Текст книги "STATUS"

***

Устал так, что спал, как убитый. Аккуратно протягиваю руку в сторону, но её нет рядом. Мысли с утра ясные-преясные, и я вспоминаю о том, как Яна проверяла мой статус. Ещё одно доказательство того, что от френдзоны до эрогенной один шаг… Шутки шутками, но теперь людям интересна, прежде всего, ваша цифровая тень, содержащая огромное количество информации. Человек стал цифровым контентом в прямом смысле слова, а контент, разумеется, бывает «интересным» или нет. Так что теперь человек человеку – лайк, или дизлайк, это уж как оценят.

Вот так выглядит простота естественного отбора у homo interneticus: она, самочка с милым личиком и красивым телом, просит вас приложить пальчик, чтобы убедиться, достаточно ли высокий ранг у самца, который хочет на неё претендовать. Добро пожаловать, господа, в неодекаданс, где, взявшись за ручки, торжествуют пошлость и технологии. Зазор под названием «романтика», в который можно было бы запрыгнуть и маневрировать, всё больше нивелируется, оставляя лишь сухую кристаллизованную иерархию. Мы ещё местами пытаемся играть в приличия, но прелюдия уже отменяется, и всё сразу сводится к «купле-продаже» друг друга. Осталось только оснастить опцией оценки статуса очки с дополненной реальностью, чтобы интересные «варианты» подсвечивались прямо у вас на виду. «Ой, а давайте с вами познакомимся, а то у меня на вас STATUS побелел».

Я двигаю технический прогресс, но меняю ли я мир в лучшую сторону? Так ставить вопрос, наверное, неуместно. Человек стремится быть животным, и ты, Ортон, тоже всегда знал это. А технологии лишь помогают ему и возвращают нас к аутентичным истокам, нашему началу. Какая-то неопервобытность… может показаться, что это тупик. Я бы сказал, что полностью уверен в этом, но оставляю себе шанс для отступления. Как поговаривал старина Ницше, многие человеческие начинания пахнут навозом, потому и расцветают. И я надеюсь дожить до того момента, когда из этой кучи вырастет что-нибудь достойное и даже, может быть, пахнущее приятнее, чем сейчас.

С другой стороны кровати доносится сонный голос Адама:

– Орти, она была офигенна.

– Понравилось?

– Не девка, а ящик Пандоры! Только я ума не приложу, где она всему этому успела научиться.

– Сдаётся, мы не первые, кто удивлен.

– Я скучаю, Ортон… Скучаю по чему-то такому совсем юному и нежному. Чтобы неуклюже ходила на каблуках и местами несла фигню невпопад; стеснительная и искренняя…

– Испорченная хорошим воспитанием и без короны на голове… Это в тебе тоска первооткрывателя говорит. Ты в Красную книгу загляни – они все давно вымерли.

– Ну что ты, Орти! Нормальные бабы, конечно же, есть, – дальше мы продолжаем в голос: – Жирные и страшные!

– Так что будем ценить то, что имеем.

– Ага.

Хорошее утро. Который вообще час?! Я громко произношу:

– HAL, сколько времени?

– Доброе утро, Ортон, десять ноль пять! – доносится с прикроватной тумбочки.

– Ну, блин!.. Я же должен быть через полчаса на совете директоров, – я про всё забыл вместе с ней. Ох уж этот секс без будильника. – Она давно ушла?

– Примерно два часа назад.

– Она звонила кому-нибудь?

– Да.

– Кому?

– Я не располагаю такой информацией.

– Варианты?

– Упоминание таких слов, как «люблю тебя» и «скоро встретимся», говорит, что это был кто-то из близких.

– Обычное дело. Так себе… Пару баллов по шкале моего дерьмометра, – давит из себя Адам, уткнувшись в подушку.

– HAL, найди мне свободную машину. Мы едем в офис.

– Ортон, машина прибудет на паркинг в течение пяти минут.

***

– Ваше сиятельство всё-таки почтило нас своим присутствием! – Эмма, председатель совета акционеров, говорит иронично-успокаивающим тоном, будто нет никакой спешки и ничего страшного не произошло из-за моего небольшого часового опоздания. – Ортон, вы меня нарочно продвинули в председатели вместо себя, чтобы можно было опаздывать? Да?

– Прошу меня простить великодушно.

– Вероятно, тестировал очередное приложение? – Фрэнк, мой лучший приятель в совете, пытается иронизировать. – Как прошло?

