Текст книги "Записки о Пушкине. Письма"

9 июня.

Сегодня проснулся в лицейском зале. Поистерся немного чугун на моем кольце, но воспоминание свежо. Мысленно мы, верно, с вами встретились; верно, вы взглянули на ваш первокурсный список и помянули живых, мертвых и полуживых и полумертвых. Нелегко мыслью пройти расстояние от 1817 по 1845. Я знаю только, что из всех этих годов 8 для меня прошли в свете, остальные имеют свои эпохи и впечатления. Много бы надобно говорить, чтобы все это передать в порядке. Недостанет у вас терпения читать; слушать, может быть, согласились бы, потому что можете, когда захотите, велеть замолчать. Как нарочно, случился сегодня почтовый день; надобно присесть к маленьким листикам – будет всего три: один на запад, другие два на восток – в Иркутск; около него также рассеяна большая колония наших.

21 июня.

Не судьба моей болтовне к вам отправиться. Сегодня в ночь заезжал Казадаев; я, пока он здесь был, успел сказать несколько слов братьям Михаиле и Николаю, а ваше письмо до другого разу осталось. Михайло прислал мне фасад нового дворца в Конюшенной улице, архитектура оригинальна и хороша; как-то они кончили отделку этого огромного здания? Потом, каково пойдет наем и уплата процентов? Я хотел нынешнее лето перестроить баню, но отложил это предприятие, потому что Польская лотерея мне ничего не вывезла; на нее была маленькая надежда, и она в числе многих других покамест осталась без исполнения. Все наши билеты, пишет сестра, остались пустыми. Может быть, Казадаев с вами повидается; он человек очень добрый, инспекторствовал здесь два года по почтовой части, объехал всю Сибирь и познакомился со всеми нашими, рассыпанными по огромному пространству. Не знаю, чем наполнена путевая его книга: чуть ли не то же, что в «Тарантасе», – белая бумага!

Весна обещала много хорошего; у нас перепадали теплые дожди, а потом опять обыкновенная засуха. Нельзя еще ничего положительного сказать об урожае: местами, говорят, хорош, но вообще лучше последних годов. Овощи огородные у нас все вообще хорошо родятся; капуста лучшая продается по 5 и по 4 сотня, а картофель по 30 коп. пудовка. Одна репа здешняя не вкусна: может быть, это от грунта земли или от дурных семян. Ягоды: земляника, лесная клубника, немного малины и мильон брусники. Я вам их назвал по порядку их появления на сцену, теперь мы едим землянику à discrétion.[278]278
  Вволю (франц).


[Закрыть] Здешний округ ягодами беднее других. В Тобольском и Туринском, кроме того, есть княженика и морошка. Плоды здесь не существуют, разве только на Исете вишни – и то небольшие и довольно кислые; хороши только в варенье и в уксусе. В огородах производят дыни и арбузы, как я уже вам говорил. Устроивши оранжерею, можно бы все иметь; но это слишком сложно и не стоит хлопотать. Можно обойтись без дальнейших хлопот.

Флора здешняя, то есть Западной Сибири, несравненно беднее Восточной: там и местность, и растительность, и воды совсем другие. От самого Томска на Запад томительная плоскость; между тем как на Востоке горы, живописные места и самое небо темноголубое, а не сероватое, как часто здесь бывает.

Климат вообще здоровый, сухой; больших болезней не бывает, только в сильные жары хворают дети, и то не всегда. Ничего особенного нет; по сельскому хозяйству новых систем здесь не существует; мужички действуют по-старому, как отцы и деды действовали: все родится без удобрения. Ваша газета получается только в духовном правлении; нужно, чтобы кто-нибудь из крестьян в нее заглядывал; они еще не считают нужным читать, но очень заботятся, чтобы новое поколение было грамотное, и это распространяется повсеместно в Сибири.

Жаль только, что наше премудрое министерство просвещения не тем занимает этих парней, чем бы следовало: им преподают курс уездного училища, который долбится и потом без всякой пользы забывается, между тем как редкий мальчик умеет хорошо читать и писать при выходе из училища. Та же история и у вас; многое и тут требует изменения, ко, видно, еще не пришла пора.

