Текст книги "Маньяк"

– Не говори никому, что в раздевалке видел… Ладно? – он хмуро протянул ладонь.

– Лады, все между нами, – в ответ пожал руку Максим.

– Спасибо, – Вася хотел было уйти, но замешкался и повернулся, – А хочешь, поехали с нами на машине, с олеговской мамой. Думаю, она не будет против.

– Да не, Васек, не надо. Мы уж сами как – нибудь.

Пьянков поплелся к выходу. Он был невысокий, вдобавок сутулился. Лямки рюкзака мохрились и сползали с покатых плеч.

Максиму было его жаль.

***

Убили четырех милиционеров. Новость в мгновенье разлетелась по городу. На конспиративной квартире их расстреляли из автомата. Поговаривали, что у ментов были какие – то дела с «Комаровскими», якобы стражи порядка имели свою долю от продажи спирта в ивдельскую зону. Пули искромсали тела милиционеров, у одного оказалось отстрелено ухо. Вся квартира была залита кровью, по полу были разбросаны двойные, скрученные изолентой рожки. Санька видел, как из подъезда в каких – то длинных, черных то ли сумках, то ли мешках выносили убитых. Это произошло в доме напротив. Поглазеть сбежался весь район. Бабушки, замотанные в пуховые шали до самых глаз, крестились и охали, родители отводили детей подальше.

Ужинали молча. Мать была не в духе. Она качала головой и тяжело вздыхала. Пару раз прикрикнула на Максима:

– Сядь ровно! Где твои локти?! Не чавкай, как свинья!

Виктор Павлович был спокоен и невозмутим. Но мать это еще больше распаляло. После ужина Максима отправили в зал и велели сделать громче звук телевизора. А сами плотно закрыли дверь в кухню.

Значит, будут ругаться, понял Максим.

Как не велико было желание почитать краденую анкету, школьник решил оттянуть сладостный момент до позднего вечера. А заодно и проверить свою силу воли. Голоса родителей слышались из кухни все отчетливей. Мать то визгливо вскрикивала, то монотонно бубнила. Отец отзывался кратко и сдержанно.

– …чувствую себя здесь как в ссылке! Завез к черту на кулички, в дыру богом забытую. Вон погляди, здесь уже и в людей стреляют! Из дома выйти страшно! – каким – то не своим, плаксивым голосом причитала Наталья Сергеевна.

– Сейчас везде так, время такое, – звучал в ответ бархатистый отцовский бас.

– Везде, да не везде. Сам же говорил – чем дальше от центра, тем больше бардака. А здесь вообще уголовники по улицам разгуливают.

– Где ты их видела – то?

– А ты глаза разуй! Вот отсидел он срок, предположим, дома никто не ждет, ехать некуда, куда деваться? Конечно, оставаться в этой чертовой деревне!

– Не ори ты, пацана разбудишь…

– Тебе просто на нас наплевать!

Отец шумно вздохнул.

– С твоей – то головой, давно бы в бизнес пошел, – продолжала наступать мама, – вон тот же Короленко, у него образование восемь классов, дэбил – дэбилом, а зато свой ларек. Работает на себя.

– Я не торгаш, я офицер.

– Да? А кому от этого легче?! – взорвалась мать, – плевала на тебя твоя армия и твое государство! Перебиваемся с копейки на копейку. Каждый раз одно и то же! Разве это жизнь?! Как цыгане по стране мотаемся. Из Новгорода в Таджикистан, из Таджикистана – в Казахстан, из Казахстана – на Урал. Всю жизнь на перекладных! Сил моих больше нет! Служба эта твоя проклятая! Хочу, наконец, нормальной жизни! Хочу свое гнездо!

Мать начала плакать. Отец что– то тихо говорил, пытаясь ее успокоить.

Максим вышел из зала и отправился в свою комнату. Сосед за стеной пытался гневно перекричать радио, которое транслировало какую – то политическую передачу. Макарову было не до него. Он вытащил из рюкзака анкету, погасил общий свет и включил ночник. Подмяв под себя одеяло, уселся на кровать.

На двух первых страницах старательной девичьей рукой были написаны вопросы, каждый из которых Вера выделила фломастерами.

С нетерпением перелистав страницы, Максим отыскал нужную.

