Текст книги "Без войны и на войне"

Дневник комиссара Конева

Уже в молодости отец стремился обрести качества, которые соответствовали его личностному идеалу: целеустремленность, организованность, умение выстроить деловой ритм жизни. Казалось бы, отойдя от дел и находясь в отставке, он мог позволить себе расслабиться, вставать позднее, отказаться от соблюдения отработанного годами режима дня, отвлекаться на какие-то второстепенные и малозначительные бытовые дела, затягивать чаепития или вести долгие телефонные разговоры… На самом же деле он подчинил весь ритм своей жизни решению поставленной самому себе задачи. Как говорила мама, у папы всегда был свой план!

Занимаясь довоенным архивом отца, пролистывая письма, тезисы выступлений, я наткнулась на пожелтевшую от времени папку с надписью «1923 г., Никольск-Уссурийск».

После окончания Гражданской войны отец состоял в должности военного комиссара 17-го Приморского стрелкового корпуса на Дальнем Востоке. Среди прочего мое внимание сразу привлекли написанные редкими в употреблении красными чернилами строчки. Он процитировал понравившуюся ему мысль некоего полковника французской армии: «Взамен технической подготовки я выдвигаю усовершенствование сердца, потому что ведь не пушки и не ружья сражаются, а человек». Зная о перипетиях жизненного пути отца, о своеобразии его полководческого дарования, думаю, что по всей вероятности, эта мысль подкрепила его собственные суждения о значимости человеческого фактора на войне.

Комиссарская работа отца, если судить по сохранившимся документам, была прежде всего воспитательной. Я выбрала для публикации фрагменты из дневников комиссара Конева 20-х годов, с разных сторон раскрывающих важнейшую для него тему «Воспитание красноармейца». Мне кажется, что сформулированные отцом тезисы созвучны и нашему времени. В них – констатация разлома между старым и новым в армейской жизни, энергетика поиска, вскормленная революционным временем жажда всего и сразу.

Молодой комиссар испытывает потребность описать эпоху, особенности политической жизни страны, опираясь на авторитеты, используя мысли своих наставников – большевиков:

«Переживаемая эпоха характеризуется наибольшим обострением классовых противоречий внутри страны и вовне, борьбой между сильными государствами за рынки, владение колониями, господство над морями. Эти обострения временно сглаживаются, заглушаются, но неминуемо повлекут за собой величайшие потрясения, взрыв новых войн».

Он размышляет о военной технике, обобщает качества, необходимые солдату в условиях современного боя:

«Групповая тактика и применение автоматического оружия, с его массовым и разрушительным действием, требуют большой военной выучки, самостоятельности, полного самообладания, моральной устойчивости и готовности бороться за идею советской власти… Не зря французская и английская периодическая печать пестрит сообщениями о значении в современных условиях боя «морального воспитания солдата».

Довольно значительные фрагменты в комиссарской тетради отца посвящены воспитательному значению воинского строя. Конечно, сугубо гражданским человеком, который никогда не служил в армии, строй воспринимается скорее с парадной стороны (почетные караулы, праздничные акции), а такие его непарадные стороны, как муштра, окрики, жесткость команд, более очевидны тем, кто прошел армейскую школу. Впрочем, выправка и сноровка построенных для военных парадов солдат, офицеров, генералов – предмет нашей национальной гордости и сегодня. Всегда вспоминаю красоту и легкость строевого шага отца на Параде Победы в 1945-м году.

За двадцать с лишним лет до знаменитого парада отец записал свое мнение о красоте воинского строя:

«Строй, конечно, не должен явиться воспроизведением старых печальных традиций плацпарадности. Строем мы занимаемся и теперь, и не без увлечения. Строй нами понимается не как механическая, самодовлеющая форма, оторванная от общей воспитательной работы. Этот взгляд должен быть изменен. Строй должен иметь и воспитательное значение: постоянное разумное упражнение в сомкнутом строю, в равнении, в приемах, он вырабатывает точность и правильность движений, напряженность внимания, чувство времени, но, кроме того, он, что важнее, вырабатывает умение, когда нужно, ограничивать свою волю, согласовывать свои движения и действия с движениями и действиями товарищей; он вырабатывает чувство локтя, единства, без которого не может быть коллективного действия. Стройным должен быть не только строй, вся военная жизнь насквозь должна быть проникнута стройностью».

