Текст книги "Донские казаки в борьбе с большевиками"

Положение руководителей Добровольческой армии, как мне казалось, было довольно щекотливое. Неоспоримо одно, что со стороны Атамана они встречали полную поддержку, но не всегда видели таковую со стороны всех членов Донского Правительства. Нахождение центра формирования частей Добровольческой армии в столице Дона давало повод к яростным нападкам на Донскую власть. Негодовали иногородние, поддерживали их «фронтовики», усматривавшие в организации на Дону Добровольческой армии главную причину активных действий со стороны большевиков. Но, в общем, можно сказать, донская интеллигенция и казачья масса относились к Добровольческой армии, довольно безразлично. Во всяком случае, с переездом в Ростов (не чисто казачий город) эти нападки совершенно стихли, а вместе с тем, вожди Добровольческой армии, получили большую свободу действий.

Официально взаимоотношения Донского Атамана с Добровольческой армией основывались на особом соглашении, подписанном ген. Калединым, отчасти под влиянием представителей Национального Центра, приехавших из Москвы на Дон.

Смысл названного соглашения заключался в том, что ген. Алексеев брал на себя ведение финансовых дел и вопросы внешней и внутренней политики; ген. Корнилов – организацию и командование Добровольческой армией; ген. Каледин – формирование Донской армии и ведение всех дел Войска Донского, а верховная власть в крае и решение принципиальных вопросов принадлежали «Триумвирату» этих лиц.

Не лишено интереса, что создание такого «Триумвирата», настойчиво требовали представители Московского Центра, заявляя, что только при этом условии и совместной работе генералов Каледина, Алексеева и Корнилова они могут рассчитывать на моральную и материальную помощь Московских общественных организаций, и, кроме того, только в этом случае можно будет получить от союзников денежную помощь. Упорно ходил слух о том, будто бы и сами представители союзных военных миссий, прибывшие в Новочеркасск еще в конце декабря 1917 года, обещали широкую материальную помощь. Но в итоге, ни Москва, ни союзники ничего не дали. Жили, расходуя местные наличные запасы, каковые, кстати сказать, были весьма ограниченны. Если память не изменяет, то с разрешения ген. Каледина из Ростовского отделения Государственного банка Добровольческой армии один раз было отпущено около 15 миллионов рублей.

По мере численного уменьшения ввиду потерь наших партизанских отрядов и значительного роста сил красных за счет разного сброда (фронтовых дезертиров, предвкушавших богатую наживу в толпе) обстановка все более и более складывалась не в нашу пользу. Учитывая это, ген. Каледин решил устроить 26 января заседание совместно с высшими руководителями Добровольческой армии, с целью выработки плана дальнейшей борьбы с большевиками, придавая ему чрезвычайно важное значение. Предполагалось, перетянув свободные силы Добровольческой организации к Новочеркасску, сосредоточить кулак и энергичным наступлением добиться решительного успеха в одном месте, каковой, подняв угасший дух бойцов, мог бы благоприятно отозваться на других направлениях и, быть может, повлиять на настроение казаков ближайших станиц. На посланное приглашение прибыть в Новочеркасск генералы Алексеев и Корнилов ответили отказом, сославшись на серьезность положения на фронте. В качестве их представителя из Ростова приехал ген. Лукомский[24]24
  В штатском одеянии, с запущенной бородой и в темных очках очень трудно было узнать генерала Лукомского.


[Закрыть].

Кроме членов Донского Правительства, на этом заседании присутствовали члены Донского Круга, вернувшиеся после объезда станиц и несколько московских общественных деятелей.

Сделанные доклады определенно подтвердили, что Дон окончательно развалился и нет никакой надежды улучшить положение. Не было просвета, не было ниоткуда помощи.

Настроение стало совсем тревожным, когда представитель Добровольческой армии заявил, что их армия не только ничем не может помочь Новочеркасску, но ген. Корнилов настойчиво просит не задерживать дальше и вернуть в Ростов офицерский батальон, бывший до этого в составе Донских частей.