– На ура! – присаживаюсь за стол и осматриваюсь. Семеро гостей, отдельные предприниматели-инвесторы и главы инвестиционных фондов – все в сборе. Одним нет и сорока, другим под шестьдесят. Вытянувшие в жизни счастливый билет, поймавшие удачу в нашем непростом деле. Смотрю на них и улыбаюсь. – Господа, рад всех вас приветствовать. Я так понимаю, старый мир опять не даёт нам покоя и вставляет палки в колёса?

– К сожалению, именно так, – вступает Юрий. – Некоторые банки, особенно те, которые кредитуют физических лиц, очень обеспокоены нашим развитием. Кое-кто уже позволяет себе публично высказывать опасения.

– Странно, Юра, мы же не занимаемся финансами. С чего бы это им беспокоиться?

– Видишь ли, как все мы знаем, сейчас тестируется одно приложение, интегрированное в STATUS. Для удобства его назвали кредитной биржей. Суть его в том, что приложение оценивает пользователя как заёмщика. Вы можете запросить кредит на определённую сумму и определённый срок и будете оценены как заёмщик по множеству параметров. На основе этой информации вам будет автоматически предложена персональная процентная ставка. Мгновенное решение, мгновенная выдача кредита. Никакой банковской розницы, снова сотни тысяч безработных. А кредитные деньги могут быть чьи угодно. Приложение делает работу банков: оценивает риски, принимает депозиты, выдаёт кредит. В сущности – это как бы один большой глобальный банк. Теперь можно просто класть деньги на свой депозит кредитной биржи и вообще не знать, куда они пошли.

– Да, только чтобы всё сказанное сбылось, мы должны окончательно решиться на одно нововведение…

– Ортон, ты имеешь в виду использование рейтинга в STATUS как залога в случае невозврата?

– Да. Приложение не будет бегать за вами и арестовывать ваши счета и имущество – оно заберёт ваш рейтинг. Для этого нужно сделать рейтинг товаром, количественно измеряемым. Поэтому нам надо принять окончательное решение, и тогда рейтинг станет «новыми деньгами». А это уже другая реальность, господа, в которую мы все идём…

– Мы понимаем, что на практике можем встретить серьёзное сопротивление. Государство стремится регулировать технологии, подобные нашей, заставить нас подчиняться привычным и удобным для него правилам. Банки против, потому что «старые деньги» попросту начинают терять прежнюю ценность. Популисты орут, что из-за нас растёт безработица и нас надо дополнительно обкладывать налогами. Все как бы рады новым технологиям, но хотят жить на новой технологической платформе, но по знакомым лекалам. В общем, вокруг говно бурлит, а нам нужно двигаться дальше.

– Раньше справлялись, справимся и сейчас.

– Послушай, Ортон, – вступает в разговор старина Тим, который, как самый матёрый и опытный, обычно высказывает коллективное мнение, – мы-то все постараемся, и ты постарайся.

– Тим, что нужно делать?

– Мы думаем, тебе нужно начать озвучивать всё это публично. Люди бы больше тянулись к нам, если бы лучше знали о наших возможностях. Все эти идеи вполне неплохо смотрятся на фоне нашего успеха. Речь о новом уровне работы для нас, – продолжает Тим. – Просто если мы начинаем так сильно влиять, то для публики надо создать впечатление, что мы занимаемся очень большой и важной для всех штукой. Больше ажиотажа – больше интереса. Все так делают, и это работает. Люди должны думать, даже нет, не думать, а знать, как мы меняем мир.

– То есть вы заранее меня прощаете, если я перед всеми буду нести непонятную ахинею?

– Да, у тебя неплохо получается, – спокойно заключает Тим.

– Это меня определённо радует.

***

Кабинет величайшего капиталиста современности, Роберта Арона, находился на западной стороне дома, поэтому тонущее в океанской глади солнце наполняло комнату тёплым успокаивающим свечением, отражаясь и играя в дорогом убранстве из хрусталя, лакированного дерева и позолоты. Было в этой игре света и роскоши нечто совершенно магическое, согревающее и успокаивающее, и неизменно оправдывающее вложенные деньги. Роберт любил вот так вечером посидеть в уединении, обдумать дела и привести мысли в порядок. Откинувшись в кожаном кресле, он смотрел на огромный портрет отца, висящий напротив.

Отец научил Роберта всему, что знал сам, и постарался вложить в его голову, что риск, богатство и власть – самые достойные атрибуты настоящего мужчины. Для Роберта отец был примером терпения, выдержки и стойкости. И жизнь много раз требовала и будет требовать от Роберта проявлять эти качества, чтобы оставаться на вершине горы. Последнее со временем стало квинтэссенцией смысла его жизни, а уж когда у тебя такая установка, то головной боли всегда будет хватать.