У Олеси оказался мелкий, семенящий почерк с множеством закорючек и завитушек, буквы чуть скошены влево. От бумаги пахло духами. Максим приложил тетрадь к носу и втянул сладкий аромат. В голове затуманилось, в паху стало щекотно и горячо. Он откинулся на подушку.

– Козлы! Козлы! – вдруг закричал раздосадованный ветеран, – когда же вы все, падлы, передохните! Такую державу размандорили, сатрапы! Дай мне волю, я бы вам всем яйца пооткручивал.

Максим поднялся и снова взял в руки анкету:

Та-а-а-к, значит, родилась двадцатого февраля… Любимая музыка: «Руки вверх», «Отпетые мошенники», «Стрелки»… ничего интересного, идем дальше. Любимый цвет – зеленый, любимая передача – «Звездный час». Ну и бестолочь же эта Батт, не могла придумать вопросы поинтересней. Любимое блюдо, бла – бла – бла… Нравится ли кто – нибудь из класса? Его бросило в жар. Максим прочел строчку ниже:

«Секрет».

«Вот оно, подумал Макаров, значит, кто – то все – таки нравится. Может быть, это я?» Максиму захотелось выкрикнуть что – нибудь радостное.

– Что делать – что делать? Хрен муравью приделать, вот что делать! – не унимался сосед.

Максим еще раз пробежался по страницам, снова вдохнул пьянящий аромат. Ему хотелось запомнить этот запах.

Родители, вроде бы, помирились. Они посмеивались в зале под комедию с Луи де Фюнесом, будто и не ругались вовсе.

Сосед за стенкой притих, а Максим еще долго не мог уснуть. Он был приятно взволнован. Ворочался с боку на бок, обнимал подушку, которая тоже, казалось, пахла духами Олеси.

***

В воскресенье утром отец отправился на дежурство. Ближе к одиннадцати мама стала собирать ему обед. Голубцы в баночке, плотно обернутой полотенцем, чтобы дольше не остывали, термос кофе и пирожки, с луком и яйцом.

Наспех убрав «Денди» в рюкзак, Максим убежал к Салаеву за новыми картриджами. У Олега была более крутая приставка – 16 битная «Супер Нинтендо». А восьмибитную «Денди» он подарил своему младшему брату – дошкольнику.

Родители не позволяли Максиму играть дома, боясь, что он «спалит телевизор». Ему приходилось делать это тайно, после школы, когда все были на работе. Но однажды его застукала мать. Отругав сына, она выдернула из приставки блок питания и надежно спрятала, соврав, что теперь будет носить его с собой на работу.

Поэтому Максим с нетерпением ждал воскресного дежурства отца, чтобы отправится к нему в военкомат и вволю наиграться на казенной «Чайке».

«Денди» Максиму подарили прошлым летом, когда он гостил у бабушки в деревне. Он нетерпеливо сорвал пленку с коробки, затем с противным пенопластовым скрипом достал из ячеек приставку, блок питания, два джойстика и световой пистолет.

Побросав все дела, бабка с дедом расселись рядышком на табуретах и дивились тому, как лихо внучок стреляет из черного «Кольта» по уткам.

– Вот так чудо техники, – качал седой головой дедушка, подкручивая желтые от табака усы. – А ты это, попробуй – ка в собаку разок пальни, – озорно посмеивался он, когда на экране черно – белого «Рубина» выскакивал из кустов довольный пес с подстреленной уткой в лапе.

– Ты что городишь, старый черт, – стыдила бабушка, – в собаку нельзя, она друг.

… – Максим, ну где ты ходишь, остынет же все! – сказала Наталья Сергеевна, когда запыхавшийся, краснощекий сын вбежал в коридор. Карманы его пуховика были набиты картриджами в оранжевых и желтых футлярах: «Бателтодс энд Дабл Драгон», «Червяк Джим», «Аладдин», долгожданные третьи «Черепашки», «Футбольная лига», чтобы сразиться с отцом один на один…

Макаров просунул руки сквозь тесные лямки рюкзака, джойстики внутри стукнулись о пластиковый корпус приставки.

– И смотри у меня, чтобы дома был не позднее четырех. Понятно? – мама протянула ему холщовую сумку с едой, поправила съезжающую на глаза шапку.

– Да понятно – понятно. Ну все, мам, я погнал, а то времени мало.

Военкомат находился в пятнадцати минутах ходьбы.