После такого заявления в сознании присутствующих, как мне передавали, определеннее выявился призрак неизбежности падения Новочеркасска.

Напряженно искали выхода из положения. Часть собрания внесла предложение переехать Правительству в район еще крепких станиц в низовьях Дона и там снова попытаться поднять казачество. Надеялись, что непосредственное сближение Атамана с казаками даст хорошие результаты. Но и это предложение не нашло единодушия, а вызвало лишь длинные споры и красноречивые словопрения и в конце концов ни к какому определенному соглашению собрание не пришло.

Со скорбным лицом, рассказывали участники собрания, внимательно и сосредоточенно слушал всех Атаман Каледин, а затем категорически заявил, что Новочеркасска он не оставит, никуда из столицы войска не уйдет, и если все погибнет, то погибнет и он, но здесь. Так кончилось это заседание, не дав никаких положительных результатов, не принеся ничего утешительного и, напротив, только окончательно подорвав веру в успех дела.

Прошел день, и 28 января штаб печатал и рассылал очередное, оказавшееся последним, воззвание Донского Атамана с исчерпывающей полнотой, рисующее безотрадную и грустную картину развала Дона.

«Граждане казаки! Среди постигшей Дон разрухи, грозящей гибелью казачеству, я, ваш Войсковой Атаман, обращаюсь к вам с призывом, быть может, последним.

Вам должно быть известно, что на Дон идут войска из красногвардейцев, наемных солдат, латышей и пленных немцев, направляемые правительством Ленина и Троцкого. Войска их подвигаются к Таганрогу, где подняли мятеж рабочие, руководимые большевиками. Такие же части противника угрожают станице Каменской и станциям Зверево и Лихая. Железная дорога от Глубокой до Чертково в руках большевиков.

Наши казачьи полки, расположенные в Донецком округе, подняли мятеж и, в союзе с вторгнувшимися в Донецкий округ бандами красной гвардии и солдатами, сделали нападение на отряд полковника Чернецова, направленный против красноармецев, и частью его уничтожили, после чего большинство полков – участников этого гнусного дела рассеялись по хуторам, бросив свою артиллерию и разграбив полковые денежные суммы, лошадей и имущество.

В Усть-Медведицком округе вернувшиеся с фронта полки в союзе с бандой красноармейцев из Царицына произвели полный разгром на линии железной дороги Царицын – Себряково, прекратив всякую возможность снабжения хлебом и продовольствием Хоперского и Усть-Медведицкого округов.

В слободе Михайловке, при станции Себряково, произвели избиение офицеров и администрации, причем погибло, по слухам, до 80 одних офицеров. Развал строевых частей достиг последнего предела, и, например, в некоторых полках удостоверены факты продажи казаками своих офицеров большевикам за денежное вознаграждение. Большинство из остатков уцелевших полковых частей отказываются выполнять боевые приказы по защите Донского края.

В таких обстоятельствах, до завершения начатого переформирования полков, с уменьшением их числа и оставлением на службе только четырех младших возрастов, Войсковое Правительство, в силу необходимости, выполняя свой долг перед Родным краем, принуждено было прибегнуть к формированию добровольческих казачьих частей и, кроме того, принять предложение и других частей нашей области, главным образом, учащейся молодежи, для образования партизанских отрядов.

Усилиями этих последних частей и, главным образом, доблестной молодежью, беззаветно отдающей свою жизнь в борьбе с анархией и бандами большевиков, и поддерживается в настоящее время защита Дона, а также порядок в городах и на железных дорогах, части области. Ростов прикрывается «частями» особой Добровольческой организации.

Поставленная себе Войсковым Правительством задача довести управление областью до созыва и работы ближайшего (4 февраля) Войскового Круга и Съезда неказачьего населения – выполняется указанными силами, но их незначительное число и положение станет чрезвычайно опасным, если казаки не придут немедленно в состав добровольческих частей, формируемых Войсковым Правительством.

