Текст книги "Я и Я (сборник)"

Татьяна Кигим. Телепорт

Потрескавшиеся бетонные плиты и пожухлая трава чудесно контрастировали с огромным, семь на семь, щитом с надписью: «Экспансия Земли – Телепорт № 1. За нами будущее!» Краска облезла, некоторые буквы читались с трудом. Над всем пространством огороженного и охраняемого объекта стоял запах гари – этим летом сильно горела степь – и пыли, вездесущей пыли, покрывавшей здесь все: от камуфляжа до пустых бочек из-под авиационного топлива, непонятно каким образом оказавшихся в царстве высоких транскосмических технологий.

– Во забросило-то! – прокомментировал бородатый офицер, выдувая пыль из лелеемой «бригитты». – Наверняка на Зерне и то пейзаж покраше… Какого надо было ставить телепорт в глуши, до которой или вертолетом, или на верблюде? Секретность, мать ее…

База переброски, как и девяносто процентов иных объектов, находящихся на балансе военных, остро страдала от нехватки средств. Сокращение штатов и вооружения шло с тяжелейшим скрипом; в то же время объединенная Земля практически не нуждалась в артефактах своего боевого прошлого.

– Давно надо было провести реорганизацию, – пробормотал молодой человек в пятнистой панаме. Он сегодня побрился и очень об этом жалел – с недельной щетиной он выглядел старше своих девятнадцати. – Для того чтобы раз в год отправить на Зерну или Ханую ударную группу, совершенно необязательно содержать все эти бараки со столетним хламом. Лучше использовать средства для модернизации техники. Например, вместо этого «байконура» создать небольшую, но современную базу переброски. Стекло и хром, как в аэропортах. А то смотреть стыдно на эти «биотуалеты»… Верно я говорю?

– Верно, – откликнулась девушка в камуфляже, меланхолично жуя жвачку. – Вот и скажи об этом своему папаше, он же у тебя большая шишка.

Юноша покраснел. Его отцом действительно был генерал Савельев, и это доставляло сыну массу неудобств в Академии и на службе: всегда находился хвостолиз из преподавателей или офицеров, который норовил сделать «сынку» поблажку в надежде на благоволение родителя. А Грише Савельеву эти поблажки были ни к чему. Он с детства знал, что родился солдатом, и собирался честно пройти все ступени от пешки до ферзя. И никак иначе.

Плюхнув рюкзак около своей группы, уже расположившейся на бетоне, он поднес бинокль к глазам и съерничал:

– На горизонте вижу приготовления к торжественной отправке! «Биотуалеты» заправлены дерьмом и готовы к старту…

Кое-кто ухмыльнулся: «биотуалетами» тут называли стационарные платформы телепортации. Было что-то сюрреалистическое в том, что группа из двадцати человек торчала посреди огромного бетонного поля, поросшего просочившейся сквозь щели травой, в километре от платформ – хотя, видит бог, для всего этого хватило бы небольшого зала с кабинками. Но проектировали этот «байконур» люди с манией гигантизма: будто собирались отправлять к звездам огромные корабли… Военные имеют некоторые странности.

Теперь вся внушительность телепорта обратилась в дурацкий фарс. Большинство зданий за ненадобностью обветшало, а десять кабинок переброски сиротливо ютились около куба генератора и стеклянной кабины информцентра с антенной – откуда, собственно, и шла передача записанных данных в место назначения. Складная ширма-экран погромыхивала на ветру.

Далеко-далеко, на другом конце поля, располагался штаб командования, и адъютанты гоняли туда-сюда на допотопных джипах, покрытых камуфлированной сеткой.

* * *

– Что вы тут делаете?

Адъютанту было никак не больше двадцати пяти; это была та штабная крыса, которая родилась, выучилась и служила подальше от полигонов, поближе к золотым эполетам.

