Текст книги "Без войны и на войне"

На дальнем востоке между двумя войнами

Отец был свидетелем создания буферной республики в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке. Дальневосточная Республика (ДВР) была образована в очень сложной международной и внутриполитической обстановке, что было обусловлено необходимостью предотвратить военное столкновение Советской России с Японией, обеспечить условия для ликвидации интервенции и Белого движения.

Советская Россия признала ДВР, оказывала ей помощь. При поддержке России была сформирована регулярная Народно-революционная армия (НРА). Войска НРА сражались с атаманом Семеновым и бароном Унгерном[6]6
  Роберт Николаус Максимилиан (Роман Федорович) фон Унгерн-Штернбер – русский военачальник времен Гражданской войны в России, генерал-лейтенант Белой армии, видный деятель Белого движения на Дальнем Востоке. – Прим. авт.


[Закрыть], с японскими интервентами, которые под натиском наших войск были вынуждены покинуть Приморье. Командующим войсками НРА в 1922 году был В. К. Блюхер, а отец – комиссаром штаба.

В архиве отца сохранились воспоминания о Блюхере. Эти воспоминания, с небольшими сокращениями, я здесь публикую впервые.

Кстати, в первой семье отца долгое время хранилась семейная шкатулка Блюхеров, присланная Анне Ефимовне Коневой после ареста Блюхера как врага народа. Спустя годы эта шкатулка была вновь передана его семье.

«Обстановка на Дальнем Востоке, куда двигалась Красная Армия после разгрома Колчака, была действительно крайне сложная, чреватая многими опасностями.

На Дальнем Востоке оказались многие уцелевшие белогвардейские части под командованием разных генералов и атаманов; там орудовали эсеры, меньшевики, местная буржуазия, а за их спиной стояли вооруженные до зубов войска Японии, США, а из Маньчжурии грозили реакционные китайские генералы.

Надо было разгромить белогвардейцев, изгнать интервентов, освободить Дальний Восток и при этом не вступать в войну с Японией.

По предложению В. И. Ленина была создана Дальневосточная Республика (ДВР) и сформирована Народно-революционная армия (НРА), главкомом которой был назначен Василий Константинович Блюхер.

Мне довелось работать с ним, поскольку я был назначен комиссаром штаба НРА.

Нельзя было не поражаться громадной работоспособности и таланту Блюхера как полководца, политика и дипломата. Ведь он никогда нигде не учился командовать войсками (а НРА по-нынешнему фронт), не учился и дипломатии.

У Василия Константиновича было острое классовое чутье, опыт работы с людьми и прирожденный дар, позволявший ему верно оценивать обстановку не только перед своим фронтом, но и во всей Азии, где переплетались и сталкивались интересы разных стран.

В. И. Ленин настаивал на том, что “вести войну с Японией мы не можем и должны все сделать, чтобы попытаться не только отдалить войну с Японией, но если можно, обойтись без нее”.

Для этого нужно было разгромить белогвардейцев, лишить японских и иных интервентов опоры на территории нашего Дальнего Востока. И это сделала Народно-революционная армия под командованием Блюхера.

Блюхер был замечательный организатор. Он объединил усилия своих красноармейских частей с усилиями партизанских отрядов, действовавших на Дальнем Востоке, преодолел элементы партизанщины, анархии, чтобы добиться поставленной цели. Авторитет Блюхера был непререкаем. Его отличительной чертой была способность охватить обстановку на Дальнем Востоке в целом: и оперативно-тактические детали, и конкретные задачи, решение которых ведет к победе. Это особенно проявилось в знаменитом штурме Волочаевки.

Высоты под Волочаевкой были взяты двусторонним штурмом красноармейцев и партизан, которые продвигались по снегу, в мороз, под ожесточенным огнем белогвардейцев. Сблизились с ними до рукопашного боя и разгромили. Этому беспредельному героизму воинов нашей армии и партизан обязаны своими успехами и Блюхер, и все полководцы Гражданской и Великой Отечественной войн. Весь Дальний Восток был освобожден от белогвардейцев и интервентов. Ленин обратился с приветственной телеграммой к рабочим и крестьянам освобожденных областей и города Владивостока. Мне выпала честь зачитать эту телеграмму Ильича на съезде. Помню, как японский представитель в ДВР демонстративно поднялся и ушел со съезда, поняв, что японцам на советском Дальнем Востоке не быть. Вспоминая сейчас то время, видишь наше прошлое еще более значительным».

