Текст книги "Мой брат, мой враг"

– Это я звоню.

– А? Ну да, да. Тебе надо обязательно завтра сюда приехать.

– Опять угостить армянским коньяком хочешь?

– Как? – Павел Павлович не понял, что имеет в виду Бильбао. – Какой там коньяк! В Аслане все дело. После вашего отъезда я с ним говорил. К тебе он ехать не хочет, считает это западло и грозится уже завтра вместе со своими навести на рынке шмон. Своих перекупщиков туда вернет.

– Пусть попробует, – сказал Бильбао.

– Я знаю, что у тебя там люди дежурят, но все очень серьезно, поверь. У Аслана такие дикие отморозки! Они могут оружие в ход пустить, а потом все слинять, я знаю его братию. Убегут на Кавказ, и там их концов не найдешь. Кровь кому нужна?! А Аслан чистый останется. У него тут многое схвачено…

– Приеду, – сказал Бильбао. – А тебе через полчаса Коленька позвонит, у него наверняка вопросы будут. Постарайся ответить на все.

– Пусть звонит, жду. А за тобой машину пришлю, она уже в семь утра возле дома стоять будет. Заезжаете ко мне, я скажу все, что захотите узнать про Аслана и его людей.

– Договорились.

Он положил телефон в открытую Веркину сумочку, стоящую на столе. Обратил внимание, что стол уже сервирован: и хлеб нарезан, и колбаса, и помидоры с огурцами. Вот только самой Верки не видно.

– Подружка, ты где? – позвал он.

Та тотчас откликнулась из спальни:

– Ты же сам, блин, сказал, что надо сделать все, чтоб я не простыла. Я тебя за язык не тянула. И потом, не выгонишь же ты меня на улицу во всем мокром?!

Аслан не любил просыпаться рано. Правда, рано и не ложился. Распорядок трудового дня диктовал режим его жизни. Активная торговля начиналась с обеда, к этому же времени появлялись проблемы, требующие срочных решений. Ближе к вечеру – встречи с хозяевами вновь поступающего товара. «Челноки» хотят быстрее и желательно оптом сбыть куртки и шубы, земляки разгружают вагоны с орехами и гранатами, человек из Дагестана привез икру, тоже просит пристроить… Все знают: Аслан как дирижер, управляет огромным хозяйством, без его помощи трудно обойтись. Еще позже – «сбор урожая»: денежный ручей начинает течь в его карман. Золотое время суток, иногда затягивающееся за полночь.

У Аслана в Светловске нет ничего своего: ни квартиры, ни дачи, ни даже машины. Водителя он нанимает, отдыхать за городом некогда, а живет у одинокой женщины, которая для него и любовница, и кухарка, и личный секретарь. До знакомства с ним женщина работала продавцом в магазине, теперь сидит дома, пробует на себе всю новейшую косметику, озабочена лишь тем, как разместить в двух морозильниках и холодильнике мясо и фрукты с овощами. У нее есть все! Она боготворит Аслана!

Он только что принял горячую ванну, лежит на белых свежих простынях лицом вниз, а она массирует ему спину.

– Асланчик, ты поздно вернулся, мы не переговорили: вчера часов в десять заезжал этот, который с седыми усами…

– Омар.

– Да, правильно, Омар. Привез тебе трехлитровую банку икры и целого осетра.

– Нет, это он тебе привез. Хочешь – продай, хочешь – выброси.

– Ты с ума сошел! Я сделаю тебе из осетра шашлык. Правда, у нас еще один осетр есть, в морозилке.

– Я товар Омара уже пристроил, он пойдет в кафе и в вагоны-рестораны. Если позвонит, а меня не будет, скажи, чтоб не беспокоился.

– Еще тебя спрашивали два Магомеда.

– О, это моя головная боль. Сегодня вопрос решать буду.

Магомеды достали большую партию мяса, австралийской баранины, что-то из партии пошло по магазинам, что-то по шашлычным, но они еще просят дать им выход на рынок. Рынок, конечно, надо прибирать к рукам. Он и раньше только копейки приносил, хоть мог сполна кормить, а сейчас, когда Дойник и эти копейки платить отказывается, настала пора принимать меры. Дойник шпаны испугался. Тем лучше. Шпану Аслан разгонит, потом пригласит отцов города в ресторан и все решит на вполне официальном уровне. Рынок будет выгоден и отцам, лишь бы они ему не мешали делать все так, как он считает нужным…

– Звонят, приехал кто-то. Я открою.