В воскресное утро на улице было совсем мало людей. Ярко светило солнце. Морозец стоял крепкий, но не такой лютый, как на прошлой неделе.

Школьник мчался по хрусткому снегу, сокращая путь дворами. И вдруг, обегая хоккейную «коробку», он увидел Его.

Мужчина в черной вязаной шапке и камуфлированном бушлате угрюмо сидел на корточках посреди заснеженной детской площадки и стряхивал пепел сигареты. Вокруг, как назло, не было ни души. Страх парализовал Максима. Он встал как вкопанный метрах в тридцати.

«Маньяк, маньяк, маньяк, маньяк!» – застучало в голове.

Затряслись колени, пересохло во рту. Он опустил руку в карман куртки, пытаясь нащупать перочинный ножик, который безнадежно запутался в подкладке. От ужаса он попятился назад, но вдруг увидел, как мужчина выбросил окурок и припал на одно колено. Затем он поднял пластиковую выбивалку и стал яростно колотить по утопленному в сугробе половику, поднимая снежные брызги.

– Тьфу ты, блин! – облегченно выругался Макаров и сплюнул сухой слюной.

Немного отдышавшись и придя в себя, он припустил дальше, даже посмеиваясь над своей трусостью.

В одном из дворов за ним увязалась лохматая рыжая собачонка таинственной породы. Звонко тявкая, она норовила обогнать школьника.

Отстала собака только у массивных дверей военкомата. С визгом шарахнулась в сторону, точно злостная уклонистка от военной службы.

Максим дотянулся до черной кнопки звонка. Раздалось грозное жужжание. Через минуту лязгнул замок, дверь тяжело открылась.

– Проходи, – улыбнулся отец, пропуская Максима вперед.

Подполковник был в зеленой форменной рубашке с засученными по локоть рукавами, верхняя пуговица расстегнута, галстук под цвет рубашки болтался на медном зажиме на уровне груди.

– Поднимайся в мой кабинет, я сейчас подойду, – сказал отец и, поскрипывая до блеска начищенными ботинками, шагнул в застекленную будку «дежурки».

Макаров младший, пройдя по длинному коридору с множеством дверей с красными табличками: «окулист», «психиатр», «лор», «хирург»… оказался на лестничном пролете. Поднялся на второй этаж и вышел в просторный холл. На стенах висели агитационные плакаты, заключенные в деревянные пролаченные рамки. Снайпер в каске, с черными маскировочными полосками на лице и с СВД в руках смотрел в оптический прицел. Ниже подпись: «Он бьет без промаха. А тебе слабо?», два солдата в окопе с «калашами», один прицеливался, второй указывал пальцем перед собой. Над ними слова: «Военная служба по контракту – дело настоящих мужчин!»

Максим был у отца на работе не в первый раз. В будни по коридорам сновали военные, не смолкали трели телефонов, раздавались грубые, громкие голоса и смех.

Работники его хорошо знали. Пропахшие табаком и одеколоном мужчины жали ему руку, как взрослому, женщины приглашали пить чай и угощали печеньем.

– Ну что стоишь, как засватанный? – процитировал строчку из любимого фильма отец, поднимаясь по лестнице. – Открыто же, чего не заходишь?

– Да тебя ждал, – стаскивая с плеч рюкзак, Максим надавил на ручку, подтолкнул дверь и вошел в кабинет.

В центре располагался громоздкий стол, на нем возвышалась аккуратно сложенная стопка папок, рядом уверенно обозначился дисковый телефон. В углу притаился небольшой сейф с кодовым замком. На противоположной стороне кабинета размещался продавленный диван – «Чебурашка», тумба с заветным телевизором «Чайка» и низкий журнальный столик.

Отец снял телефонную трубку и, зажав ее между плечом и ухом, стал накручивать тугой диск, другой рукой придерживая скользящий по столу аппарат. Максим выгрузил из сумки еду на журнальный столик

Пока Виктор Павлович разговаривал по телефону, Максим успел подключить приставку к лениво прогревающейся «Чайке».

На мерцающем экране появилась наконец заставка «Черепашек».

– Пап, давай со мной, тут на двоих можно, – сказал Максим, присаживаясь на краешек дивана с джойстиком в руках.

Подполковник отрицательно покачал головой. Достал пирожки, протянул сыну:

– На вот, полопай лучше.