Отец не раз возвращался и к теме взаимоотношений людей на войне, отношениям начальника и подчиненного. В годы Великой Отечественной ему удалось создать атмосферу доверительности, товарищества и в то же время требовательности по отношению к тем людям, которые вместе с ним решали боевые задачи, прежде всего к командармам, начальникам штабов, разного рода служб. В книге мемуаров «Сорок пятый год» он постарался запечатлеть портреты своих боевых соратников, привел детали, которые раскрывали своеобразие той или иной личности.

Рассуждения на тему, остро волновавшую молодого комиссара Конева, можно найти и в записях, сделанных им еще на заре военной карьеры:

«Взаимоотношения начальника и подчиненного должны покоиться целиком на основе единства целей, долга и товарищества. Тут важную роль играет принцип, положенный начальником в основу взаимоотношений с подчиненным. Прежде всего не должны нарушаться права красноармейца как гражданина. Нужно устранить пережитки старого, привнесенного в Красную Армию в форме денщичества и личного использования солдат. Это есть яркий образчик нарушения прав гражданина. Нужно добавить, что в этом вопросе у нас нет особенно четкой линии: наши отношения являют крайности, с одной стороны грубость, цукание, с другой – панибратство и фамильярность, все это отражается на внутреннем единстве в части и на дисциплине.

Необходима искренность, простота в обращении, способность вовремя прийти на помощь солдату советом и делом (ибо кому больше дано, с того больше спросится); важен личный пример выдержанности и дисциплинированности. Напротив, афиширование и дешевая популярность, бьющая на внешний эффект, послабление, демонстрация своего рвения перед подчиненными, желание выставить себя покровителем и защитником там, где это выгодно, вот, что должно жестко изгоняться из взаимоотношений начальников и подчиненных в рядах Красной Армии.

На службе начальник, вне службы – товарищ и друг, вот лучшая форма взаимоотношений».

В своих дневниках отец рассуждает о значимости культуры, просвещения для формирования личности. Понимая, что страна после Гражданской войны живет в условиях нищеты и разрухи, он стремится ставить и решать посильные для молодого комиссара задачи:

«Обучить красноармейца грамоте, расширить его общеобразовательный кругозор, что достигается школьными и внешкольными занятиями, клубной кружковой работой, которые призваны развивать навыки самодеятельности, самотворчества. Поднять культурный уровень, избавить от вековых предрассудков, как то – невежества и раболепства».

Мысль о том, что «культура избавляет от раболепства» особенно характерна. Свобода распоряжаться своей жизнью, обостренное чувство собственного достоинства были органичными свойствами личности отца, но основанием для этого было постоянное, упорное самосовершенствование на всех этапах жизни. Просвещение, культура, могу сказать это без преувеличения, сыграли в его жизни главную роль. В книгах, в набросках и записных книжках постоянно мелькают фразы: «учился со страстью», «со страстью старался овладеть всем тем, что могли дать учителя». А учителя были неплохие…

Пройдя суровую школу казармы, отец прекрасно понимал, что простая пропаганда культурных ценностей мало что дает. Важно было создать для людей человеческие условия жизни и быта.

На заседании губернского комитета партии Конев настаивал на необходимости обустроить быт комсостава в казарме. С этой целью он предлагает обставить их квартиры соответствующей мебелью, создать уют в казарме.

На этом же заседании он с достаточно жесткой иронией подметил, что «красноармейцу недостаточно знать про Керзона, надо приобщить его к культурному быту, научить бережному отношению к народному достоянию и опрятности. С этой целью с помощью шефов заготовить для красноармейцев сапожные щетки, мазь для сапог, зубные щетки и порошок, носовые платки».

В докладе военного комиссара Конева культурной политике в армии отведен целый раздел. Он пишет:

«Нужно вести работу над общим образованием красноармейцев для того, чтобы общим образованием закреплялась политработа, а то красноармеец знает про политику, но не знает явлений природы, в этом случае политика может быстро улетучиться из его головы. Для того чтобы ликвидировать культурную отсталость в армии, можно привлечь шефов. В армию необходимо присылать преподавателей-естественников, математиков, географов, предоставлять учебные пособия и книги, приглашать артистические труппы».

Не был обделен вниманием молодого комиссара и спорт. Спорт для него важнейшая составляющая воспитания, которая на время была оттеснена на периферию армейской жизни.