Время не ждет, опасность близка, и если вам, казакам, дорога самостоятельность вашего управления и устройства, если вы не желаете видеть Новочеркасска в руках пришлых банд большевиков и их казачьих приспешников – изменников долгу перед Доном, то спешите на поддержку Войсковому Правительству, посылайте казаков-добровольцев в отряды. В этом призыве у меня нет личных целей, ибо для меня атаманство – тяжкий долг.

Я остаюсь на посту по глубокому убеждению в необходимости сдать пост, при настоящих обстоятельствах, только перед Кругом.

Войсковой Атаман Каледин.

28 января 1918 года».

В этот же день, ген. Корнилов телеграфно известил Донского Атамана о намерении со своей армией покинуть Ростов и, вместе с тем, настойчиво просил немедленно вернуть с Персиановского направления офицерский батальон Добровольческой организации.

Ослабление сил на нашем главном боевом участке фронта, и без того все время оседавшем под натиском большевиков, грозило катастрофой. Безотрадность положения создавала в штабе тревожное настроение. Во что бы то ни стало надо было чем-нибудь и как-нибудь восстановить на боевом фронте равновесие, нарушаемое уходом в Ростов офицерского батальона – почему помыслы всех были направлены на это.

День 29 января – памятная и роковая дата для Донского казачества. Уже с утра ширился таинственный слух, вскоре ставший достоянием общим, – будто бы колонна красной кавалерии движется в направлении станицы Грушевской и, значит, Новочеркасска. С этой стороны город был совершенно открыт, и у нас не было никаких свободных сил, чтобы ими задержать здесь противника. Если действительно большевистская конница появилась на указанном направлении, думали мы, то значит, каждую минуту она может очутиться в городе.

Многим известно, какое состояние обычно наступает в тыловых штабах, когда создается непосредственная им опасность. Нервничая спешили сколотить 1–2 разъезда и выслать их с целью определения состава и численности столь неожиданно появившегося противника.

В то время, когда в штабе, теряя голову, лихорадочно искали выхода из критического положения, в атаманском дворце совершался последний акт донской трагедии.

По приглашению Атамана во дворец, на экстренное утреннее заседание собрались члены Донского Правительства, прибывшие, кстати сказать, далеко не в полном составе.

Об этом совещании есаул Г. П. Янов, присутствовавший на нем, рассказывает так: «А. М. Каледин в сжатой форме доложил всю обстановку и соотношение сил на фронте. «В моем распоряжении – докладывал Атаман – находится 100–150 штыков, которые и сдерживают большевиков на Персиановском направлении. Перед вашим приходом я получил сведения от приехавшего помещика, что сильная колонна красной кавалерии, по-видимому, обойдя Добровольческую армию, движется по направлению к станице Грушевской. От ген. Корнилова мною получена телеграмма, извещающая о его намерении покинуть г. Ростов, и ввиду этого его настоятельная просьба срочно отправить офицерский батальон с Персиановского фронта в его распоряжение (А.М. взволнованно прочел телеграмму). Дальше, как видите, борьба невозможна. Только лишние жертвы и напрасно пролитая кровь. Прихода большевиков в Новочеркасск можно ожидать с часу на час. Мое имя, как говорят, «одиозно»…[25]25
  Эта фраза принадлежала члену правительства С. Г. Елатонцеву.


[Закрыть] Я решил сложить свои полномочия, что предлагаю сделать и Правительству. Предлагаю высказаться, но прошу как можно короче. Разговоров было и так достаточно. Проговорили Россию…»

Думаю, что впервые за все время никто из членов Донского парламента не протестовал. Слова Атамана и его решительный тон, с одной стороны, с другой – безысходная, жуткая обстановка, угрожавшая личной их безопасности, очевидно, произвели на присутствующих удручающее впечатление. Все быстро согласились с ген. Калединым, сложили свои полномочия, решив власть передать городской Думе и «демократическим организациям».