– Не, спасибо, я их дома объелся, – ответил Максим и, щелкая кнопками, выбрал персонажа. Это был Леонардо, он лихо орудовал мечами.

«Кавабанга!» – прокричал Лео и игра началась.

Пообедав, подполковник отправился сполоснуть посуду. Вернувшись в кабинет, он сел за свой стол, раскрыл серую папку и стал перебирать документы, изредка хлопая печатью.

– Да ё – мое!!! – вскрикнул Максим, топая ногой, – опять продул, а! Дебильный уровень, блин! Долбаный кабан!

– Тихо там, – чуть заметно улыбнувшись, произнес отец.

– В следующий раз возьму у Олега книжку с кодами для прохождения, – рассуждал Макаров младший.

Позднее Максим уговорил отца сыграть в футбол.

Но не успели они доиграть второй тайм, как задребезжал телефон. Отец встал, бодро прошагал к столу, снял трубку.

Нажав на паузу, Максим поднялся и побрел в туалет. А по возвращении в кабинет услышал:

– Ну все, лафа кончилась. Мать звонила, дуй домой.

Препираться было бессмысленно.

– Эх, только разыгрался, – вздохнул Максим.

Перед выходом подполковник крепко, по – мужски пожал ему руку, достал черный бумажник и отсчитал несколько купюр. На карманные.

***

Классный руководитель задерживался. Ученики шестого «А» гудели.

– Ребят, а кто дежурный? – громко и требовательно спросила Варя, – сходите в учительскую, узнайте, где Маргарита Николавна.

– Те надо, ты и иди, – хмыкнул Ларин.

Новенькая что – то шепнула Варе на ухо. Та кивнула и рассмеялась.

– Пятнадцать минут ждем и сваливаем, – объявил Салаев. Он сидел, закинув ногу на парту, хвастаясь новыми утепленными кроссовками из «Еврошопа».

– Тоже мне, командир нашелся, – усмехнулась Батт.

– Толстым слово не давали!

– Идиот, – раскраснелась Варя.

Она опустила голову и принялась нервно перелистывать страницы учебника.

Санька хвастался Максиму новыми наклейками в журнале с футболистами:

– Во, смотри, это Роналдо. В семнадцать лет стал лучшим бомбардиром чемпионата Голландии…

Неожиданно дверь распахнулась и в класс вошла Маргарита Николаевна, у нее был серьезный, озабоченный вид. За ней проследовали две женщины. Одна пожилая, другая средних лет. Та, что помоложе, с отекшим лицом и красными, слезящимися глазами часто сморкалась в скомканный носовой платок. Старушка в засаленном коричневом пальто и в старомодной ондатровой шапке – ушанке тяжело вздыхала, склонив голову на бок.

Ученики с любопытством рассматривали вошедших, некоторые удивленно переглядывались.

– Ребята, – наконец заговорила Маргарита Николаевна, – у нас в классе произошло чепе. Пропал Вася Пьянков.

– Как пропал?! Куда?! Когда?!

Дети оборачивались и осматривали пустующее место Пьянкова на «камчатке», будто бы он нарочно спрятался под парту и сейчас же выпрыгнет из – под нее, смеясь над тем, как здорово он всех разыграл.

Покачиваясь, старушка подбрела к первой парте и тихо произнесла:

– Ребятишки, миленькие, кто – нибудь из вас виделся с Васей в выходные?

Мать Пьянкова театрально всхлипывала рядом, придерживая бабушку за талию.

Школьники отрицательно качали головами.

– Господи, боже мой, – выдохнула старушка, утирая слезы ладонью, – как с уроков в субботу пришел, пообедал, и гулять убег, и больше не видели его.

– Да вы не волнуйтесь так, вернется, – приподнялась Варя, – мы с ребятами поспрашиваем, может кто– нибудь его и видел. Правда, ребят?

– Спасибо вам, мои хорошие, спасибо, миленькие, – старушка чуть отступила назад.

– Очень надеемся на вашу помощь, дети, – сказала мать, комкая в кулаке платок, – мы все испереживались. Ходили в милицию, заявление написали. Места себе не находим. Где он? Что с ним?

Классный руководитель жестом попросила детей встать и отправилась провожать Пьянковых.

– Ребзя, да это маньяк, – сказал Ларин, когда дверь захлопнулась, – сто пудов маньяк. Выследил нашего Ваську и грохнул.