Летом 1937 года отца срочно вызвали в Москву. В это время проходила партийная конференция Белорусского военного округа, командующим которым был И. П. Уборевич. Отец командовал в БВО дивизией, и многие знали, что Уборевич с симпатией относился к молодому комдиву. В такой обстановке, после ареста Уборевича, срочный вызов в Москву по приказу наркома обороны Ворошилова сулил мало хорошего. Ехал с тревожными мыслями, причину вызова ему по телефону тоже объяснять не стали. Сказали только: «Захватите с собой пару белья, больше ничего не берите. Все указания получите в Москве». В Москве, прямо с вокзала, отца привезли в наркомат, где К. Е. Ворошилов сообщил ему о назначении военным советником Монгольской народной армии.

Эта история в общем-то известна, она есть во многих воспоминаниях отца, а вот о подробностях разговора, о некоторых оценках я прочитала впервые как раз на страницах фрагмента, о котором веду речь.

«В 11 часов утра я уже был в приемной у наркома. Народного комиссара еще не было на службе; генерал для особо важных поручений, или, вернее, комдив по-тогдашнему, Хмельницкий ничего не мог сказать мне о цели вызова и предложил терпеливо ожидать прибытия наркома. Вскоре появился Ворошилов; последовал первый звонок адъютанту с приказанием вызвать меня в кабинет.

Вхожу в кабинет наркома. Ворошилов встречает меня стоя, в состоянии большого раздражения, беспокойства и тревоги в связи с теми мероприятиями, которые проводились в это время в армии: арестами ряда видных военачальников. Разговор этот был недолгим, но мне запомнился тем, что Ворошилов, возмущаясь тем, что происходит, обращался ко мне с вопросом:

– Как могло все это произойти? Что вы думаете обо всех арестованных военачальниках, какое мнение у вас, командиров? Ужели на самом деле в армии так много врагов народа?

Я ответил Ворошилову, что я не верю, чтобы ряд арестованных военачальников были предателями и врагами народа, и нам не понятно, что, собственно, происходит в связи с арестом ряда начальников, а особенно мне довольно близких.[7]7
  Здесь И. С. Конев имел в виду И. П. Уборевича и В. К. Блюхера. – Прим. авт.


[Закрыть]

После этих разговоров Ворошилов спросил меня, знаю ли я Дальний Восток. Я ответил, что знаю, воевал на Дальнем Востоке, прошел его весь, до Владивостока включительно. Знаю ли я Монголию? Я ответил, что немного знаю Монголию, поскольку когда развертывались бои за освобождение Забайкалья от банд Семенова, наши войска 2-й Верхнеудинской дивизии выходили на границы с Монголией и Маньчжурией, и я представляю себе весь район, особенно восточную часть Монголии, ее бескрайние степи и характер местности. К тому же наша дивизия принимала участие в ликвидации банд Дидерихса.

Ворошилов, не расспрашивая меня дальше о моем знании Дальнего Востока и Монголии, поставил передо мной вопрос:

– Нам нужно в Монголию послать представителя в качестве советника при Монгольской народной армии, а в последующем имеется в виду ввести советские войска в Монголию. Этот советник будет командовать советскими войсками. Как вы смотрите на то, если мы вас назначим на эту должность и справитесь ли с ней?

Для меня, разумеется, этот вопрос был неожиданным, но я быстро понял обстановку и сложность, которая возникает в данный период с кадрами. Отказываться я не имею права. И я заявил смело:

– Справлюсь, товарищ народный комиссар, я согласен на это назначение.