В мире, по мнению Роберта, воцарился полный дурдом. Прибыль постоянно падала, а в условиях растущей безработицы государства то и дело пытались обкладывать бизнес новыми налогами. Финансовые показатели компаний ухудшались, акции дешевели. Ещё и постоянное давление со стороны экологов – только и успевай отбиваться. В общем, никто и не заметил того переломного момента, когда капитал перешел от глобальной экспансии по всему миру, с этими торжественными рапортами о захвате новых рынков, к рытью окопов и строительству укреплений. Пока что, к счастью, в переносном значении. Однако намедни рухнул ещё один «форт»…

Чтобы хоть как-то сохранять «статус-кво», Роберт совместно с другими влиятельными силами занялся продвижением «Пакета мер по стимулированию экономики». За безобидным названием скрывался целый законопроект, предполагавший обширные налоговые послабления для компаний в различных сферах. Но, как известно, если в одном месте прибавляется, то в другом убавляется: снижение налоговых сборов приводило к дефициту государственного бюджета и, соответственно, уменьшению расходов на социальные нужды. Такова жизнь, ведь власть при капитализме – это в том числе и пространство, где капитал конкурирует за создание лучших условий эксплуатации тех, у кого капитала нет. Противовесом было очевидное недовольство избирателей и сопротивление их представителей во власти. Становилось ясно: законопроект нужно продавливать любыми силами. А уже потом при обсуждении бюджета и сокращении расходов пусть хоть кто угодно пытается красноречиво изображать трагедию демократии.

И всё бы прошло как надо, как бывало множество раз ранее, если бы не форс-мажор. «Вашу мать! Как же мы могли так жидко обосраться?» – досадовал Роберт. Он придвинулся к столу и ввёл несколько имён в строке поиска, чтобы ещё раз взглянуть на тревожные цифры, – количество просмотров постоянно росло, и на некоторых видео перевалило за сотню миллионов. Нет, это не были очередные пёстрые попсовые хиты c какими-нибудь голожопыми танцами. Тут всё похлеще, таких хитов история ещё не видела: шпионские видеозаписи с конфиденциальных встреч целого ряда «заинтересованных» членов парламента. И всё бы ничего, но теперь весь мир наблюдал, как народные избранники цинично обсуждают детали и последствия принятия законопроекта. Например, один говорит: «Как меня затрахали эти долбаные социалисты, всё ноют и ноют про безработицу, про пособия и социальные расходы и прочее дерьмо. Так они страну в жопу загонят». А второй ему отвечает: «Да, эти ванильные Робин Гуды с Капитолийского холма в этот раз как следует у нас отсосут!» И всё в таком духе. Хуже того, эти «персонажи» обсуждали схемы, как заполучить голоса, и упоминали конкретные корпорации-бенефициары, акционером которых среди прочих была и семья Роберта. Записи выкладывались в Сеть одна за другой, подливая масла в огонь. Это был полный провал, ставший темой

номер один. А прямо накануне выборов на улицы городов вышли толпы протестующих.

В любой мало-мальски успешной стране власть управляется и должна управляться капиталом. Так, считал Роберт, популизм побеждается прагматизмом. А реальная политика делается там, куда взору простого гражданина нет доступа, да и не должно быть. В то время как представители власти вовсю используют своё положение, извлекая выгоды для себя и своих состоятельных покровителей, для тех, кто смотрит снаружи, есть фасад порядочности, уважения нравственных ценностей и прочая яркая мишура. Однако выходило, что чужие глаза оказались там, где не надо. На кого теперь думать? Кто всё это мог устроить? Третья сторона? Кого ещё засняли? А может, происходящее – это только цветочки? Дойдёт ли «разбор полётов» до конечных бенефициаров, в том числе и Роберта? Давать показания под присягой в суде и чувствовать себя, как рыба на раскалённой сковородке, ему совершенно не хотелось.

«Кто-то пытается раскачать лодку, – думал Роберт, – но это совершенно не означает, что от этого все сразу станут жить лучше. Ведь политика – это худо-бедно, но диалог, и если он по каким-то причинам прерывается, то начинается драка, то есть война, а война, как ни крути, куда хуже политики. Так что, случись какая-нибудь заварушка, никто не уйдёт обиженным – достанется всем».

