Текст книги "Приключения Иоганна Мекленбургского: Приключения принца Иоганна Мекленбургского. Великий герцог Мекленбурга. Конец Смуты"

Я ехал вровень с «каторжанской» ротой и расспрашивал обо всем, стараясь узнать их получше. Здоровяка боярского сына звали Аникита, и с бывшим пушкарем Анисимом они были почти друзья. Почти – потому что вредный Анисим постоянно кого-нибудь донимал. Если некого, то Аникиту. Другая причина в социальном происхождении. Аникита, ни много ни мало, действительно «сын боярский». Не в том смысле, что его папа боярин, а в том, что принадлежал к категории служилых людей по отечеству. А Анисим происходил из посадских и на службу попал по прибору. То есть, исходя из европейских реалий, Аникита рыцарь, а Анисим из третьего сословия. Но общая беда их все равно как-то сплотила, и держались они вместе. Кстати, бывшим стрельцам и пушкарям я также выдал мушкеты. Так что здоровенный боярский сын шел с пикой, а намного более жидкий пушкарь тащил на плече довольно тяжелый карамультук. Всего вооруженных огненным боем получилось четыре десятка. С устройством мушкетов они разобрались достаточно быстро, хотя, по их словам, у русских пищалей более простое устройство. Правда, куда проще-то? Немного поворчали об отсутствии бердышей, но я предложил заменить их веслами. Намек поняли и больше не возникали. Кстати, бердышами можно и озаботиться, вещь хорошая.

Главное, что меня интересовало, – откуда на шведской каторге взялось столько русских. Ответ оказался прост: большинство из них были сторонниками Лжедмитрия. Когда Василий Шуйский затеял переворот и человек, которого они искренне считали сыном Ивана Грозного, погиб, им ничего не оставалось, как присягнуть новому царю или бежать. По каким-то причинам Шуйский их в качестве царя не устроил. Почему именно – я не спрашивал, но судя по тому, что я знал, человек царь Василий был препоганый. Когда шведы вступили в войну на стороне Шуйского, они в плен и попали. Выкупать их было некому, и шведы не нашли ничего лучшего, как усадить их за весла. В принципе, могли и перебить.

– Так, значит, Василий Шуйский плохой, а Гришка Отрепьев в самый раз? – спросил я, дослушав историю злоключений русских в Швеции до конца.

– Не говори неподобного, князь! – сверкнул глазами в ответ Аникита. – То был истинный царевич, о том каждому ведомо! – и обиженно замолчал.

– Ну посуди сам, герцог-батюшка! – вступил в разговор Анисим. – Беглого чернеца Гришку на Москве каждая собака знала. Он у бояр Романовых, еще до того как сан принял, долгонько отирался. Как его с Дмитрием Ивановичем перепутать? Чай, в Москве люди-то не дураки!

– Стало быть, то был истинный царевич?

– Истинный!

– И Шуйские его убили?

– Как есть убили, герцог-батюшка!

Надо сказать, большинство русских переиначило мой титул на свой манер и звало меня князем. Если хотели подмазаться, то «пресветлым». Но Анисим, не иначе как в пику остальным, именовал меня «герцог-батюшка».

– А если его убили, то кто сейчас в Тушине сидит?

– А кто же его знает, герцог-батюшка! Господь не без милости – может, и спасся царь от иродов.

Вот чует мое сердце, что Анисиму вопрос о престолонаследовании по барабану. Если и были какие мысли о «природном государе», то тяжелая работа гребца и плетка профоса выбили эту дурь из головы начисто. Другое дело Аникита – для него это вопрос первостепенный. Но крыть ему нечем. Хоть самозванец Дмитрий, хоть нет, а его убили! Так что тушинский вор самозванец точно, но что ему делать в этой ситуации и кому служить – непонятно. Хотя тут я ему помогу разобраться. Служить надо мне, здесь и сейчас! А там видно будет.

Как ни медленно мы шли, но Кальмар был все ближе. По словам Юргена, еще несколько миль – и мы, выйдя из леса, увидим замок. Грохот канонады уже слышался. Пора остановиться и оглядеться, а то, чего доброго, выйдем под удар латной конницы или еще чего похуже. Так, а это кто?