Аслан сердито изрек:

– Еще десяти нет. Никого принимать не буду. Говори, что меня нет.

Женщина пошла к двери, Аслан прикрыл глаза, услышав ее голос: «Аслана нет дома». Все правильно. Пусть люди привыкают к порядку. К порядку, который устанавливает он…

Но хозяйка почему-то заговорила возмущенно, и Аслан различил тяжелые чужие шаги. Он недовольно скривился, сел, набросив на себя простыню:

– Кто там, черт побери!

Высокий беловолосый парень показался в проеме двери. За ним следовал такой же, с тем же лицом, лишь похудее. Бандитские морды. Вот такие предлагали ему неделю назад пристроить самопальную водку. Условия хорошие, но риск огромный. Аслан отказался. С чем, интересно, эти пожаловали?

– Разговор есть, Аслан, – сказал тот, что покрепче.

– Все ко мне с разговорами приходят. Но я что, голый должен вас выслушивать?

Парень взглянул на часы:

– Одевайся, только не тяни. У тебя до отхода поезда два с половиной часа осталось. За билет, кстати, двадцатник гони.

Растерянный Аслан еще искал для ответа слова, а хозяйка уже удивленно спросила:

– Ты уезжаешь? А почему мне ничего не сказал? Куда ты уезжаешь?

– Куда я уезжаю? – только и смог повторить Аслан, разглядывая билет.

– В сторону Баку, в купейном вагоне, нижнее место. В свою родную деревню, к своей родной жене, в свой родной дом, где и будешь устанавливать свои порядки. Еще вопросы имеются?

У Аслана сел от гнева голос, он кое-что стал уже понимать. Это мальчики от Дойника. Вот тебе и водила райкомовский. С виду дурак, трус, а когда зашла речь о деньгах, расправил крылышки. Ладно, Аслан попозже потолкует с ним. Морду бить, конечно, не будет, у Дойника хорошие связи и с торговлей, и с милицией, их надо будет использовать в своих целях… Эти связи переключить на себя, а шофера – коленом под зад.

– Выйдите, я переоденусь, – сказал Аслан. – Тогда и поговорим.

– Просить надо, а не приказывать. И разговора уже никакого не будет, – ответил белобрысый, но тем не менее из комнаты вышел и сел почти у двери в кресло, стоящее под растущей в светлой кадке декоративной пальмой. Его дружок, не проронивший еще ни слова, потянулся вслед за ним.

Женщина стала на пороге, глядя то на квартиранта, то на непрошеных гостей. Она явно не знала, что ей делать.

Аслан натянул брюки, рубашку, достал из кармана пиджака телефон, набрал номер. С Павлом Павловичем он поговорит в скором будущем, а сейчас надо сделать так, чтоб пришли друзья и вышвырнули этих молокососов из квартиры. Говорить надо по-азербайджански…

– Каримолла? – сказал он, едва услышав, что кто-то откликнулся на вызов. – Возьми трех, приезжай срочно.

Бильбао не мешал Аслану говорить, с легкой усмешкой наблюдая, как у того меняется цвет лица.

– Как не Каримолла? – перешел Аслан на русский. – Какой Коленька? Мне Арсланбеков нужен. На вокзал?.. Кому привет передать? Какому Бильбао?

Аслан посмотрел на замолчавшую трубку глазами человека, только что сошедшего с ума, тотчас набрал еще один номер. Ему никто не ответил.

– Если до кого-то и дозвонишься, то все равно услышишь, что там мне приветы передают, – сказал Бильбао. – Ты, кажется, не понял главного, Аслан. Ты действительно уезжаешь. И тебе действительно придется заплатить деньги за билет.

Аслан, в отличие от сложившегося о кавказцах мнения, имел холодную голову. И вроде понял, как надо вести себя с гостями.

– Да черт с ним, с рынком, забирайте его себе. – Он вышел из комнаты уже одетым, прошел на кухню, жестом пригласил Бильбао и Сиротку следовать туда же. – Сейчас нас угостят осетром, сделают бутерброды к кофе… Аня, подай рюмки, все, что надо…

– Все, что надо, – это собрать твои вещи. – Бильбао даже не шелохнулся в кресле.