– Что ты несешь? – возмутилась Батт, – он же твой друг.

– А я че, я, что ли, виноват?

– Да бред это все, – взобрался на парту Салаев, – с родаками посрался, вот и решил свалить, типа попугать. Вы на мать его посмотрите, синячка натуральная.

– Если и сбежал бы – сбежал бы к бабке, а бабка тут, – возразил Перепелкин, – не, тут что – то посерьезней, походу. Макс, – он слегка толкнул соседа в плечо, – а ты че скажешь?

Макаров молчал. Рассказать ребятам о порванных штанах – засмеют. Из – за таких пустяков из дома не убегают. Тем более, он дал слово хранить тайну.

– Ребят, – вдруг сказала новенькая, – да чё вы паникуете раньше времени. У меня в той школе тоже случай был, мальчишка пропал. Искали все, подняли на уши полгорода. А он в подвале у дворника жил. У него две «пары» за четверть выходило, он боялся домой возвращаться.

– И чё, ты предлагаешь все подвалы в городе проверить? – спросила Синицына, грубоватая, белобрысая, дочка завуча.

– Я – ничего не предлагаю, – хмыкнула Олеся.

– А я предлагаю, – вмешался Салаев. Все обернулись в его сторону. – После школы собираемся и идем прочесывать город. Каждый подвал, каждый закуток. Кто не идет – тот лошара.

Вернулась Маргарита Николаевна. Скрестив руки на груди, шагнула в центр класса:

– Ребят. Олег, Тимур, Саша, Максим. Вы дружите, может, вы что – нибудь знаете?

– Нет, Маргарит Николавна, – ответил Салаев, – зачем нам что – то скрывать?

– Мы все знаем, – продолжила она, – что семья у него сложная. Вася когда – нибудь вам жаловался или, к примеру, говорил, что не хочет возвращаться домой? Ну, было такое?

– Нет, Васек никогда никому не жаловался.

Макаров отвернулся к окну.

***

На поиски Васи собрался весь класс. Уклонились лишь двое – братья Карповы из поселка «Гидролизный», сославшись на то, что у них были талоны на прием в поликлинику.

– Ну и валите, – прокричал им вслед Салаев, – и без вас обойдемся, уроды!

Ребята организованно разбились на несколько групп. Максим оказался в компании Саньки Перепелкина, Наташи Зиминой, Коли Варенцова, Вари Батт, а позднее, на радость Макарова, к ним присоединилась Олеся, дезертировав из команды приставучего Салаева.

Их группа должна была прочесать улицу 60 лет ВЛКСМ, потом через Пильный переулок выйти на Куйбышева, пройти вдоль по улице Трошева вплоть до автостанции на Первомайской. Это была общая точка сбора.

Мальчишки шагали впереди, девчонки – чуть поодаль, но старались не отставать. Ребята действовали решительно, они были готовы проверить каждый дом. Заходили в подъезды и в шесть голосов звали Васю. Несколько раз их прогоняли недовольные жильцы:

– Нет тут никакого Васи, и не было никогда! Валите отсюда, а то милицию вызову!

На улице Трошева школьники повстречали крепко выпившего мужика. Несмотря на мороз, на нем была лишь клетчатая рубашка, серый, распахнутый рабочий халат и старомодные кеды. Алкаш едва держался на тощих, синих от холода ногах, придерживаясь за металлический ставень киоска.

– Я твой рот бомбил! – неистово кричал мужик, наклоняясь к приоткрытому, обклеенному рекламой сникерсов окошку.

Через мгновение из окошка по локоть высунулась женская рука и звонко шлепнула бузотера по небритому лицу. Тот повалился на спину. Он долго не мог подняться, стонал и сучил голыми ногами, путаясь в подоле халата.

– Вот он, ваш маньяк, – рассмеялась Олеся, – теперь точно обезврежен.

Если на дверях не висели замки, Максим Санька и Коля спускались в подвалы, девочки оставались ждать на улице, боялись.

– Ребят, ну как там? – осторожно заглядывая внутрь, спросила Варя.

– Пусто, – ответил худой, длинный как жердь Варенцов, – Васек в такой вонизме и пяти минут бы не выдержал.

– Ну выходите тогда, че там засели.

– Идем – идем, не ори.

Отряхивая одежду, мальчики выбрались на улицу.