К нам бежали разведчики из числа партизан Кноппе. Опаньки, пока я не торопился в бой, бой поторопился ко мне. Нам навстречу двигалась кавалерия, причем, скорее всего, датская. И что тут прикажете делать?

– Вот что, Юрген, раздели своих и отведи по обе стороны дороги. Да так, чтобы вас видно не было! Если это датчане – они атакуют нас, и когда завязнут, бейте их с обеих сторон. Хайнц! Стройте наших «каторжан» посреди дороги! Клюге, где вы, черт вас дери? У вас вторая линия! Vorwürts!

Сам со своими импровизированными рейтарами занимаю позицию в центре. Если это враг, а в этом я почти не сомневаюсь, то будем драться. Если все же свои, то буду выглядеть импозантнее, потому как понты в нашем герцогском деле дороже денег!

Непонятные кавалеристы мчались во весь опор, но увидев нас, перегородивших дорогу, остановились. Один из них настороженно приблизился и вдруг приветственно замахал руками.

– Ваша светлость! Слава богу, это вы!

Елки зеленые! Это же один из камергеров Карла IX, а я уж было хотел приказать стрелять.

– Что случилось? Вы мчались так, как будто за вами гнался сам дьявол!

– Хуже! За нами гонится король Кристиан! Сражение проиграно, его величество ранен, и мы пытаемся спасти его! Прикройте наше отступление, ваш долг спасти короля!

Вот не надо мне рассказывать, в чем мой долг!

– Где король?

– Он на носилках, скорее дайте нам проехать!

– Эй! Православные! Ну-ка расступись! – командую я.

Кавалькада проезжает мимо нас на рысях. Между двух лошадей импровизированные носилки с телом короля. Он в забытьи – похоже, его крепко зацепило.

– Отправляйтесь с богом! Спасайте короля и не беспокойтесь. Здесь сегодня датчане не пройдут!

– Храни вас бог, герцог!

– Что будем делать, Хайнц?

– То, что и планировали, ваша светлость! Эй, Клюге! Перегородите дорогу телегами. И маркитантскими тоже! У вас будет вторая линия. Фон Гершов! Отведите вашу горе-кавалерию назад.

– Может, их тоже на баррикаду?

– Нет, ваша светлость, толку тут от них будут немного. Пусть будут нашим резервом… ну или прикроют ваш отход. Кто его знает, как оно сложится. И раз уж вы понимаете варварский язык ваших новых солдат, переводите им мои команды.

По команде Гротте бывшие каторжане перегородили дорогу плотным строем в виде полумесяца. Получился огромный ощетинившийся пиками еж. В центре в глубине строя стояли немногочисленные стрельцы в две шеренги. Вскоре показался авангард датчан, численностью примерно в две сотни кавалеристов. Мы с Гротте как раз заканчивали инструктировать своих бойцов, и я, присмотревшись, решил, что они рейтары. Увидев нас, враги разделились. Одна половина осталась в резерве, а вторая бросилась в атаку. Узкая дорога не слишком удобна для караколя, но датчане, похоже, готовы были проделать его безукоризненно. В нескольких шагах от пик моих «каторжан» они слаженно остановили коней и приготовились открыть огонь из пистолетов, но именно в этот момент по команде капитана Хайнца, продублированной мною, первые шеренги пикинеров, уперев свое оружие в землю, опустились на одно колено, и по вражеским рейтарам хлестнул залп наших стрельцов. Нельзя сказать, что маневр был безупречен, но в общем и целом удался. Все же мушкет и пистолет обладают несопоставимой огневой мощью, да и стоят стрельцы плотнее, чем в принципе возможно сомкнуть ряды кавалерии. Кстати, знают они свое дело туго, и едва первая шеренга разрядила свои ружья, их место заняла вторая. Пороховой дым мешает видимости, но деваться датчанам сильно некуда. Так что следует второй залп, и судя по крикам раненых, не менее эффективный, чем первый. А вот сейчас опасный момент: фитильный мушкет заряжается долго, а у следующих шеренг рейтар оружие наготове. Оборачиваюсь и вижу, что стрельцы, не дожидаясь команды, зажав фитили в левой руке, споро заряжают свое оружие. Двух залпов в минуту они, пожалуй, не дадут, тут тренировка нужна, но видно, что навыка на веслах не растеряли.