– Да что же это… – плаксиво начала женщина, но Бильбао ее перебил:

– Аня, а ты запомни на будущее. Для неработающей домохозяйки эта квартира обставлена вызывающе шикарно. Некоторые товарищи могут спросить, каким таким трудом это все нажито. И обязательно спросят, если ты когда-нибудь еще пустишь на квартиру этого типа. Вдруг он осмелится вернуться.

Женщина испуганно прислонилась спиной к стене, щеки ее стали серыми. Аслан все еще пробовал держать себя в руках.

– Вот что, ребята, я понимаю, что вы получили команду… Но мне надо переговорить с тем, кто у вас старший. Думаю, мы разрешим недоразумение.

– Я старший, – сказал Бильбао.

Аслан не поверил.

– Неужели так сложно выполнить мою просьбу? Я бы позвонил Дойнику, но, чувствую, он пешка. Во всяком случае, у него бы не хватило ума вот так отрезать меня от моих людей. – Аслан кивнул на сотовый телефон.

– А у меня хватило. – Бильбао наконец поднялся с кресла. – Все твои люди сейчас тоже пакуют чемоданы. Осень наступает, понимаешь?

– При чем тут осень? – обескураженно спросил Аслан.

– А то. Пора перелетным птицам возвращаться в родные гнезда.

– Это проявление национализма, молодой человек!

– Нет. Со своими я обхожусь гораздо жестче: я бью им морды. Спросите у Дойника, как это происходит.

Аслан недоверчиво, но все же более внимательно оглядел рослого парня. На вид немногим более двадцати. В такие годы рано быть рассудительным и зрелым. Гении, конечно, бывают, но…

– Ладно, – сказал он. – Если ты старший, с тобой и поговорим. Все правильно: директор рынка мой человек, выполняет все мои команды. Но будем считать, что это сегодня утром закончилось. Рынок я вам отдаю, без всяких условий. По рукам?

Бильбао рассмеялся:

– Аслан, ты никак не поймешь сути. Ты рынок не отдаешь – мы его забираем, улавливаешь разницу? Мы не хотим у тебя спрашивать на это разрешения. Мы вообще не хотим иметь с тобой дел.

– Почему? Можно безболезненно друг для друга поделить сферы влияния. Я уйду в дорожный сервис…

– Ты уйдешь на вокзал, сядешь в свое купе и не будешь высовываться из окна, пока не выедешь за город.

Аслана наконец прорвало.

– Мальчишка! Ты кто такой, чтоб диктовать, как мне жить? Ты по какому праву врываешься в чужую квартиру и так нагло себя ведешь? Решил, что на тебя нет управы? Тогда ты не знаешь, с кем дело имеешь. Я или засажу тебя за решетку, или… Или вообще, понимаешь? Конец тебе! Тронешь меня пальцем сегодня – завтра следа твоего никто не найдет! Потому не выделывайся, а конкретно говори, чего хочешь… или сколько хочешь.

Бильбао сжал губы, на миг в комнате повисла тишина, и прервал ее срывающийся голос молчавшего до этого Сиротки:

– Бильбао, только не стреляй в квартире! Прошу, только не стреляй здесь!

Коротко вскрикнула женщина, сползла по стене, села прямо на пол. Лицо Аслана окаменело, в глазах впервые отразился неподдельный страх.

Бильбао сказал ровным голосом:

– Даю пять минут на сборы. Время пошло.

И постучал пальцем по циферблату.

– Но мне надо многое… – подавленно, тихо выдавил Аслан. – Хотя бы четверть часа.

– Осталось четыре с половиной минуты.

Аслан встал, прошел в свою комнату. Следом за ним направился Сиротка. Бильбао поднялся с кресла, замер на пороге.

– Мне хотелось бы остаться одному, – попросил Аслан. – Можете выйти?

– Теперь уже нет. У тебя была такая возможность, когда ты одевался.

– Ладно.

Он вытащил из шкафа большой кожаный чемодан, стал укладывать туда одежду, снимая ее прямо с деревянными плечиками. В одном из пиджаков, во внутреннем кармане, лежал кожаный кошелек, забитый деньгами. Он лег на дно чемодана. Но второй кошелек, с выручкой за последнюю неделю, оттопыривал карман светлого костюма, который Аслан надел сейчас на себя. Его бы тоже убрать куда-нибудь подальше, но на виду у посторонних не хочется этого делать…

Кажется, все. В этом доме осталась его дорогая посуда, его видеомагнитофон, кое-что из зимних вещей, но он, конечно же, сюда вернется. И тогда Дойник расплатится за предательство, а этот белобрысый – за хамство. Неужели он и вправду может выстрелить? Неплохо было бы найти с ним общий язык. Бог с ним, с хамством.