Григорий скривился:

– Я совершеннолетний человек, я подписал контракт, а что не поставил в известность отца – так это мое личное дело… Никто не имеет права отказать мне в выполнении долга добровольца в урегулировании локального военного конфликта.

– Вам нельзя здесь находиться! – в голосе адъютанта сквозило отчаяние. – Переброска начнется с минуты на минуту, и вам следует немедленно быть у генерала!

Григорий усмехнулся. Да, все понимают, что Зерна – местечко не из лучших… Все возвращаются с орденами, но кто с оторванной ногой, кто без руки или с искусственными позвонками… Но ведь возвращаются же! И нельзя же так откровенно… Да, отец, да, беспокоится, но честь, офицерская честь…

– Я никуда не уйду.

Адъютант прикоснулся к уху, на мгновение его взгляд стал отсутствующим – видимо, получал указания. Через несколько секунд он сказал:

– Генерал требует вас к себе. Немедленно. Приказ не подлежит обсуждению. Лейтенант Савельев, выполняйте!

Бородач усмехнулся, кое-кто из группы подмигнул друг другу. Гриша отчаянно покраснел. Взгляды товарищей откровенно говорили: «Ну вот, видишь, не пустят тебя ни на какую Зерну! Поезжай служить в тепленькое местечко, в Антарктиду или на Четвертую Лунную, радарами ворочать… Не быть тебе в спецназе, у нас людей убивают».

– Хорошо, я лично скажу отцу, я… Хорошо! – воскликнул Григорий. – Я напишу рапорт. Я потребую. Я вернусь. Подождите, друзья!..

Он вскочил в джип и постарался не оглядываться. Черт побери, да что же это такое!..

– Виноват я, что ли, что твой сын? – крикнул он, влетев в кабинет.

– Смир-рна! – скомандовал генерал. – По форме.

– По форме – никто не имеет права меня задерживать…

– Садись, сын.

В этом пафосном обращении читалось многое: и «мать болеет», и «ты у нас единственный», и «какой из тебя терминатор?», и «служить ты будешь, где скажу». Все это Григорий знал, и на душе сделалось кисло, как от съеденного лимона.

– Я сын генерала… – прошептал он. – Ты же в горах воевал, отец! Мы с матерью тоже тебя ждали – и ты вернулся… Мой дед – афганец. Мои прадеды – под Берлином, под Сталинградом… Я тоже – туда, где я нужен, где ждут… а не просиживать штаны…

Слов не находилось. Он закончил совсем тускло, как побитый щенок.

– Мы жизнью рисковали со смыслом, – спокойно ответил отец, постукивая карандашом по столу. Карандаш был странный – толстый и двухцветный. Один конец синий, другой красный. Григорий никогда таких не видел. Раритет? У отца была коллекция старинных вещиц.

– А мы – без смысла, что ли?

– А вы погибнете через… – генерал вскинул руку с хронометром, вгляделся, – …полчаса. Первый десяток. Второй десяток – еще через полчаса, со второй партией телепортации. Вот, возьми рапорт с отказом от участии в операции, подпиши…

– Меня осудят как труса!

– Они уже будут мертвы.

– Что за бред… извините, что не по форме, товарищ генерал! Официальные потери миротворческого контингента на Зерне – менее двадцати процентов, на Хануе – около десяти! Я сам видел возвратившихся ветеранов.

– Гм.

Что хотел сказать этой многозначительной фразой отец, было совершенно непонятно.

– Трое суток гауптвахты, – продолжил Савельев-старший через несколько минут. – Кру-гом! Шагом марш!

– Товарищ генерал, я буду вынужден подать на вас рапорт. Возможно, в Мировую Президентуру. Возможно, подключу общественность, прессу и телевидение, – при этих словах генерал поморщился, но промолчал. – Я твердо все взвесил и решил!

Кирилл Савельев потер лоб, потом грудь под плашками орденов. Вздохнул.

