Текст книги "Записки о Пушкине. Письма"

123. М. И. Муравьеву-Апостолу[341]341
  Публикуется впервые.


[Закрыть]

7 ноября [1]849 г., Иркутск.

…Вы меня спрашиваете о действии воды. Оставим этот вопрос до свидания. Довольно, что мое здоровье теперь очень хорошо: воды ли, или путешествие это сделали – все равно. Главное дело в том, что результат удовлетворительный… Если б я к вам писал официально, я бы только и говорил о водах, как это делаю в письмах к сестре, но тут эта статья лишняя…

Удивила меня забота обо мне курганского соседа,[342]342
  Курганский сосед – А. Ф. Бригген.


[Закрыть] хотя его замечание жандарму отчасти справедливо, но совершенно неуместно. Бог ему судья! И он его простит – в этом создании есть какая-то непостижимая загадка.

Жаль мне бедного Михаила Федоровича,[343]343
  Лицо не установленное.


[Закрыть] тут не избежать человеческого суда, он неумолим в своих приговорах.

Отсюда мне нечего сообщить вам нового – одна только печальная весть – это смерть М. Ф. Митькова. Страдания его кончились 23 октября… Буду в Красноярске и привезу вам оттуда все подробности. Его земные счеты хорошо кончены…

[344]344
  См. письма к В. Л. Давыдову и Я. Д. Казимирскому (127 и 128).


[Закрыть]

Завтра будем справлять, но самым тихим образом, именины Миши. Марья Николаевна не совсем здорова, что с нею часто случается, особенно при наступлении зимы, которая уже в полном здесь развитии с паром от Ангары…

Надо еще сказать словечко Фонвизину…

124. М. И. Муравьеву-Апостолу[345]345
  Публикуется впервые.


[Закрыть]

Четверг, 10 ноября 1849 г., Иркутск.

…Романсы Плещеева у меня, я вам их привезу – буду слушать вашу отрадную музыку.[346]346
  Имеется, вероятно, в виду музыка на стихотворения А. Н. Плещеева; такая музыка стала появляться с 1846 года.


[Закрыть] Я здесь заслушался m-lle Ottava.

Генерал-губернатора еще нет – все ждут и не дождутся его. Надеюсь, что до того срока он здесь будет…

Завтра еду обедать в Урик к Панову. Опять буду на могиле Никиты, за вас поклонюсь его праху…

125. М. И. Муравьеву-Апостолу[347]347
  Публикуется впервые.


[Закрыть]

[Иркутск], 14 ноября [1849 г. ], понедельник.

Сегодня портретный день. Отправляюсь к Сашеньке, Не могу сказать, чтобы портрет был на меня похож. Разве еще что-нибудь изменится, а до сих пор более напоминает Луку Шишкина, которого Евгений и Иван Дмитриевич знали в Петровском. Сашенька трудится, я сижу очень смирно, но пользы мало. Мне даже совестно, что она начала эту работу масляными красками.

Приезд генерал-губернатора всех занимает, разумеется в совершенно другом отношении, нежели меня. Я хочу только повидаться с ним и переговорить насчет некоторых из наших. Может быть, из этого что-нибудь и выйдет. С такою целью я по крайней мере хочу его видеть.

К 20-му числу из Якутска назначается концерт Christiani – не знаю, буду ли его слушать, но немного удивляюсь этой поспешности – она возвращается в свите генерал-губернатора…

Прошу тебя, милая Аннушка, поздравить за меня Варвару Самсоновну. Это письмо ты получишь, когда она будет именинница…

126. М. И. Муравьеву-Апостолу[348]348
  Публикуется впервые.


[Закрыть]

21 ноября, понедельник, 1849 г., Иркутгк.