Тотчас это решение стало известно Походному Атаману, и оно вызвало с его стороны горячий протест. Ген. Назаров считал, что передача власти городской Думе угрожает общей резней, ибо власть немедленно фактически захватят местные большевики. Однако Каледин, видимо, уже замышляя что-то, не хотел внять благоразумным доводам Походного атамана и остался при своем решении. Предполагалось официально акт о передаче власти составить в 4 часа пополудни. Но не успели последние члены Правительства покинуть дворец, как с быстротой молнии пронеслась весть, что Атаман А. М. Каледин выстрелом покончил расчеты с жизнью.

Словно рыдая о безвозвратной потере, печально загудел колокол Новочеркасского собора, извещая население о смерти рыцаря Тихого Дона. Гулким эхом катился погребальный звон по Донской земле, воскрешая воспоминания о былом, хорошем прошлом и тревожа душу ужасом настоящего и неизвестностью будущего.

Будущий историк, справедливо оценив события, найдет истинные причины, толкнувшие Донского Атамана на роковой шаг. Мои личные наблюдения и мнения лиц, близко стоящих к Атаману, дают мне основание сказать, что главную причину такого решения надо искать, прежде всего, в том жутком чувстве одиночества, которое в последнее время испытывал ген. Каледин и в том глубоком разочаровании, которое наступило у него, когда вместе с его надеждами все стало рушиться кругом, когда он окончательно убедился в неподготовленности к плодотворной работе своего окружения и неспособности его претворять чувство в волю и слово в дело, когда, наконец, гибель и позор Дона стали неминуемы. Исчезла вера, и не вынесло сердце старого казака ужаса безвыходной обстановки и неизбежности позора родного казачества.

Ген. Лукомский по поводу смерти ген. Каледина говорит: «Не выдержал старый и честный Донской Атаман, так горячо любивший Россию и свой Дон и так веривший прежде донцам»[26]26
  Архив Русской Революции. Том V. Воспоминания ген. Лукомского. С. 14.


[Закрыть].

Полк. П. Патронов, участник Корниловского похода, посвятил ген. Каледину следующие строки[27]27
  «Вечернее время» от 29 июля 1918 года, № 43.


[Закрыть]: «Известие об его кончине подействовало на нас удручающим образом в Ростове. Мы сразу почувствовали, что потеряли на Дону самого близкого человека, теряем поэтому и связь с Доном. И тогда же сразу решено было уходить в широкие степи, в неведомую даль, искать «синюю птицу»… И не раз мы упрекали, зачем он так малодушно отказался от борьбы, зачем не ушел с нами? Мы не учитывали рыцарской души старого казака и Атамана. Ведь он меньше всего думал о себе или о своей жизни. Видя же гибель Дона, считал бесчестным уйти или скрываться».

Член Донского Правительства Г. П. Янов, касаясь причин смерти А. М. Каледина, пишет: «Анализ прошлого вынуждает прийти к заключению, что «Паритет» в гибели Каледина сыграл роль одного из звеньев целой цепи событий и причин, толкнувших Атамана к роковому концу… «Мертвая зыбь» непрекращающихся политических заседаний утомляла А. М. Каледина, отнимала время, убивала веру в победу…»

Ген. Деникин в «Очерках русской смуты» калединский период характеризует так: «Но недоверие и неудовлетворенность деятельностью Атамана Каледина нарастала в противоположном лагере. В представлении кругов Добровольческой армии и ее руководителей, доверявших вполне Каледину, казалось, однако, недопустимым полное отсутствие дерзания с его стороны. Русские общественные деятели, собравшиеся со всех концов в Новочеркасск, осуждали медлительность, нерешительность Донского Правительства… Во всяком случае, в среде Правительства государственные взгляды Каледина поддержки не нашли, и ему предстояло идти или путем «революционным» наперекор Правительству и настроениям казачества, или путем «конституционным», демократическим, которым он пошел и который привел его и Дон к самоубийству… Когда пропала вера в свои силы и в разум Дона, когда Атаман почувствовал себя совершенно одиноким, он ушел из жизни, ждать исцеления Дона не было сил»[28]28
  Деникин А. И. Очерки Русской Смуты. Том II, с. 3.


