Текст книги "Дальневосточная республика. От идеи до ликвидации"

Другим дискуссионным вопросом, особенно важным для Забайкальской области, были связи региона с автономной Внешней Монголией. Таскин критиковал российскую поддержку медицинского обслуживания в Монголии, в то время как с ним были проблемы в Забайкалье. Волков, однако, поддерживал существующие связи и призывал к дальнейшей экономической экспансии, желая провести в Монголию железную дорогу, чтобы избежать роста в ней китайского влияния[266]266
  Государственная дума, четвертый созыв, первая сессия. Стенографические отчеты, часть 3. Ст. 1930; Государственная дума, четвертый созыв, вторая сессия. Стенографические отчеты, часть 3: заседания 53–73, с 21 марта по 5 мая 1914 г. СПб.: Гос. тип., 1914. Ст. 602–604.


[Закрыть]. Таким образом, Волков выступал против российского империализма в Маньчжурии, но поддерживал экспансию в Монголии, тем самым показывая, что связь региона с политикой во Внутренней и Восточной Азии была не только оборонительной.

Обозначив принадлежность российского Дальнего Востока к Восточноазиатскому и Тихоокеанскому макрорегионам, Волков, Шило, Чиликин, Русанов и Рыслев апеллировали к опыту Японии, Китая и США. Шило подчеркивал несостоятельность российской политической системы и дальневосточной политики в контексте соперничества России с Японией. Он считал, что японцам удалось сделать новые корейские порты привлекательными для международной торговли в первую очередь благодаря японской конституции[267]267
  Государственная дума, третий созыв, пятая сессия. Стенографические отчеты, часть 3: заседания 84–119, с 5 марта по 28 апреля 1912 г. СПб.: Гос. тип., 1912. Ст. 3311–3312.


[Закрыть]. Волков утверждал, что Россия, несмотря на активность своего населения, на Дальнем Востоке отстает от Японской империи, быстро догоняющей европейские государства на пути прогресса, а также от Китайской республики, которая «пробудилась» к новой жизни. Русанов отмечал, что отсталость российского Дальнего Востока выгодна Японии, и рассказывал, насколько внимательна японская пресса ко всему, что происходит в регионе. Рыслев восхищался американским подходом к переселенческой колонизации, основанным на «свободном почине человека», и противопоставлял его крайне сложной системе, основанной «на принципах правительственной опеки над переселенцами» в Российской империи[268]268
  Государственная дума, третий созыв, первая сессия. Стенографические отчеты, часть 2. Ст. 980; Государственная дума, третий созыв, четвертая сессия. Стенографические отчеты, часть 3. Ст. 4330; Государственная дума, третий созыв, пятая сессия. Стенографические отчеты, часть 4: заседания 120–153, с 30 апреля по 9 июня 1912 г. СПб.: Гос. тип., 1912. Ст. 3457; Государственная дума, четвертый созыв, первая сессия. Стенографические отчеты, часть 3. Ст. 1740–1744; Государственная дума, четвертый созыв, вторая сессия. Стенографические отчеты, часть 3. Ст. 1651–1656.


[Закрыть]. Депутаты опирались в своих выступлениях на новости из Восточной Азии и обращались за помощью к специалистам из Восточного института. Например, в 1916 году Русанов попросил помощи Аполлинария Васильевича Рудакова в переводе японских газет, знакомство с которыми было ему необходимо для изучения рыболовства на Дальнем Востоке[269]269
  История Дальневосточного государственного университета в документах и материалах. C. 231.


[Закрыть].

Несмотря на противоречивое отношение к таким трансграничным явлениям, как китайская и корейская иммиграция, контрабанда спиртного на российский Дальний Восток (вопрос, ставший особенно острым после введения сухого закона в 1914 году) и шпионаж со стороны иностранных государств[270]270
  Государственная дума, третий созыв, вторая сессия. Указатель к стенографическим отчетам. С. 217–218; Государственная дума, третий созыв, третья сессия. Указатель к стенографическим отчетам. Ст. 235; Государственная дума, третий созыв, четвертая сессия. Указатель к стенографическим отчетам. С. 226.


[Закрыть], дальневосточные депутаты, чиновники и местные организации были сторонниками беспошлинной торговли на Дальнем Востоке, апеллируя к интересам переселенцев. Режим порто-франко был впервые отменен в 1900 году. Хотя в 1904 году он был возобновлен в связи с войной, Третья дума обсуждала вопрос его окончательной отмены. Дискуссии о порто-франко и об Амурской железной дороге способствовали становлению нового имперского региона. После окончания Русско-японской войны звучали призывы сохранить режим порто-франко. Например, сельский сход деревни Новокиевка Амурской области выступал против инициативы Московского биржевого общества вновь ввести пошлины и подчеркивал, что в регионе проблемы с транспортом и крестьяне всецело зависят от иностранных товаров[271]271
  Для пользы и процветания. С. 297–298.