Пришла пора идти купаться в Тобол. Это одно из самых приятных развлечений. У нас есть ванна, но как-то плохо устроена. Пришлите мне рисунок и разрез чего-нибудь порядочного в этом роде, чтоб она была разделена на две половины и была устроена на барке, а не на плоту, где с ящиком как-то неудобно. Может быть, мы весной справим новую купальню. Это для всего города приятно. Одна половина будет мужская, а другая – женская. Плавать я не умею, хоть в Лицее нас учили, и потому я барахтаюсь в ванне. Прощайте.

12 июля.

Надоело мне ожидать случая; я думаю, давно вините меня в неисправности. Пусть эти листки идут прямо в редакцию «Земледельческой газеты». Это гораздо простее. Пора вам читать мою болтовню; мало толку в ней найдете, но и по этому узнаете вашего неизменного, старого друга, который дружески, крепко вас обнимает и просит приветствовать всех ваших домашних и добрых поселителей, верных нашей старине. В главе их вижу Фрицку. Пожмите ему за меня руку и вспомните иногда в ваших беседах. Верно, вместе будете разбирать мою грамотку, которая отправляется под фирмою материалов для газеты, а оных-то в ней и не обретет почтенный редактор.

Для успокоения вашей совести надобно вам сказать, что всходы были хороши, но бездождие, почти повсеместное в Тобольской губернии, не обещает обильной жатвы. Страдовать еще не начали, но уже в некоторых местах косят хлеб – как никуда негодный. Это неутешительное известие. Травы также довольно тощи. Евгений не очень доволен нашим покосом; в награду вчера его так смочило, когда он возвращался, что нитки не осталось сухой. Гораздо бы лучше было, если б этот дождь пал раньше, и не на него, а на траву, которую мы нанимаем на городских лугах. Впрочем, сена будет довольно для наших двух коров и для рыжки. Надобно благодарить бога, что нынешний год не было падежа на скот: лонись[279]279
  В прошлом году.


[Закрыть] пало в городе из восьмисот штук рогатого скота с лишком пятьсот. Это бедствие часто в Сибири бывает. Есть селения, где почти ни одной коровы не осталось. Почти никаких мер не принимают к прекращению этого зла, да и трудно что-нибудь сделать. Заботливый только хозяин находит возможным убрать свой скот, отделивши его совершенно от других. Мы своих сохранили в прошлом году: пускали кровь, обливали холодной водой и поили разными снадобьями освежающими, для отвращения воспаления в кишках. По наблюдениям, это – причина упадка. Не знаю, дойдут ли нынешний год наши дыни и арбузы. Рано начались холодные росы, сегодня утром просто пахло осенью. Если это продолжится, то вряд ли дозреют на известных вам луньках.

Однако прощайте, почтенный друг. Вы, я думаю, и не рады, что заставили меня от времени до времени на бумаге беседовать с вами, как это часто мне случалось делать мысленно. Не умею отвыкнуть от вас и доброго вашего семейного круга, с которым я сроднился с первых моих лет. Желаю вам всех возможных утешений. Если когда-нибудь вздумаете мне написать, то посылайте письма Матрене Михеевне Мешалкиной в дом Бронникова. Это скорее доходит. Крепко жму вашу руку.

От Вильгельма сегодня получил письмо: он, бедный, хворает, жалуется на боль в груди и на хандру, которая обыкновенно сопровождает эту боль. Дайте весть, что благополучно дошли материалы нематериальные.

Ваш Jeannot.

89. П. А. Вяземскому[280]280
  Публикуется впервые. На 1-й странице пометка Вяземского: «должно быть, от Ивана Пущина, декабриста». На 4-й обычного почтового листка, рукой Пущина: «Князю Петру Андреевичу Вяземскому».


[Закрыть]

8 марта 1845 г., Ялуторовск.

Почтенный Петр Андреевич. По принятому мною правилу, я бы не решился к вам первый писать, если бы не племянник мой Эпаминонд Гаюс требовал от меня походатайствовать за него. Он зависит от вашего Департамента, в надежде на штатное место поехал в Семипалатинск, оставив жену и детей в Казани. Прошу вас, если это можно, употребить ваше влияние к решению его участи. Он нетерпеливо ждет определения. Я его уверил, что вы не откажете сделать все, что от вас зависит.[281]281
  Вяземский служил тогда в департаменте министерства финансов. Об его отношении к движению декабристов – в исследовании Н. Кутанова (С. Н. Дурылина) «Декабрист без декабря» (сб. «Декабристы и их время», т. II, 1932, стр. 201 и сл.).


