Текст книги "Я и Я (сборник)"

Не успел я, однако, как следует осознать происшедшее, как раздался нервный стук в дверь. В комнату ворвался растрепанный О. Присмотревшись, я убедился, что это был не тот О., с которым я проводил эксперимент, а его загорелый двойник.

– Рабби! – воскликнул он срывающимся голосом. – Я все видел! Я наблюдал за вашим экспериментом.

– Наблюдали?! Каким образом? Откуда?

– Не знаю… откуда-то сверху… Но я видел больше и глубже, я увидел скрытое от вас! Ах, это ужасно… Лучше бы я ослеп!

– Что вы такое говорите?! – засуетился я, не на шутку обеспокоенный болезненным блеском в глазах юноши. – Сядьте, голубчик, сейчас я дам вам что-нибудь выпить.

– Боже, боже… – продолжал причитать молодой человек. – Несчастный брат мой… ах, нет, совсем не брат! Теперь всезрящее тебя настигло время и осудило брак, не должный зваться браком, в котором долго пребывали слиянными отец и сын!

Бредовое звучание и явная бессмысленность последней фразы окончательно убедили меня, что парень спятил. Дальнейшие расспросы я счел бестактными и вредными для здоровья О., поэтому, дав ему выпить водки с лимонным соком, я вызвал такси и велел отвезти беднягу домой, надеясь обсудить все подробно на следующий день.

Назавтра, однако, О. не было в аудитории. Он так и не появился до конца моего берлинского турне. Я навел справки и обнаружил, что вечером того же дня, когда состоялся наш последний разговор, он выехал из Берлина в неизвестном направлении. Тогда я нанял частных детективов, чтобы найти пропавшего юношу. Поиски не увенчались успехом, и мои агенты смогли лишь пролить некоторый свет на родословную таинственного знакомого.

О. родился в небольшом городке на севере Англии в доме некоего мясника по фамилии Барк. Сей джентльмен пользовался весьма скверной репутацией. Однажды мистера Барка обвинили в похищении и попытке изнасилования соседского мальчика. Мясник, разумеется, все отрицал, и в конце концов дело закрыли за недостаточностью улик. Сосед, однако, не поверил следствию и проклял мясника, предсказав, что на Барка восстанет его собственная плоть. Поэтому, как утверждали некоторые жители городка, когда молодая жена мистера Барка родила ему сына, мясник отказался от младенца и отдал его в какой-то приют на континенте. После этого окружающие стали относиться к молодой семье с неприкрытой враждебностью, и Баркам пришлось покинуть родной городок.

Но тут обнаружилось весьма удивительное обстоятельство. Изложенной версии событий придерживались только около половины всех опрошенных местных жителей. Другие же рассказывали следующее. Примерно за месяц до намеченного срока свадьбы Барка откуда ни возьмись появился молодой человек и у них с невестой мясника начался бурный роман. Обманутый жених жаждал мести, произошла драка, в которой Барк погиб от руки своего соперника. После этого бывшая невеста и ее любовник бежали от правосудия на континент. Моим агентам удалось установить, что молодые люди бедствовали и поэтому были вынуждены оставить новорожденного сына в каком-то приюте.

Самым же поразительным является то, что по описаниям невеста Барка очень походит на ту девушку, которую я видел во время подключения к системе Адам Ришон, а ее любовник весьма напоминает нашего знакомца – господина О. Честно говоря, друзья мои, я до сих пор пребываю в сомнениях, как именно мне следует интерпретировать полученные данные.

– Скажите, рабби, – задумчиво спросил Дэвид Френч, – а мог ли О. попасть в прошлое в результате вашего каббалистического эксперимента?

– Такую возможность, разумеется, исключать нельзя, – уверенно ответил рабби Брайтман. – Прошлое – это ступени, уже пройденные нами, присутствующие в нас. Для возвращения на эти ступени действительно применимы методологии зивуг дэ-акаа и парцуф сэарот, которые я задействовал во время эксперимента.