Ворошилов был в высшей степени удовлетворен таким ответом, и у него вырвалась реплика:

– А говорят, что у нас нет кадров! Смотрите, какие у нас замечательные кадры! Очень хорошо, товарищ Конев, что вы сразу согласились поехать в Монголию и выполнить это ответственное поручение. Сегодня состоится заседание Политбюро, и я доложу на Политбюро о вашем согласии, вопрос о вашем отъезде будет решен окончательно.

Действительно, вечером было уже решение Политбюро о моем назначении. Одновременно мне было сообщено, что в Монголию вместе со мной едет делегация. В ее состав входят министр внутренних дел Фриновский, начальник Главного Политуправления Смирнов.

Вечером, после этого разговора, я был вызван в Кремль к товарищу Сталину с тем, чтобы получить его личные указания в связи с командировкой. Присутствовали члены делегации Фриновский и Смирнов, нарком обороны Ворошилов. Сталин объяснил обстановку, складывающуюся в Монголии.

Он заявил, что в связи с наступлением японцев в Маньчжурии, у них имеется план захватить Монгольскую Народную Республику, ликвидировать революционные завоевания монгольского народа.

С захватом Монгольской Народной Республики японцы создадут угрозу и для нас – могут перерезать нашу Кругобайкальскую железную дорогу в районе озера Байкал. Сталин заявил:

– Товарищ Конев, мы введем советские войска в Монголию. Задача этих войск: не допустить захвата Монголии японскими войсками; не допустить выхода японцев к границам Советского Союза в районе озера Байкал и тем самым перерезать нашу железную Дальневосточную дорогу. Повторяю, основная ваша задача заключается в том, чтобы с вводом советских войск принять все меры к тому, чтобы не допустить захвата Монголии японскими войсками и не дать им возможности перерезать железную дорогу у озера Байкал.

Я был глубоко взволнован этим большим и ответственным поручением. Отправившись вместе с товарищами в Улан-Батор, в течение всей дороги от Москвы до Иркутска изучал возможные пути решения проблем. Главным образом задумывался над тем, что в Монголии, в пустынной степной стране, с очень ограниченным числом населения действовать нашим войскам будет очень трудно».

Военные задачи, которые были поставлены, отец успешно выполнил. Жизнь в пустыне Гоби протекала в суровых условиях, но и очень далеко от внутриполитической борьбы в центре, схваток за власть, интриг, вне атмосферы подозрительности и непонимания.

Конечно, условия, в которых оказался командир 57-го Особого корпуса, были невероятно тяжелыми. Отец был там без семьи, и чтобы поддержать и наладить хоть как-то свое существование, всю домашнюю работу выполнял сам: стирал, мыл посуду, полы, да и питался кое-как. При этом он испытывал огромную ответственность перед людьми, которые оказались в тяжелейших условиях пустыни Гоби.

В этом же фрагменте воспоминаний он признается, что предпринимал все возможное, чтобы разместить войска в связи с надвигающейся зимой. В районах, где были сосредоточены люди, не было ни леса, ни даже воды.

«Это голая, пустынная степь, особенно район Саин-Шонда, Большин-Сумэ, Солонкер. Кроме саксаула, и то редко встречающегося, ничего не росло. Ни топлива, ни воды, ни каких-либо материалов не было; все приходилось ввозить из Советского Союза, на расстояния 1000–1200 км от железной дороги, станции Улан-Удэ».

Часть вторая. Война

Командарм-19. Смоленское сражение

С древних времен Смоленщина была твердыней, преграждавший врагам путь к Москве. На этой земле развертывались кровопролитные сражения. Так было в древние времена, в ходе войны 1812 года с Наполеоном, когда 1-я и 2-я русские армии сумели дать первый решительный бой возле Смоленска.

Смоленское сражение в начальный период Великой Отечественной войны стало одним из самых крупных: город оказался на направлении главного удара немцев. В районе Витебска – Могилева – Смоленска действовала группа армий «Центр» под командованием опытного генерал-фельдмаршала Федора фон Бока. Их задачей было уничтожить основные силы Западного фронта и открыть путь на Москву. При обороне Смоленска героически сражались 19-я армия (командующий И. С. Конев), 20-я армия (командующий П. А. Курочкин), 16-я армия (командующий М. Ф. Лукин), 24-я армия (командующий К. И. Ракутин). Во взаимодействии с другими воинскими частями эти армии сковали под Смоленском 20 дивизий противника.