[Закрыть].

В «Кратком историческом очерке освобождения земли Войска Донского от большевиков и начала борьбы за восстановление единой России» о смерти Каледина мы находим следующие строки: «Измученный борьбой с казаками, не слушавшими его голоса, стесняемый Кругом, Каледин не вынес ужаса сложившейся обстановки и 29 января 1918 года застрелился»[29]29
  Краткий исторический очерк освобождения земли Войска Донского от большевиков и начала борьбы за восстановление единой России. С. 3.


[Закрыть].

А. Суворин, вспоминая события того времени на Дону, пишет[30]30
  Суворин А. Поход Корнилова, с. 3–4.


[Закрыть]: «Слабым членом его («Триумвирата» Каледин, Алексеев, Корнилов) был Каледин и слабость его состояла в том, что он никак не мог найти в себе решимости взглянуть опасности прямо в глаза, не уменьшая ее угрозы, и прямо и твердо сказать себе жестокую истину положения: мечта добиться сколько-нибудь сносных отношений с Правительством большевиков, есть только мечта и мечта пагубная. Должно немедленно готовить надежную силу против большевизма, готовить, пользуясь всяким часом времени, всеми средствами, бывшими под руками… На Каледина сильно действовало нашептывание местных слабовольцев: «Не будь «Корниловщины» на Дону, большевики оставили бы его совершенно в покое…» Ген. Денисов о последних днях Каледина говорит: «Нескончаемая болтовня безответственных членов Донского Правительства подсказывала Атаману безысходность положения и надвигающегося позора на Донское казачество… С верою в лучшее будущее для родного Войска Атаман Каледин навеки закрыл, полные скорби, свои глаза, не пожелав быть свидетелем, хотя бы и временного, позора Дона»[31]31
  Гражданская война на юге России. 1918–1920 гг., с. 24–25.


[Закрыть].

Публицист Виктор Севский по случаю полугодовщины смерти Каледина, писал: «Из Каледина многие делали генерала на белом коне, но вот теперь, когда его нет, когда есть свидетельские показания, записки современников и исторические документы, повернется ли у кого язык бросить упрек мертвому, но живущему в умах и сердцах честных Каледину.

Не белый генерал, а гражданин в белой тоге независимости мысли. Гражданин каких мало. Россия гибнет потому, что нет Калединых»[32]32
  «Приазовский Край» от 28 июля 1918 года, № 108.


[Закрыть].

В газете «Свободный Дон» в статье «Три Атамана» М. Оргин, вспоминая Каледина, говорит: «Совершенно один… В полнейшем духовном одиночестве жил Каледин, и от одиночества этого, а также от страшного несоответствия чистых стремлений его, с тем, обо что они ежедневно разбивались, и погиб прекрасный Атаман и блестящий полководец»[33]33
  «Свободный Дон», от 3 апреля 1918 года, № 2.


[Закрыть].

Я привел только те отзывы о ген. Каледине, коими в данный момент располагаю, но думаю, что в будущем этому чрезвычайно интересному историческому вопросу будет уделено особое внимание.

Когда весть о внезапной смерти Атамана сделалась достоянием населения, в городе и штабе создалось нервно-возбужденное настроение и появились признаки паники.

Каждую минуту можно было ожидать выступления местных большевиков, почему все внимание военного командования пришлось перенести с внешнего фронта на внутренний. В то же время разъезды, высланные в направлении станции Грушевской, никакого противника не обнаружили, и, видимо, за колонну красной кавалерии, наступавшей к Новочеркасску с наиболее уязвимой стороны, было принято не что иное, как гурты скота.

Это известие приободрило военное командование, однако напряженное состояние в городе продолжало оставаться.