…Евгений мне говорит, что у нас не выписывается никакого журнала. «Débats» вы и Николай Васильевич не хотите. По крайней мере выпишем «Le Siècle». Попросите Николая Яковлевича, чтоб он тотчас распорядился этим делом. Когда я приеду, сочтемся. Без иностранного журнала плохо теперь жить. Мне странно, что вы все так ожесточились на «Débats». Что мне за дело до его цвету» я люблю, что он дельно издается и что в нем больше полноты, нежели в других журналах. Одним словом, скажите доброму нашему Николаю Яковлевичу, что я его прошу, во внимание к общей антипатии против «Débats», выписать «Le Siècle»…[349]349
  Французские повременные издания.


[Закрыть]

Вчера вечером возвратился Николай Николаевич, на днях я его увижу, исполню все поручения к нему и 28-го думаю пуститься к вам… Из городов, где будут привалы, буду обнимать милашку Аннушку и вас всех…

Мильон раз целую тебя, милая Аннушка, пока нельзя этого сделать на самом деле. Обними за меня добрейшую мамашу, Гутиньку, тетку и няню.

Сегодня запоздал с письмами: рано утром думал писать, но прислала за мною Марья Николаевна – она как-то ночью занемогла своим припадком в сердечной полости, – я у нее пробыл долго и тогда только ушел, когда она совершенно успокоилась, и сел писать. В час еду к Сашеньке – кончать портрет. Вы все это увидите.

С. П. распеленали руку[350]350
  С. П. Трубецкой упал с лошади, сломал руку.


[Закрыть]… Сашенька никак не хочет пускать его гарцевать на старости лет…

Зимние сборы мои самые демократические: надобно беречь деньги, которых мало, и в этом деле я не мастер, как вам известно… Всем говорю: до свидания! Где и как, не знаю. Это слово легче выговорить, нежели тяжелое:, прощай!..

127. В. Л. Давыдову[351]351
  Публикуется впервые.


[Закрыть]

28 ноября 1849 г., Иркутск,

На днях выезжаю, добрый Василий Львович, и явлюсь к вам со всеми рассказами о моих похождениях. Видя эту деятельность, вы простите мою неисправность в переписке. Теперь я только хочу сказать вам несколько слов о деле. Вчера я говорил с генералом о смерти нашего почтенного Михаила Фотьевича. Мы с ним искали возможность как-нибудь выручить оставшееся после него имущество, чтоб обратить его в помощь нашим. Теперь нельзя ли вам только уладить, чтоб не спешили продажей имения или по крайней мере чтоб вы продали как можно выгоднее. Когда я буду у вас, вы напишете письмо к генералу, которое он представит Орлову. Может быть, дело уладится. Об содержании этого письма я вам скажу согласно с тем, как мы условились с генералом. Вы можете поговорить с губернатором, узнавши, что генерал хочет дать такой оборот этому делу; он, верно, найдет возможность выгородить имение покойного из тяжелых рук полиции.

Все наши здешние обоего пола и разных поколений здравствуют. Трубецкому, после его падения спеленанному, наконец, развязали руку, но еще он не действует ею. Все вас приветствуют.

Завтра отправляется к вам Христиани, которую я с удовольствием слушал вчера. В четверг, то есть 1 декабря, и я пускаюсь. Она вам, верно, [о] нас всех расскажет.

До свидания, добрый Василий Львович; как бы я был счастлив, если б нашел у вас вашего дорогого гостя. Воображаю ваше нетерпение в этом ожидании. Приветствуйте искренно за меня Александру Ивановну, Александру Васильевну и всю милую вашу семью.

Сегодня обедаю у Якова Дмитриевича, – он плохо все слышит, а она все не в нормальном состоянии. Кажется, чахотка.

Скажите Спиридову, что я не исполнил его поручения, – везу ему вместо белок рассуждение купца, на которое он, верно, согласится, и потом я же из Красноярска, с его согласия, сюда напишу. Таким образом будет выгоднее и лучше. Какими-нибудь только тремя неделями позже дело уладится.