– Ну что ж… Ты, верно, думаешь, что отправляешься к черту на кулички, где проверишь себя на мужественность, на дружбу, на выносливость? Молодец. Герой. А теперь ответь мне на такой простой вопрос: как, по-твоему, осуществляется процесс телепортации?

* * *

– Да, вот так он и спросил: «Как, по-твоему, осуществляется процесс телепортации?» – на продубленном солнцем лице ветерана промелькнула усмешка.

Кто смотрел на него в тот момент, поежился: глаза капитана вглядывались вдаль, вглубь, в прошлое, и он невесело усмехался своей наивности и тому, каким молодым он был… Все знали, что у Савельева в трех местах перебита нога и три ребра заменены протезами. Свои легкие он сжег на штурме Лавиты, полпечени отмахнули хирурги после заражения местными болотными паразитами. Ну и так, по мелочи…

– Я ему и пересказал параграф учебника. В общем, вы знаете: разложение, перенос, сборка… с точностью до микро-милли-вот-такусенького… Память на момент прыжка, джампа, переноса… И так далее. Вот тут-то он и сказал мне, почему никто из генералитета никогда не бывал на Зерне – и не побывает. Сказал такое, что лезть в эту дьявольскую кабинку нормальному человеку просто не захочется.

– Но вы-то здесь? – усмехнувшись, спросила девушка в красной бандане. – Значит, «прыгнули». Только почему назад-то не собираетесь? Еще один прыжок – мы же все знаем, что это не страшно. На своей шкуре. Без всяких генеральских басен…

– Не собираюсь я назад. Да и ты, думаю, не соберешься, когда узнаешь.

К его словам отнеслись, как водится, скептически. Ветерана тут, на Базе-7, хорошо знали, басни его – и в баре, и у костра в хорошую погоду – слушали с удовольствием. Да и кто столько порасскажет: лет пятнадцать или двадцать тут воевал, когда стандартный контракт – три года… Но была за ним маленькая фишка, назойливый, но безобидный пунктик – отговаривать народ от возвращения с Зерны. Только что значит вернуться домой для солдата!

– Нет, ты не вернешься, – говорил Григорий, прямо в глаза глядя собеседнику, сержанту или новоиспеченному капитану на костылях. – Не ты. Другой вернется. И не тот, кто уходил с Земли, – в эти моменты он был мрачен и страшен, как пророк. – Вернется твоя третья копия, дурачок…

– Признайтесь, – сказал очкарик, растягиваясь у костра на брезенте и развинчивая фляжку с вискарем – три дня до переброски, все расслабляются, отмечают окончание контракта, – признайтесь, ведь вы это специально говорите? У вас приказ от начальства – экономить на телепортации, оставлять здесь как можно больше добровольцев на повторный контракт? Или у вас просто паранойя, фобия, болезнь? Вы просто боитесь телепорта?

– Болезнь… – пробормотал ветеран. – Может, и болезнь. Шестой контракт подпишу… или седьмой? Но не вернусь. Ты-то сам как этот процесс те-ле-пор-та-ци-и представляешь? А, умник?

– Объект разбирается на атомы, пакет информации о его строении пересылается на место переброски, там по этой информации собирается из атомов исходный объект. Точно так же, как по цепочке ДНК можно возродить тот же самый организм, но с главным отличием: записи подвергается вся память, все ментальные процессы на момент прыжка. На том конце возрождается не тело, а человек – с теми же мыслями, идеями, памятью, чувствами… Прыжок занимает доли секунды, человек делает шаг в кабинку – и через мгновение оказывается в другой, с точно таким же оборудованием. Ну, это подтвердит каждый – даже мгновенного «затмения» нет, как иногда представляется в художественных произведениях, просто стоял ты там – а теперь стоишь здесь. Совершенно незаметный переход.

Окружающие закивали – ощущения были сходными.