[Закрыть].

Городской голова Хабаровска Иннокентий Иванович Еремеев изложил важность беспошлинной торговли как для жителей Дальнего Востока, так и для империи в целом, пользуясь терминами, общими для сибирских областников:

Мы все здесь глубоко убеждены, что далекая окраина в жизни нашего отечества должна будет играть весьма важную роль как единственный путь к тому мировому центру, каковым обещает быть Тихий океан. Мы верим, что природные богатства края послужат большим подспорьем для коренного населения России в земельном, промышленном, финансовом и политическом отношениях. Как бы ни был разрешен аграрный вопрос центральной России, необходимо иметь, как вообще в Сибири, так в частности и в слабозаселенном Приамурье крупное и незаменимое подспорье для восприятия отлива быстрого прироста населения. ‹…› История колоний всех государств показывает, что наплыв населения создается не одними только казенными ассигнованиями, а и путем житейских льгот, которые облегчают и удешевляют жизнь. Главная из этих льгот есть свободная торговля. Эта льгота привлечет сюда как сельскохозяйственное, так и промышленное население и даст возможность прибывшим сюда русским труженикам без больших затрат обосноваться и создать здесь промышленность и военную мощь, необходимую в виду особенного стратегического значения края[272]272
  Там же. С. 300.


[Закрыть].

Благовещенский городской голова Иосиф Дмитриевич Прищепенко подписал аналогичный призыв Благовещенской городской думы с просьбой отсрочить отмену режима порто-франко во имя благосостояния общества, экономического развития и поддержания конкурентных позиций Приамурья относительно Маньчжурии, Кореи и Северного Китая, пользующихся преимуществами беспошлинной торговли. Он также подчеркнул, что дальневосточный рынок столь невелик, что введение таможенных пошлин ничего не даст государству и принесет очень мало выгоды русским промышленникам, выступающим за тарифы, зато нанесет вред «русскому делу на Дальнем Востоке»[273]273
  Там же. С. 304.


[Закрыть].

Выступая в защиту порто-франко, Волков подчеркивал, что таможенный режим не только убьет конкуренцию, но еще и приведет к бюрократическим проволочкам, окажется затратным, будет способствовать развитию контрабанды и препятствовать восстановлению экономики. Оспаривая протекционистские аргументы Министерства финансов и промышленников из Европейской России, Волков утверждал, что приток иностранного капитала защитит Дальний Восток от Японии, а введение таможенных пошлин усилит японцев, которые откроют склады на своей территории, в Корее или Маньчжурии. Шило указывал на низкое качество российских товаров и призывал улучшить его, вместо того чтобы поддерживать запреты, идущие во вред дальневосточному населению. Чиликин предупреждал, что таможенные пошлины угрожают китайским купцам (чей бизнес и так опирался на дорогие кредиты), а китайские купцы играют важнейшую роль в продаже российских товаров в Корее и Маньчжурии. Он указывал на экономические границы российского Дальнего Востока, заявляя, что узкая полоса между Байкалом и Монголией – самое удобное и недорогое место для размещения таможни[274]274
  Государственная дума, третий созыв, первая сессия. Стенографические отчеты, часть 2. Ст. 1503; Государственная дума, третий созыв, вторая сессия. Стенографические отчеты, часть 1. Ст. 1721–1724, 1738, 1743–1744, 1750, 1754.


[Закрыть].

В регионе были и сторонники введения таможни. Подобно другим оппонентам беспошлинной торговли, Спиридон Дионисьевич Меркулов желал снижения роли китайцев в экономике российского Дальнего Востока. Вскоре после Русско-японской войны С. Д. Меркулов утверждал, что, если государство желает поощрять русскую колонизацию, чтобы укрепить позиции России в регионе, оно должно заменить китайских рабочих русскими и положить конец оттоку средств в Китай, происходящему из-за выплат жалованья китайским рабочим и покупки импортных товаров[275]275
  Березовский А. А. Таможенное обложение и порто-франко в Приамурском крае: опыт всестороннего исследования. Владивосток: Тип. Торгово-промышленного вестника Дальнего Востока, 1907. С. 24–25, 57, 99.


[Закрыть].