«Спорт оторван от воспитательных задач, на него смотрят не как на средство духовного развития, а как на самоцель, спорт – ради спорта. Спорт, развивая ритмические движения, вырабатывая навык к преодолению препятствий, необходимость быстро ориентироваться, формирует сообразительность и смелость в принятии решений. В спорте движения отчетливы и ритмичны, в жизни – нередко вялые, несуразные; в спорте ценятся точность и решительность, в жизни присутствуют движения с развальцем, медлительность, неуклюжесть. В дело спорта надо вложить воспитательность, необходимо, чтобы спорт был осознан как одно из могучих средств не только физического развития, но и военного воспитания».

Все приведенные фрагменты из дневников Конева 20-х годов уникальны. Они, на мой взгляд, позволяют судить о зрелости человека, которому были вверены судьбы простых людей, тех солдат, которые, как и он сам, пришли в революцию, чтобы построить новое государство, стать его защитниками. Многие суждения выглядят романтичными, даже, может быть, несколько наивными, но в то же время в записках комиссара Конева уже заметны те фундаментальные качества личности – просвещенность, серьезность, порядочность, озабоченность судьбами других людей и, разумеется, естество военного профессионала, кем и суждено ему было стать в дальнейшем.

Анна Волошина – первая жена комиссара Конева

Свою будущую жену Анну Волошину отец встретил в 1920 году на Дальнем Востоке. Никто не знает подробностей этой любовной истории, известно лишь, что Анна заслушивалась пылкими речами молодого комиссара бронепоезда – высокого, русоволосого, с яркими голубыми глазами. Он кажется ей очень образованным, начитанным. Вокруг Конева всегда люди, он умеет их выслушать и готов оказать помощь. Не осталась незамеченной и его физическая сила: на воскресниках таскает тяжести влегкую, видно, что привык это делать в родном краю, где и крестьянствовал, и сплавлял лес, и работал в Архангельском порту. Романтический герой, да и только! Впоследствии она как-то сказала: «Он – мой Вронский». Объяснение этому имелось: на тот момент у Анны была другая семья – работая в господском доме, она влюбилась в хозяина и родила от него дочь Варвару.

В 1921 году отец заболел тифом, болел очень тяжело, целый месяц провалялся в госпитале. Анна выхаживала его, отпаивала клюквенным морсом, приносила домашнюю еду – и выходила, спасла. Он был ей благодарен и решил, что, когда поправится, будет просить ее стать его женой. Анна была привлекательной девушкой – энергичной, обаятельной.

Когда заканчивалась Гражданская война, многие состоятельные люди после поражения колчаковских войск эмигрировали в Харбин. Уезжая с дочерью Варей, бывший хозяин умолял Анну отправиться вместе с ними, сохранить семью. Но Анну уже ничто не могло остановить – люблю и все, никуда не поеду! Рассталась и с дочерью, потом, спустя годы, она будет разыскивать ее, но следы дочки затерялись, ходили слухи, что из Харбина она перебралась в Америку…

Анна родила Коневу двоих детей: в 1923 году дочь Майю и через 5 лет – сына Гелия. Но та сила чувств, которая сблизила их в 21-м году, стала иссякать.

Анна была очень независимым и решительным человеком: обожала и умела принимать гостей и была всегда центром притяжения, ее окружали покоренные ее жизнелюбием и шармом друзья. Отец же хотел покоя, тишины, уюта. Стали ссориться, а потом у Нюры случился роман, да еще с его подчиненным. Конев был оскорблен, но продолжал жить с нею ради детей. И на войну ушел с тяжелым сердцем. На обороте фотографии, которую он хранил, рукою Анны было написано: «На память самому дорогому, что может быть в моей жизни, мужу, отцу и другу, который никогда не забудет меня. Горячо любимая тобою твоя Нюра». И действительно, не забыл. До конца жизни он помогал Анне как мог, она ни в чем не нуждалась.

Учеба и учителя

В 1925–1926 годах отец находился на курсах усовершенствования высшего начальствующего состава при Академии РККА. Возможно, занятия на курсах могут показаться кому-то чем-то не очень сложным и даже легковесным, но это впечатление обманчиво. Внимательно изучив конспекты отца, тезисы записанных им лекций, развернутые планы семинарских занятий, я была поражена тем, насколько концентрированные и многосторонние знания получали наши «красные командиры»! Сохранился, например, тщательно законспектированный отцом анализ целей войны по трудам прусского генерала Юлия фон Верди дю Вернуа, сопоставление стратегических воззрений военного теоретика Адама Генриха Дитриха фон Бюлова и генерал-фельдмаршала Хельмута Карла Бернхарада фон Мольтке. Емкие записи многочисленных лекций профессионалов – военных специалистов, преподававших на курсах.