– Угу, – сказал Григорий. – Как бы не так! Я прошел всю Ахтонскую, штурмовал чертову Лавиту, годами дежурил на болотах… И всегда, даже в самом распроклятом пекле, у меня был шанс. Телепорт такого шанса тебе не предоставляет. Я лично знаю только один случай, когда человек вышел живым из этого… «биотуалета».

Капитан подумал, отхлебнул из фляжки:

– Кстати, это еще один повод для меня не возвращаться на Землю.

* * *

– Это всего лишь перенос физического объекта из точки А в точку Б согласно известным законам…

– Да? – хмыкнул отец. – Говоришь как по писаному. Отличник. Ну тогда пошли, нарушим кой-какие инструкции! Все равно я тут главный, а ты сам не разболтаешь… Телепортов у нас всего десять, так что ты посмотришь, как «прыгает» первая партия, а там видно будет. Может, понравится! – генерал хохотнул.

Они проехали на джипе мимо добровольцев, что сидели на потрескавшемся бетоне. Ребята помахали им, свистнули пару раз.

– Вот скажи, сын, как ты этот прыжок переставляешь? – продолжал выспрашивать Савельев-старший.

– Ну, по записи выстреливается информпакет, на новом месте по этим данным собирается копия, обладающая памятью, привычками, чувствами человека… Для самого человека по ощущениям не происходит ровно ничего: стоял в кабинке на Земле, через секунду стоит на Хануе. Никакого провала в памяти, ничего.

– А если из одного информакета сделать две копии?

Савельев-младший задумался на мгновение – в учебниках и популярной литературе подобного не описывалось.

– Полагаю, это будет два человека с одинаковой памятью.

– И который из них будешь ты?

– Н-ну, чисто теоретически… ведь такого казуса еще не происходило… Это буду я и я – в двух экземплярах.

– Дурак. Это будет две копии с твоими мыслями. А настоящий ты останешься в кабинке на Земле. Ладно, другой пример: представь на мгновение, что в телепорте что-то сломалось, заклинило – и ты оказался и тут и там. То есть твое тело на Земле оказалось не разложенным на атомы. Но на Зерне или Хануе появился ты-второй. Где ты настоящий?

– Это парадокс, некорректный пример…

– Ты же умный парень! На мгновение представь!

– Н-ну…

Он никогда не подвергал сомнению учебник и не думал над такой очевидной вещью, как телепорт. Что может быть проще – объект разлагается на атомы, собирается… Будто прочитав его мысли, отец резко сказал:

– Как человека в этой кабинке разлагают на атомы?

– Происходит мгновенная процедура переноса информации…

– Как, черт побери, тебя будут разлагать на атомы?

Григорий неожиданно почувствовал холодок по спине. Да, а что он, кстати, будет чувствовать? Говорят – ничего… Что тут страшного? Ведь сотни и тысячи человек – военных, техников, переселенцев – постоянно совершают эти прыжки, некоторые – еженедельно… Но все-таки… Что происходит между той секундой, когда снятая запись с памятью отправляется сквозь пространство к звездам, и секундой, когда в кабинке на Земле становится пусто?

– В большинстве современных машин используется кремация, – тихо сказал отец. – Но не во всех. Погляди на эти кабинки… Когда их строили, главным было обеспечить читку, перенос информации и восстановление объекта в пункте назначения. А что происходит с телами, ты сейчас увидишь. Извини, что не кремация, – нищета. Крематорием не обеспечены.

Гриша почувствовал, что ноги становятся ватными. По позвоночнику к ягодицам ползла холодная капля. В голове стало пусто-пусто и звонко-звонко.

Он увидел, как подъехал кар с первой партией «прыгунов».

– Ты со следующей? – спросил бородач и широко улыбнулся. – Знал, что будешь с нами. Давай, ждем!

Они вошли в кабинки, зачем-то выкрашенные в камуфляжную расцветку, заперли дверцы, генератор загудел. Бородач, Каринка, Васька, Димыч, Орел… Через несколько минут антенна начала поворачиваться.