При жизни отца о Смоленском сражении было написано не так уж и много. Помню, корреспондент из Франции брал у него интервью и поинтересовался, какая битва с его точки зрения была своего рода «белым пятном» в истории войны, и он ответил, не колеблясь: «сражение за Смоленск, оно по существу сорвало планы нацистской Германии с ходу захватить Москву».

В предвоенные месяцы на территории Северо-Кавказского военного округа, которым командовал отец, была сформирована 19-я армия. Под видом учений к середине июня 1941 года армия была сосредоточена на Украине (в районе Черкасс и Белой Церкви). Отец, высоко оценивая воинские качества людей, с которыми вступил в войну, писал:

«Какими замечательными солдатами, сержантами, офицерами была укомплектована 19-я армия. Это были потомки боевой доблести и славы донских и кубанских казаков – гордость русской армии. На их долю выпало самое трудное – принять на себя первые удары оголтелых фашистских полчищ. Я видел своих бойцов и командиров в кровопролитных боях под Рудней, Смоленском, Витебском. Особо героически сражалась за Смоленск 129-я стрелковая дивизия под командованием Городнянского[8]8
  Авксентий Михайлович Городнянский – генерал-лейтенант Красной Армии в годы Великой Отечественной войны, командующий 13-й и 6-й армиями. Погиб в мае 1942 года в окружении в ходе Харьковского сражения. – Прим. авт.


[Закрыть]. В боях у Соловьевой переправы через Днепр мужественно дрались с врагом воины 127-й стрелковой дивизии. Тысячи бойцов и командиров 19-й армии, будучи в окружении, дрались до последнего патрона, они отдали свои жизни, преграждая путь вражеским ордам на Москву».

В надиктованных отцом воспоминаниях сохранилась история о самых первых днях войны, которую он не успел опубликовать.

«В ночь на 22 июня находился у себя на квартире. В два часа ночи 22 июня раздался звонок по ВЧ[9]9
  Защищенная высокочастотная связь, которую использовали в высших эшелонах власти. Например, Сталину с фронтов звонили только по ВЧ. – Прим. авт.


[Закрыть]. Жуков сообщил, что положение угрожающее, дал команду привести в готовность все средства противовоздушной обороны Ростова. “Командующим округа оставьте Рейтера, своего заместителя, а сами немедленно вылетайте в армию, быть там в полной боевой готовности”. Вместе с членом Военного совета Шеклановым[10]10
  Иван Прокофьевич Шекланов – дивизионный комиссар, член Военного совета 19-й армии. Погиб в бою 9 октября 1941 года. – Прим. авт.


[Закрыть], начальником особого отдела Королевым[11]11
  Николай Андрианович Королев – в органах госбезопасности с 1939, работал в Особых отделах и СМЕРШе. С августа по сентябрь 1941 года начальник ОО НКВД по 19-й армии. – Прим. авт.


[Закрыть] рано утром в четыре часа на своем самолете “СИ-47” я вылетел из Ростова в Черкассы. По всему маршруту был ливневый дождь, мы шли на бреющем полете при плохой видимости. Взяли за ориентир Днепр и по Днепру шли на Черкассы. Пролетая район Запорожья, не без риска прошли над проводами высокого напряжения Днепровской ГЭС.

Прибыв около пяти часов утра в штаб 19-й армии, я выяснил, что ни начальник штаба, никто в штабе не знает, что началась война. Тут же дал команду объявить боевую тревогу, рассредоточил войска, доложил в Генштаб, что я на командном пункте в Черкассах и войска армии находятся в полной боевой готовности.