Молодые командиры были очень благодарной аудиторией, с искренней заинтересованностью они погружались в саму суть предмета, стараясь не упустить ни одну важную деталь в речах своих наставников! Наверное даже сегодня не потеряли своей актуальности знаменитые лекции бывшего военного министра Временного правительства профессора Александра Ивановича Верховского, который в середине 30-х годов, рассказывая курсантам о механизмах управления войсками, проводил параллели с методами управления большим производством, и советовал задуматься об инициативе и самодеятельности исполнителей, описанных в книге американского автомагната Генри Форда «Моя жизнь».

Чувство новизны и уважение к традициям были присуще отцу в полной мере. Сохранился текст его воспоминаний об учебе на курсах, проникнутый гордостью и благодарностью своим учителям – людям, сформированным предшествующей эпохой российской истории. Своим молодым слушателям они подарили возможность соприкоснуться с традицией служения Отечеству, взращенной опытом многих поколений русских офицеров. И это была школа не только чисто профессионального свойства, но и школа нравственности, на всю жизнь преподавшая им уроки воспитания и культуры…

Не удивительно, что отец всегда высоко ценил любые проявления культуры и благородства в отношениях между сослуживцами.

Вот что об этом пишет отец в своих воспоминаниях:

«За годы Гражданской войны, в стране выросли замечательные командные кадры, которым можно было доверить любое боевое задание. В армии стало возможно и необходимо единоначалие, открылась возможность часть комиссаров перевести на командную работу.

…В Московском военном округе, где я тогда служил комиссаром 17-й стрелковой дивизии, часто проходили совещания по проблемам военной реформы, проводимой М. В. Фрунзе. Я выступал на них, отстаивая необходимость единоначалия. Однажды К. Е. Ворошилов, командовавший тогда МВО, сказал мне: – Вы комиссар с командной жилкой, как вы отнесетесь к тому, что мы пошлем вас на ВАК (Высшие академические курсы), а затем назначим на командную должность?

Я согласился, хотя знал, что пойду на низшую должность.

В середине 1925 года я был уж на ВАКе при Военной академии РККА (имени М. В. Фрунзе она тогда еще не носила, наш нарком был еще жив).

Со мной вместе прибыло немало боевых друзей. Условия для учебы были отличные. Нас обучали лучшие профессора и преподаватели военной академии. Политика В. И. Ленина сохранила для Красной Армии кадры офицеров и генералов старой русской армии, у которых мы многому учились».

Партия поставила на службу Красной Армии офицеров царской армии, которые приняли революцию не сразу. Отец учился в группе профессора А. Г. Лигнау, большого знатока пехоты, который служил в армии Колчака.

Курс истории Первой мировой войны, истории военного искусства читали профессора В. Ф. Новицкий, А. М. Зайончковский – серьезные ученые, авторы известных научных трудов.

Наряду со старыми генштабистами преподавали профессора советской формации, например, Н. Е. Варфоломеев, выступали с докладами и делились опытом М. Н. Тухачевский, С. С. Каменев и другие выдающиеся военачальники Красной Армии.

Слушатели учились, понимая, что через год им придется применять полученные знания в войсках, они старались не терять ни минуты.

Отец вспоминал:

«В годы Первой мировой и Гражданской войн у нас самих накопился немалый боевой опыт, его надо было осмыслить, подвести под него теоретическую базу.

Мы засыпали преподавателей вопросами, подчас спорили с ними, и, должен отметить, они весьма уважительно относились к нашим суждениям, старались ответить на все наши вопросы. Нас хорошо учили».

Командир полка

Закончив Высшие академические курсы, сняв «ромбы» – знаки различия высшего командного состава и ввернув в петлицы так называемые «шпалы», прямоугольники для старших офицеров, то есть фактически пойдя на понижение в должности, отец стал командовать стрелковым полком. На фотографии Конева – командира 50-го стрелкового полка у него три «шпалы», что соответствовало званию подполковника[4]4
  Здесь имеется в виду звание в Красной армии после реформы 1940–1943 гг. – Прим. авт.