Дорога завалена трупами и ранеными людьми и лошадьми, однако датчане упорно рвутся вперед. Из клубов уже рассеивающегося дыма на нас вновь скачут рейтары. Остановка, залп – и разворачивают коней. Следующая шеренга, остановка, залп, разворот. Неожиданно в голову приходит мысль, что если бы датчане не разворачивали коней, а сходу атаковали палашами – они бы, пожалуй, нас смяли. Но вот мушкеты заряжены, фитили горят, и стрельцы готовы. Залп! Следом другой! Хорошо дали! Но датчане упорно караколируют. От ружейного и пистолетного грохота ничего не слышно, и Хайнц знаками показывает мне, что пора. Горниста у нас нет, но строй невелик, и мы с ним только что не пинками гоним стрельцов назад. В баррикаде между телегами оставлены небольшие проходы. Лошадь с ходу не пройдет, а пехотинцу в самый раз. За телегами стоят мои мушкетеры и ждут своего часа. Датский командир не видит нас в дыму и пыли, но, очевидно, считает, что достаточно проредил своим огнем обороняющихся, и командует атаку. Рейтары с лязгом врубаются в шеренги пикинеров, те в ответ с почетом принимают их на пики. Блин, ну кто же так делает, это же не рогатина! Аникита пытается поднять рейтара пикой, черт его дери! У него получается! Тут Хайнц с силой толкает меня в бок и что-то кричит, страшно разевая рот. Да понял я, понял!

– Раздайся в стороны! – ору я, срывая голос. И пикинеры, как и было задумано, раздаются по сторонам от дороги, освобождая путь вражеским рейтарам.

Они с радостными криками продолжают атаку и с ходу упираются в баррикаду. Что, не нравится? Караколируйте теперь сколько вам угодно, пока мои мушкетеры, находясь в укрытии, будут вас расстреливать. Мои немцы действуют как единый механизм. Прицел, выстрел по команде – и отходят назад заряжать. Следующие, прицел, залп. Следующие. Страшная машина убийства себе подобных действует без сбоев. Датские кавалеристы понимают, что попали в засаду, и пытаются отойти, но не тут-то было. Хайнц опять командует, и мы с дикими криками атакуем, выставив вперед пики. Передовой отряд датчан обречен, осатаневшие русские бросаются на них, стаскивают с седел и убивают.

Датский командир пытается ввести в бой вторую половину рейтар, но неожиданно их начинают обстреливать из леса «партизаны» Юргена и Болеслава. Потеряв полтора десятка человек, те на рысях уходят из ставшего столь негостеприимным леса.

– Остановить резню! – командую я. – По крайней мере, доставьте мне хоть пару живых, чтобы допросить!

Вдруг с огромным удивлением наблюдаю рядом с собой Аникиту. Он, очевидно, стащил какого-то датчанина с коня и теперь, подбоченившись, гарцует на нем. Красавчик, блин! Но ничего не скажешь – герой!

– Аникита!

– Да, княже!

– Отбери пару десятков человек и в темпе соберите все датское оружие, доспехи, всех уцелевших коней и вообще все, что найдете ценного, пока шведы Юргена не налетели. Пусть грабят тех, кого сами ссадили. Быстрее, говорю! – «В темпе» он не понимает!

Пока мои подчиненные занимаются благородным обшариванием трупов, пытаюсь разобраться с потерями. Немцы, похоже, их вообще не имеют. Ну не удивительно! Шведов хрен разберешь, но, видимо, их потери также невелики. На рожон они не лезли. Основной удар пришелся на русских, и основные потери у них. Вот же черт! И всегда ведь у нас так, в чужом пиру похмелье! Стоп, а что это я разозлился? Вроде уже привык себя немецким аристократом ощущать, а вот поди ж ты! Просто животная злоба накатила. Так, надо срочно искать позитив. Если подумать, то все хорошо. Необученные толком солдаты показали в бою стойкость и, в общем, неплохие боевые качества. Дрались жестко и умело против прекрасно обученного, передового по нынешним меркам противника и победили! Не в одиночку, конечно, но все же! Вон Аникита уже прибарахлился, паразит! Шлем на голове и пистолеты за поясом, кирасу, правда, не надел, так таскает. На моих глазах заколол минимум двоих. Да еще коня отобрал у датчанина!

