыв, разорвало четвертое орудие на правом борту. Очнулся он уже на палубе, куда вынесли его матросы. Первым же движением он приподнялся, и на немой вопрос лейтенант ответил ему:

– Двое замертво, четыре раненых.

Схватившись правой рукой за бухту каната, Тревенен поднялся и нетвердой поступью пошел на шканцы, бой продолжался…

«Может быть, я ошибаюсь, но, Боже мой, какая же цель имелась в виду! – продолжал изливать он душу. – В таких-то именно случаях и познается человек. Излишняя осторожность была неуместна, и мне кажется, что если бы тогда их преследовали, то они сделались бы легкой добычей флота Ее И. В. » – Пожалуй, достаточно наговорил о наболевшем, пора изложить начальству свой план действий. – «Перейдем к тому, что еще предстоит сделать. Шведский флот в наших руках, и я надеюсь, что в скором времени он не будет существовать даже по имени, но надо действовать энергично и употребить все усилия, каких требует такое дело, если необходимо запереть… вытребуйте из Кронштадта все пушки, но все это затянется надолго, а тем временем могут произойти необычайные события… может произойти вмешательство иностранных держав… на войне бывает масса случайностей, способных изменить вид дела, если не воспользоваться первым моментом.

Я нахожусь в постели, может быть, буду вынужден переехать в Кронштадт. Не наступил ли удобнейший момент для высадки на стокгольмский берег? Прошу извинить мне некоторую резкость этого письма. Я сумею молчать, когда вы этого потребуете…»

С первой оказией Тревенен отослал доклад в Петербург. В Адмиралтейств-коллегию он поступил почти одновременно с донесением Круза. Создалась странная ситуация. Два иностранца на русской службе радели за интересы России, а русак Чичагов вольно или невольно, вопреки здравому смыслу, совершал странные поступки, а попросту говоря, бездействовал.

В самом деле, сильно потрепанный во время двухдневного боя неприятельский флот, испугавшись эскадры Чичагова, не решился прорываться к Свеаборгу, а в полном беспорядке укрылся в Выборгской бухте, на территории России. Можно было бы привести сравнение. Будь эскадра Чичагова у берегов Швеции и вдруг укрылась бы от королевского флота в Стокгольмской бухте…