– Я готов. Что дальше?

– Дальше – деньги за билет.

– Двадцать рублей?

– Да, двадцать.

Аслану не хотелось вытаскивать кошелек, светить деньгами, хотя эти визитеры, кажется, не похожи на примитивных грабителей. Но береженого бог бережет.

– Аня, я тебя прошу: успокойся и расплатись с молодыми людьми.

Женщина поднялась с пола, все еще со страхом глядя на гостей, поскользила вдоль стены в прихожую, вернулась с деньгами. Взял их Сиротка.

Аслан вопросительно посмотрел на Бильбао.

– Теперь мы спускаемся вниз, где нас ждет машина, – сказал тот. – И едем на вокзал.

Бильбао и Коленька стояли у маленького стихийного базарчика, расположенного под огромными тенистыми деревьями. Здесь прямо на асфальте стояли картонные коробки, а на них располагался товар: соленые огурцы, виноград, вяленая рыба… Бильбао пил пиво, а Коленька жевал таранку, поскольку пива терпеть не мог, и докладывал о деле.

– Наших ребят, как ты знаешь, Сиротка мало собрал: все так срочно решалось, что многие просто не готовы были выехать. Дойник помог. Чеха дал, у того есть толковые пять-шесть человек. Но главное – сообщил точные адреса людей Аслана.

– Никто из них не дергался?

Коленька поднял стоящий у ног дипломат, щелкнул замками, чуть приоткрыл:

– Смотри сюда. Трофеи.

В дипломате лежали две финки и пистолет.

– Мы этих гордых горцев тепленькими навещали, в кроватях, – продолжил Коленька. – Сопротивления от них никакого не было. И потом, они чувствуют силу, когда в стае, а поодиночке…

Оба посмотрели туда, где у средних вагонов состава гужевалась необычно большая толпа отъезжавших и провожавших. Вели здесь себя тоже не совсем обычно: никакого пьяного веселья, никаких криков и рукопожатий. Действо скорее напоминало картинку из конвойной жизни, когда солдаты усаживают в столыпинские вагоны зэков.

– Бузить люди Аслана не начнут? – спросил Бильбао.

– Это вряд ли, они еще не отошли от шока. И еще я попросил, чтоб пацаны не давали им возможности общаться между собой. За это Сиротка отвечает, а он вроде дело знает. А потом, до отправления осталось всего пятнадцать минут.

Бильбао тут же нашел взглядом в толпе брата, усмехнулся, вспомнив, как тот очень даже к месту брякнул при Аслане о пистолете. Пистолета, конечно же, у Бильбао не было, и Сиротка это отлично знал… Рядом с братом и сейчас стоит Аслан, он о чем-то упрашивает Сиротку и выглядит даже бледнее, чем на квартире.

– Кажется, проблемы, – сказал Бильбао. – Послушаем?

Аслан, увидев подходившего Бильбао, сам сделал несколько шагов ему навстречу.

– Послушай, Калганов, я со многим уже согласился и смирился… Только я не могу уехать без паспорта, понимаешь? Деньги – черт с ними, но пусть твои люди хотя бы паспорт отдадут!

Бильбао взглянул на Сиротку:

– Кому понадобился его паспорт?

Тот пожал плечами.

Ответил Аслан:

– У меня во внутреннем кармане, вот здесь, были кошелек и документы.

– Кошелек не пустой?

– Нет, конечно.

– А почему же ты заставил женщину за тебя расплачиваться, когда мы тебе билет вручали?

Лицо Аслана налилось краской.

– Я не хотел при вас… В общем, дело не в деньгах, я готов все их тебе отдать, но документы…

– Наши это не сделали бы, – тихо сказал Коленька. – Сейчас я с Чехом побеседую.

За пару минут до отправки поезда он вернулся и протянул Бильбао паспорт в кожаном переплете и тугой кошелек. Аслан выглядел изумленным. Взял он только паспорт:

– Я хозяин слова. И потом, – он болезненно улыбнулся, – ты поиздержался сегодня, да? Такое дело прокрутить… Считай это премией от проигравшей стороны. Когда мы еще встретимся…

– Думаешь все-таки вернуться? – спросил Бильбао. – Не надо.