– Эй, сын боярский! Отбирай из своей каторжной банды людей, которых на трофейных лошадей посадим. Буду вас настоящему конному бою учить!

Тот в ответ недоуменно пожал плечами.

– Да нас учить – только портить, князь-надежа! Мы и сами хоть куда!

– Вот как, а скажи мне тогда, мил человек, чего же вас бьют-то все кому не лень? Ведь не дураки, и руки откуда надо растут, и дело воинское знаете, а только вас какие-то поляки по всей Руси-матушке гоняют! – вновь завожусь я. – Что, мать вашу, вылупились? Ну, хреновый вам царь Шуйский! И Годунов негож! И Дмитрий самозванец, да и хрен бы с ними со всеми! Но почему у вас какие-то казаки воровские, какие только и могут, что от татар бегать, хозяйничают как в Диком поле? Тьфу, глаза бы мои на вас не смотрели!

И я быстрым шагом прохожу сквозь толпу бывших каторжников, расталкивая их. Да что же это такое! Опять завелся с полуоборота. Нет, нервное это дело – война.

Едва закончили подбирать трофеи, как я услышал звук трубы. Похоже, парламентеры от датчан. Ну что же, пойдем, пообщаемся. Эй, Кароль, Хайнц, поехали!

Парламентеров четверо: два офицера и горнист со знаменосцем. Знамя, кстати, не абы какое, а королевское. Один из офицеров держится чуть в стороне и настороженно зыркает на меня. Другой, поклонившись в мою сторону (понимает, стервец, у кого тут статус высокий), представляется полковником датской гвардии Гунаром Фенсбю и доводит до нас волю своего монарха:

– Его величество Кристиан Четвертый восхищен вашей храбростью и милостиво разрешает вам покинуть поле боя с оружием и знаменами!

О как! А его величеству нимб не давит? Хотя шведская армия разгромлена и он, очевидно, чувствует себя главным петухом в скандинавском курятнике. Если же он поторопится и захватит сейчас короля Карла, то победа у него в руках. Понятно! Зачетная попытка, но не сегодня.

– Передайте моему кузену королю Кристиану, что я также восхищаюсь его храбростью и воинскими талантами. Но сегодня он по этой дороге не проедет!

Мое заявление вызывает ступор у господина Фенсбю. Он растерянно оглядывается на своего спутника и явно не находит, что сказать. Надо заметить, что мы с королем Кристианом действительно довольно близкие родственники. Его мать королева София Мекленбург-Гюстровская и мой папаша Сигизмунд Август – двоюродные брат и сестра. Так что мы с ним троюродные. К слову, его старшая сестра замужем за королем Англии и Шотландии Яковом Стюартом. Так что Карл, которому Кромвель в свое время оттяпает голову, мне как бы племянник.

– Так это вы – принц Иоганн Альбрехт Мекленбургский? – нарушает молчание второй офицер.

– С вашего позволения, герцог Мекленбург-Стрелицкий. – с легким поклоном подтверждаю я. (А чего это Фенсбю таращится с таким пиететом на своего спутника?)

– Так это вы сожгли мои корабли под Стокгольмом? (Ах, вот оно что!)

– Увы, ваше величество!

– Дорогой кузен! А как вы вообще оказались в Швеции?

– Превратности судьбы, ваше величество!

– Да, я слышал кое-что о ваших злоключениях. Но почему вы отправились в Швецию, а не, к примеру, в Данию?

– Так уж получилось!

– Когда у вас в следующий раз что-то случится, вспомните о своих датских родственниках. Мы умеем ценить талантливых людей.

– Всенепременно.

На лице самодержца всея Дании и Норвегии между тем, несмотря на любезную речь, написано горячее желание удавить невесть откуда взявшегося родственника. (Фи, ваше величество, какой у вас дурной вкус!) Понимаю, понимаю: победа уже была в кармане, оставалось только захватить вражеского короля – и на тебе. Ничего-ничего, привыкайте.

Раскланявшись со всей возможной учтивостью, высокие договаривающиеся стороны разъехались к своим отрядам.