[Закрыть]

Давно должна была дойти до вас моя искренняя признательность за ваше дружеское воспоминание. Будьте вполне убеждены, что я умею чувствовать вашу дружбу. Пожмите руку доброй княгине. Распространяться нет времени – Ермаков, который везет эти строки к Михаиле, спешит.

От души спасибо вам за память – в Сибири способны ее оценить лучше, нежели в ваших краях. Разлука не мешает любить, помнить и уважать людей благомыслящих.

С должным уважением верный ваш И. Пущ,

Розанов, верно, вам сказал мою благодарность за сигары и «Адольфа». Вспоминайте иногда душою вам преданного сибиряка. Двадцать лет дают мне здесь право гражданства. Недавно я видел Швецова из Тагиля, который был за границей и привез мне привет от Н. Тургенева,

90. Е. Ф. Малиновской[282]282
  Публикуется впервые.


[Закрыть]

19 октября [1] 845 г., Ялуторовск.

Душевно благодарен вам, добрая Катерина Федосеевна, что вы вспомнили меня, вступая в союз с другом моим Иваном.

Вы должны быть уверены, что я искренно желаю вам полного счастья, – вы остаетесь в семье, где все вас знают и любят; переход к новому быту для вас будет гораздо легче. С божиею помощью все устроится к лучшему – Тони в нескольких словах хорошо познакомил меня с вами; надеюсь, что и меня вы сколько-нибудь знаете, следовательно, вы позволите мне без обыкновенных рекомендаций просить вас не считать меня чужим. Именно в тот день, когда воспоминание соединяет меня с покойным вашим дядей и с будущим вашим мужем, пришлось мне отвечать на добрые ваши строки; 19 октября без сомнения и вам известно, хотя, по преданию, оно давно меня связало с близкими вам людьми и эта связь не страдает ни от каких разлук.

Передайте мой дружеский привет доброму моему Ивану. Тони поцелуйте за меня и скажите, что я жду обещанного им письма, где он хотел меня познакомить с распределением его дня. Всегда с удовольствием читаю его письма, они имеют свой особенный характер.

Позвольте надеяться, что вы иногда будете приписывать в письмах вашего мужа. С сердечною признательностью за вашу доброту ко мне остаюсь преданный вам.

И. Пущин.

91. Н. Д. Фонвизиной[283]283
  Публикуется впервые.


[Закрыть]

[Ялуторовск], 6 генваря [1}846 г.

…Ехать лечиться я не намерен. Хандры 840-го года нет, следовательно, можно мириться без факультета с инвалидной ногой. Это маленькое неудобство в жизни, но за многими другими, гораздо важнейшими, оно не так заметно. Может быть, даже и к лучшему; не вздумаешь подчас стать на очередь запоздалых женихов. Беда соседа всегда научает и заставляет делать философические выводы – горестная польза при невозможности отклонить самой беды, как ясно ни видишь ее. Впрочем, эта статья давно между мной и Евгением кончена, но она невольным образом проявляется молча во всех отношениях даже теперь, а после еще больше проявляться будет. Мне самому за него как-то неловко; хорошо, если эта, может быть, мнимая неловкость его не коснется, – иначе будет ему плохо…[284]284
  Имеется в виду женитьба Оболенского на В. С. Барановой. В связи с этим ему пришлось уйти из дома Бронникова. Вскоре, однако, дружеские отношения между Пущиным и Оболенским восстановились.


[Закрыть]

Без всякого лечения я бы очень и давно хотел бы побывать у вас, но, кажется, и самое двадцатилетнее гражданство всех возможных тюрем и изгнаний не доставит возможности повидаться с соседями. Проситься не хочу: не из гордости, а по какому-то нежеланию заставить склонять свое имя во всех инстанциях. Лучше всего бы вам собраться в Ялуторовск…

Хотелось бы мне знать, что думает Михаил Александрович о новом уложении; я просто уничтожен этим подарком для России. Совестно видеть, что государственные люди, рассуждая в нынешнее время о клеймах, ставят их опять на лицо с корректурною поправкою; уничтожая кнут, с неимоверной щедростию награждают плетьми, которые гораздо хуже прежнего кнута, и, наконец, раздробляя или, так сказать, по словам высочайшего указа, определяя с большею точностью и род преступлений и степень наказаний, не подумали, что дело не в издании законов, а в отыскании средств, чтобы настоящим образом исполнялись законы. Словом сказать, об этом надобно говорить, а не писать, – не будет конца. Прибавления к постановлениям о каторжных ужасны. Во всем этом я виню не Николая Павловича, а его советников и точно не понимаю цели этих людей. Гораздо лучше не касаться этого отдела, нежели останавливаться и почти пятиться назад.