Получив власть, Городское Управление, не будучи подготовленным к такого рода деятельности, совершенно растерялось и, вероятно, в короткий срок пассивно сдало бы город большевикам, если бы на помощь не пришли казаки Новочеркасской станицы.

Собравшись в ночь на 30 января в здании Новочеркасского станичного правления, вместе с казаками других станиц, случайно оказавшимися в городе, они, несмотря на многократные и категорические отказы, убедили ген. А. М. Назарова принять временно должность Донского Атамана, облекли его неограниченными полномочиями и заверили, что с своей стороны они приложат все усилия, чтобы поставить под ружье всех казаков ближайших станиц.

Ген. Назаров, проезжая Дон в конце 1917 года, остался здесь по просьбе Атамана Каледина, принял сначала в командование казачью дивизию в Усть-Медведицком округе, затем участвовал в борьбе с большевиками в Таганрогском и Ростовском районах и после был назначен Походным Атаманом Войска Донского.

Донской казак по происхождению, талантливый офицер Генерального штаба, молодой, энергичный, большой силы воли, с широкой инициативой, быстро разбиравшийся в обстановке, ген. Назаров, за свое короткое пребывание на Дону, приобрел большую популярность и считался всеми естественным заместителем Атамана Каледина.

На должность Походного Атамана назначили начальника Новочеркасского Юнкерского училища ген. П. X. Попова[34]34
  Ген. П. X. Попов, офицер Генерального штаба, служил в штабе Московского военного округа. В чине полковника получил Новочеркасское военное училище, в котором оставался в продолжение всей войны, вплоть до начала гражданской борьбы. Со строевой службой знаком был мало.


[Закрыть], а для административного управления привлекли к работе Областное Войска Донского правление, находившееся до этого времени в загоне. Калединское Правительство существовать перестало.

С назначением нового Походного Атамана характер работы штаба, в сущности, нисколько не изменился. Только настроение офицеров стало как-то еще более нервное и более суетливое и окончательно пропала вера в конечную победу.

Все внимание и весь интерес большинства офицеров штаба сосредоточивались, преимущественно на изобретении планов наиболее безопасного бегства. Подобные соображения доминировали над всем остальным, составляя ежедневную тему разговоров. Усиленно запасались штатским платьем, и некоторые в таком виде стали появляться в штабе. Лучшим доказательством панического настроения служит то, что на другой день, после смерти Каледина, в штабе недосчитывалось большого количества офицеров, в том числе и некоторых, довольно видных работников. Также бесследно скрылись и многие, бывшие еще вчера члены Донского парламента, и на похоронах Атамана присутствовало из всего многочисленного правительственного коллектива только 6 человек.

Часть спешила изменить свой внешний вид, запуская с этой целью бороды и вооружаясь темными очками. Старательно выясняли пункты скопления большевиков и нахождение военно-революционных комитетов, дабы, в случае нужды, предусмотрительно обойти эти места. Весьма подробно изучали пути сообщения, часто забрасывая меня, как проехавшего большевистское царство, разнообразными вопросами о том, как большевики осматривают, как проверяют документы, какие удостоверения лучше иметь при себе, как надо быть одетым, за кого легче себя выдать и т. п.

Такое тревожное настроение офицеров штаба, естественно, расплывалось во все стороны и, казалось, не должно было ускользнуть от внимания Походного Атамана и начальника штаба, но, к сожалению, и тот и другой были или совершенно близоруки, или смотрели на это сквозь пальцы, не находя нужным объяснить офицерам недопустимость их чрезмерного опасения и в то же время определенно заявить, что если придется отступать, то должны будут уйти все, составив один отряд, о чем своевременно будут даны соответствующие распоряжения.