– Что будем делать, кameraden[23]23
  Товарищи (нем.).


[Закрыть]? – спросил я своих офицеров.

На лице Гротте и Клюге было написано «что прикажете». Кароль же, выпучив глаза, спросил:

– А разве вы, ваша светлость, не пообещали королю держаться тут до последней крайности?

– Ну, во-первых, не королю! Его величество, дай ему бог здоровья, был без памяти! Во-вторых, я не обещал, что буду торчать здесь себе на погибель. Я сказал, что сегодня тут датчане не пройдут, и они не прошли. Так что свою задачу мы выполнили, надо и о себе любимых побеспокоиться!

Кароль, сделав глаза еще больше, оглянулся на остальных, но наемники всем своим видом выражали полное согласие с моей светлостью.

– Кароль, что тебя беспокоит?

– Но ведь датчане могут еще раз…

– Господи! Дай мне сил! Послушай, Кароль, что там происходило под стенами Кальмара последние трое суток?

– Сражение!

– Правильно, молодец! И как ты думаешь, дружок, датчане сильно устали? И чем они сейчас, по-твоему, занимаются? Чтобы сбить нас с этой дороги, королю Кристиану нужна пехота. А она сейчас отдыхает и азартно делит то, что награбила на трупах и отняла у пленных. И раньше, чем завтра, он их не поднимет. Кроме того, не вся же шведская армия разгромлена? И как они будут отходить, если не по этой дороге? Кристиан, кстати, изрядно рисковал, бросившись преследовать Карла. Он мог, конечно, выиграть войну, захватив своего противника, а мог и все проиграть, попавшись сам.

Мой монолог прервал человек, присланный Юргеном.

– Ваша светлость, датчане уходят!

– Ну вот видите, моему кузену или его приближенным пришла в голову та же мысль. Ну, поскольку «светлых» мыслей ни у кого больше нет, делать будем так. Хайнц, собирайтесь и будьте готовы к отступлению. Если на нас будут выходить остатки шведского войска – ставить в строй без разговоров! Манфред, садись и пиши победную реляцию! Я потом прочитаю, а Кароль отвезет ко двору. Что значит «не умеешь»? Да это проще простого. Нас сколько датчан атаковало, две сотни? Пишешь две тысячи. Сколько залпов мы сделали, прежде чем они отступили? Вот-вот, пишешь, что бились до вечера. Сколько вражеских трупов? Правильно, перебили всех на хрен! Так, что еще? Значит, так, если рядом ручей – пиши, что река, если холм, то гора. И, тьфу, нечистый, чуть не забыл самое главное: обязательно напиши, что король Кристиан был так восхищен нашей стойкостью, что лично салютовал нам шпагой!

Ну что же, всех вроде озадачил – пойду посмотрю, что там мои «каторжники» делают. Главные потери пришлись как раз на них, но вроде как не унывают. Аникита морду воротит. Обиделся! Ничего-ничего, привыкай, тебе полезно будет, боярский сын.

– Ну рассказывай, всех на коней посадил?

– Тех, кто на ногах стоит, – всех, княже. Стрельцы только пешие остались, но им и ни к чему.

– А сколь получилось?

– Семь десятков и еще трое.

– Погоди, это что же – почти восемьдесят побитых?

– Ну, княже, не всех до смерти. Господь не без милости – может, и оклемается кто.

– Сколько?

– Два десятка и еще семь насмерть поубиты, еще с десяток тяжело поранены, вряд ли выживут. А прочие должны встать.

– Вот оно как. Ну, упокой господи душу новопреставленных рабов своих. – Мы с Аникитой перекрестились, каждый на свой лад. – Ладно, показывай своих конных. Да-да, своих, будешь у них хорунжим пока, а там поглядим. Что за люди, какого звания, роду-племени?

– Да разные. Есть дворяне, есть дети боярские, есть холопы боевые, казаки опять же.

– Казаки запорожские или донские?

– Все больше городовые, княже. Хотя и такие, как ты сказал, есть.

– Саблю-то хоть держать умеют?

– Княже! Христом-богом тебя молю, не срами нас так более! Все мы люди служивые и дело ратное знаем. Немецкому строю, может, и не обученные, но и с ляхами, и с татарами не раз переведывались, и не только они нас били, а бывало, и мы их.