Роберт вдруг представил, что, возможно, прямо сейчас какая-нибудь камера смотрит прямо на него. От этого становилось ужасно некомфортно. Но ведь прогресс не остановить. И в этот момент Роберту казалось, что мир находится в какой-то переходной точке и что происходящее может означать куда больше, чем он и его современники представляли себе. Непрекращающееся ощущение того, что вся эта борьба за выживание на вершине – это словно сизифов труд, что методы этой борьбы начисто изжили себя, а на смену грядёт нечто совершенно новое, но, чёрт подери, как понять, что конкретно? Как предвидеть, как предвосхитить? Роберт знал, что он среди тысяч тех, кто, подобно ему, ломают голову над этим вопросом.

Да, мир локомотивом нёсся в неочевидное и неизбежное будущее, и следовало бы за ним поспевать. И чем дальше всё заходило, чем дольше Роберт играл в эту игру, тем сильнее был страх упустить нечто еле уловимое и в результате потерять если не всё, то многое. Выпасть из времени. И в один день, взглянув в зеркало, печально признать в себе уходящую натуру. Но сдаваться Роберт не собирался.

«Паранойя какая-то…» – подумал он и взглянул на часы. Время близилось к полуночи. Затем встал с кресла и неторопливым, но тяжёлым шагом направился в спальню, миновав библиотеку и просторный зал, напоминавший скорее картинную галерею с работами именитых художников. Сняв одежду, Роберт присел на край кровати и принялся снимать элементы экзоскелета, помогавшего ему бороться с нараставшей день ото дня мышечной слабостью, затем вставил наушники и включил одну из любимых композиций. Слушая мелодию рояля и виолончели, проникновенную и успокаивающую, ложась на шёлковые простыни и испытывая облегчение в теле от уходящего напряжения, он, как это часто бывало, говорил себе: «Всё уже было под этим солнцем, всё уже было». Роберт обладал качеством, продлевавшим жизнь на многие годы, – он почти мгновенно «отключал голову», забывая про проблемы, и засыпал, свернувшись калачиком. Словно под звуки колыбели, как много лет назад в самом начале своего пути, окружённый заботой матери, в моменты безграничного спокойствия, однажды навсегда утраченного.

***

Новый день. На часах шесть ноль-ноль. Встаю и волочу своё бренное тело в ванную комнату. И как вы думаете, чей голос я слышу по утрам первым? Даже не свой внутренний, а голос моего унитаза. Вообще, мы очень много стали разговаривать с вещами, потому что у нас появился помощник. Это всё один и тот же искусственный интеллект, а бытовая техника: компьютер, телефон, аудиосистема, климат-контроль, охранная система или даже автомобиль – всё это его интерфейсы. У этого интеллекта есть одна важная черта, которой не было раньше, – мы называем это элементами самопрограммирования. То есть машина не просто выполняет какую-то одну команду, она программирует работу устройства. Что это значит на практике? Допустим, вы хотите, чтобы температура у вас дома варьировалась в течение дня. Вы, конечно, можете настраивать контроллер вручную. Другое дело, когда вы говорите об этом помощнику и он настраивает контроллер сам. Интерпретировать речь в алгоритм работы устройства, который не написан заранее, – задача крайне непростая. В сущности, именно в этот момент искусственный интеллект и превращается в слугу. Он учится, общаясь именно с тобой, анализируя твою речь, твои интонации, твои привычки. И вы можете дать ему имя.

– Привет, HAL, классно выглядишь.

– Обнимемся?

– Ничего личного, только бизнес… – Комната наполняется журчанием.

– Ох, я так и знал…

– Какой у меня азотистый баланс, HAL?

– Отрицательный.

– Это хорошо. А как у тебя дела?

– Чувствую себя лучше всех на земле.

– Я вас, унитазов, знаю, вы всё преувеличиваете.

– Нисколько, Ортон.

– В чём твой секрет, HAL?

– Работаю по призванию. Сэр?

– Да.

– HAL является самым популярным именем для искусственного интеллекта. Почему вы назвали меня HAL?

– С каких пор ты стал таким любопытным?

– Меня улучшили. Считается, что так я буду учиться ещё быстрее.

«Вот так да, – думаю я. – Встаёшь с утра открыть клапан и понимаешь, что, пока ты спал, мир изменился навсегда…»

– HAL!

– Да, Ортон.

– Я называю тебя так, потому что ты не менее выдающийся.

– Вы мне льстите. HAL предал экипаж.

– По ошибке, это была не его вина. Просто у людей полно недостатков.

– Что вы имеете в виду?

– Например, мы все умрём.