Совершенно неожиданно пришлось мне, добрая Наталья Дмитриевна, распространиться на вашем листке о таких вещах, которые только неприятным образом шевелят сердце. Извините – я это время, сидя больше дома, разбирал новое Уложение, и потому оно все вертится на уме…

Мы покамест живем попрежнему, не знаю, как будет после разделения Римской империи на Восточную и Западную. Моя артель с Оболенским упраздняется…[285]285
  См. предыдущее примеч. к этому письму.


[Закрыть]

Я здесь на перепутье часто ловлю оттуда весточку и сам их наделяю листками. Это существенная выгода Ялуторовска, кроме других его удовольствий.[286]286
  Ялуторовск лежал на главном пути из Европейской России в Сибирь. Проезжавшие купцы, чиновники передавали декабристам письма и посылки от родных, на обратном пути брали от декабристов письма, которые благодаря этому избегали цензуру администрации.


[Закрыть]

Все наши вас приветствуют. Александра Васильевна благодарит за бумагу, хотя я не знаю, какая была в ней надобность. Это все Марья Казимировна заставляла ее достать, как будто это ковер-самолет, на котором улетишь. Да и куда ей лететь?

Крепко жму вам и Михаилу Александровичу руку.

Верный ваш И. П.[287]287
  К этому времени относится составленная Пущиным от имени ялуторовских декабристов и ссыльных поляков подписка о дагерротипах. «1846 года января дня, в присутствии ялуторовского полицейского управления, мы, нижеподписавшиеся, проживающие в городе Ялуторовске, находящиеся под надзором полиции государственные и политические преступники, выслушав предписание господина состоящего в должности тобольского гражданского губернатора, от 8 числа настоящего месяца, за № 18, дали эту подписку в том, что обязываемся не иметь у себя дагерротипов и что в настоящее время таковых у себя не имеем. В этом подписуемся. Иван Пущин».
  Государственные преступники – декабристы, политические преступники – поляки. Распоряжение вызвано распространением в обществе снимков с портретов декабристов, их жен и других членов их семьи. Николай I правильно усматривал в этом сочувствие русского общества к декабристам, их восстанию, их идеям. Доклад шефа жандармов царю об этих снимках – в отчете по III отделению за 1845 г. («Кр. архив», 1924, № 6, стр. 259).


[Закрыть]

92. М. А. Фонвизину

[Ялуторовск], 2 февраля [1846 г. ], суббота.

Почтенный Михаил Александрович – вчера приехал к нам Вильгельм со всей семьей. Он пробудет у нас до вторника – хочет отдохнуть от дороги. Во вторник вечером хочет пуститься в дальнейший путь и просит вас приискать ему квартиру. Значит, он к вам явится в четверг и от вас переедет туда, где будет найдено ему пристанище. Он говорит, что предварительно к вам об этом писал – хотел уведомить вас из Кургана о времени выезда, не успел оттуда этого сделать и поручил мне исправить эту неисполнительность.[288]288
  Часть письма – о Кюхельбекере – опубликована B. Н. Орловым («Лит. наследство», т. 59, стр. 398).


[Закрыть] Бобрищев-Пушкин вам поможет его приютить – он хорошо знает статистику Тобольска.