– Когда мы встретимся…

Состав дернулся, Аслан не договорил фразу, тяжело стал подниматься по ступенькам вагона. На верхней ступеньке оглянулся, остановил холодный взгляд на Бильбао. Но ничего больше не сказал.

Бильбао протянул кошелек Сиротке:

– Раздай всем, поровну. Кто стащил?

Ответил Коленька:

– Нашего нового друга работа. Лукаша помнишь? Который вчера нас на Дойника вывел? Я только сказал Чеху, что Бильбао не простит того, кто кавказца обокрал, как Лукаш и нарисовался. Профессионал, срок за кражи мотал, но без лишних слов все отдал. Видно, понял, что мы бы его, конечно, все равно вычислили, поскольку возле отъезжающих только свои были. Однако суть в другом. Как он только твое имя услышал, так и раскололся сразу. Уловил?

– Что я должен уловить?

– А то: популярным становишься. Тебя уже не только все женщины Советского Союза знают, но и другие категории населения.

– Это хорошо или плохо?

– А черт его знает! Да, тебя Дойник ждет, на автостоянке. Он тебя домой и отвезет. Так что бывай, мы на автобус потопали.

– Мне его машина до лампочки, я с вами поеду.

– Нет. Он ведь поговорить с тобой хочет. Мужик проблем боится. Я бы согласился с его предложением. Во всяком случае, не спеши говорить «нет».

– С каким предложением?

– Да сам узнаешь. Мы успели с ним перекинуться парой слов.

Павел Павлович стоял у машины и курил сигарету.

– Сигары закончились? – спросил Бильбао, усаживаясь на заднее сиденье.

– А…

Он сделал еще две глубокие затяжки, не столько стараясь докурить сигарету до фильтра, сколько еще раз прикидывая, стоит ли говорить Калганову все или изложить только суть. Все – это разговор со Стариковым. Он не мог не поведать бывшему шефу о происшедшем, не мог не попросить у него совета и помощи. Стариков был краток: «Рынок – твоя собственная самодеятельность, я к этой авантюре отношения не имею и иметь не хочу. Сам в дерьмо вляпался, сам и выбирайся. На меня – никаких ссылок». А он, Дойник, в душе рассчитывал, что при помощи связей бывшего райкомовца попадет под защиту милиции…

Дойник обжег пальцы, выкинул окурок, плюхнулся на водительское место и повернулся к Бильбао:

– Аслан, конечно, уже понял, что это моя работа. Если он вернется, то я… Мне… Словом, монтировка не поможет.

– Ты ведь сам меня вчера разыскивал, – сказал Бильбао. – И просил решить вопрос с кавказцем.

– У меня позднее зажигание, – угрюмо согласился Дойник. – И потом, я даже предположить не мог, что ты их вот так, под зад коленом. Это для них знаешь какое унижение? Этого они не простят.

– Ты меня что, пугать собрался? – спросил Бильбао.

– При чем здесь ты? Ты молодой, живешь без страха. И еще я уверен, что с тобой Аслан выяснять отношения не захочет, это сложно даже для него, а я, по сути, остаюсь один. И стану крайним, если разборка начнется.

– На мне жилетки нет, – ответил Бильбао.

– При чем тут жилетка?

– В жилетку плачутся обычно. Поэтому я ее специально не ношу. Не перевариваю слез.

Дойник включил двигатель, но Бильбао взялся за ручку дверцы:

– Если у тебя все, то я доберусь до дома своим ходом. Еще на автобус успею.

– Не все, – поспешно сказал Павел Павлович. – У меня есть предложение.

– Тогда поехали, по дороге расскажешь. Кстати, тормозни у аптеки, что на выезде из города. Надо матери лекарства купить, посылал ребят, весь центр обежали – не достали. Может, там есть.

– Проблем нет, у меня хорошие связи остались. И вообще, я ведь немало могу. Помнишь мои слова о том, чтоб взять под контроль торговлю в лотках? Сами лотки пока почти задаром продаются, продавцов тоже найти несложно, с регистрацией проблем не будет. Единственное неудобство – конкуренты…

– Я в эти игры не играю, – перебил его Бильбао.