Весь первый день войны штаб армии получал информацию из Генштаба о положении на фронтах. Этот день прошел для нас спокойно, противник не бомбил район расположения армии, кроме железнодорожного моста через реку Днепр. Видимо, сосредоточение 19-й армии не было установлено противником. На второй или третий день нарком обороны С. К. Тимошенко вызвал меня по ВЧ и приказал всей армии форсированным маршем следовать в район города Киева. Поставил задачу: занять оборону по рубежу бывшего Киевского УРа[12]12
  Укрепленный район. – Прим. авт.


[Закрыть] по реке Тетерев и далее по периметру этого укрепленного района.

Отдав приказ войскам о выходе в район Киева, я с начальником штаба Рубцовым и членом Военного совета Шеклановым с первым эшелоном штаба на автомашинах выехал в Киев. По прибытии в Киев, не теряя времени, получил ориентировку от заместителя командующего округом Яковлева и тут же выехал на рекогносцировку укрепленного района. К моему великому удивлению, в Киеве никаких войск не было, кроме артиллерийского училища под командованием генерала С. С. Волкенштейна. Киевский укрепленный район, который строился еще в мирное время, был в запущенном состоянии, все заросло травой и бурьяном, пулеметные и артиллерийские бетонированные сооружения не имели оружия. Личный состав, офицеры и солдаты, призывались из запаса. Видимо, в последние годы считали, что Киевский УР не нужен. Не хочу кого-либо в этом обвинять, но получилось так, что новые УРы по государственной границе еще не были готовы, а старые были уже в состоянии, мягко говоря, консервации.

Увидев столь безотрадную картину, я поехал в ЦК Компартии Украины к секретарям ЦК М. А. Бурмистренко и Д. С. Коротченко, Информировал их о задаче 19-й армии, о состоянии оборонительного рубежа перед Киевом, попросил их немедленно мобилизовать население для строительства обороны вокруг Киева.

Противовоздушная оборона Киева находилась в полной боевой готовности и действовала. Руководил ПВО заместитель командующего округом Яковлев. Мной был отдан приказ войскам 19-й армии занять оборону по рубежу старого УРа и высотам, прикрывавшим подступ к Киеву. В момент, когда управление армии и ее головные части уже подходили форсированным маршем к Киевскому укрепрайону, меня вновь вызвал по ВЧ нарком обороны С. К. Тимошенко и спросил, может ли моя армия “передвигаться бегом”. Создалась очень сложная обстановка на западном, московском направлении. С. К. Тимошенко передал следующее распоряжение: “Положение на Западном фронте угрожающее. Противник продолжает развивать наступление на Смоленск. Армию по тревоге грузить в эшелоны в том порядке, в каком части будут подходить к станциям погрузки, и перебрасывать на западное направление, в район Рудни, Орши и Смоленска”».

Как известно, начальный период войны был очень сложным и трагическим: наши войска с большими потерями отступали от самых границ, войска 19-й армии, срочным порядком переброшенные с Украины под Витебск, Рудню, Смоленск, вводили в бой с ходу, не дожидаясь полного сосредоточения частей.

Мне довелось общаться с адъютантом отца, полковником Александром Ивановичем Саломахиным, который прошел с ним всю войну. Он рассказывал мне о жизни на фронте, о своем восприятии отца и как командующего 19-й армией, и, что очень важно, как человека.

Александр Иванович вспоминал, что отцу в это время было нелегко, у него обострилась язва желудка, он был истощен, выглядел смертельно уставшим, но при этом, «командарм был бесстрашен и героически храбр. Иногда он лез в самое пекло, особенно когда требовалось его личное вмешательство на данном участке фронта».

Саломахин с позиций очевидца описал эпизод, когда в ходе Смоленского сражения в бой вступили наши знаменитые «Катюши»: впервые были осуществлены залпы реактивной артиллерии, установки БМ-13 экспериментальной батареи под командованием капитана И. А. Флерова нанесли мощный удар одновременно 112 реактивными снарядами по немецким войскам в районе станции Орша.

Саломахин рассказывал: «Получив батарею “Катюш”, войска 19-й армии собрали все силы и ждали сигнала для контрудара. Иван Стапанович Конев, член Военного совета армии Иван Прокофьевич Шекланов, писатели, корреспонденты наблюдали, как из леса на огневые позиции выкатились девять ракетных установок и через несколько минут дали залп по врагу[13]13
  На командный пункт Конева прибыла группа писателей и журналистов, чтобы посмотреть, как 19-я армия будет наносить контрудар по противнику. – Прим. авт.