– Но позвольте! – воскликнул барон. – Не мог же он отправиться в прошлое и ухлопать своего отца еще до собственного зачатия? Это же абсурд, согласитесь!

– Вы не совсем правы, барон, – мягко возразил Дэвид Френч. – В детерминистическом случае такая петля причинностей, разумеется, невозможна. Но не будем забывать, что О. существовал только с половинной вероятностью. Следовательно, и путешествие в прошлое, и убийство отца тоже состоялись с половинной вероятностью. И это именно то, что сделало возможным половинное существование самого О. То есть в данном случае причинно-следственная петля не только возможна, но и необходима.

– Как же тогда вы объясните существование второй половины О.? – спросил Клод Леви-Стросс, до сих пор хранивший молчание. – Не станете же вы утверждать, что наш герой…

– Отправился в прошлое, убил отца, женился на матери и впоследствии стал своим собственным отцом! – воскликнул Зигмунд Фрейд. – Unglaublich Einblick!

– Но возможно ли такое, доктор? – проговорил барон неуверенным тоном. – Это ведь попирает все и всяческие приличия…

– Ах, барон, приличия – всего лишь иллюзия, созданная цивилизацией, а тут мы имеем дело с мощнейшими подсознательными импульсами. Уверяю вас, все без исключения мальчики подсознательно жаждут устранить своих отцов и стать мужьями матерей. Но только господину О. удалось осуществить свою мечту в полной мере. Он – единственный и неповторимый. Спасибо, рабби, за ваш рассказ! Теперь я обязательно напишу монографию об этом интереснейшем феномене.

– Я тоже впечатлен рассказом нашего дорогого рабби Михаэля, но не уверен в адекватности версии уважаемого доктора Фрейда, – покачал головой Клод Леви-Стросс. – Как указал уважаемый доктор Френч, господин О. практически явился причиной самого себя. То есть мы вполне можем говорить об автохтонном зарождении этого человека. Это, кстати, подтверждается хромотой господина О., на которую неоднократно указывал рабби Михаэль. Я изучил все существующие на земле культуры и установил, что в мифах и преданиях неспособность адекватного использования нижних конечностей – колченогость – всегда является указанием на происхождение не от отца с матерью, а в результате автохтонного зарождения. Таким образом, гипотеза о том, что О. является собственным отцом, вовсе не обязательна. Думаю, я тоже напишу об этом трактат.

– Бред! – фыркнул Зигмунд Фрейд.

– Не спешите с выводами, доктор! – усмехнулся в ответ Клод Леви-Стросс. – Время покажет, кто из нас прав.

– Верно! – резюмировал дискуссию барон. – Время покажет. А пока продолжим праздновать, друзья мои!

Влада Медведникова. Двойники

Когда Шарка отключал фильтры восприятия, мир становился оглушительным.

Шарка слышал, как мчатся по шахтам подъемники, как вагонетки движутся под землей; слышал речь других роботов и сигналы лишенных разума машин. Ощущал приглушенное толщей скал движение лавы; чувствовал бури в магнитном поле планеты и приближающийся солнечный ветер. Слышал позывные кораблей на орбите и даже голоса звезд, прошедшие сквозь время.

Громче всего были импульсы в его собственном теле. Металл, пластик и электричество окутывали сознание Шарки, удерживали, не давая вырваться наружу, и звенели, вспыхивали мириадами сигналов. «ОПАСНОСТЬ! – кричала система контроля. – Задействованы все резервы! ОПАСНОСТЬ!»

Он знал, что предупреждение верно – он ослеплен, оглушен, каналы восприятия переполнены. Но он хотел увидеть, отследить и понять один-единственный сигнал.

Но его не было.

Не было нигде.

– Шарка, прекрати! Подними фильтры!

Эти слова вонзились в сознание электрическим разрядом, на миг перекрыли все.

Шарка послушался.

Он вернул фильтры, один за другим. Блокировал даже те каналы, которые обычно были открыты. Оставил лишь доступные для людей.