[Закрыть].

«…При подготовке и в ходе операций всегда отдавал себе отчет в том, что командир полка – основная фигура в армии и в мирное и в военное время, основной организатор боя. Нет таких всеобъемлющих начальников, как командир полка. Он командир-единоначальник, в его руках собрано буквально все, что относится непосредственно к бою и военному быту, к обучению и воспитанию людей, к поддержанию дисциплины. Если командир полка не на высоте, то, сколько бы ты ни давал туда, вниз, мощных средств борьбы, боевой техники, все равно проку не будет – по-настоящему они не используются.

Взять, к примеру, полковые артиллерийские группы поддержки. Чем дальше шла война, тем мы все чаще имели возможность делать их крупными и мощными. Но они действительно становились такими, если попадали в руки толкового командира полка. Когда же такой командир не понимал характера и роли артиллерии в войне, то и не мог эффективно использовать артиллерийскую мощь.

То же самое и с танками. Мы давали танки поддержки в полки и батальоны. Бесспорно, их место в боевых порядках батальонов. Но и тут роль командира полка была велика. Если в бою он правильно использовал танки, то они воевали хорошо, вводились в бой не вслепую, а с учетом местности и характера обороны противника. Имея в своих руках артиллерию поддержки, командир полка прокладывал танкам путь, давил немецкую противотанковую систему, организовывал взаимодействие пехоты и танков с артиллерией, заботился об эвакуации поврежденных машин с поля боя.

Словом, командир полка был на войне тем мастером, без которого не обойтись в любом деле, в любом цехе, тем более в цехе войны. Без мастера – знатока всех элементов данного производства – дело далее не пойдет, как на войне без командира полка – знатока всех элементов организации общевойскового боя. Командиров таких надо беречь и следить за их судьбой. В меру сил мы старались это делать. Именно из командиров полков в ходе войны вырастали командиры дивизий, корпусов и другие крупные военачальники.

Роль командира полка я хорошо понял в мирное время, когда сам пять лет командовал полком. Командовал по-настоящему, не стремясь поскорее уйти ни вверх, ни в сторону, наоборот, стараясь именно там, в полку, постигнуть все премудрости войсковой службы и жизни. С чувством удовлетворения вспоминаю, как много дала мне эта работа.

Потом я прошел через все должности, начиная с командира дивизии, на которой тоже пробыл шесть лет. И каждая должность меня чему-то учила. Учила меня и Академия имени Фрунзе. Но все-таки самой главной для меня академией был полк. Полк сделал меня человеком поля. Именно в полку я страстно полюбил поле, учения, проводимые с максимальным приближением к боевой обстановке. Я относился к учениям со страстью и считал тогда, так же, как считаю сейчас, что без вдохновения нет учений. И это пригодилось мне на войне.

Не знаю, сумел ли я передать это, но мне хотелось показать, что руководство боевыми действиями – это прежде всего вдохновение, и именно оно, кроме всего прочего, требуется командиру перед принятием самых сложных решений.

А что касается слов Суворова: “Тяжело в учении – легко в бою”, то для меня они всегда были основой жизни и деятельности. Особенно запомнились мне те счастливые минуты, когда на учениях в Московском военном округе я со своим полком, смешав во встречном бою все карты “противника”, вышел прямо на командный пункт командира “синей дивизии”, и Борис Михайлович Шапошников, командовавший тогда Московским округом, похвалил меня за удачный бой. Казалось бы, столько огромных событий произошло после того, позади осталась такая война, а я все еще по сей день с волнением вспоминаю похвалу Шапошникова, высказанную мне, командиру полка, почти сорок лет назад.

Не могу не привести одно принципиально важное соображение маршала Шапошникова относительно роли командира полка. Он считал, что уважающий себя и своих подчиненных начальник, заботясь об авторитете командира полка, никогда не станет проверять полк в отсутствии его командира. Этого он сам неукоснительно придерживался и постоянно внушал другим.

Однажды Борис Михайлович Шапошников прибыл в мой полк. Я находился на стрельбище. Борис Михайлович явился на наш правый фланг. Когда дежурный отрапортовал ему о состоянии полка и о том, где командир, Шапошников остался ждать меня и ждал, пока я не прибыл по его вызову. Он не считал возможным смотреть полк без его командира».