– Выстреливает информпакет, – прокомментировал военный с полковничьими погонами, курящий около генератора.

Савельев не мог заставить себя сдвинуться с места. В голове укладывались какие-то кирпичики, но окончательное осознание не приходило.

«Отец за меня боится. Отец за меня боится. Отец за меня боится. Отец за меня боится. Отец за меня боится. Отец за меня боится, – тупо стучало в висках. – Отец просто не хочет меня отпускать на Зерну?»

– Занавесочка! – скомандовал генерал.

Ширма, грохоча, поехала по рельсу.

– Типа, экран, – прокомментировал Савельев-старший. – Но не бойся, облучения мы не получим. Это так, чтобы ничего видно не было.

В кабинках раздалось жужжание, какие-то странные звуки – то ли хлопки, то ли удары. Генерал кивнул. Техники подошли к «биотуалетам», начали раскрывать дверцы, откуда вываливались окровавленные тела.

– Вот я и говорю, – как ни в чем не бывало, будто обсуждал поставку простыней в казармы, сказал Савельев, – говорю, что надо перейти на современные стандарты. Кремировать надо, а не пятна отмывать.

Тут только Гриша заметил странные темные пятна вокруг кабинок – широкие незамытые полосы тянулись к приземистому зданию вдалеке.

– А то совершенно нецивилизованно получается, – продолжал отец. – С другой стороны, на органы тоже ничего, хотя цены на медицинском рынке с изобретением телепорта здорово упали… Но все-таки не каждого вот так возьмешь, скопируешь и разберешь на запчасти. А тут – хорошее мясо. Парни и девки-то – как на подбор, здоровые.

Генерал развернулся и в упор поглядел на сына:

– Все понял? Пшел вон! В рапорте будет, что негоден по состоянию здоровья.

Бледный, на подгибающихся ногах, Григорий отошел к информцентру и попросил у полковника сигарету.

* * *

– Я не смог им ничего доказать, – сказал ветеран. – Наверное, был недостаточно убедительным; а может, они решили, что я повредился макушкой. Моя группа не поверила, что все их оригиналы пустили на убой. У нас в тот год не было потерь. Они все вернулись. Все девятнадцать копий тех ребят, с которыми я прошел через ад и болота проклятой Зерны. Но не тех, с кем я сидел на бетонных плитах «байконура»…

– Скажи уж, дядя, другое: ты просто хочешь оставить нас на проклятой Зерне! – крикнул тощий сержант и скрутил дулю. – А вот фигушки, не удержишь!

– Да кто тебя держит, – пробормотал Савельев и отхлебнул из фляжки. – Думаешь, я вас на повторный контракт подбиваю? Надо оно мне! Мне и самому хочется иногда свалить отсюда… Землю увидеть. Но как посмотрю на кабинки эти – понимаю, что никуда я отсюда не денусь. Даже если «прыгну» на Землю… Это будет, ребятки, самоубийством. Не я увижу родную хату, а копия – с моими мыслями, привычками и повадками. А тело мое развеется над Зерной…

– Тело, дядя, всего лишь набор клеток, – сказала молодая лейтенанточка в красной бандане. – Главное – душа.

– Хм… Не знаю, создается ли душа из информпакета, но я другое знаю: я видел, как дергался недобитый «мясорубкой» Колька Васильчук, вывалившийся из «биотуалета», и какими глазами он смотрел на нас… Он был жив, шептал что-то и мыслил. Клянусь, я видел, что это было не просто тело, чья душа отправилась на Зерну за новым. Он все понимал. Он смотрел… как он смотрел! Какой-то полковник расстегнул кобуру и пристрелил его.

С полчаса, не меньше, у костра стояла полная тишина. Собственные ощущения шли вразрез со сказками ветерана… Но жути в них оттого не было меньше.

– Так что, получается, ты – это уже не ты? – нарушил тишину глава группы, плотный человек с обожженным лицом. – Не ты, а копия? А настоящий-то генеральский сынок остался лежать на Земле грудой мяса на органы?