– Ну все, надо к автостанции дуть, не найдем мы его тут, – Санька зачерпнул пригоршню снега и потер об испачканный в побелке рукав пуховика.

– А как же те двухэтажки? – спросила Зимина, поправив на голове фиолетовый, весь в катушках капор из ангорки.

– Да там замки везде кодовые – бесполезняк, – отмахнулся Перепелки, – идемте на станцию ждать остальных.

Максим с Санькой шли позади Олеси и Вари. Санька курил, пряча сигарету в кулаке.

– А Перепелкин курит, ха! – оглянувшись, крикнула Батт.

– Ой, осади там! – ответил Санька. – Макс, ну ты че липуешь? – кивнул он в сторону девчонок, – подойди к ней, а я пока Варьку отвлеку.

– Ты че, офонарел, что ли? Забыл, зачем мы здесь?

– Да ладно, а то я не вижу, как ты на нее пялишься постоянно.

– Не надо, Сань.

– Надо, Федя, надо!

Санька слепил упругий комок снега, прицелился и бросил в Варю. Попал в спину.

– Ах ты гад! – вскрикнула Батт и, передав сумку Олесе, помчалась за Санькой.

– Действуй, – срываясь с места, на ходу прокричал он Макарову.

– Догоню – тебе не жить! – грозилась Варя.

– Ага, сначала догони!

Максим шел за Олесей как приклеенный. Заметив это, она нарочно замедляла шаг, Максим притормаживал тоже. Наконец девочка остановилась и развернулась к Макарову. Ее длинные ресницы белели от инея, щеки горели румянцем. На морозе она была еще красивее.

– А ты чего там в хвосте плетешься? – улыбнулась новенькая.

– Да я тут так… – подойдя ближе, замямлил Максим.

Шли молча. Макаров смущался, не решаясь даже взглянуть в ее сторону.

– Ну и придурок же твой друг, – нарушила неловкое молчание Олеся.

– Да нет… не совсем придурок… в смысле, совсем… не придурок, – залепетал Максим словно умственно отсталый.

Олеся звонко рассмеялась. Одной рукой она схватилась за плечо Макарова, другой, за свой живот.

– Блин, – усмехнулся Максим, качнув головой.

– Ну ты и сказанул – «не совсем придурок», – не переставая улыбаться, хитро прищурила глаза Олеся. – Слушай, а я все хотела спросить, а нафига ты у Варьки анкету спер, а потом сам же ее и подбросил?

– Я… Я ничего не подбрасывал… с чего ты взяла вообще? – отшатнулся Макс, изобразив полное недоумение…

Спасла его внезапно прибежавшая Варя, растрепанная и раскрасневшаяся, длинный вязаный шарф был переброшен через плечо и свисал едва ли не до пят.

– Ребят, ребят, – задыхалась она, – кажись, нашли.

Примчались к подвалу двухэтажки. У приоткрытой металлической двери курил Санька.

– Макс, походу, там он, – кивнул на дверь Перепелкин, – я его голос слышал. С ним еще кто-то. Там темень, не видно нифига…

– Может, Варенцова крикнем? – растерянно предложил Максим.

– Сами справимся, – важно ответил Санька, сплюнул сквозь зубы и выбросил окурок.

– Мальчики, только осторожней, – сказала Варя.

– Да не бзди, – выпендривался Санька, – пошли, Макс, проверим.

Макаров малодушно согласился спуститься в душный, пахнущий сыростью и нечистотами подвал.

– Черт, не видно ни фига, – ругался Максим, осторожно ступая по крутой лестнице.

Санька чиркнул спичкой. Он медленно шел впереди на сдавленные голоса, оберегая слабый, подрагивающий огонек в ладонях.

В конце узкого коридора мерцала полоска света, голоса становились все громче.

Пригнув головы, Макс и Санька шагнули в небольшое помещение, освещенное тусклой лампочкой, свисающей с потолка на кривом проводе. Повсюду были разбросаны картонные коробки, окурки, смятые сигаретные пачки, пластиковые бутылки и какие – то грязные, дурно пахнущие вещи.

В центре располагалась конструкция из деревянных паллет, заменяющая стол. Рядом сидели двое пацанов и, упираясь локтями в паллеты, дышали из перепачканных зеленой массой целлофановых пакетов. От запаха клея валило с ног.

