Текст книги "Прикольные игры на Краю Света (сборник)"

– У кого короткая, тот остается.

Тащим. Серега быстро, даже алчно. Я – неторопливо, ведь в уме уже проиграл неприятную ситуацию.

Короткая оказалась у Сереги. Мы все увидели, как неприятно изменилось его лицо.

Я начал торопливо втолковывать ему, что именно тот может наплести людям Ханаева и как себя прикрыть. Но, похоже, Серега даже не слышал меня. Или, наоборот, очень хорошо слышал, потому что губы у него мелко тряслись, он прятал глаза и не стеснялся того, что все видит Ольга.

Я собирался с духом, чтобы сказать: готов остаться вместо Сереги. Верилось почему-то, что выживу, пусть даже и огребу пару плюх от раздраженных проколом охотников за Левой. Но пока я набирал воздуху для решительного заявления, Лев опередил меня. Он выхватил спичку из пальцев Сереги, выбросил ее в кусты.

– Короче, остаюсь я!

– Почему? – запротестовала Ольга. – Они же за тобой и приплыли!

– Да, только они не знают, что я их уже жду. Давайте в лодку и вон отсюда, пока буря не началась!

* * *

Деревянная, хорошо просмоленная лодка замерла в камышах, привязанная цепью к стволу старой прибрежной ивы. Лева спрятал ее сюда, и чтобы не видно было издалека сине-красных, как бренд пепси-колы, бортов, и чтоб не рассыхались эти борта на солнце. Отсюда открывался вид на основную акваторию озера. Волны пока еще не выглядели высокими, но то, что лодка даже в затоне заметно покачивается, говорило само за себя.

Гребни туч сближались над нами, словно, готовые сцепиться, две огромные черные небесные собаки. Лаем в их неминуемой сваре был нарастающий гром, клыками – чиркающие пока еще высоко в небе голубоватые молнии. Туча, плывущая на поединок с востока, обронила на нас несколько крупных капель.

Лева отмотал цепь со ствола и кормой вперед стал выталкивать лодку из камышовых объятий.

– Залезайте!

– Там пиявки и лягушки! – капризно возразила Ольга.

– Тогда оставайся, – предложил Лева.

И Ольга шагнула в мелководье, не сняв легких кроссовок.

Заросли камыша кончились там, где вода дошла нам до колен, но игривые волны уже забрызгали нас до пояса.

Теперь Лев развернул маломерное судно носом на запад.

– Ну, вперед! Ольга на нос, а вы по очереди. Кто первый гребет, залезай первым. Держите все время по ветру, он сейчас как раз вам в спину. Надо использовать ветер и выгребать к реке или хотя бы к пологому берегу, где есть отмель.

Когда я был уже на корме, Лева мощно толкнул лодку вперед. Волны ободряюще пошлепали ее по днищу под приподнятым над водой носом.

– Лев, давай к нам! – крикнула Ольга. – Лодка выдержит!

Он отмахнулся и ушел на остров.

Теперь она накинулась на нас:

– Почему вы его не задержали?!

– Силком его, что ли, в лодку тащить? – огрызнулся Серега.

– Ты будто рад, что он не с нами! – упрекнула девчонка.

Серега отмолчался, налегая на весла.

И вот теперь я сообразил, что можно и нужно сделать.

– Серый, мобилка с собой? Дай на секунду.

У него этого номера в «памяти», может, и нет, но я-то в свое время с удовольствием выучил наизусть.

– Лен, привет! – заорал я, услышав сквозь потрескивание помех голос одноклассницы Стражевой.

– Привет, ты откуда звонишь?

– С озера. Твой старый где?

– На работе. А что?

– Позвони ему и скажи, слышишь?..

– Слышу. Что сказать?

– Скажи, что Ханаев с берёзовскими на острове хотят убить Леву Бабченко. Прямо уже на острове. Поняла?