– Ладно-ладно, прости, Аникита, ежели чего в сердцах сказал. А все же строю я вас немецкому выучу, если живы останетесь, конечно!

Тем же вечером основная часть моего «полка» пошла назад под командой майора Хайнца. Раненых постарались разместить на телегах. Мушкетеры и стрельцы в боевом охранении. Я остался с людьми Юргена и со своей новоиспеченной «кавалерией». Кароль слезно умолил меня не посылать его ко двору, а оставить воевать. Болеслав, быстро смекнув, в чем дело, тоже наотрез отказался быть посыльным. Так что с победной реляцией пришлось ехать Мэнни. Поначалу я и сам собирался отступить, но вид большой свежевыкопанной братской могилы навел меня на кровожадные мысли.

Оставив лошадей с коноводами в укромном месте, мы глубокой ночью вышли к лагерю датчан. Загодя высланные на разведку шведские крестьяне доложили, что более-менее тщательно лагерь охраняется со стороны Кальмарского замка. Артиллерию тоже стерегли крепко, так что первоначальный план взорвать пороховой склад и заклепать пушки был пересмотрен. Вместо громкого и эффектного нападения мы решили по-тихому подойти к бивуаку наемной пехоты и перерезать, сколько сможем, спящих. Дело осложнялось полным отсутствием темноты. Белые ночи, чтоб их! Но к утру задремали самые стойкие часовые, и мы двинулись вперед. Часовых, грубо нарушивших устав гарнизонной и караульной службы, сняли казаки. Юрген, очевидно в силу своей крестьянской натуры, встретил предложение перебить врагов спящими со всем пониманием. Казачки тоже. Аникита поморщился, потом рассудил, что татары так делали им, и они татарам тоже. А датчане те же басурмане и ничуть татар не лучше, так что урону чести не будет. А вот Лелика и Болека с драбантами я оставил в резерве. Парни молодые, сердца еще не зачерствели спящих как баранов резать. Сам сначала тоже не хотел идти, но потом мое дурацкое шило в известном месте сыграло, и я, обманув своих приближенных, сказал, что пойду посмотреть караулы.

Сначала все шло как по маслу. В легких сумерках ополченцы и казаки как привидения скользили по лагерю датчан, подбираясь к спящим. Увы, мало кому из них суждено было проснуться этим утром. Вот вижу, как казак нагибается над своей жертвой. Одна рука зажимает рот, а вторая отточенной сталью вспарывает трепещущее горло. Короткий всхрип – и все кончено! А убийца уже ищет новую жертву. Вот крестьяне осторожно вспарывают полотно палатки и как тени проскальзывают внутрь. Буквально через минуту они выбираются оттуда. Все кончено! Боже мой, за каким рогатым я поперся с ними! Меня сейчас вывернет от этой убийственной деловитости. Ведь ясно же было, что я так не смогу! Ну в бою, ну застрелить, ну зарубить, но не так же… Что это? Какой-то не вовремя проснувшийся датчанин смотрит на меня ошалевшими глазами и собирается закричать. Еще не поняв, что случилось, я на одних рефлексах выхватываю дагу и втыкаю несчастному в горло, одновременно подхватывая начинающее оседать тело, чтобы оно, падая, не разбудило остальных. Из разрезанного горла с бульканьем льется кровь, обильно меня орошая. Ну что, чистоплюй, допрыгался? Терпи теперь. Ничего, не обрыгаешься!

Ну все, хорошего понемногу – надо уходить сейчас, пока есть возможность. Яростно машу руками своим башибузукам, других слов нет после увиденного, чтобы возвращались. Скоро подъем, пусть датчане сами додумывают, что здесь произошло, а нам пора. Я смотрю, многие вошли во вкус и уходить не торопятся, но нет, потянулись, заразы. Некоторые не просто возвращаются, но и тянут на себе что подвернулось под руку. Хозяйственные, мля! Правда, в основном крестьяне, но и казачки не отстают.

Едва мы углубились в лес, в датском лагере поднялся шум. Крики ужаса сменились выстрелами, потом еще большими криками. Но мы уже уходили. Когда достигли лошадей, шум был почти неразличим.