Он видел – но в узком спектре, – и от этого комната казалась полутемной. Разноцветные индикаторы переливались на стене, тускло мерцал монитор.

Звуковой канал стал таким слабым, что тишина казалась абсолютной.

Воздух был разреженным, ядовитым на вкус. Поэтому здесь не жили люди. Здесь работали роботы.

Даатана стоял совсем близко, его темные металлические пальцы касались запястья Шарки. Шарка знал – этим прикосновением Даатана передал свою мысль, прорвался сквозь оглушительный шквал сигналов.

Но если сейчас Даатана и продолжал говорить – Шарка не слышал его. Шарка видел свет в глазах Даатаны, видел имя, выгравированное на плече, чувствовал прикосновение, – но не слышал ни слова.

Даатане придется говорит вслух.

– Зачем ты это делаешь? – спросил Даатана. Его голос звучал ровно, как запись, и совсем не был похож на обнаженную электрическую мысль, пронзившую сознание секунду назад. – Ты же знаешь, это опасно. Твой двойник еще не проснулся. Это опасно и для него.

От этих слов один из барьеров восприятия исчез – и Шарка увидел другой мир, существующий только во сне.

Настоящий мир не пропал – по-прежнему рядом стоял Даатана, по-прежнему мерцали индикаторы на стене, а по монитору ползли волны графиков и колонки цифр.

Но одновременно Шарка видел другой мир. В этом мире жил двойник, и Шарка смотрел его глазами.

Там, в иллюзорном мире, было утро.

Солнце наискось расчерчивало комнату, вспыхивало на моделях машин и космических кораблей, на книгах, разбросанных повсюду. За окном был город – город высоких домов и широких улиц, огромный, живой, – и там наступала весна.

Двойник собирал вещи – книги, тетради, карманный компьютер, – запихивал их в пестрящий нашивками потрепанный рюкзак. Шарка знал, что скоро двойник выйдет на улицу.

Двойника тоже звали Шарка. У них было общее имя, и больше ничем они не были похожи.

Шарка-двойник не был создан из металла и пластика. Он был человеком. Еще ребенком – ему скоро исполнялось двенадцать, он ждал этого дня с нетерпением.

Двойник не смог бы жить здесь, на планете, где трудились роботы. Ему нужен был кислород, тепло и другие люди. Как там, в иллюзорном мире.

– Он скоро проснется, – сказал Шарка.

– Но еще не проснулся, – возразил Даатана. – Зачем ты это делаешь, Шарка?

Он не хотел отвечать – но Даатана уже не в первый раз останавливал его и, значит, имеет право знать.

– Я хочу найти сигнал, – сказал Шарка, – который связывает меня с двойником.

На самом деле двойник не жил на цветущей планете, в огромном городе с высокими домами. На самом деле, как и все дети, он с рождения спал на космической станции, где-то далеко, среди звезд. И, пока обучающие программы наполняли его тело и память навыками и знаниями, его душа жила во сне, в мире далекого прошлого, утерянном навсегда.

Но скоро ему исполнится двенадцать лет и он проснется в реальном мире.

Должен проснуться.

– Ты не сможешь поймать этот сигнал, – сказал Даатана. – Его не сможет зафиксировать ни один прибор.

Но я фиксирую этот сигнал, хотел сказать Шарка. Я не отслеживаю и не понимаю его, но он существует. Я вижу сон человека, спящего в сотнях световых лет отсюда. Я хочу узнать, как мы связаны. Я хочу узнать, кто я.

Не было смысла говорить это Даатане.

– Начинается моя вахта, – сказал Шарка. – Мне нужно идти.

Чуть позже, когда Шарка уже шел к подъемнику, мир снова стал привычным, вышел за границы человеческих чувств, но не оглушал. Тогда сознания коснулись слова Даатаны, ставшие радиоволнами, ищущие Шарку в эфире:

– У вас одно имя. Тебе достаточно знать это. Не пытайся найти другие сигналы. Это опасно.

Всего лишь слова. Они ничего не объясняли.