Несмотря на то что активных сторонников беспошлинной торговли в регионе было больше, 16 января 1909 года режим порто-франко в портах Дальнего Востока был отменен – лишь некоторые товары первой необходимости для переселенцев по-прежнему можно было ввозить беспошлинно. С 1 января 1913 года беспошлинная торговля на российско-китайской границе также была прекращена. Но дискуссии продолжались, поскольку таможня действительно оказалась не такой эффективной, как надеялось правительство. С 1909 по 1912 год было принято несколько дополнительных законов, призванных усилить таможенный контроль в Приамурском генерал-губернаторстве. Но и в 1913, и в 1914 годах власти признавали, что им не удается остановить масштабный поток контрабанды через Амур и Уссури, что процветает трансграничная торговля спиртным и что таможенный контроль в целом неэффективен как на сухопутной границе с Китаем и Монголией, так и на побережье близ Владивостока[276]276
  Из истории таможенной службы России на Дальнем Востоке: Документы и материалы (1899–1925 гг.) / Сост. Н. А. Беляева, В. В. Горчаков, В. Н. Зубков, А. А. Торопов, Н. А. Троицкая. Владивосток: РИО Владивостокского филиала РТА, 1999. С. 66–79; Для пользы и процветания. С. 326–334.


[Закрыть].

Депутаты-дальневосточники выступали и против других инициатив, увеличивавших присутствие государства в регионе, в частности против создания в 1909 году Камчатской и Сахалинской областей. Чиликин сравнивал нового камчатского губернатора с дальневосточным наместником, который отнюдь не укрепил позиции России в Тихоокеанском регионе. Обсуждая принятую в итоге инициативу по увеличению численности полиции, Чиликин подверг критике использование народных денег для оплаты «политики по усмирению страны» «военно-полицейскими властями», осудил тяжелые условия жизни ссыльных (полицейское насилие, широкое распространение заболеваний и совместное содержание политических и уголовных преступников) и высказал протест против параллельного существования судебного и административного преследования, возложив ответственность за чрезвычайные репрессивные меры на думское большинство[277]277
  Государственная дума, третий созыв, первая сессия. Стенографические отчеты, часть 3: заседания 61–98, с 7 мая по 28 июня 1908 г. СПб.: Гос. тип., 1908. С. 4070–4072; Государственная дума, третий созыв, вторая сессия. Стенографические отчеты, часть 1. С. 1752.


[Закрыть].

Кроме того, дальневосточные депутаты критиковали чрезмерное пристрастие к военному управлению, а также военное положение и правила особой охраны, введенные по всей империи в годы Русско-японской войны и Первой русской революции[278]278
  Smith S. A. Russia in Revolution: An Empire in Crisis. P. 18.


[Закрыть], а в регионе сохранившиеся на долгие годы. Русанов указывал, что чиновники используют ксенофобский страх «желтого призрака» и оборонческий дискурс, чтобы подавлять прессу и деятельность местных активистов, и призывал к отмене военного положения. Он резко критиковал владивостокские военные власти, возлагая на них ответственность за плохие санитарные условия в городе и невнимание к культурным нуждам Дальнего Востока, настаивая, что «дело Дальнего Востока не заключается в одной внешней обороне»[279]279
  Государственная дума, четвертый созыв, первая сессия. Стенографические отчеты, часть 3. С. 1808–1809; Государственная дума, четвертый созыв, вторая сессия. Стенографические отчеты, часть 3. С. 1651–1656.


[Закрыть]:

Затем, военный министр [Владимир Александрович Сухомлинов] указал на то, что, в сущности говоря, Дальний Восток есть «военный лагерь», и этими двумя словами выражается его отношение. Он считает, что лучше было бы для обороны, если бы в самом Владивостоке вообще не было гражданского населения. Он полагает, что гораздо было бы полезнее для обороны, если бы, по крайней мере, на 100 вер[ст] от морского берега совершенно не было бы гражданского населения. Военная оборона от этого выиграет. Между тем, для каждого ясно, что дело военной обороны усиливается прямо пропорционально экономическому благосостоянию края, плотности населения и самодеятельности населения[280]280
  Государственная дума, четвертый созыв, первая сессия. Стенографические отчеты, часть 3. Ст. 1816.


[Закрыть].