Григорий помрачнел. Эту часть истории он любил меньше всего.

* * *

Телепорт обещал путь к бессмертию, а стал короткой дорожкой к смерти. Копии сначала сохранялись, потом, во избежание появления чрезмерного числа «двойников», их начали уничтожать – сначала просто расстреливать, потом систему ликвидации встроили в кабины телепортации. Странам нужны были мгновенные трансгалактические переброски, неосуществимые звездолетами, переброски не только техники и ресурсов, но и живой силы – инженеров, военных, переселенцев, – поэтому технологию телепорта мгновенно объявили секретной и никто и никогда не заикался и даже не поднимал вопроса о том, куда деваются оригиналы.

Более того: литература и кинематограф пропагандировали телепорт как самое безопасное – никаких аварий! – средство.

И никто никогда не задумывался, как действует долгожданный, вымечтанный фантастами телепорт. Джампер. Мгновенный перенос.

Но никто из крупных политиков, дельцов или управленцев никогда не пользовался телепортом.

Григорий курил и думал, что, если бы не нищета военно-колониальных, если бы не старая аппаратура – вряд ли бы он узнал о сути телепорта. Он подозревал, что в более благополучных ведомствах от оригинала остается кучка праха. А может, там еще и вентиляция работает.

Он думал и о другом: что есть сознание? Переписывает ли телепорт сознание как тонкую духовную материю или просто фиксирует бег электронных импульсов по нейронам мозга? Как перетекает «я» из одного тела в другое? И перетекает ли? Или на новом месте рождается новое «я»? Но куда тогда уходит сознание оригинала – рассыпается вместе с атомами?

И главное, как объяснить все это ребятам из второй партии?! Ведь не поверят! И никто не станет их разубеждать… А его просто отправят в клинику, и отцу не о чем будет беспокоиться.

Генерал Савельев стоял тут же, наблюдая, как техники очищают пространство перед кабинами. Поморщился, глядя на влажную пену, которая на глазах из белой становилась розовой, кинул взгляд на сына:

– Вот тебе и Зерна. Понял?

– Понял.

Они сели в джип и поехали к штабу. Генерал Савельев вышел из машины и тяжелым шагом направился к зданию.

Лейтенант Савельев подождал немного, потом резко выпихнул из машины адъютанта, приставил пистолет к затылку водителя и скомандовал:

– Поехали!

Он успел как раз вовремя, чтобы увидеть, как закрываются дверцы девяти кабинок за его товарищами, как раз вовремя, чтобы самому влететь в «биотуалет», и, в общем-то, успел к самому моменту «смыва».

* * *

– Меня – того меня, что остался на Земле, – вытащили в последний момент, как это бывает в дурацких фильмах. В информценре раздался звонок, и в краткий момент между концом записи и началом убоя дверца распахнулась и вывели меня на свет под белы рученьки, поседевшего от ожидания… То есть я предполагаю, что так оно и было. Вкратце историю пересказал мне тот, Савельев-1, мы с ним иногда связываемся. Только он уже не очень на меня похож – весь седой. Представляете?

– И он еще жив? – спросила девушка в бандане.

– Жив пока. У меня вот, видите – протезы, а у него – крики по ночам и седина, как снег. Говорил – ну, по открытой связи много не нарасскажешь… писал… осторожно так… – в общем, с того момента, как закончилась запись и у меня начинаются мои воспоминания, у него еще кое-что произошло. Я так полагаю, «биотуалет» заработал. В стене, может, люки для оружия открылись… или еще что-то… В общем, вытащили чудом. Я так думаю – заело там что-то. Там же, на «байконуре» этом, все старое да ржавое. Кольку-то Васильчука до конца так и не добило. И на Гришке что-то заколдобилось…

Ветеран достал фотографию, показал – какой-то седой ученый, чем-то на него похожий.