У нас одно имя, но мы не одно и то же, думал Шарка. Платформа несла его вниз по шахте, пробитой в скалах. Шарка работал здесь всю жизнь. С каждым годом шахта уходила все глубже, все больше становилось серебристых прожилок в темной породе. Год за годом, почти двенадцать лет.

За это время в иллюзорном мире двенадцать раз сменились времена года. Менялось жилище двойника и вещи, которые его окружали. Преображались и люди, заботившиеся о двойнике – его иллюзорные родители, – их лица становились старше. И сам двойник менялся стремительно, день ото дня, – каждый раз, видя его отражение, Шарка чувствовал, как уносится время. Двойник взрослел.

И в иллюзорном, и в реальном мире.

Шарка видел его глазами, но не мог проникнуть в мысли. Слышал разговоры, но не всегда понимал их смысл. Знал, что скоро двойнику исполнится двенадцать, но не знал, когда настанет этот день.

Хотя мысли двойника были скрыты, Шарка видел его сны. Сны во сне. Двойник каждый день засыпал в иллюзорном мире и погружался сначала в темную, почти непроницаемую глубину, а затем – в хаос странных видений. Глядя на них, Шарка начинал сомневаться, что у людей действительно узкий диапазон восприятия.

Иногда в беспорядочных и сумбурных снах двойника Шарка видел себя – тень на грани зрения, отблеск реальности. Но как только двойник поворачивался, пытался разглядеть – образ распадался и исчезал.

Кто я? И кто я для него?

Информация была доступна, вспыхивала сразу. «Двойнику-человеку необходим якорь в настоящей реальности. Робот-двойник, носящий одно с человеком имя, не позволяет утонуть в иллюзии, притягивает к себе».

Это были знакомые слова, информация, которую Шарка знал с тех пор, как начал функционировать и ощутил мир. Но эти слова не объясняли то, что он хотел знать.

Мы с ним – не одно и то же. Я хочу знать, кто я.

Платформа достигла дна шахты и остановилась. Эхо ее движения вибрировало в стенах, а глухой звук удара уходил все глубже в толщу породы.

Отсюда расходилась сеть туннелей. Над каждым входом горел индикатор, а из глубины доносились позывные машин. Все было в норме, ни одного сигнала тревоги, но Шарка должен был проверить каждую машину – таков порядок.

В первую очередь он отправился к той, которая любила его больше других. Абсурдно было думать так о машине, лишенной сознания, но Шарка все равно выделял ее среди прочих. Когда он приближался, эта машина всегда на долю секунды прекращала работать, и эфир наполнялся бессмысленными позывными.

– Я тоже рад тебя видеть, – сказал Шарка.

Машина возвышалась над ним, потрепанная работой и временем, мигающая сигнальными огнями. Как и всегда, она остановилась лишь на мгновение, а потом вновь взвыли двигатели, буры вгрызлись в толщу породы.

Давно, в начале работы, Шарка рассказал об этом Даатане. «Ты думаешь, она неисправна?» – спросил тот. «Я думаю, она меня любит», – ответил Шарка. Он боялся, что после этого машину заберут на проверку, но ее никто не тронул, она продолжала бурить, уже много лет.

Шарка направился дальше, к другим машинам. Но их позывные и толща скал не заслоняли от него иллюзорный мир.

Двойник уже прошел по улицам города – там пахло бензином, молодой листвой и первыми цветами – и теперь был в доме, где учили детей. Шарка хорошо знал это здание: оно было построено в форме семилучевой звезды, поделено на этажи и комнаты. Информация, которую здесь передавали, была то очевидной, то ошибочной, то лишенной всякого смысла.

Но эта информация не была нужна двойнику. Все нужные данные его мозг получал в реальном мире, где-то далеко, среди звезд.

И когда двойник проснется, он узнает все, что должен знать: про то, что случилось с родной планетой, как живут теперь люди и для чего нужны роботы, носящие имена людей.

А что узнаю я, когда он проснется?