– Да, позвоню сейчас…

Вернул телефон владельцу и оглянулся. Деревья, как на параде, выстроившиеся на высоком берегу острова, кланялись нам вслед – так сильно нагибал верхушки грозовой ветер.

Лодка мерно раскачивалась с носа на корму, но с каждым разом все с большей амплитудой.

– Мальчики, давайте к берегу! – попросила Ольга, вцепившаяся накрепко в лодочные борта.

– К какому? – обронил Серега.

Он всего на несколько секунд оставил весла и повернулся к Ольге. Но повернулась и наша посудина… И следующая толща воды под названием волна пришлась в борт. К счастью, вскользь. Но лодка так накренилась от этой атаки, что Серега, бросив весла, ухватился за борт двумя руками.

Ольга взвизгнула, перекрывая свист ветра и погромыхивание грозы. Ее вопль заставил Серегу прийти в себя. В этот момент чуть ли не ползком подоспел я, и вдвоем, уцепившись за весла, мы зверским усилием мышц выровняли лодку так, что она снова встала по ветру, носом перпендикулярно потоку волн.

– К берегу! – со слезой в голосе прокричала Ольга.

Я крикнул в ответ, давясь ветром:

– Мы не развернемся!.. Перевернет!..

С двух сторон, в четыре руки охватив скользкие отполированные рукояти весел, мы с Серегой удерживаем лодку носом строго на запад. Озеро вытянуто в длину неровным овалом с востока на запад. Остров расположен ближе к восточному берегу. Вот и получается, что самый безопасный путь – самый длинный. Но хватит ли у нас сил, если и Ольгу посадить на весла, все время удерживать лодку в заданном направлении? Я не был в этом уверен. Чувствую – через какое-то время онемевшие руки не смогут в полную силу удерживать весла. На ладонях вздулись и кое-где уже лопнули волдыри скороспелых мозолей. Я этого и не заметил сперва, потом догадался, потому что ладони жгло и они прилипали к дереву весла. А если изменится направление ветра? Это же гроза, встречные воздушные потоки…

Глянул на Серегу. Он понял без слов, покачал головой. Ясно – его силы тоже на пределе.

– Надо плыть! – говорю.

– Надо.

– Руками не выгребем!

Дождь, набирая силу, ударил со всей дури по нам и в большое корыто лодки. Ольга, мокрая и дрожащая, забыв наказ Левы, переползла к нам поближе.

И опять словно маленькая добрая молния в башку мне тюкнула и включила мозги.

– Оль, топорик забирала?

– Да, наверно, в рюкзаке глянь.

– Ты что придумал? – перекрикивая ливень и гром, спросил Серега.

– Продержись минуту!

В лодке у Бабченко, как и во всем их хозяйстве, все было сделано добротно и удобно для путешественников и рыбаков. На дне корпуса судна положена деревянная решетка для того, чтоб не замочить ног, если в лодку попадет вода. Теперь, когда вода и снизу, и сверху, и с боков, от решетки мало пользы. А хороший прочный брус мне не помешает. Аккуратно, насколько позволяла качка, отодрал от решетки один брус, затем другой. Отыскалась среди прочего туристского снаряжения и прочная бечевка. Ею крепко связал оба бруса. Получилось подобие креста.

– Мачта? – допер Серега.

Я стащил с себя майку, прицепил к крестовине. Туда же отправились бермуды Сереги и майка Ольги. Я установил мачту в специально проделанную щель в решетке – какой-никакой упор. И еще мы с Ольгой держали ее. Мачта, как живая, подгоняемая ветром, стремилась вырваться из наших рук. Но мы стояли насмерть. Теперь, поверив в спасение, я нашел в себе силы подбодрить девчонку:

– Не бойсь! Выберемся.

– Если вы мачту удержите. Я сяду на руль, – предложил Серега.