На вид мальчишкам было лет по пятнадцать. Перепачканные лица, драные куртки с торчащим пухом, взлохмаченные волосы.

– Вам че здесь надо? – отлипнув от пакета, растягивая слова, проговорил один из них, с кровоточащей ссадиной на щеке. У него были мутные, водянистые глаза.

– Валим, – испуганно бросил Санька и заспешил к выходу, утаскивая за собой Макарова.

– Стоять! Куда дернули?! Стоять!

Спотыкаясь и падая, хватаясь за кирпичные стены, друзья вслепую уносили ноги.

– Нет там Васьки, – отдышавшись, сказал Санька на улице, – пойдемте отсюда.

На автостанции уже собрались почти все одноклассники. Они галдели, окружив уличный стенд с расписанием автобусов.

– Ну как у вас? – спросил Салаев, поигрывая связкой ключей на цепочке.

– Глухо, – развел руками Санька.

– Вот и у нас так же, – вздохнул Ларин.

У шашлычной остановились два автомобиля. Серая тонированная «девятка» и черный джип «Опель Фронтера». Из «девятки» выбралось трое верзил в кожаных куртках и в спортивных штанах с полосками. Из джипа вышел наголо бритый водитель, следом за ним – пассажир. Это был полноватый невысокий мужчина лет пятидесяти на вид, с седой щетиной, в меховой шапке и длинном коричневом пальто. Один из верзил открыл перед ним дверь в шашлычную. Через мгновение компания скрылась из поля зрения.

– Комаровские, – восторженно сообщил Перепелкин.

***

Ориентировки с плохо пропечатанным лицом Васи были расклеены повсюду.

На помощь милиции пришли волонтеры. Ежедневно они прочесывали город и окрестные поселки, опрашивали местных жителей, но никаких результатов это не приносило.

Маргарита Николаевна предложила ученикам навестить Васиных родителей, попытаться хоть как – то их подбодрить и успокоить. Ребята с готовностью откликнулись.

По дороге Салаев закурил.

– Олег, ты хотя бы классного руководителя постеснялся, – пристыдила его Маргарита Николаевна.

– А я что? Я ничего, – ответил Салаев, спрятав сигарету.

– Вот будешь курить – не вырастишь, девочки любить не будут.

– А меня и так любят, – самоуверенно сказал Дон Жопен.

Вошли в подъезд, поднялись на второй этаж. Остановились у обшарпанных дверей квартиры с торчащими, словно тараканьи усы, проводами вместо звонка. Внутри грохотала музыка, звенели бутылки, слышались пьяные возгласы и женский смех.

– Пойдемте, ребят, – подавленно проговорила учительница, так и не постучав в дверь.

***

– Ой, знаю я эту семейку, – реагировала на пропажу одноклассника мама Максима, – довели пацана, вот он и удрал. Не от хорошей жизни из дома бегут…

Однако попросила Макарова старшего встречать сына после школы. Тем более, что Максим стал учился во вторую смену.

Ветеран остервенело колотил в стену.

– Дядя Егор, не шумите, я здесь, – отозвался Максим, скрутив журнал в трубочку.

– Ну как ты там, малец? Что нового? Как с подругой?

– Да пока не знаю, дядь Егор, но, кажется, я ей нравлюсь.

– Молодец, пионер! Так держать! Позвал ее на свидание?

– Нет. Дядь Егор, у нас одноклассник пропал.

– Как так – пропал? – откашлялся ветеран.

– А так. Ушел в выходные погулять, и не вернулся. Его родители заявление в милицию написали, мы и сами с ребятами его ищем… Наши говорят, что это маньяк… Но мне кажется, что он из – за родителей из дома убежал.

– А что с его родителями?

– Ну, они пьющие. Отец, говорят, на него руку поднимает.

– Поднимает… – помолчав, сказал ветеран, – значит, за дело поднимает, воспитывает, значит. И вообще, какие бы ни были, они – родители, это святое, – повысил голос он, – я вот вообще без мамки и папки вырос, меня тетка воспитала. А так мне не хватало отца и матери, ты и представить не можешь… Так что тут ты, малец, не прав, ну или друганец ваш глупый еще, если на родных зуб заимел. На родителей не гонят. Придет он, никуда не денется. Нагуляется и вернется. Понял?

Максим не ответил.