Какими мотивами руководились названные лица, мне неизвестно, но, будучи сам в штабе, я могу подтвердить, что в этом отношении они проявили удивительное попустительство и ничем не объяснимую халатность и ничего не сделали для поддержания бодрости духа и укрепления веры среди офицеров в конечную победу над большевиками. Таинственность, сопровождавшая их собеседования и странная беспечность в отношении лиц, им подчиненных, имели следствием подрыв к ним доверия с одной стороны, а с другой – подсказывали необходимость каждому о своей судьбе заботиться самостоятельно.

Неуверенность в завтрашнем дне способствовала развитию весьма своеобразных заболеваний, а именно: офицер, подав рапорт о болезни и, следовательно, освободившись от работы, все свободное время посвящал устройству своих личных дел и подготовке к бегству, при этом, переодевшись до неузнаваемости, он, однако, по нескольку раз в день бывал в штабе, узнавал новости и в зависимости от изменений обстановки вносил коррективы в свой намеченный план. В числе других «заболел» и 2-й генерал-квартирмейстер Генерального штаба подп. П., и мне было приказано вступить в исполнение его обязанностей. Видя, что при дальнейшем развитии такой «эпидемии» я рискую остаться в своем отделе в единственном числе, я, собрав офицеров, категорически объявил им, что всякого «больного», замеченного мною в штабе, буду рассматривать как умышленно уклоняющегося от исполнения своего долга и в соответствии с этим применять меры воздействия.

«Кто болен – пусть сидит дома и не показывается ни на улицу, ни в штаб. Вы должны знать, господа, – добавил я, – что о времени ухода штаба, если то будет вызвано обстоятельствами, я буду знать заранее и потому смогу вас предупредить своевременно».

Говоря так офицерам, я, конечно, был глубоко убежден, что меня как 2-го генерал-квартирмейстера начальник штаба о своих намерениях поставит в известность, когда будет то необходимо, а я предупрежу офицеров. Но, к глубокому моему огорчению, я в этом жестоко ошибся, и, как увидит читатель, со мной сыграли некрасивую и даже, я бы сказал, преступную шутку.

Собравшийся 4 февраля под председательством Е. Волошинова довольно малочисленный из-за неприбытия многих членов Войсковой Круг[35]35
  На крестьянский съезд в этот день никто не прибыл, почему он и не состоялся.


[Закрыть] единогласно подтвердил избрание ген. Назарова Донским Атаманом и настойчиво призывал его исполнить перед казачеством свой долг до конца. На эти категорические просьбы ген. Назаров, как известно, ответил пророческими словами: «Я свой долг исполню до конца – исполните и вы свой».

Жертва Каледина, казалось, не пропала даром. Моральное значение выстрела было огромно. Он заметно оживил настроение, пробил казачью совесть, прояснил сознание необходимости продолжения борьбы и отстаивания всеми силами Донской земли от большевистского нашествия и, в общем, создал большой духовный подъем.

Я слышал, как казаки говорили: «Не дожил Атаман Алексей Максимович. Сами его загубили и хоть теперь должны будем искупить наш грех».

Такому настроению особенно в первый момент много способствовали и решительные мероприятия казаков Новочеркасской станицы, энергично принявшихся за дело, объявивших всеобщую мобилизацию, подтвержденную затем Войсковым Кругом, составивших сразу боевую дружину, чем дали другим хороший пример. Со всех ближайших станиц в Новочеркасск потекли казаки, главным образом, старики, чтобы с оружием в руках отстоять родной край. Шли одиночным порядком, шли целыми отрядами, вооруженные чем попало, иногда под командой офицеров. Можно было думать, что в казачьем сознании наступил психологический перелом, произошел как будто сдвиг, началось выздоровление от «непротивления» большевизму, что побудило Донского Атамана просить Добровольческую армию задержаться в Ростове и даже обещать ей помощь людьми.

Однако этот сильный духовный порыв продолжался недолго и, постепенно замирая, вскоре совсем погас. Произошло это, по моему мнению, во-первых, потому, что серая казачья масса, с одушевлением шедшая на защиту города, не встретила у населения ни радушия, ни ласки.