Прощайте, отправляюсь по этому холоду (у нас всю неделю за 30° морозу) с прощальными визитами, которых набралось довольно много.

С. Г. застал меня за вашим листком – обнимает вас душевно и желает вам всего отрадного.

Верный ваш И. П.[352]352
  В бумагах Пущина сохранилось неизвестное в печати послание к нему В. Л. Давыдова, характеризующее общую любовь декабристов к адресату. Привожу его с автографа (на полулистке почтового формата, ЦГИА, ф. 279, оп. I, № 251). Слева, вдоль текста: «Говорят, что нет у нас поэтов! Нет поэзии! Черт знает что врут! а это ничего?» Относится, по содержанию, к 40-м годам.
И. И. ПущинуПочто, прельстив нас до безумья,Далеко ты от нас сидишь?И, полон сладкого раздумья,На небо синее глядишь?Или ты дружбе изменяешь,Или не знаешь, как любим,И время попусту теряешь,Как Жукова прескверный дым.Но, может быть, с пером во дланеТы к Трубецкому пишешь Ване,Волконских грамотой живишьИль просто на судне сидишь?Оставь поносные мечтанья,С тобою жаждем мы свиданья.Приди в чертог наш незлатой,О Пущин милый, дорогой!  «Жукова дым» – от известного тогда табака фабрики Жукова. Письма Давыдова к Пущину в Рукоп. отд. Библиотеки имени В. И. Ленина (ф. 243, оп. I, № 42). «Дело» Давыдова – в сб. «Восстание декабристов» (т. X, 1953).


[Закрыть]

128. Я. Д. Казимирскому

[Красноярск], 9 декабря 1849 г.

…Составили с Васильем Львовичем и Михаилом Матвеевичем комитет насчет дела Митькова; сделали расписание насчет раздачи денег, которые получались за дом покойного Митькова.

129. Я. Д. Казимирскому

[Тобольск], 28 декабря 1849 г.

…Вся наша ялуторовская артель нетерпеливо меня ждет. Здесь нашел я письма. Аннушка всех созвала на Новый год. Я начну дома это торжество благодарением богу за награду после 10 лет[353]353
  10-ти лет – ссылки на поселение.


[Закрыть] за возобновление завета с друзьями – товарищами изгнания… Желаю вам, добрый друг, всего отрадного в 1850 году. Всем нашим скажите мой дружеский оклик: до свиданья! Где и как, не знаю, но должны еще увидеться…

130. Я. Д. Казимирскому

[Ялуторовск], 2 января 1850 г.

На Новый год обнимаю вас, добрый друг; я здесь, благодарный богу и людям за отрадную поездку. Пожмите руку Александре Семеновне, приласкайте Сашеньку. Аннушка моя благодарит ее за милый платочек. Сама скоро к ней напишет. Она меня обрадовала своею радостью при свидании. Добрые старики все приготовили к моему приезду. За что меня так балуют, скажите пожалуйста. Спешу. Обнимите наших. Скоро буду с вами беседовать. Не могу еще опомниться.

131. Г. С. Батенькову[354]354
  Почти все письма Пущина к Г. С. Батенькову опубликованы Е. Н. Коншиной в сб. Библиотеки имени В. И. Ленина «Письма Г. С. Батенькова, И. И. Пущина и Э. Г. Толя» (1936, стр. 237 и сл.).


[Закрыть]

5 марта 1851 г., Ялуторовск.

Только что собирался по отъезде молодых новобрачных (я говорю молодых, потому что бывают у нас подчас и старые новобрачные) отвечать вам, добрый мой Гаврило Степанович, на письмо ваше с Лизой, как 1-го числа получил другое ваше письмо, писанное благодетельной рукой Лучшего Секретаря.[355]355
  Лучший секретарь – Н. И. Лучшее; в его семье жил в Томске Батеньков после 20-летнего заключения в Петропавловской крепости. Молодые новобрачные – П. В. Давыдов и Е. С. Трубецкая; старые – Е. П. и В. С. Оболенские, Н. В. и О. И. Басаргины, П. Н. и Т. А. Свистуновы.