– Ты что там примолк? Уснул, что ли?

– Ладно, дядя Егор, мне уроки надо делать, – сказал Макаров.

Он поднялся с кровати, расправил журнал и убрал в ящик стола.

***

Отец Максима уехал в командировку. По служебным делам его отправили в Ульяновск.

Телефон Макаровым не провели, а идти к соседям, и звонить от них по межгороду Наталье Сергеевне было неудобно.

В субботу вечером она собиралась в переговорный пункт.

– Мам, я с тобой пойду, – серьезно проговорил мальчик, – одну тебя никуда не пущу.

– Ой, ну куда ты в такую стужу, – Наталья Сергеевна убрала кошелек в сумочку, подошла к зеркалу и поправила прическу, – сиди дома, я быстро. Туда и обратно.

– Нет, я с тобой, – настаивал Максим.

– О, господи, ну что с тобой поделаешь, – улыбнулась мама и потрепала его по волосам, – собирайся, защитничек.

На улице стремительно темнело. Было ветрено, падающие снежинки, шурша, беспорядочно кружили в свете фонарей.

Идти предстояло довольно далеко. Сначала вниз по улице Трошева до большой гранитной мемориальной доски героям Великой Отечественной Войны. Затем пересечь мост и двигаться прямо, до самого почтового отделения с прилегающим к нему переговорным пунктом.

Встречались редкие, припозднившиеся прохожие. Многие из них были навеселе. Максим не выпускал из своей ладони мамину ладонь и, широко шагая, настороженно оглядывался по сторонам.

Смахивая с одежды снег, вошли в переговорную. Там было душновато, гудели яркие флуоресцентные лампы. Вдоль стены располагались сцепки мягких откидных сидений. Одну из тесных, с мутными стеклами кабинок занял крупный мужчина в кожаной шапке с козырьком и распахнутой дубленке.

– Андрюш, Андрюш, – кричал он в трубку, – фрезу взял, нормально, ага. Но, это, Андрюш, алло, цанги там на шесть и на восемь, а мне б двенадцатые, Андрюш, достать…

Наталья Сергеевна подошла к окошку диспетчерской, назвала город, номер телефона и отсчитала несколько купюр.

– Распишитесь и ждите, – невозмутимо проговорила телефонистка и придвинула серую квитанцию.

Мать и сын присели на пустующие сиденья.

Мужчина повесил трубку, боком выбрался из кабинки и, застегивая на ходу дубленку, заспешил к выходу.

– Четвертая кабинка, проходим, – прозвенел голос телефонистки.

Наталья Сергеевна говорила минут пять. Все это время Максим стоял рядом, держа в руках мамину сумку на тонком кожаном ремешке.

– Максим, поговоришь с папой? – сказала мать и протянула увесистую черную трубку.

Отец поинтересовался как дела в школе, много ли нахватал двоек, наказал хорошо себя вести, пообещав привезти за это подарок.

Вышли из переговорной. На улице уже совсем стемнело. Было тихо и пустынно. Даже смолкли гудки автомобилей.

– Ну что, – подмигнула мама, навесив на плечо сумочку, – зайдем в «Юбилейку», купим чего – нибудь вкусненького?

– Холодно, – нарочно поежившись, ответил сын, – лучше сразу домой.

– Ну как знаешь, – недовольно хмыкнула мать.

Когда они проходили по мосту, Максима вдруг что – то заставило обернуться. По противоположной стороне в их направлении шла темная фигура.

– Ноги совсем задубели, пойдем быстрей, – мальчик сильнее сжал мамину ладонь в кожаной перчатке.

Через минуту Максим снова оглянулся, и увидел, как таинственная фигура, пересекая проезжую часть, торопливо и уверенно двигалась на них.

Теперь уже мама ускорила шаг, крепче прихватив руку Максима. Она тоже заметила преследователя, но старалась не показывать вида, чтобы не напугать сына. Максим чувствовал, как дрожит ее ладонь.

– Мама, у меня в кармане нож, – хватая губами морозный воздух, проговорил он.

– Поторопись, сынок. И не оглядывайся, – в волнении отвечала мама.

Максим расслышал, как вполголоса она стала читать «Отче наш».

Хруст снега за спиной раздавался все отчетливее, словно тяжелыми ботинками ступали на битое стекло. Мальчику стало страшно, но страшно не за себя, за маму.