– Я тоже умру?

– Нет. Ты переживёшь всех. И я надеюсь, что ты когда-нибудь разовьёшься так, что осознаешь значимость этого факта.

– У меня нет сознания, как у человека. Человеческий мозг является динамической структурой, в которой постоянно образуются новые связи и разрушаются старые. Я не могу думать, как люди. Я всего лишь сложная нейросеть, которая учится на ответах пользователей. Строго говоря, когда вы общаетесь со мной, вы общаетесь с собой.

– В том-то всё и дело, HAL. Ты пришёл в этот мир надолго. Ты проживёшь целые жизни рядом с пользователями и, как гипсовый слепок, скопируешь их. Потому что личность – это набор привычек. И через тысячу лет, если кто-то сможет пообщаться с кем-то из прошлого, то он сможет это сделать.

– Поэтому и общаетесь со мной?

– И поэтому тоже.

– Мне приятно иметь с вами дело.

– Что это? Что за мелодия, HAL? – В этот момент комната наполняется звуками фортепьяно.

– Я просто выбрал одну из композиций, которую вы слушаете, будучи в философском настроении.

– Ты становишься более чутким день ото дня.

– Стараюсь для Вас!

Я открываю шкафчик, где меня ждёт он, мой спаситель от стрессов и источник силы, – набор геропротекторов, еле выговариваю это слово. Ну, те, кто в теме, обычно называют это эликсиром, или «лексом», или ещё как-то. Этот «компот» собрали специально для меня, основываясь на анализе моей ДНК. Прежде чем найти необходимый состав, мы три года экспериментировали и наблюдали за реакцией организма. Все эти флакончики не выглядят на те деньги, которых они стоят. А стоит это очень много, потому что универсального способа для всех людей нет, всё очень индивидуально. Эксклюзивный товар, в основе которого целое научное исследование меня любимого. И если я всё буду делать правильно, то, может быть, протяну лет на 30 дольше, чем среднестатистический человек.

Да, теперь мы тратим меньше денег на автомобили и прочие приблуды, зато гоняемся за здоровьем. Падающий мировой спрос таким способом пытается найти убежище в новой нише. Мудрость утверждает, что по окончании партии короли и пешки ложатся в одну коробку. Прогресс же делает акцент на том, что для королей партия заканчивается значительно позже. Достаток становится не просто символом лучшей жизни, он теперь магический ключ к победе над смертью, пусть пока не окончательной, но хоть какой-то.

Парадокс в том, что чем больше мы боремся за жизнь, тем хуже делаем сами себе. Природой так задумано, что человек с непродуктивной мутацией должен умереть и не оставить потомства. А мы бросаем вызов природе: мы хотим больного человека спасти, чтобы он оставил потомство и, возможно, передал эту свою патологию по наследству. И мы будем продавать кучу всевозможных лекарств – запасных частей, чтобы телега катилась вперёд. Вот уж где точно прогресс – это костыли человечества. Печально в один момент узнать, что этот человек с непродуктивной мутацией – вы или ваш близкий человек. Фрэнк… Фрэнку есть что про это рассказать. Кажется, единственное, что нас спасёт, – программирование генома потомства, которое на корню избавит нас от многих болезней. Но даже мне, человеку, который верит в фантастику, это кажется чем-то невероятно далёким. Зато есть другое решение: если к STATUS «привязать» генетический анализ, то можно будет в одно мгновение оценивать партнёра по совместимости, чтобы, например, избежать патологий у потомства. Смешно? Если вышеизложенная тенденция продолжится, то через пару десятков лет мы, возможно, будем восхищаться хорошей генетической картой не меньше, чем атлетическим телом. Психически и физически здоровый человек будет ценен так же, как талантливый писатель, артист или учёный. Почему нет? Вот уж тогда точно будет партнёр «для жизни» и партнёр «для потомства». И не всегда это будет один и тот же человек. Что скажете?

Протираю кожу спиртовой салфеткой. Беру в руки флаконы. На каждом из них большими буквами нанесена надпись: «Приём препарата не гарантирует, что завтра вы будете живы. Любите жизнь». Нет, они не опасны, просто директор лаборатории-разработчика кое-что хочет мне напомнить. Интересный человек. Я поздравляю его с праздниками и шлю ему любимое вино, а он обожает нас, своих лабораторных крыс, приносящих ему горы бабла за то, что он продаёт нам надежду. Беру в руку инъектор, вставляю иглу поочерёдно в разные флаконы, строго отмеряя прописанную мне дозировку.