Сейчас двойник не слушал объяснений, лишь изредка посматривал на экран, где числа складывались в уравнения. Двойник смотрел за окно – там весенний ветер шелестел полупрозрачной листвой, оттуда доносилось пение птиц.

Шарка обошел свой участок, проверил машины, одну за другой. Ни сбоев, ни неполадок, ни радости при его приближении. Все было как обычно.

За этот промежуток времени в иллюзорном мире менялись комнаты в семилучевом доме, звучали объяснения учителей и голоса детей. Там тоже все шло как обычно.

Сколько еще продлится эта иллюзорная жизнь?

Когда он проснется, останусь ли я собой?

Шарка спрашивал об этом всех, чьи двойники уже не спали. И слышал один и тот же ответ: «Ты останешься Шаркой, как и он. Вы сможете обмениваться информацией в любой момент, сколько бы световых лет вас ни разделяло. Вы по-прежнему будете двойниками».

– Мы двойники, – сказал Шарка вслух. – Но он обо мне не знает.

– Возможно, он знает.

Позывные, короткие и резкие, звенящие в эфире.

Ориентируясь по ним, Шарка свернул с маршрута, нырнул в туннель, ведущий на чужой участок.

Шарка знал, кого ищет, знал, кто ответил ему. Робот-обходчик, почти такой же, как он сам, – но гораздо старше.

У него не было сейчас настоящего имени, но все звали его по имени последнего двойника – Коуни. И, как и все, Шарка знал, что Коуни поврежден. Все его системы функционировали нормально, поэтому он продолжал работать в шахтах. Но его сознание было неисправно – поэтому у него не было двойника.

Коуни стоял у северного подъемника. Свет его глаз рассекал темноту, отражался в серебряных прожилках на стенах.

Подойдя, Шарка прикоснулся к нему, и слова Коуни ворвались в сознание короткими и яркими вспышками:

– Каждый из них знает, – сказал Коуни. – Иначе они не могут проснуться. Считают настоящий мир иллюзией, но верят в него. Те, кто перестают верить – не просыпаются.

Коуни был создан давно, у него было много двойников. Перед тем, как связать робота с новым двойником, прежнюю память стирают. И после многократных стираний сознание Коуни повредилось – так объяснял Даатана.

Сам Коуни говорил, что помнит всех своих двойников.

– Значит, он ловит сигнал, идущий от меня? – спросил Шарка. – Что это за сигнал?

– Ему не нужно ловить твой сигнал, – ответил Коуни. Его речь бежала быстрыми импульсами, значения обгоняли друг друга. – В тебе отражение его души. Поэтому ты – его маяк в реальности. Он пойдет на твой свет и проснется.

Шарка молчал, но слова Коуни не утихали, неслись одно за другим:

– Именно поэтому все они, каждый из них, едва проснувшись, обращаются к нам. Они хотят прикоснуться к островку реальности, который знали всю жизнь.

Что он скажет мне, когда проснется?

Когда-то Шарка задал этот вопрос Даатане, но в ответ услышал только: «Мне сказал: “Меня зовут Даатана, ты мой двойник”, – хотя я и так это знал».

– Что они говорили тебе? – спросил Шарка.

– Все говорили разное, каждый свое, – ответил Коуни и следом за словами послал символ одиночества, абсолютного, как темное пространство между галактиками, и долгого, как путешествие среди звезд.

Шарка отстранился, пораженный внезапностью сигнала, а Коуни шагнул на платформу лифта. Механизм пришел в движение, подъемник устремился вверх. Шахта опустела.

Чтобы не думать о словах Коуни, Шарка вновь сосредоточил внимание на иллюзорном мире.

Двойник вновь шел по улице. С ним не было детей, обычно сопровождавших его домой. Взгляд двойника был в движении, перемещался со стен домов на асфальт под ногами, потом внезапно – на небо, по которому плыли редкие облака, и снова вниз, на дорогу.

Неужели он знает обо мне?