– Тебе и не придется играть! Надо только обозначить, что мы вроде как вместе, понимаешь? Теперь твое имя тут кое о чем говорит, и если, к примеру, твой брат хоть изредка будет показываться у этих торговых точек…

Бильбао тяжело вздохнул и вновь не дал Дойнику договорить:

– Что тебе на все на это сказал Коленька?

– Что, если ты согласишься с предложением в целом, он приедет завтра к обеду обсудить детали. Твой друг хоть и молодой, но с такой хваткой и с таким толком… Он сразу понял, что дело это для нас беспроигрышное. И я не внакладе, и тебе будет процент идти. А потом, и та, первая проблема, сама собой решится. Ведь если Аслан узнает, что мы компаньоны…

– Аптеку не проскочи, – попросил Бильбао.

Полякова, с которой Бильбао столкнулся нос к носу у входа в магазин, выглядела разгневанной.

– Ну ладно, в первый раз, когда я тебя просила не отлучаться из дому, ты сослался на то, что тебе позарез надо было отъехать. Согласна, бывает такое. Но вчера почему не пришел? Брат передавал, что тебя вчера вечером ждет редактор?

– Вчера я провожал друга, у него каникулы закончились.

– Друг простил бы. Ему надо было объяснить, что решается твоя судьба!

– А я ничего даже не хотел объяснять. Я должен был его проводить.

– Сережа, ну это же безрассудство с твоей стороны! Ты не понимаешь, наверное: у тебя был шанс стать штатным сотрудником газеты! Знаешь, как редактор психанул! И сказал, что дел с тобой иметь не хочет. Я, конечно, его обломаю, но если ты еще хоть раз…

– Да пошел он к черту! Мне и на заводе неплохо работается.

– Но в университете могут поставить условие, что все заочники должны работать в журналистике – ты этого тоже не понимаешь?

– Вот когда поставят…

Тон Поляковой стал жалостливый.

– Ты ведь и меня подвел, Сережа. Я как девочка с твоей кандидатурой носилась…

– Вот перед тобой я виноват.

– Приходи вечером в гости, вину искупать. Иначе не прощу.

– Приду, если ничего не помешает.

– А что опять может помешать?

Разговор этот состоялся перед обедом.

В четыре дня у дома остановились старые белые «жигули» дяди Феди. В них сидела и заплаканная тетя Глаша:

– Сережа, из больницы только что позвонили. Вера умерла. Мама твоя…

* * *

Зарождалось редкое по своей красоте ноябрьское утро. Уже побелело небо, загорелись на востоке тонкие розовые облака, от берега стал отступать туман, оставляя мокрыми темные камни. У валуна, который Бильбао всегда считал своим, возились мальчишки, укладывая в лодку рыбацкие снасти. Да, неплохо бы посидеть сейчас с удочкой…

Темная машина лихо развернулась возле него, замерла, из нее тотчас выскочил Дойник, распахнул заднюю дверцу:

– Я, грешным делом, думал, тебя будить придется.

Бильбао еще раз с завистью взглянул на мальчишек, сказал:

– Может, и надо было не просыпаться. Или за бычками сплавать. Уже хочу жареных бычков, сто лет их не пробовал. Но когда мне среди ночи звонят и умоляют выручить… Что у тебя случилось?

Павел Павлович взглянул на часы:

– В одиннадцать мне назначена встреча. Вернулся Аслан…

– Об этом как раз ты мне успел сказать по телефону. Что нового можешь добавить? Рассказывай обо всем подробно.

Подробности были такие. Вчера Дойник мотался по городу, в свою контору заглянул только к вечеру, и автоответчик голосом Аслана посоветовал ему прийти к восьми часам к кинотеатру «Спутник» для серьезного разговора. Конечно же, Дойник туда не пошел, а поспешил домой. В десять вечера – звонок. Кавказец сказал, что ждет его к одиннадцати дня на семнадцатом километре от Светловска возле строящейся заправочной. И пригрозил: без фокусов, мол, иначе – жди неприятностей. Каких именно – не сказал.

– Кто строит заправочную? – спросил Бильбао.

– Я не успел узнать. Но – кавказцы, это точно.

– И много они там успели построить? Или нулевой цикл увидим?

– А какое это имеет значение? Мы там Аслана увидим! Вот о чем говорить сейчас надо!