Намокшие майки и шорты стали плотными и тяжелыми. Стремительный поток воздуха упирался в них, как в препятствие, своей необузданной силой. И чудо произошло. Лодка словно вырвалась из прихотливого плена волн и приподнялась над ними. Я стоял в полный рост, расставив ноги широко, насколько позволяли раздавшиеся в середине лодки борта, давил что есть силы на мачту, прижимая ее нижний конец к днищу. Ольга удерживала мачту снизу, прямо-таки прижавшись к ней.

– Только бы ветер не переменился! – как заклинание повторял я.

Серега, не в силах сдержать радость, заорал песню, отплевываясь от взлетающих вокруг брызг:

 
А я взял свои штаны
И вместо паруса поставил,
И нас с тобою
По теченью понесло!..
 

Через минут десять бушующее озеро сузилось до русла впадающей в озеро реки. Ветром еще метров двести нас волокло по реке против ее спокойного, в отличие от ветра, течения. Затем сила ветра угасла, запуталась в прибрежных зарослях и обступивших речные берега постройках. Пестрые «паруса» некоторое время еще хлопали под ветром, но волочь лодку по водной глади были уже не в силах. Озерные волны сменились безопасной мелкой рябью. Жизнь была спасена!

Серега вставил в уключины весла, опустил в воду натруженные, в мозолях, руки и заявил:

– Все, амфибия, теперь я буду с Олей гулять за то, что ты меня обманул!

Я мог думать только о том, что происходит сейчас на острове, поэтому только отмахнулся.

А Ольга сердито припечатала:

– Дурак!

Серега вздохнул, встряхнул лохматой головой, подняв, как собака, тучу мелких серебристых брызг. Посмотрел на небо, натянул бермуды, майку, затем мягко опрокинулся с борта в воду и короткими, быстрыми полусаженками поплыл к берегу.

* * *

Ну что, дальше – мрак…

Хоть и говорят в Обществе спасения на водах, что Святое озеро после бомбежки в 1943 году отдает своих утопленников, Леву мы не нашли. Да и неясно было, где именно его искать – на дне или на суше. Ленка Стражева, насколько могла, держала меня в курсе следствия. Как это бывает, полиция после ее звонка папе выбралась к озеру примерно через час. На берегу застали Алика Ханаева с друзьями. Почему-то на голом месте, рядом с колхозным полем они устроили пикник. Никакого Льва Бабченко не видели…

Позже я и сам плавал на остров. Облазил его весь, надеясь найти хоть что-то и одновременно заранее боясь возможной находки. Но клочок суши посреди большой воды не дал мне ни ответа, ни подсказки, ни даже намека на то, что же случилось с моим старшим другом и защитником.

Родители Левы подали в розыск, но не уверен я, что полиция чем-то поможет, если она по горячим следам ничего не нашла. Надеюсь, Лева смог скрыться от Хана и прячется до поры до времени. Гендос работает в «ПедиРос». Теперь я знаю: если чуда не случится, если Лева не появится в одно прекрасное утро на своей трескучей «Яве», мне придется отомстить Гендосу, опозорившему мою фамилию предательством. Я с удовольствием, хватило бы смелости и сил.

С Ольгой после прогулки под парусом я не виделся.

Хорошо, что дома меня ни о чем не спрашивали. Мать, скорее всего, и не знала ничего, кроме самого факта пропажи Левы. Отец, хоть и догадывался, с расспросами не приставал. Подкидывал побольше разных поручений, думал – от этого у меня не останется времени на опасную ерунду. Так что в основном общался я с дурашливым Роки.

Слонялся я этак по пустому жаркому дому, как вдруг зазвонил телефон.

– Привет. Я завтра уезжаю. Провожать не приходи.

– Почему?

– Потому.

Я ляпаю конкретную глупость:

– Серега проводит?

Она печально констатирует:

– Дурак. У тебя комп есть?

– Есть, – честно сказал я.

– А Интернет?

– Тоже, – теперь вру я.

– Запиши мою «емелю»…

Не записал – запомнил наизусть несколько латинских букв.