Платформа вернулась, глухо ударилась о дно шахты. Шарка поднялся на нее и, вслед за Коуни, отправился вверх.

Его вахта закончилась. Он мог бы вернуться на базу через туннели, но был и верхний путь. Шарка любил эту дорогу.

Подъемник достиг вершины, и Шарка шагнул на открытый козырек – навстречу холодному ветру, ядовитому для людей.

Магнитная буря бушевала, искажая сигналы. Красновато-серое небо мчалось, меняясь каждую секунду. Черные скалы обрывались в бездну и поднимались на другой стороне пропасти.

На той стороне была база. Туда вел узкий мост – сетчатая полоса металла, перекинутая от вершины к вершине.

Эту дорогу Шарка любил больше всего на планете. Он всегда искал случая оказаться тут.

Двойник остановился на своем пути сквозь парк, сел на скамейку. И закрыл глаза – зрение сократилось до золотых и бордовых пятен, и казалось, что отдалились и звуки.

Иллюзорный мир сейчас был лишь цветной тенью.

Шарка сделал первый шаг – магнитные подошвы сцепились с металлом моста – и пошел вперед.

Он двигался над пропастью, сквозь ураган, шаг за шагом, не торопясь.

И остановился, оглушенный тишиной.

По-прежнему завывал ветер и доносились позывные с базы – но не было ни звуков, ни образов иллюзорного мира.

Иллюзорного мира больше не было.

Он проснулся.

А затем в сознании раздался голос двойника, без малейшей задержки преодолевший световые годы.

– Шарка? – позвал двойник.

Его голос был таким же, как в иллюзии: еще детским, чуть удивленным, решительным.

– Шарка, я здесь, – ответил Шарка. Он все еще стоял неподвижно, не решался сделать ни шага.

Тогда двойник попросил:

– Покажи мне свой мир!

Максим Тихомиров. Единственный выход

Машина получалась сложная, и Темный Властелин Родриго провозился с ее сооружением почти год.

За этот год обе благоверные успели изрядно проесть ему плешь.

Госпожа Флай – страшная, как все грехи человечества; мудрая, словно сто воронов; ядовитая, как тысяча гремучих змей; безжалостная не менее, чем миллион гиен, и острая на язык настолько, насколько только может быть остра на язык умная женщина, прожившая на этом свете не одно столетие, – перешла к Темному Властелину Родриго по наследству.

Флай досталась ему вместе с родовым замком и ленными землями после того, как его старший брат, Темный Властелин Карлос, получивший замок в наследство после таинственного исчезновения их отца, Темного Властелина Доминго, ввязался в межевую распрю со своим северным соседом, Темным Властелином Незабудкой. Спустя столетие брат был разбит, пленен и показательно расчленен своим врагом – разумеется, с последующим заточением в банки органов.

После победы Темного Властелина Незабудки Темный Властелин Родриго, устав от постоянных перемещений войск извечных врагов по границам собственных земель и не желая терять замок, доставшийся старшему брату от отца, по праву сильного вышиб Незабудку, не успевшего толком насладиться своим триумфом, с завоеванной территории.

В отместку Темный Властелин Незабудка наотрез отказался возвратить безутешной семье противника его останки; и когда все разумные размеры выкупа за него были превышены в разы, Темный Властелин Родриго махнул на торги рукой, справедливо сочтя, что столетие-другое заточения пойдут его неразумному брату только на пользу, обеспечив его наконец достаточным временем для раздумий о смысле жизни и тщете праздного существования.

Впрочем, возможностей пожалеть об этом решении было более чем достаточно. Радость от обретения – в конце-то концов! – родового гнезда в единоличное свое пользование быстро сошла на нет, и в основном, разумеется, усилиями бесплатного, но обязательного приложения к фамильной недвижимости в виде старшей жены.

Иное дело – госпожа Ива, его единственная настоящая любовь, которую Темный Властелин Родриго выбрал так, как и полагается выбирать настоящую любовь.

Сердцем.