Бильбао нахмурился:

– Я болтать попусту не люблю. А если спрашиваю, значит, так надо.

Дойник пожал плечами:

– Пожалуйста. Я там позавчера проезжал. Голая коробка. Стены, рамы без стекол, крыша – временная, только от дождя, потолочного перекрытия еще нет.

– Лесополоса от стройки далеко?

– Метров сто.

– Водоем рядом есть?

– Пруд.

– С рыбой?

– Да он маленький. Хотя караси и прочая мелочь, говорят, там ловятся.

– Вот теперь поехали, – сказал Бильбао. – Только не гони. У некрашеного забора остановись, посигналь.

Здесь жил Сиротка.

Он выскочил на улицу, протирая от сна глаза. Бильбао вышел из машины, сел с братом на скамью у дома, довольно долго что-то ему объяснял, но о чем именно они говорили, Дойник не слышал. Он остался сидеть за рулем, смотрел на братьев и никак не мог поверить, что Сиротка старше. Бильбао выглядел не пацаном, а решительным мужиком, иногда Дойник даже ловил себя на мысли, что хочет назвать его по имени-отчеству. Это, понятно, райкомовская привычка, там в инструкторах пацанва ходила, а величать себя требовала по полной форме. А вот Бильбао хоть ничего и не требует…

Сиротка исчез за плотным забором, Бильбао опять залез на заднее сиденье:

– Значит, так, связывайся по своему телефону с Чехом и давай трубку мне.

– Я его еще вчера предупредил, что он может понадобиться, – довольно улыбнулся Дойник.

– Может, конечно, может. Сейчас с ним поговорю, и поедем куда-нибудь позавтракаем. Времени до встречи полно, да и потом, я не уверен, что Аслан нас угощать будет.

Павел Павлович с той же улыбкой чуть кивнул:

– И это предвидел. Завтрак уже ждет в Светловске, в одной из забегаловок, которую наши ребята контролируют. Хозяин ее, между прочим, работой орды доволен, так что накроет стол по высшему разряду. Он вторым секретарем райкома комсомола работал, многие смеются, мол, дурак, раз лучшего места не нашел, а Лёнчик, поверь мне, не дурак… Держи трубку, Чех тебя слушает…

Забегаловка оказалась небольшим кафе, на шесть квадратных столиков, но Дойник уверенно пересек этот пустой в утренние часы зальчик, открыл дверь, почти неотличимую на фоне обшитой темной фанерой стены, вошел туда первым и по-хозяйски прикрикнул:

– Лёнчик, почему не встречаешь?

Лёнчиком оказался мужчина лет тридцати, худой, невысокий, но стоящий как бы на цыпочках, в костюме и при галстуке. Слабенькие пальцы его почти не отреагировали на пожатие Бильбао. Он стоял возле уже сервированного в кабинете столика и показал рукой на стулья:

– Прошу. Я искренне рад, Сергей, что имею наконец возможность познакомиться лично.

Бильбао теперь более внимательно посмотрел на хозяина кафе. Мелковатые черты его лица служили плохим фоном для глаз. Глаза принадлежали будто бы другому – сильному и уверенному в себе человеку.

– И чем радость вызвана? – спросил Бильбао, усаживаясь за стол.

Лёнчик улыбнулся:

– А стоит ли объяснять банальности?

– Стоит, – коротко ответил Бильбао.

Дойник взял на себя права хозяина, стал разливать в крохотные рюмки коньяк, крикнул кому-то, чтоб принесли из холодильника бутылку минералки.

– Есть две причины тебя благодарить, – сказал Лёнчик. – На прошлой неделе местная пацанва в «Белочке» разгром устроила…

– Кафе на южной окраине города, – пояснил Павел Павлович. – Мы сегодня мимо него проезжать будем, я покажу.

– Так вот, мало того что столик поломали, хозяину морду набили, так еще и ящик водки с собой унесли. Тут у них такой номер не прошел бы. Тут они как-то завелись было, а потом сами же одному руку вправляли, а другого нашатырем в себя приводили. После этого расплатились до копейки и культурненько ушли.

– Толян с ними поработал, – вновь вступил в разговор Дойник. – Ты, Бильбао, должен его знать, это помощник Чеха.

Бильбао кивнул. Сказал хозяину:

– Ты ведь хороший пост занимал, что, с ментами не можешь договориться, чтоб кафе прикрывали?