На следующий день в половине второго я был на вокзале. Вскоре прикатил автомобиль старого Бабченко. Из него вышли родители Ольги, она сама и Вячеслав Петрович. Не было бы Левиного отца, я и рискнул бы, может, пробраться поближе, чтоб Ольга увидела меня. А так шиш!

В паре километров от станции есть участок дороги с изъяном, поэтому все поезда, отходящие от вокзала, вначале чухают медленно, а уж потом – на всех парах. Туда я направляюсь рысцой по полосе отчуждения.

Навстречу – что ему здесь надо? – плетется со своей Соней сумасшедший Нёма.

– Здрасте! До свиданья! Некогда! – кричу на бегу разулыбавшемуся батиному приятелю.

– О, мальчик! – кричит он вдогонку. – Не ищи того, чего не терял!..

Я остановился возле столба с цифрой километража. Жду. Слышу шорох за спиной. Нёма, что ли, опять? Оборачиваюсь – Серега!

– Провожать? – спрашиваю я, хотя спрашивать глупо.

Он скорчил гримасу, совсем, впрочем, невеселую:

– Не с тобой же махаться!

Показался поезд, машинист погудел для острастки, увидев нас возле путей. Огромная лязгающая железная гусеница ползла мимо нас. Ольга встала как будто для того, чтобы опустить солнцезащитную штору, и как будто у нее не получалось…

Мы бежали вровень с уплывающим от нас окном, пока чьи-то бугаиные руки не мелькнули над Ольгиной головой и штора не опустилась. Такой и запомнили мы Олю – словно распятой на прозрачной жаровне вагонного окна для поживы нашему беспощадному солнцу.

Бои без правил
Историческая повесть

Вышел месяц из тумана,

Вынул ножик из кармана.

Буду резать, буду бить —

Все равно тебе водить!

Считалка

В десять – двенадцать лет кажется порой, что родители твои бесконечно устарели, что они застряли в своем прошлом, а в современности мыкаются и тычутся, как безнадежные лузеры. Но если расспросить у них, как жили, как играли, как дружили или враждовали они в своем детстве, окажется, что чувствовали они так же, просто приходилось выяснять отношения чаще всего напрямую, а не посредством смартфона или скайпа типа в режиме онлайн.

Это случилось очень давно – в 1970 году. Но могло случиться и в 1990-м, и в 2010-м. Убедись в этом сам.

1

Когда двоюродного брата Кольку ранило карбидной бомбочкой, Сергею Величко было семь лет и девять месяцев. События, которые последовали за злополучным взрывом, он воспринимал сначала совсем уж по-детски. Все плохое, а его было много, Сережка принимал как стихию, вроде грозы в августе. Он думал, что неприятности надо терпеливо переждать, как мы пережидаем под крышей ливень, гром и особенно молнию.

Две семьи с одной фамилией Величко жили в доме над рекой, на улице конечно же Набережной. Иван Петрович и Василий Петрович совместно владели усадьбой, доставшейся им в наследство от их отца, Петра Ивановича. На первый взгляд братья жили дружно, хотя в выходные, подвыпив, часто дрались в кровь, будто расцарапывали какие-то старые, уже поджившие раны. Соседи реагировали на это спокойно. Обычное дело: напьются – потом бьются. Таких случаев на Краю Света хватало. Правда, сам Сережа, несколько раз наблюдавший начало боя вблизи, чувствовал в противниках не только игривый пьяный кураж, но и что-то глубинное. Тогда он еще не знал хорошо слово «ненависть».

Сережа – младший сын Ивана Петровича. Еще есть старший – Степан. Ему двенадцать с половиной лет. Совсем малым, не умея толком говорить, он важно представлялся, протягивая руку: «Пан!» Это словцо из старорежимной жизни и стало его уличным прозвищем.