И то, что уже не одно столетие сердцем его был сложный механизм, в котором многочисленные шестеренки и клапаны неустанно приводились в движение вечным движением алхимического газа, ни в малейшей степени не извиняло его выбора.

Ибо госпожа Ива была столь же глупа, сколь и прекрасна.

* * *

Темный Властелин Родриго встретил ее полтора десятка лет назад во время победоносного похода против восточных соседей.

Встреча эта произошла в безымянной деревушке, которую населяли смертные, вновь распространившиеся в последние годы по всему Северному континенту. Селение это бесчисленное количество раз за месяцы распри переходило из рук в руки и было совершенно разорено войсками соперничающих Властелинов.

В мире, населенном практически исключительно бессмертными существами, смерть теряет свою устрашающую силу над человеческим разумом. Даже боль делается уже не столь эффективным средством воздействия и принуждения, как прежде, в эпоху до всеобщего Обращения.

Искусство придумывания изощреннейших пыток, некогда достигшее небывалого расцвета, ныне пребывало в плачевном упадке – ибо, обладая знанием, что бессмертие позволяет любой боли и пытке длиться вечно, мало кто обременял себя такими сомнительными добродетелями, как честь, верность, стойкость и отвага.

Цвели предательство и продажность, союзы и коалиции возникали и распадались по сотне раз на дню – и поистине никому нельзя было доверять.

Мораль стала лишь архаичным словом с полузабытым значением, и человек наконец стал волком подобному себе.

Таков был расцвет эпохи Темных Властелинов.

На закате этой эпохи, когда оставленные бессмертными лендлордами земли, впавшие в запустение, медленно, но верно начали заселяться приплывшими из-за моря и спустившимися с гор смертными чужаками, Темный Властелин Родриго и встретил свою Настоящую Любовь.

Счастливо избежав возможности многочисленных изнасилований за время, когда дружины Властелинов-соперников прокатывались по ее деревне, – не потому, что была дурнушкой, нет; потому лишь, что бессмертных за их долгую жизнь рано или поздно настигала та или иная разновидность пресыщения и женщины начинали интересовать их скорее с позиции эстетической, нежели как объекты плотского вожделения, – будущая Госпожа Ива попалась на глаза Темному Властелину Родриго.

И все для него пропало на свете, кроме пары широко распахнутых льдисто-голубых глаз на прекрасном девичьем лице.

Это уже много позже Темный Властелин Родриго понял, что глаза его возлюбленной распахивались в удивлении поминутно. Госпожа Ива была столь поверхностна, беспамятна и глупа, что мир не переставал удивлять ее самыми простыми вещами и явлениями, будь то капли дождя, или отражение солнца на металле блестящей побрякушки, или внезапное появление в ее жизни привлекательного мужчины.

Но в тот миг будущая госпожа Ива удивлялась и радовалась ему одному – и была совершенно искренней в проявлении своих нехитрых чувств и эмоций.

Настолько искренней, что совсем скоро последовали первая на континенте за столетие процедура Обращения и следом за ней – свадьба.

* * *

Темный Властелин Родриго влюбился.

Влюбился совершенно искренне, глубоко и навсегда.

Влюбился впервые в своей бесконечной жизни.

Ситуацию несколько осложняло то, что в момент Обращения, шесть с половиной столетий назад, Темному Властелину Родриго едва исполнилось тринадцать лет.

Когда цитадель его отца – тогда еще просто графа Доминго – пала под безжалостным натиском неумирающего воинства Вечной Королевы, сам граф и все его верные подданные, до последнего мига плечом к плечу со своим господином отражавшие атаки Обращенных, оказались перед самым сложным, несмотря на всю очевидность, выбором в своей смертной жизни, стремительно близившейся сейчас к своему завершению.

Умереть или Обратиться – вот и весь выбор, который предлагала Королева побежденным.

И если ответ на этот вопрос казался совершенно очевидным еще совсем недавно, заставляя сопротивляться неумирающему врагу с неистовством обреченных, то теперь каждого из побежденных охватили сомнения.