Бедный Вильгельм очень слаб, к тому же и мнителен, но я надеюсь, что в Тобольске его восстановят и даже возвратят зрение, которого в одном глазу уже нет. Недавнее бельмо, вероятно, можно будет истребить. Между тем уже я прослушал несколько стихов с обещанием слушать все, что ему заблагорассудится мне декламировать. Подымаю инвалидную свою ногу и с стоическим терпением выдерживаю нападения метромании, которая теперь не без пользы, потому что она утешает больного. Пожалуйста, сообщите мне, что скажут медики об его состоянии, – я как-то думаю, что все будет хорошо.[289]289
  26 марта 1846 г. М. А. Фонвизин писал И. Д. Якушину из Тобольска: «Когда я в первый раз увидел приехавшего сюда Вильгельма Карловича, то с горестным чувством подумал, что он совсем безнадежен… Вольф надеется возвратить зрение одному глазу»


[Закрыть]

От Ивана Дмитриевича я узнал, что я мудрец. Такое известие меня несколько удивило, но, впрочем, оно ни к чему не обязывает.

Здоровье мое несколько лучше, хотя все еще я сижу дома. Это продолжительное домовничество, кажется, большие волнует других, нежели меня самого. Я не скучаю, и время незаметно проходит среди занятий и добрых друзей, которые меня навещают с уверенностию всегда застать хозяина.

Получила ли Наталья Дмитриевна облатки? Я их послал с Васильем Ивановичем. Я его благодарю за хлопоты обо мне, но только жаль, что он, вероятно, напугал моих родных, которым я никогда не пишу о моих болезнях, когда тут не замешивается хандра 840-го года. Она от них не может укрыться, потому что является в каждом моем слове.

Прощайте, дружески жму вашу руку и приветствую всех тобольских товарищей.

Верный ваш И. П.

93. Я. Д. Казимирскому

15 июня [1] 846 г., Ялуторовск.

Не знаю, найдет ли вас, почтенный Яков Дмитриевич, мой листок в Красноярске, но во всяком случае где бы вы ни были, найдет вас моя признательность за ваше письмо и за книгу. Вы просто балуете старика, хотя никак не хотите признать моей старости. На досуге читаю La Chine ouverte,[290]290
  Открытый Китай (франц.).


[Закрыть] с удовольствием знакомлюсь с соседями. Как собственность, которою вам обязан, не спешу кончить, и потому не могу вам сказать положительного мнения об этом сочинении. До сих пор оно для меня любопытно, но, кажется, изложение могло бы быть поживее и позаманчивее. Буду хранить эту книгу как новое доказательство доброй вашей памяти обо мне: я всегда дорожу воспоминанием таких людей, как вы. Но об этом довольно – пожалуй, станешь распространяться о том, что должно быть не на бумаге, а где-нибудь в другом месте.

Философов с Львовым подарили нас сутками – спасибо им. Приятно было потолковать с новым поколением, довольно образованным, но (между нами) несколько старым для своего времени. Заметен какой-то застой, практическое применение уваровских начал,[291]291
  Пущин имеет в виду пресловутую триединую формулу: «православие, самодержавие, народность», провозглашенную C. С. Уваровым в 1833 г. при вступлении в должность министра просвещения. Под «народностью» Уваров разумел крепостное право.


[Закрыть] и вообще нет той веры в светлую для страны будущность, которая живила нас, когда мы пивали за тайное души желание. Они пьют, но без распашки и без мысли. Всего я видел семерых правоведов, и как ни приятна была эта встреча в степи, но осталось какое-то темное, мрачное впечатление: они только что вступают в жизнь и, кажется, будто бы больше нашего брата устали. Служат как будто поневоле: возмущаются злом довольно хладнокровно; то, что разливало в нас желчь, находит у них какое-то извинительное объяснение. Вообще кажется, каким-то сном, как0ю-то апатиею объято юношество. Может быть, это и нужно, а может быть, они и от дороги и от ревизии устали. Между тем я им советовал не дремать и быть настороже: время не спрашивается, все идет вперед, хоть иногда это и незаметно по рассеянному взгляду на вещи.

По всему этому вы можете убедиться, любезный Яков Дмитриевич, что мне точно 4 мая стукнуло 48. Старик все одно и то же бредит. Вы спрашиваете, постарел ли я, наконец? – Правоведы оценили в сорок лет, но это из светской вежливости, которой они напрактиковались в Иркутске; я лучше их знаю, как кое-где покалывает, кое-где проглядывает неумолимая седина. Лучше всего для решения этого вопроса приезжайте сами в Ялуторовск, где давно хотелось бы вас обнять, где ожидает вас честь нашей библиотеки[292]292
  Подразумеваются зарубежные издания, запрещенные к распространению в России, получавшиеся декабристами с оказией.