– Юрген, мы возвращаемся, ты с нами?

– Ваша светлость, мы хотели воевать с датчанами. А датчане остаются здесь, и мы бы хотели…

– Я так и думал. Что же, ты знаешь теперь, что делать. Только запомни одно и передай своим людям.

– Да, ваша светлость, – Юрген, повинуясь моему знаку, наклонился ко мне.

– Не дай бог ты или кто другой под пыткой или на исповеди кому-то расскажете, что это я вас надоумил резать спящих… – яростно шепчу ему на ухо.

– Я понял, ваша светлость! – с поклоном говорит мне партизанский вождь и удаляется.

– Эй, бравая кавалерия! Ну-ка, все на конь и уходим отсюда! – командую я своему воинству.

– Ваша светлость! – шепчут мне, опасливо поглядывая, братья фон Гершов. – Вы весь в крови!

– Разве? А, вот это! Это я упал неудачно!

Когда мое бравое воинство подходило к стольному граду Стокгольму, вид у нас был самый что ни на есть впечатляющий. Гротте с мушкетерами я оставил позади. Пока я вовсю веселился, то есть сначала занимался ночным разбоем, а потом уходил от порядком озверевших датских рейтар, он довольно успешно навербовал из бежавших от разгрома шведских наемников больше сотни солдат, и теперь под его командой, включая стрельцов, две сотни мушкетеров и восемьдесят пикинеров. Чем вам не батальон? Мои драбанты следовали в арьергарде, а впереди гордо дефилировала краса и гордость шведской королевской армии – хоругвь (кажется, так сейчас такое подразделение кавалерии называется) бывших каторжников, одетых в трофейные латы и пугающих обывателей своими бородами. И все это с песней!

Сначала я просто спросил, какого черта едем как на похоронах. Одолевавшие меня минорные мысли просто просили какого-то выхода. Люди не заставили себя просить и затянули какую-то заунывную хрень. В ответ я приказал им заткнуться, а то у окрестных коров молоко попропадает. Что же, музыка за прошедшие столетия сильно изменилась, и моей светлости такими песнопениями было не угодить. На вопрос «а какого рожна тогда герцогу-батюшке надо?» моя светлость запела самостоятельно. Будь у меня иное настроение – я бы осчастливил окружающих песнями из незабвенного «Ивана Васильевича», но поскольку на душе было грустно, я завел «Когда мы были на войне» из творчества Пелагеи.

Песня моим орлам понравилась, особенно казакам, которые сопровождали каждый куплет совершенно разбойничьим свистом. Аникита хотя и кривился от упоминания табака, но все равно подпевал.

Леденящие кровь слухи о «Кальмарской резне» обогнали мой отряд и, судя по всему, достигли ушей двора. Во всяком случае, когда я вошел в тронную залу в сопровождении верных Лелика и Болека, все разговоры стихли, а глаза как по команде повернулись в нашу сторону. Никто, впрочем, не поспешил подойти, чтобы по обыкновению перекинуться парой фраз. Понятно, выжидают. О, Манфред! Нарисовался мой верный секретарь, которого я не видел с тех пор, как послал с реляцией! Ты где был, паразит, кто мне должен придворные расклады докладывать?

– Ваша светлость герцог Мекленбургский! Вас ожидает его королевское величество! – провозгласил камергер.

Ну что ж, пойдем поздороваемся. Пока шли, Мэнни вкратце обрисовал картину. Карл IX откровенно плох, хотя разум его тверд. Власть потихоньку переходит к наследнику и Оксеншерне, но «старая гвардия» сопротивляется как может. Вот и сейчас старому королю господин Спаре усердно капает на мозги на тему, что поторопись герцог (то бишь я) к армии – никакого разгрома и не случилось бы! Принц, кстати, верный дружескому долгу, меня защищает. А моя реляция сыграла в этом смысле злую шутку. Дескать, если я так славно бился в лесу, то под стенами Кальмара и вовсе всех одолел бы! Ну-ну.

Его величество лежал на кровати с балдахином. Рядом суетились несколько человек в темных одеяниях, походу врачи. Чуть поодаль стояли придворные во главе с господином Спаре. Ну, вот и познакомимся. В стороне, явно дистанцируясь, принц Густав Адольф и граф Оксеншерна. А где же… ах, вот в кресле с другой стороны кровати королева Кристина.