У дяди, Василия Петровича, пятеро детей: пацан Колька, ровесник Степана, и четыре девки. Жили под одной крышей, но хозяйствовали отдельно, и стена, воздвигнутая в доме, разделяла дом на две неравные половины. Семья Ивана Петровича жила в основной части дома, в добротном строении, возведенном еще Петром Ивановичем. Семья же Василия Петровича ютилась в трехстенной пристройке к основному дому. И только баня, поставленная на участке Ивана Петровича, служила не только семьям Величко, но и другим соседям.

По справедливости, как понимал ее Сережа, честнее было бы, чтобы в большей части дома жила семья из семи человек, а в меньшей – та, где четыре. Но взрослые об этом речь не заводили, а дети в то краснознаменное время лишних вопросов старшим не задавали. Вопреки пословице: «За спрос не бьют в нос», за неуместное любопытство можно было и получить. Конечно, не по носу, но ложкой по лбу или ремнем по пятой точке – непременно.

У детей от осени до лета жизнь была расписана довольно четко. С утра школа, после обеда школьная же «домашка» и некоторые поручения по хозяйству. А после часок-другой свободного времени в щелочке между сумерками и ночной тьмой. Тогда всяких маньяков еще не знали, поэтому детишек, даже совсем маленьких, выпускали на улицу без опаски, лишь изредка окриком проверяли, на месте ли чадо, в той ли песочнице, куда было отпущено, или переползло в другую.

У пацанов помимо рыбалки летом и хоккея зимой была еще забава – игра в войнушку. Войны были масштабные, как теперешние телесериалы. Воевали улица на улицу, берег на берег, чередуясь, кто будет за фашистов, кто за русских. Тогда ведь война была у всех одна в памяти – Великая Отечественная. Или для разнообразия – «в Чапаева», или для экзотики – в «Гусарскую балладу». Такого обилия игрушечного оружия, как теперь, не было и в помине. Оружие делали из досок – пистолеты, карабины и даже пулеметы. Заготавливали целые арсеналы и берегли их пуще глаза.

На городской окраине многие дружили с лесом, который начинался сразу за Святым озером. Ходили по грибы-ягоды, на болота – за мхом для строительства.

Ребят, что постарше, обычно брали с собой как помощников. А те порой находили в сырых тенистых оврагах что-нибудь ценное из военных времен. Вот и Пана однажды ждала в лесу большая удача: нашел проржавевший, без приклада и патронного диска партизанский автомат ППШ. Стрелять из этой тяжелой железяки было невозможно, но кладоискателем месяца Степка походил.

Была середина ноября. Даже в войну играть надоело. Ребята посматривали на угрюмое небо: когда уже снег! Голой холодной осенью скучновато. И тут кто-то принес забаву – карбид. Вещество, как выяснили пацаны, применяется на сварочных работах. Таких работ довольно много на большой стройке. Подобных на Краю Света не предвиделось. Так что Степка и Колька сгоняли на великах на другой конец города, где с шумом и лязгом строили несколько многоквартирных домов. Заветный груз пацаны привезли в двух непромокаемых мешочках. Часть добычи выменял на бутылки сосед Валера Бабченко. Первые испытания карбидных бомбочек старшие ребята провели где-то в лесочке. Как сказал Пан, боялись, что застукают взрослые и отнимут боеприпасы.

И вот пробил час великого испытания. Его назначили провести днем на картофельном поле Величко, чтобы взрыв выглядел, как настоящий. Заодно и проверят, кто лучше заряжает бомбочки – Степан или Колька.

2

Какие могут быть мечты у мальчишки неполных восьми лет во времена, когда телевизор и холодильник есть не в каждом доме, когда только-только появляются в обиходе шариковые ручки, а взрослые, сидя на веранде за вином, со смехом говорят о том, что вот обещал какой-то Никита через десять лет коммунизм? Чтобы папка чаще приходил домой трезвым, чтоб не обижал старший брат, чтобы подешевели шоколадные конфеты… А еще научиться что-нибудь делать лучше всех.