– Не очень сходство, да? Думаете, вру? Ну, я-то вон как задубел – солнце, ветры… А у него нервы, два года назад левую часть схватил паралич – видите лицо? Близнецы, мля… Сразу после переброски вызвали меня в центр связи. Отец сказал – никогда не возвращаться на Землю. Помимо военных, есть ведь у нас еще спецслужбы…

– Если бы это было правдой, дядя, тебя бы давно убрали.

– Для этого надо «прыгнуть», – как ни в чем не бывало парировал Григорий. – Много ты тут «спецов» видел? Они не дураки, знают что к чему. Конечно, можно заслать дурачка или тутошнему переселенческому командованию отдать приказ… Но, думаю, никто со мной вошкаться не хочет. Все равно мне никто не верит… Чем все это закончилось для отца, точно не знаю, но подозреваю, что стоило ему карьеры, потому что вскоре он подал в отставку. Я прохожу как однофамилец. Мой брат – я называю его братом – навсегда завязал с военной карьерой, получил вторую «вышку» и занимается нейрофизиологией мозга. Я иногда почитываю его статьи.

Он демонстративно показал заготовки для самокрутки. Это были страницы из «Scientist».

Чухонцев, глава группы, хохотнул.

– Не стоит, – чуть свысока сказал Савельев. – Я же говорю – мы точные копии. Что доступно ему, было бы доступно и мне. Я читаю и кой-чего не допетриваю, так как базы не хватает, но на имеющихся фактах делаю те же выводы, что и тот Гришка. Но мы пошли с ним по разным маршрутам. Я вот застрял в этой дыре…

– Изучает он, наверное, что из мозга передается при прыжке и как?

– Вот именно – передается ли душа и сознание, что есть «я», что возникает на новом месте из атомов… Видите ли, правительство сейчас работает над внедрением телепорта в повседневную жизнь. Из Парижа – в Лондон, с Краснопресненской – на Тверскую… Это решит проблему пробок, разгрузит магистрали, даст людям свободу передвижения… Естественно, кремация и вентиляция. Никакого запаха гари. Среднестатистический человек трижды на дню будет кремироваться и возрождаться в копии… Проект «Феникс». Я не знаю, будет ли он орать при кремации или все будет происходить слишком быстро. Знаю только, что телепортация станет таким соблазном, что мало кто задумается – а как оно, собственно, действует… Ведь копия сохранит память за миллисекунду до смерти оригинала, и даже если оригиналу выдрать ногти, облить напалмом и зверски замучить, для копии ничего этого существовать не будет. В памяти останется только высший сервис в телепорту. Хотя, ребятки, это все-таки дело будущего. Но я боюсь такого будущего.

«А еще я боюсь, что брату не поверят, что брата не послушают, как не слушают меня».

Светлело. Надвигалась заря, гасли звезды. Дремал костер. Парни и девушки начали расходиться, подхватывая свои фляжки и неразлучные «бригитты», «алеры» и «тритоны». Некоторое время у костра постоял очкарик – он что-то хотел спросить и колебался, не покажется ли это смешным.

– Скажите, вы ведь просто получаете деньги от правительства, чтобы заставить нас остаться на Зерне и сэкономить на телепортации? – спросил он.

Григорий промолчал.

Что он мог ему сказать? Еще раз поведать об окровавленных телах, вываливающихся из «биотуалетов»? Байка, страшная байка для ночных костров. Но про болотных гидр, пожалуй, пострашнее будет.

Через три дня они отправятся домой. На Зерне недавно установили хорошую аппаратуру. Никаких уборщиков. Никакой розовой мыльной пены.

«А может, я правда повредился макушкой, старый параноик?»

Ничего страшного-то, положим, не происходило.

Люди входили в кабинки и исчезали, чтобы возродиться в Африке, Америке и России. А на серую пыль под ногами никто из входящих не обращал внимания – да на сожженной боями Зерне этой пыли и так было предостаточно.