Вопросы обороны, конечно, были важны для депутатов-дальневосточников, но они предлагали решать их иначе. Обсуждая принятый в конечном счете закон о воинском призыве в Приамурском генерал-губернаторстве, Чиликин и Шило предупреждали, что он затормозит заселение региона и нанесет вред его экономической жизни, не принеся особой выгоды государству, поскольку число призывников будет незначительным. Чиликин утверждал, что «казарменное заключение» на три года усугубит и без того существующую нехватку рабочих рук. Вместо призыва Шило предлагал организовать всеобщую самооборону, вооружая население и обеспечивая ему краткосрочное военное обучение. Подчеркивая мирный настрой китайских властей, Шило вместе с тем предостерегал, что возможно проникновение в Приамурье нерегулярных вооруженных формирований из Китая, самым эффективным средством против которых, на его взгляд, была именно вооруженная самоорганизация населения. Подобные взгляды были распространены и среди социал-демократов: Войлошников заявлял, что он против армии, исполняющей функции полиции и стоящей на страже интересов правящего класса, и за вооружение всего народа[281]281
  Государственная дума, третий созыв, вторая сессия. Стенографические отчеты, часть 1. Ст. 3075–3077, 3080–3081; Государственная дума, третий созыв, пятая сессия. Стенографические отчеты, часть 1. Ст. 3062.


[Закрыть].

Суммируя критику, высказываемую дальневосточными депутатами, и указывая на единство дальневосточного населения, в том числе и местных властей, Рыслев цитировал слова военного губернатора Амурской области, Аркадия Михайловича Валуева, по поводу проблем переселения в регионе. Амурские «сектанты-крестьяне», которых привлекли на Дальний Восток свобода вероисповедания и отсутствие воинской повинности, вели свое хозяйство на американский лад и добились процветания. Отмена или сокращение прежних льгот ставили под угрозу будущее российского Дальнего Востока. Особенный урон нанесли сокращение земельных наделов в 1901 году, введение военной службы в 1909 году, рост налогообложения и государственной опеки. Валуев, по словам Рыслева, подчеркивал, что государственное вмешательство не может подменить собой свободу воли, что «амурские американцы» появляются без какой-либо связи с чиновничеством и их развитию мешает чрезмерный контроль, а те, кто приезжает не по своей воле, не смогут обеспечить успех переселенческой колонизации[282]282
  Государственная дума, четвертый созыв, первая сессия. Стенографические отчеты, часть 3. Ст. 1740–1744.


[Закрыть].

Консолидация интересов Дальнего Востока не противоречила ни его единству с Сибирью, ни модели самоорганизации империи снизу вверх, предлагаемой леволиберальными депутатами. В 1915 году Прищепенко возглавил военно-промышленный комитет в Благовещенске[283]283
  Кочеткова И. С. Общественные организации юга Дальнего Востока России; Сафронов С. А. Участие Сибирской парламентской группы в работе III Государственной думы.


[Закрыть]. В 1916 году, когда возобновились попытки ввести земское самоуправление в Сибири, депутаты-дальневосточники в очередной раз показали свою приверженность интересам всей Сибири. Русанов и другие члены Сибирской парламентской группы выступили против попытки правительства раздробить сибирскую общественность, введя земства только в Томской и Тобольской губерниях, и потребовали всесибирского земства, от Урала до Тихого океана. Выступая за региональное самоуправление, Русанов использовал аргумент, привычный для активистов из колоний других империй, – о необходимости более широкого самоуправления в связи с участием в обороне империи. Он заявлял, что Русско-японская война доказала единство Сибири с Российской империей. Кроме того, в Первую мировую войну Сибирь «послала в окопы своих лучших сынов», но не могла принимать участия во Всероссийском земском союзе, а в награду за свой вклад в государственное дело получила не самоорганизацию, а лишь дурное колониальное управление[284]284
  Государственная дума, четвертый созыв, четвертая сессия. Стенографические отчеты, часть 2. Ст. 2710–2713.


[Закрыть].

Оборончество Первой мировой войны еще теснее сплотило интеллигенцию Дальнего Востока и даже предпринимателей самых разных политических взглядов. Теперь, когда Дальний Восток стал местонахождением главного порта Российской империи и воротами для ввоза китайской и корейской рабочей силы, он превратился в ту самую стратегически важную окраину, о которой столько времени говорили дальневосточники. Более того, Первая мировая война предоставила шанс для развития региона. Предприниматели Юлий Бринер, Лейба Шлемович (Леонтий Семенович или Соломонович) Скидельский, братья Владислав Иосифович и Эдуард Иосифович Синкевичи, ставшие влиятельными людьми благодаря военным контрактам, пытались изменить государственную политику по отношению к региону наравне с депутатами[285]285
  Галлямова Л. И. Дальний Восток России в годы Первой мировой войны; Иконникова Т. Я. Дальневосточный тыл России в годы Первой мировой войны; Stephan J. J. The Russian Far East. P. 80.


[Закрыть].