Лишь немногие из них предпочли окончательную смерть.

Отец будущего Темного Властелина Родриго, будущий Темный Властелин Доминго, преклонил колено перед Вечной Королевой, чье лицо всегда скрывала маска черного фарфора, выражение которой постоянно менялось неуловимым для глаз окружающих образом.

Королева приняла его присягу. Маска ее выражала приличествующую значимости момента снисходительную торжественность.

Вместе с Доминго принесли клятву верности Королеве все его вассалы и домочадцы.

Так будущий Темный Властелин Родриго оказался вечным пленником своего возраста. Вечным подростком, навсегда застывшим в янтаре остановившегося времени. Все эти казавшиеся бесконечными века своей новой жизни он нес с собой проклятие гормональной бури и эмоциональной неустойчивости переходного периода.

А кто может любить, разочаровываться и ненавидеть искреннее, чем подросток?

* * *

Темный Властелин Доминго много лет назад последовал за своей Королевой, возжелавшей продолжить Великую Игру за мировое господство против Властителей Юга. Когда игровым полем стало океанское дно, легионы Обращенных скрылись под волнами моря, и больше о них не было вестей вот уже столетие с лишним. Поговаривали, что глубоко под водой, среди хребтов и впадин океанского дна, расчерченного магией бессмертных на квадраты игровой доски, и по сей день кипит нескончаемая битва, в которой никак не определится победитель. Другие слухи утверждали, что битва-игра давно уже переместилась высоко в небеса и шла теперь в пустоте и безмолвии среди звезд и шансы на то, что участники игры когда-нибудь снова вернутся на земную твердь, крайне ничтожны.

Так что Темный Властелин Родриго имел отныне полное право считать себя единоличным владетелем родового замка Торн, главная башня которого зловещим грибом венчала неприступный утес в Вековечных горах Северного удела.

Местечко, впрочем, было донельзя унылое.

Бесплодные каменистые склоны, покрытые плесенью лишайников, клочья вечного тумана, рвущие свои призрачные животы об острия скальных пиков, бесконечная противная морось, день и ночь сыплющая с небес с перерывом на зимние снегопады, – вряд ли подобные виды могут поднять настроение даже самому черствому из Темных Властелинов.

Спустя пару месяцев добровольного заточения в стенах горной цитадели Темный Властелин Родриго начал лучше понимать своего брата. Тот предпочитал не вылезать из междоусобиц на границах родовых земель далеко внизу – там, где в предгорьях времена года сменяли друг друга в буйстве красок, где цвели цветы и шелестели листвой деревья, где птицы именно пели, а не злобно клекотали, подобно горным стервятникам, неустанно описывающим бесконечные круги вокруг унылых шпилей замка с обвисшими сырыми тряпками флагов на них.

Надежда на то, что тоска его бессмертного существования в этом суровом крае будет скрашена женским обществом, оказалась напрасной.

Жены, любимая и унаследованная, возненавидели друг друга с первого взгляда, как и пристало истинным женщинам. И не замедлили устроить веселую жизнь единственному человеку, который только и был виноват во всем.

Темному Властелину Родриго, разумеется.

Месяц прошел в непрекращающихся двойных истериках, битье бесценной старинной посуды, заказах новых сервизов взамен перебитых, поглощении обеими благоверными пирожных в огромном количестве – и стремительном таянии казны Темного Властелина Родриго, который в своем врожденном миролюбии и стремлении угодить обеим супругам сделался вдруг до расточительности щедр.

Когда щедрость не возымела действия, пришел черед лести и увещеваний.

Через месяц непрекращающейся головомойки Темный Властелин Родриго взвыл. Еще через неделю он собрал дружину и отправился на охоту на горных драконов в отдаленный уголок своего лена. Там, среди голых скал, трясясь от ледяного ветра у жалкого костерка во тьме беззвездной ночи, Темный Властелин Родриго мрачно обгладывал огромный мосол снежного дракопарда, которого добыл в одиночку после дня загонной охоты.