Тонкие губы Лёнчика вытянулись в подобие улыбки.

– Это и есть вторая причина, из-за которой я благодарен твоей орде. С милицией сейчас нельзя договариваться. Наверху делают все, чтоб с нею никто не договаривался. Посчитай, сколько за последнее время там сменилось министров.

Вошла девочка в белом переднике, поставила на стол две бутылки минералки, одарила Бильбао мимолетным взглядом, спросила:

– Горячее подавать?

– Да, – взглянул на часы Дойник. – У нас не так много времени.

Она повернулась и вновь, уже через плечо, посмотрела на Бильбао:

– Кофе, чай?

Она явно хотела, чтоб Бильбао оценил фигуру, и добилась своего. Ее юбочка заканчивалась там, где начинались ноги, стройные, длинные, белые.

– Кофе, – ответил за всех Лёнчик. – Только из моих запасов.

Победно улыбнувшись, девочка ушла.

– Ты откуда таких красавиц выписываешь? – спросил Дойник.

– В нашем же райкоме была, главная пионервожатая района. Ира.

– На такой груди галстук, наверное, смотрится.

– На такой груди все смотрится, – ответил Дойнику Лёнчик и продолжил прерванный разговор с Бильбао: – Так вот, о милиции. Летят министры, летит руководство рангом пониже, нет стабильности и уверенности в завтрашнем дне, все мечтают друг друга съесть, спешат зарекомендовать себя и боятся малейших проколов. А у меня кафе. Мне надо доставать овощи, мясо, водку, вино, доставать дешевле и продавать дороже. Это требует развития неформальных связей с теми деловыми кругами района, которые…

– Ты, Лёнчик, словно с трибуны говоришь. – Дойник выпил коньяк и бросил в рот крупную виноградину. – Отвыкать уже надо. Не перед активом выступаешь, а перед простым народом.

Хозяин кафе слегка поморщился:

– Да, понимаю, жизнь меняется. Одни учатся сигары курить и умные слова по слогам выговаривать, другим надо алфавит забывать и причислить себя к быдлу.

Щеки Павла Павловича тотчас вспыхнули, но он ничего не ответил, стал пить холодную минералку, а Лёнчик продолжил как ни в чем не бывало:

– Для милиции сейчас посадить начальника большого ранга – значит получить шанс выжить самой. Вот потому под прицелом – и директор мясоперерабатывающего завода, и товарищи с ликеро-водочного, и потребсоюз, и все иные того же масштаба. Я светиться рядом с ними не хочу. Я знаю, что твои ребята мне и охрану организуют, и прямые доставки продуктов наладят.

– О продуктах речи не было, – сказал Бильбао.

– Это не проблема. – Павел Павлович вновь налил себе минералки, внимательно наблюдая за пузырьками воздуха. Видно, он не хотел встречаться взглядами с Лёнчиком. – Хоть некоторые и возомлевают себя наполеонами…

– Мнят, – чуть улыбнулся хозяин кафе. – Млеть – другое. Это ты перед Ирой можешь млеть.

– Короче, у меня есть на этот счет конкретный план. – Дойник опять сделался пунцовым. – Мой старый знакомый хочет прибрать к рукам все подобные заведения города, а значит, ему много потребуется и охранников, и снабженцев. Мы можем, Бильбао, все это решать своими силами. У меня уже есть программа, я тебе о ней расскажу…

– Я, как тот самый старый знакомый, могу Сергею и сам изложить данную программу, – сказал Лёнчик. – Но это отдельный разговор. Сейчас могу лишь заявить, что нам нужна силовая и одновременно организационная структура. Предложение будет выгодным для обеих сторон. А если вы заглянете сюда вечером, к примеру часов в девять… Впрочем, ты, Сергей, можешь и сам заехать. С Павлом Павловичем мы уже кое-что обсудили, и если его в это время ждут другие дела…

Девочка принесла поднос с дымящимися тарелками жареного мяса.

– Ира, к семи вечера придумаешь ужин.

– Здесь? – Она застыла возле Бильбао, как бы невзначай коснувшись ногой его локтя.

– Нет, в моем кабинете.

– На сколько персон?

– На две, – жестко сказал Лёнчик, взглянув при этом на понурившегося Дойника. – Впрочем, – сжалившись, добавил он, – если Павел Павлович очень пожелает присоединиться к разговору…