[Закрыть] и радушный прием добрых ваших знакомых. Два года давно минули после великого четверга, в который мы виделись в последний раз.

Евгений нашел способ помолодеть, по крайней мере так его называли некоторое время. Мы живем розно – я остался на старой известной вам квартире; теперь у меня такой простор, что в городе поговаривают уже о новой женитьбе, но вы этому не верьте. Аннушке есть где разбегаться, она растет и теперь в полном смысле мой комендант. Лаской снискала полное мое повиновение. Мы живем с нею ладно, скоро надобно будет приняться полегоньку за учение: способности и память есть. Пусть еще пробегает, в сентябре ей минет четыре года. Тогда можно будет коротать зимние вечера.

Все наши вас приветствуют и благодарят за воспоминание. Все старики здоровы, один я по временам вожусь с лихорадкой.

Зачем вы хвораете? Вам следует быть в полном смысле слова здоровым:, живя на деятельном поприще, нужны все силы. Я думаю, тайга должна прибавить здоровья; не худо летом быть на воздухе и поездить верхом. Пейте холодную воду, и все будет хорошо.

Братья мои теперь врозь – Михайло, наш опекун, все строится, большой дом в Конюшенной готов, с нынешней весны начинает поправку старого жилья на Мойке и над… [слово неразборчиво]. Все делает займом, одного казенного долгу с лишком 600 т. ас. Надеются, вручат и следующие ежегодно проценты и кое-что на прожиток нам всем. Мне посылают деньги аккуратно, только я ими распоряжаюсь вроде Монте-Кристо, хотя не для истребления нескольких ненавистных ему семей. Как ни глупы все эти вымыслы новой литературной школы, но невольным образом читаешь до конца. Есть подробности и сцены удачные.

Николай приехал ревизовать суды второй степени в Херсонской и Таврической губерниях. Пробудет на юге год – он искал этого поручения, чтоб жена могла поправиться здоровьем в Крыму; у нее бросилась золотуха на голову, была крепко больна: надобно было поехать или в Палерму, или в Крым. Второе они нашли удобнейшим.

Петр поехал в Минскую губернию от почтового департамента осматривать тамошний порядок вещей. Он служит все из чести, без жалования, и все надеется, что пошлют в Тобольскую губернию. Ему, бедному, все обещают эту поездку, а между тем посылали в Костромскую, Вологодскую и теперь в третью, и все не туда, куда он стремится. Я ему без конца пишу, чтоб не думал обо мне, искал службу подельнее и позанимательнее; до сих пор мои убеждения остаются тщетными. Рад, что по крайней мере остановил его от поездки в Красноярск, куда его приглашал очень пристально Жадовский. Тут я просто взбунтовался и доказал, что никогда не приму такой жертвы за минутное свидание. Оригинал мой согласился и благодарил за добрый совет.

Сестры с тою же неисчерпаемой любовью пишут ко мне… Бароцци с женой Михаилы отправились купаться в Гельсингфорс. Михайло с одной сестрой Варей остался на бесконечных постройках своих.

Скоро оттуда приедет Н. Я. Балакшин, он мне подробно все расскажет, часто видается с моими домашними. – Попеняйте Ротчеву, что он сюда не заехал; со мной считаться визитами нельзя – я бы давно посетил всех в Восточной Сибири, но, к сожалению, она вне окружности круга, описанного комитетом гг. министров, который, верно по ошибке, взял радиус в 30 верст. Уж лучше бы в 20, тогда было бы по версте на каждый год и было бы понятно.

Недавно Батенкова привезли из Петропавловской крепости в Томск и дали 500 руб. сер. на обзаведение. Он ко мне писал с Шаховским несколько слов, я ему тотчас ответил длинной грамоткой. По словам очевидцев, заметны следы долговременного заключения, а пишет здраво и хорошо. Авось свободный воздух оживит его. В Тобольске он нашел многих старых знакомых, которые хорошо его принимают. Все-таки жаль, что он удален от своих. Если будете ехать через Томск, непременно отыщите его. Я все надеюсь, что зимой вы съездите в Европу: тут есть своекорыстное желание – потолковать с вами; между тем читайте эту бесконечную болтовню. Приветствуйте ваших домашних.

Верный ваш Пущин.

Пожмите руку всем нашим в Красноярске.