[Закрыть]

Просто чудеса делаются с нашими питомцами. Безвыходное дело нам, а особенно вам с ними. Мне только беда в том, что я должен разрешить, как иногда и большею частью случается с генерал-губернаторами, не понимая ничего или очень мало.

Давно уже вам сказал, что мы все предоставляем вам право делать все, что вы почтете нужным. Хоть сейчас отправьте юношей обоих или одного в Иркутск к Трубецкому. Теперь есть виды. Только я не понимаю, почему такие взыскания за пачпорт? Я не слыхивал ничего подобного. И подати даже не предполагал какой-нибудь особенной. Вам скучно слушать мои вопросы – но что же делать? Человеку непонимающему простительно спрашивать. Нет ли тут какого-нибудь приказного недоразумения – молодые наши питомцы, кажется, не состоят в гильдии и не занимаются торговлей, и там даже нет таких взысканий. Впрочем, от наших рассуждений на этом листке дела не подвинутся, надобно действовать. Вы все это приведете в ясность, и тогда будем сообща творить. Между тем вы примете меры, если признаете нужным, к отправлению Павла в Иркутск. В случае что Евгений может остаться с надеждой на успех до окончания курса в гимназии, я берусь вам достать для него увольнительный приговор из Тюменской их волости.

Я давно об этом писал к Василью Михайловичу, но он молчит упорно. На днях был у меня наш общий знакомый Тулинов – я просил его распечь г-на полицмейстера: не знаю, будет ли после этого лучше. Одним словом, как думаете, так и распоряжайтесь, лишь бы снять с вас эту тяжелую обузу. Разумеется, прислать его или их сюда – это самое уже крайнее дело, ибо здесь ровно ничего нет в виду для пристроения этих бедных людей. Между тем точно плохо удался нам Павел, потому что юноши его лет, едва знающие грамоту, отсюда уезжают на прииски и имеют место, жалованье и помогают матерям и отцам. Как бы кажется ему – на дороге всего этого, не может никуда поступить.[356]356
  Так в подлиннике.


[Закрыть] Благодарите доброго Михаила Ивановича за желание поместить Павла помощником. Напрасно он думает, что мы этим не будем довольны. Если писарь порядочный человек и из Павла может сделать хорошего писаря, то и желать бы больше нечего. Довольно, однако, об этой истории… вроде трагедии: потоп.[357]357
  Отец, Павла и Евгения Созоновичей – бывший офицер, за оскорбление действием командира сослан в Сибирь с лишением прав (сб. «Декабристы», 1955, по указателю). Поэтому его дети были приписаны к крестьянам. Дочь, Августу, воспитывал М. И. Муравьев-Апостол, сыновей опекали другие декабристы.


[Закрыть]

Три дня погостили у нас Давыдовы – можете себе представить, как я рад был увидеть милую мою Лизу. Давыдов тоже нам полюбился. Я писал его отцу, что до свидания с сыном его Петром я только знал, что он нежный супруг и добрый отец, а теперь убедился, что он и художник-портретист. Необыкновенно похоже нарисовал его; Николай-дагерротипщик такого сходства не сделает.[358]358
  Имеется в виду Н. А. Бестужев, написавший портреты многих декабристов, в том числе – Пущина.


[Закрыть] – Приезд Давыдовых совпал у нас с проводами сыновей старика нашего Тизенгаузена: они три дня после их отправились домой, проживши здесь шесть недель.

После пасхи ожидаю опять новобрачных: Оленька Анненкова выходит замуж за омского инженерного офицера Иванова, после свадьбы обещают заехать в дом Бронникова, – а хозяину дома это и любо.