Городские обыватели остались – «сердцем хладные скопцы». Во-вторых, не нашли казаки в городе даже и самого элементарного, казенного приема. Не были заготовлены помещения для их распределения, часто отсутствовала горячая пища, не хватало вооружения, а фактически оно в наличии было, по несколько дней казаки оставались на улице, предоставленные самим себе и большевистской пропаганде, формирование шло слабо, во всем царила ужасная бестолочь.

В общем, надо признать, что штаб Походного Атамана не сумел одухотворить движение и использовать такой благоприятный момент для увеличения сил обороны. И, конечно, главная вина лежит на начальнике штаба полк. Сидорине, оказавшемся не на месте и совершенно неспособном к творческой и организаторской работе. Таковым был и Походный Атаман ген. П. X. Попов.

В своих «Воспоминаниях» ген. Лукомский, бывший тогда представителем Добровольческого командования при Донском Атамане ген. Назарове, говорит: «В Новочеркасск тысячами стали стекаться донцы для формирования новых частей. Казалось, что Дон ожил. Но, в значительной степени, вследствие того что штаб Донского войска оказался в это время не на должной высоте… скоро подъем прошел и казаки стали расходиться и разъезжаться по станицам»[36]36
  Архив Русской Революции. Том V, с. 149.


[Закрыть].

Наконец отрицательную роль в этом отношении сыграли колебания и неуверенные действия и Войскового Круга. Делая усилия поднять дух, зажечь патриотизмом казачьи сердца, внушить мысль о необходимости борьбы, – он своими колебаниями сеял только в массу нерешительность, создавая вокруг себя нервную и неустойчивую обстановку.

И вот, первоначальная надежда и энергия, не оправдав чаяний, вызывает постепенное уныние и внедряет в сознание мысль о бесцельности дальнейшей борьбы. Суровые постановления Круга о мобилизации, о защите Дона до последней капли крови, об учреждении военных судов и т. д. – сменяются вскоре посылкой делегаций к отрядам красной гвардии с рядом весьма наивных вопросов.

Действительно, 6 февраля 1918 г. Войсковой Круг постановил:

Защищать Дон до последней капли крови.

Объявляет себя верховной властью в Области Войска Донского.

Облекает всей полнотой власти Войскового Атамана.

Решает немедленно формировать боевые дружины для мобилизации 1-й, 2-й и последующих очередей до всеобщего ополчения включительно; приказывает арестовать и изъять из станиц и хуторов агитаторов и предать их суду по законам военного времени.

Мобилизовать работающих на оборону.

Сформированные дружины немедленно выставить на фронт.

Единогласно просить и настаивать, чтобы ген. Назаров в этот грозный час не слагал с себя полномочий Войскового Атамана и тем самым исполнил бы долг истинного сына Тихого Дона.

Учрежденным военным судам приказывалось немедленно приступить к исполнению своих обязанностей.

Вполне естественно, что подобные решительные шаги Войскового Круга горячо приветствовались всеми защитниками Дона, вселяя уверенность, что Донской парламент стал наконец на правильный путь и заговорил настоящим языком.

Но прошло несколько дней, и Круг сдает позиции и посылает к красным свою делегацию с таким Наказом:

«По имеющимся у Круга точным сведениям, причинами посылки на Дон карательной экспедиции Советом Народных Комиссаров послужили следующие политические обстоятельства:

Недемократичностъ состава Войскового Круга по мнению Совета Народных Комиссаров.

Неучастие неказачьего населения в управлении областью.

Возглавление Войскового Правительства ген. Калединым и обвинение его в контрреволюционности.

Присутствие на Дону группы политических деятелей, не пользующихся доверием широких демократических масс.

В настоящее время общеполитические условия, в государстве вообще и на Дону в частности, коренным образом изменились, а именно:

Согласно полученной радиотелеграмме установлен факт наступления немцев в глубь России, угрожающий самостоятельности страны и неприкосновенности завоеваниям революции.