Я обвел диспозицию взглядом и отвесил его и ее величеству почтительный поклон. Чуть менее торжественно поклонился принцу, тот ответил с улыбкой. Господа придворные получили просто кивок, а я начал докладывать. Дескать, прибыл и готов к новым свершениям.

Его величество внимал мне… ну, скажем так, почти благосклонно. Впрочем, стоящему поодаль господину Спаре этого не было видно, и он начал атаку.

– Как случилось, что ваша светлость со своим полком опоздал к началу сражения?

– Ну, вас там и вовсе не было! – спокойно парировал я.

– Однако…

– Однако я со своими людьми атаковал превосходящие силы датчан днем и ночью. Не давал им ни минуты передышки и заставил отступить! У меня не было времени сформировать настоящий полк, и я повел в бой каторжников, вооруженных дрекольем. А теперь они вооружены датским оружием и одеты в датские же доспехи. Каждый из моих людей убил минимум пятерых датчан (ой, что это я так скромно-то!), и никто не смеет упрекнуть меня в том, что я плохо выполнил свой долг!

– Мы довольны вами, герцог, – слабым голосом подвел итог нашей перепалке король. – Я устал сейчас, но у меня еще есть к вам дело. Однако его мы обсудим позже, а теперь ступайте.

Выйдя от короля, мы прямиком отправились к принцу.

– Дружище, ты все больше и больше меня поражаешь! – восторженно воскликнул наследник. – Ты задержал железную лавину датской кавалерии (молодец Мэнни). Ты отверг щедрые посулы короля Кристиана (какие, какие посулы?). Право, ты просто герой из античных времен.

– Полно, Густав, ты заставляешь меня краснеть. Я просто оказался в нужное время в нужном месте.

– О нет, друг мой, там была чертова прорва народу, но ни один не сделал и половины…

– Умоляю, хватит восторгов. Давайте лучше поговорим о делах. Кто сейчас командует армией?

– Экгхм… сейчас, – прокашлялся Аксель, – сейчас никто.

– Это плохо. Нам нужно взять на себя командование и выигрывать эту войну.

– Выигрывать? Ваша светлость знает как?

– Я знаю, как ее не проиграть. Сиречь выиграть. Итак, господа, слушайте! И не говорите, потом что вы не слышали. Ваше высочество, для войны необходимы три вещи. Вы знаете какие?

– Э… я полагаю, армия, пушки, припасы…

– Н-да, ваши учителя, как я и говорил раньше, учили вас всякому вздору. Не хмурьтесь, Аксель. Итак, первая вещь, необходимая для ведения войны, – это деньги! Вторая вещь – это тоже деньги. И третья, как бы вам это ни показалось странным, – тоже деньги. Потому что если у вас есть деньги, вы можете нанять войска, купить пушки и все необходимые припасы. А если денег нет, то ваши солдаты разбегутся, припасы, не будучи пополняемыми, кончатся, а пушки достанутся противнику.

– Интересный взгляд на войну, хотя, пожалуй, верный, – улыбнулся Оксеншерна. – Беда в том, что у нас нет ни первого, ни второго, ни третьего.

– Тогда нужно лишить средств ведения войны короля Кристиана.

– Но, черт возьми, как?!

– Давайте рассуждать логически. У датчан есть армия и есть необходимые припасы. Армия понесла значительные потери, но они смогут их восполнить, потратив еще какое-то количество денег. А вот если их лишить еще и припасов, то денег им, пожалуй, уже не хватит. Значит, нужно ударить по их магазинам.

– Что же, план неплох, осталось только узнать, где они.

– Тоже мне бином Ньютона!

– Что, простите?

– Я говорю, элементарно! – Блин, да когда же я за языком следить научусь! – Помните, я при атаке брандерами датского флота захватил пинас?

– Это тот, который стоит у причала под вашим флагом и на который не пускают королевских чиновников? – с невинным видом уточнил Аксель.

– Ну да, так о чем это я, ах, вот оный пинас занимался доставкой всяческих припасов в один интересный городок под названием Кристианаполь. Где, собственно, и находятся магазины армии короля Кристиана.