Обнимаю вас, добрый друг. Передайте прилагаемое письмо Созоновичам. Барон[359]359
  Барон – В. И. Штейнгейль.


[Закрыть] уже в Тобольске – писал в день выезда в Тары. Спасибо племяннику-ревизору,[360]360
  Не племянник, а двоюродный брат декабриста И. А. Анненкова, сенатор H. Н. Анненков, приезжавший в Сибирь на ревизию.


[Закрыть] что он устроил это дело. – 'Приветствуйте ваших хозяев – лучших людей. Вся наша артель вас обнимает.

Верный ваш И. П.

Силин – приезжий купец, родственник Михаила Ивановича, поутру отвлек меня. Спешу на почту.

Опять прошу сказать словечко о Горожанском.

132. Ф. Ф. Матюшкину

25 генваря [1]852 г., [Ялуторовск].

Давно я прочел твой листок, добрый друг Матюшкин, давно поблагодарил тебя за него, но еще не откликнулся тебе, – тебе, впрочем, давно сказали добрые мои сестры, что я в марте месяце порадован был твоим письменным воспоминанием. С тех пор много времени прошло, но мы такими сроками отсчитываем время, что эта отсрочка нипочем, особенно когда независимо от годов верна лицейская дружба. С этой уверенностию можно иногда и молча понимать друг друга.

Между тем позволь тебе заметить, хотя и немного поздно, что в твоем письме проглядывает что-то похожее на хандру:[361]361
  Для характеристики писем Ф. Ф. Матюшкина, в которых «проглядывает что-то похожее на хандру», приведу отрывок из его неизданного письма к Пущину за апрель 1842 г., отражающего нежную дружбу лицеистов 1-го выпуска к их товарищу-декабристу: «Давно, давно с тобою не беседовали, любезный Ванечка… Много я странствовал, хлопотал, рвался, надеялся в эти двадцать лет – а все ни к чему. Остался тем же и тем же – только четверть столетия старше, и уж меня взяло отчаяние – когда-нибудь, чем-нибудь быть и даже на старость (от которой бог меня избавь) иметь спокойный угол и независимый кусок хлеба.
  Грустно, признаюсь; я тебе завидую – ты поставлен был насильственно в колесо жизни… а я избрал сам себе дорогу, – сам себя должен упрекать, что остался бездомным, хворым сиротою… Если бы не дружба старых товарищей, я был бы совершенно отчужден от мира – с ними как-то иногда забывается, что я и что у меня впереди… Не дивись, что немного хандрю, но полно. Наши почти все теперь в Петербурге, все они смотрят в великие люди, всех их грызет более или менее червь честолюбия. Я поневоле сделался философом; но ты видишь, что и моя философия спотыкается… Матюшкин твой. Ивану Ивановичу. Судьба на вечную разлуку, быть может, породнила нас. Дельвига нет более и многих не досчитываем» (РО, ф. 243, оп. И, № 27).
  В конце письма – строки из «Прощальной песни» А. А. Дельвига к выпускному экзамену лицеистов 1-го выпуска. Хандра владела Матюшкиным потому, что он не мог мириться с феодально-крепостническим строем, при котором служил своей родине на флоте, но с которым не имел ни сил, ни умения бороться. Во время Крымской войны 1854–1855 гг. он был, однако, одним из самых ревностных обличителей бездарного главнокомандующего А. С. Меншикова (неизданные письма к Пущину, там же; ср. Е. В. Т а р л е, Крымская война, т. II, 1950, стр. 102). В других письмах Матюшкин возмущался действиями правительства Николая I во внутренней политике. В 1817–1819 гг. и в 1820–1824 гг. Матюшкин участвовал в кругосветных плаваниях русских кораблей. Его Записки об этих путешествиях занимают видное место в научной литературе. Недавно найдены неизданные записки Матюшкина-путешественника.