Правда, старшие ребята, одногодки Степка и Колька, так зло все время соревнуются между собой, что порой и не хочется никакого чемпионства для себя. В своих поединках кто быстрее и сильнее, двоюродные братья доходили порой до сущих безобразий. И не в том дело, что оба вечно ходили в синяках, а то и перебинтованными, как геройские красноармейцы. Это как раз вполне по-мальчишески.

В закутке между баней Ивана Петровича и густым ягодником Василия Петровича Пан и Колька соревновались однажды, кто быстрее выкурит «козью ножку». Курево в то время было дорогим удовольствием даже для взрослых, для тех, например, что жили на Краю Света. Величко-отцы в будние дни обходились махоркой, низкосортным табаком по семь копеек. Но Иван Петрович в красные дни календаря позволял себе купить красивую пачку папирос «Казбек». В одной из таких, уже без папирос конечно, загадочно пахнущей, с черным всадником на фоне синих гор, Сережа хранил значки, редкие фантики и прочие ценности.

Степан и Колька затырили у отцов из серых пачек по паре щепоток махры. Почти без ошибок из обрывков газеты скрутили «козьи ножки». На ровный клочок бумаги насыпа́лась дорожкой махорка. Затем клочок аккуратно сворачивался в трубочку на манер сигары и склеивался слюной на стыке. Дальний конец загибался кверху, и получалась этакая бумажная курительная трубка.

Болельщиков собралось порядочно. Величко: Сережа, Томка, Нинка. Пороховы: Витька и Сашка. Бабченко: Валера и Славик. Махорки на две полноценные ножки не хватило, в табачное крошево добавили перетертых в ладонях сухих листьев. И торжественно засмолили. Сизый заклубившийся дым принес целый букет запахов. Тут и ядреный аромат банного веника, и терпкая вонь махорки пополам со смрадом горелой бумаги. Совсем не аппетитное белесое облако вилось вокруг невозмутимых пока куряк.

Степка затягивал в легкие дым честно, глубоко. Колька халтурил, надувал щеки дымом, потом выталкивал его обратно, не загружая вредной работой легкие. Болельщики в силу возраста не разбирались в тонкостях правильного курения, поэтому Колька не был прищучен за нечестную игру, а из-за этого Степка первый и закашлялся, наглотавшись горлодерного дыма. Да так, что всего согнуло-скрючило. Он вытянул в сторону руку с «козьей ножкой»: мол, подержите кто-нибудь, пока я прокашляюсь. Подсуетился Сережка, пока у брата слезы застилали глаза. Принял из его пальцев почти невесомую бумажную трубочку и быстро потянул дым в себя, ведь по-доброму брат никогда не даст попробовать курнуть. И тоже не рассчитал. Так вывернуло в приступе кашельного удушья, что и «ножка» выпала из пальцев на землю и там почему-то загорелась, весело потрескивая. Так что свои подзатыльники Серега от брата все-таки огреб. Не за то, что курил, – за то, что «трубку спора» не сберег. А состязание так до конца и не довели. Как будут говорить лет через двадцать, из-за «форсмажорных обстоятельств». Просто Колькина мать, Евгения Валерьевна, вышла на огород подкопать картошки к ужину.

Была и совсем глупая дуэль, в которой Сергей не стал набиваться в участники, предпочел остаться болельщиком на почтительном расстоянии от дуэлянтов. Суть состязания была такова: кто из двенадцатилетних богатырей поднимет выше свою струю, когда мальчики будут писать на стену сарая. Стена обшита поседевшей от времени бледно-серой доской, поэтому определить победителя будет несложно.

Колька фонтанировал первым и поднял струю на высоту, почти равную его росту, примерно до подбородка. Следом Степка вступил в бой, натужившись так, что зарумянились загорелые щеки, пустил струю. Может, и выше, чем Колька, потому что светло-соломенный фонтанчик угодил Пану прямо в лоб, – он ведь, дурачок, еще и наблюдал, куда писюном целится. И возможная победа превратилась в посмешище.

А теперь карбид…