[Закрыть]. Залп был точным, мощным и ошеломляющим. Поле ржи загорелось. Горели танки, автомашины, гибли вражеские солдаты, а уцелевшие кричали, бросали технику, оружие и бежали. Этот залп нового оружия вдохновил наших воинов: они увидели, что можно не только остановить, но и победить врага».

А о бое, в котором командующему 19-й армией Коневу пришлось лично стрелять из пушки и бежать по полю, спасаясь от вражеского огня, остались записанные на диктофон воспоминания, которые я привожу здесь с небольшими сокращениями.

«На шоссе, которое вело в Рудню, я увидел брошенную 45-миллиметровую пушку с несколькими снарядами, а рядом одинокого артиллериста. Я спросил солдата:

– Решил драться?

– Так точно, товарищ генерал!

– Так надо орудие поставить на более выгодную позицию.

– Одному несподручно.

– Давай поставим орудие вместе. Вытянем его прямо на шоссе. Если кто будет двигаться по шоссе, станем бить прямо в лоб.

Пока мы с солдатом устанавливали орудие, мой порученец вел наблюдение. Неожиданно он закричал:

– Товарищ командующий, из леса выходят фашистские танки!

– Не неси чепуху! Откуда здесь могут быть гитлеровские танки?

Взял бинокль. Смотрю – действительно колонна танков с черными крестами.

Тогда я встал у орудия за первого номера. Ударили из пушки и попали прямо по переднему танку. Облако дыма… У гитлеровцев замешательство. Однако они быстро пришли в себя. Танки развернулись и пошли на нас. Мы дали по ним еще несколько выстрелов. Вскоре снаряды закончились, стрелять было нечем.

– Давай езжай прямо через кустарники на окраину деревни, там укроемся за домами.

Кусты прикрывали, но когда мы выехали на поле, немцы открыли огонь из орудий и пулеметов, а наш автомобиль, как назло, застрял. Командую:

– Бросаем машину! Бегом к деревне.

От первого дома ко второму перебежали удачно, а когда перебегали от третьего к четвертому домику, начальник политотдела армии бригадный комиссар А. Шустин, который был с нами, крикнул:

– Я ранен!

– Куда?

– В руку.

– Давай беги! Иначе попадешь в плен!

Сам я удачно перемахнул через забор. Помогла армейская физическая закалка. Добежали до высотки, где стоял бензовоз. Смотрю, начальник политотдела, пересекая овражек, упал и дальше бежать не может, а адъютант и солдат бегут за мной. Вернулись за Шустиным. Вытащили его из-под огня. На наше счастье, по дороге на полном газу неслась легковая машина. Остановили ее. Вместе с шофером и адъютантом мы посадили начальника политотдела в эту машину. А я на бензовозе перевалил через высотку, нашел еще какую-то машину и к вечеру добрался в штаб армии в районе станции Кардымово.

Приехал, а мне докладывают:

– Мы вас считали уже убитым.

– Откуда вы это взяли?

– Нам сообщил генерал Еременко. Он видел, как немецкие танки развернулись и пошли на командарма Конева.

У неискушенного читателя может возникнуть вопрос: “Неужели такое могло быть?”.

Что было, то было. Умение воевать давалось нам дорогой ценой. Но вспоминая горькое лето 1941 года, я должен со всей откровенностью сказать, что ни одного метра земли армия врагу не сдавала без боя. Враг был силен, он превосходил нас в танках, в авиации, за ним была инициатива в выборе целей для ударов, но с каждым днем, с каждым часом эти удары встречали все более крепнущий отпор.

Военной прогулки, подобно той, что была у вермахта летом сорокового года во Франции, здесь, на востоке, не получилось. Это наглядно показало Смоленское сражение.

На смоленской земле мы задержали немецко-фашистские войска на два месяца».