[Закрыть] а я воображаю тебя тем же веселым Федернелке, каким оставил тебя в Москве, – помнишь, как тогда Кюхельбекер Вильгельм танцевал мазурку и как мы любовались его восторженными движениями. Вот куда меня бросило воспоминание.

Веришь ли, что, бывало, в Алексеевском равелине, – несмотря на допросы, очные ставки и все прибаутки не совсем забавного положения, я до того забывался, что, ходя диагонально по своему пятому Nомeру, несознательно подходил к двери и хотел идти за мыслию, которая забывала о замке и страже. Странно тебе покажется, что потом в Шлиссельбурге (самой ужасной тюрьме) я имел счастливейшие минуты. Как это делается, не знаю. Знаю только, что эта сила и поддерживала меня и теперь поддерживает. Часто говорю себе: «чем хуже – тем лучше». Не всеми эта философия признается удобною, но, видно, она мне посылается свыше. Хвала богу!

Если это начало так было мне облегчено, если два года одиночного заключения так благоразумно были мною приняты, то ты можешь себе представить, как я был счастлив, когда в одно прекрасное утро в Шлиссельбурге раньше обыкновенного приносят мне умывальник и вслед за тем чемодан. Вывели на гауптвахту, где я увидел двух товарищей. Мы до того обрадовались друг другу, что, когда надевали нам цепи, мне казалось, что это самый удобный наряд, хоть они были 10 ф. весу и длиною только в пол-аршина. Трудно было попасть в телегу, которая ожидала на берегу Невы. Помчались по замерзлой осенней дороге – тряско, но приятно было дышать свежим воздухом и двигаться после долгой тюрьмы. Где же тебе рассказать все мелочи путешествия? Это было бы похоже на рассказ Шехеразады.

Примчались мы трое в Тобольск с фельдъегерем – именно примчались; я не раз говорил ему, что, ехавши в каторжную работу, кажется, незачем так торопиться, но он по своим расчетам бил ямщиков и доказывал свое усердие к службе.[362]362
  Об этом переезде из Шлиссельбурга в Сибирь совместно с А. В. Поджио и П. А. Мухановым при фельдъегере Желдыбине см. письмо 10.


[Закрыть]

Из Тобольска потише поехали до Читы. Там нашли всех в сборе. Погостили в Чите до августа 830 года, В августе отправились двумя колоннами Братской степью, где выставились нам юрты, в Петровский завод.

В Петровском заводе уже обзавели нас каждого своей комнатой, и потому мы там подольше зажились: наша последняя категория в 839 году оставила это спокойное помещение, где для развлечения мы мололи муку.

Потом я перебрался в Туринек, там четыре года свободной сибирской жизни с правом никуда не выезжать.

Из Туринска я переехал с Оболенским сюда, и здесь вот уже скоро 10 лет продолжается моя резиденция.

Пора бы за долговременное терпение дать право гражданства в Сибири, но, видно, еще не пришел назначенный срок. Между тем уже с лишком половины наших нет на этом свете. Очень немногие в России – наша категория еще не тронута. Кто больше поживет, тот, может быть, еще обнимет родных и друзей зауральских. Это одно мое желание, но я это с покорностию предаю на волю божию.

Судьба меня баловала и балует. Родные, которых ты теперь за меня оберегаешь, в продолжение 1/4века заставляют меня забывать, что я не с ними: постоянные попечения. Я иногда просто таю в признательном чувстве. Вы, добрые люди, тоже в нем не забыты – Борис уже не раз слышал, сколько я ему благодарен.

Здесь, кажется, любят меня больше, нежели я их люблю. Не забудь, что мы тринадцать лет были на корабле,[363]363
  То есть в густонаселенных каторжных тюрьмах Читы и Петровского.


[Закрыть] где от столкновения и у вас бывают нелады. Следовательно, и немудрено, что иногда были между нами недоразумения, особенно вначале, при бездействии, с полной силой. Благодаря богу я вышел не разочарованный из этого испытания. Не знаю, поймешь ли ты меня настоящим образом. Пишу, что на ум взбредет. И где написать все, что хотелось бы сказать, если бы пришлось быть вместе. До сих пор одного брата Николая видел – эта минута оживила на многие годы. Свидание было совершенно неожиданное, – и этой минуте скоро десять лет.

К тебе я года два тому назад посылал вашего охотского моряка Поплонского – не знаю, не испугал ли он твоего контр-адмиральства.

Ты напрасно говоришь, что я 25 лет ничего об тебе не слыхал. Наш директор писал мне о всех лицейских. Он постоянно говорил, что особенного происходило в нашем первом выпуске, – об иных я и в газетах читал. Не знаю, лучше ли тебе в Балтийском море, но очень рад, что ты с моими. Вообще не очень хорошо понимаю, что у вас там делается, и это естественно. В России меньше всего знают, что в ней происходит. До сих пор еще не убеждаются, что гласность есть ручательство для общества, в каком бы составе оно ни было.

Кстати, надобно сказать тебе, что на днях я об тебе говорил с Шамардиным, который с тобой был у Малиновского в Каменке; он теперь служит в Омске и был в Ялуторовске по делам службы. От него я почерпаю сведения о флоте, хотя этот источник не совсем удовлетворителен. Он человек честный, но довольно пустой.

Любимый мой моряк Невельский, который теперь на устье Амура. Он всякий раз бывает у меня, когда едет в Россию.

Какой же итог всего этого болтания? Я думаю одно, что я очень рад перебросить тебе словечко, – а твое дело отыскивать меня в этой галиматье. Я совершенно тот же бестолковый, неисправимый человек, с тою только разницею, что на плечах десятка два с лишком лет больше. Может быть, у наших увидишь отъезжающих, которые везут мою рукопись, ты можешь их допросить обо мне, а уж я, кажется, довольно тебе о себе же наговорил.

Обними всех наших сенаторов и других чинов людей. Сожителя твоего как теперь вижу, – мне Annette писала, что ты живешь с Яковлевым. Когда будет возможность (а возможность эта бывает), скажи мне о всех наших несколько слов.

Еще прошу тебя отыскать в Ларинской гимназии сына нашего Вильгельма-покойника. Спроси там Мишу Васильева (он под этим псевдонимом после смерти отца отдан сестре его Устинье Карловне Глинке). Мальчик с дарованиями, только здесь был большой шалун, – теперь, говорят, исправился. – Скажи ему, что я тебя просил на него взглянуть.

Бедный Вильгельм написал целый ящик стихов, который я отправил в Екатеринбург к его сестре. Он говорил всегда своей жене, что в этом ящике 50 т. рублей, но, кажется, этот обет не сбывается. Мне кажется, одно наказание ожидало его на том свете – освобождение от демона метромании и убеждение в ничтожности его произведений. Других грехов за этим странным существом не было. – Без конца бы мог тебе рассказывать мильон сибирских анекдотов об нем, но это слишком далеко бы повело. – И то пора честь знать. На первый раз дать тебе отдохнуть от этой нити моего лабиринта безвыходного. Мифология тут не помогает.

Как бы тебе опять отправиться описывать какой-нибудь другой мыс Матюшкин,[364]364
  Название мыса, открытого экспедицией 1820–1824 гг.


[Закрыть] – тогда бы и меня нашел – иначе вряд ли нам встретиться. – Со мной здесь один твой знакомец Муравьев-Апостол, брат Сергея – нашего мученика; он тебя видел у Корниловича, когда ты возвратился из полярных стран, шлет тебе поклон, – а я в Энгельгардтовой книге имею твое описание ярмарки в Островне.[365]365
  Книга Е. А. Энгельгардта о России (4 тома, 1828–1832 гг.); в ней – письма Матюшкина с пути.


[Закрыть]

Крепко тебя обнимаю. Ты еще и о других моих листках будешь слышать – везде один и тот же вздор. По этому ты меня узнаешь – больше мне ничего не нужно.

Верный твой И. П.

Скажи Борису, что с этой почтой порадовала меня жена Николая доброю вестию о выздоровлении Катерины Павловны. Обними его крепко и Константина; что он поделывает?

Пожалуйста, будьте все здоровы, добрый друг. Мне был тяжел 40-й год; я тогда не на шутку страдал – почти с ума сходил – от сильного биения сердца. Думали даже, что аневризм, но с помощию божиею Дьяков-лекарь помог в Тобольске. Я выдержал такое лечение, что не всякий и поверит. Избавляю тебя от этих подробностей. Теперь и помину нет об этой болезни. Нога только не в нормальном положении – на службу не гожусь. Не выходит что-то мне пряжка за 25-летнюю сибирскую жизнь. Видно, еще не все справки наведены (продолжение впредь).

133. Г. С. Батенькову

[Ялуторовск], 23 июня 1852 г.

Этот раз несколько проштрафился; сегодня только благодарю вас, почтенный Гаврила Степанович, за два ваши привета, всегда отрадные. 15 июня привезла мне Неленька ваш первый листок от 9-го; а 18-го почта привезла Михеевне другой от 3-го.[366]366
  На имя Михеевны (M. М. Мешалкиной) получались Пущиным письма для избежания их просмотра администрацией. В письме, предшествующем комментируемому (от 19 мая), Пущин указывал Батенькову, как можно обходить цензуру администрации: «гоняйте несносных клещей».


[Закрыть] Значит, почта не очень спешит, или вы хронологическую сделали ошибку. Но дело не в том: мы не будем доискиваться до математической точности, как теперь хлопочут добрые люди о возрасте нашей матушки России,[367]367
  Речь идет об установлении даты тысячелетия России (отмечалось в 1862 г.).


[Закрыть] будем довольны, что листки долетают – днем раньше, днем позже – это еще не беда…

Неленька в восхищении от вас – много с ней говорил об юной вашей старости (не всякому дано это благо). Она провела у меня часов около двадцати. Спасибо и за это, я ее с рожденья люблю – точно, премилая бабенка вышла, но, признаюсь вам (это между нами), не большой поклонник ее супруга. В нем есть что-то натянутое, неясное. Вообще не возбуждает доверия. С трудом преодолеваю эти предубеждения – иногда желалось бы, чтобы она имела мужем не его. Впрочем, что теперь об этом толковать, – факт, уничтожающий все рассуждения. Лишь бы она была счастлива – или думала, что счастлива, больше ничего не нужно. В сентябре опять ее увидим.

Прекрасно сделали, что приютили Толя. По правде, это наше дело – мы, старожилы сибирские, должны новых конскриптов[368]368
  Внесенных в списки «государственных преступников».


[Закрыть] сколько-нибудь опекать, беда только в том, что не всех выдают. В Омске продолжается то же для них житье, хоть несколько помягче, после смены плац-майора Кривцова.

Все наши вас обнимают. Мы совершенно залиты дождями. Если та же история у вас, то вам, добрый друг, плохо цинциннатствовать в Соломенном. – Да если б нам дали право двигаться по Сибири, я бы иногда нечаянно являлся к вам, да и вас бы поджидал. Пора бы, наконец, убедиться, что нет никакой опасности от нашего движения, – между тем существование было бы несколько похоже на дело. Боюсь опять выговора – пишу скоро. Пожалуй, не доберетесь толку в этом болтании. Впрочем, пусть лучше как будто от неразборчивости почерка, нежели от настоящей бессмыслицы. Все наши здравствуют. – Потомок Рюрика неравнодушен к изысканию о его предке.

Прощайте покамест. Чего не договариваю, вы догадаетесь сами.

Верный вам И. П…