ВЫВОДЫ

Десятилетие между двумя революциями стало временем самоконцептуализации российского Дальнего Востока. Несмотря на репрессивную политику, продолжала развиваться самоорганизация – партийная, национальная и гражданская в более широком смысле. Представители Дальнего Востока заявляли о своих нуждах и видели в демократии средство их удовлетворения. Депутаты-дальневосточники, не подчеркивая различий между Сибирью и Дальним Востоком, вместе с тем выражали интересы именно региона, южным рубежом которого они считали границу с Монголией и Маньчжурией, а западным – озеро Байкал, где должна была пролегать экономическая граница с остальной Россией. У сибирского областничества дальневосточники позаимствовали язык и аргументы, но дальневосточный регионализм не развился в похожий последовательный дискурс. Леволиберальный национализм не противоречил ни сибирскому, ни дальневосточному регионализму. Национальное союзное движение было не только открыто для развития региональных объединений и децентрализации, но и фактически способствовало им. В то же время, несмотря на участие бурят и корейцев в политических дискуссиях, коренные народы региона и переселенческие меньшинства, в первую очередь корейцы и китайцы, еще не были вписаны в концепцию российского Дальнего Востока, который помещался в контекст Восточноазиатского макрорегиона, зависел от «желтого труда», но вместе с тем считался частью русской национальной территории.

Под влиянием Первой мировой войны к 1917 году произошла консолидация широкого демократического движения. Но связи социалистов и либералов в Северной Азии не отражали имперской картины в целом, поскольку многие социалисты продолжали вести в армии радикальную пропаганду. Национальное союзное движение не принесло империи долгожданного «гражданского мира». Многие из предлагаемых организаций так и не были созданы из-за позиции правительства. Рост цен и перебои с продовольствием в городах усилили разочарование населения в бессильной Думе и в представительном правлении вообще, а Первая мировая война сделала насилие допустимым для многих людей. Растущее недовольство нацеленными на парламентскую деятельность кадетами привело к росту популярности социал-демократов в Москве и других частях империи. В то же время, судя по полицейским докладам конца 1916 года из центра империи, революции не предвиделось. В декабре 1916 года, отвергнув проект пересборки имперской нации, правительство закрыло земский и городской съезды, тем самым усилив накал символической схватки государства и общества[286]286
  Буржуазия накануне Февральской революции. C. 130, 136–143, 145–148, 155–160, 173.


[Закрыть].

Глава 2
Постимперские партикуляризмы на Дальнем Востоке, 1917–1919 годы

Вторая стадия имперской трансформации, начавшаяся с падением царского правительства в 1917 году и закончившаяся для значительной части Европейской России и Западной Сибири с установлением власти большевиков в 1920 году, наглядно показала неспособность леволиберального национализма как идеологии сохранить единство страны. Распаду империи способствовали наступление Германии и ее союзников на западных окраинах, радикальные партикуляристские движения большевиков и их противников из Белого движения, сепаратистские движения и интервенция Антанты (1918–1922 гг.). На протяжении почти всего 1917 года большинство политиков российского Дальнего Востока хранило надежду на пересборку Российского государства посредством Всероссийского учредительного собрания – надежду, уже утраченную к концу года в Петрограде и некоторых других районах Европейской России. Советская власть в регионе тоже на первых порах была сравнительно умеренной. Дальневосточные большевистские лидеры, казалось, были открыты регионализму: они провозгласили Советскую республику Дальнего Востока и Амурскую социалистическую республику, что сделало Дальний Восток похожим на другие имперские окраины[287]287
  Одесская Советская республика создавалась как еще одно неэтническое объединение в советской федерации (Penter T. Odessa 1917: Revolution an der Peripherie).


[Закрыть]. Впрочем, большевистский переворот повлек за собой антибольшевистские сепаратистские движения, как и в других частях империи: в январе 1918 года Украинская Народная Республика в одностороннем порядке провозгласила свою независимость[288]288
  Распад Российской империи уже шел: в декабре 1917 года Финляндия провозгласила независимость, в том же месяце признанную Совнаркомом. Хотя Финляндия не стала одной из воюющих сторон Гражданской войны в России, финляндскую гражданскую войну (1918 г.) можно считать частью масштабного и многоуровневого вооруженного конфликта, сопровождавшего крушение империи. По итогам Брест-Литовского мира Финляндия считалась частью сферы влияния Германии наряду с Польшей, Украиной и прибалтийскими странами (Tikka M. Warfare and Terror in 1918 // The Finnish Civil War 1918: History, Memory, Legacy / Ed. by Т. Tepora, А. Roselius. Leiden: Brill, 2014. Р. 104–105).


[Закрыть]. Ситуация на Дальнем Востоке отличалась от того, что происходило в большинстве других частей бывшей империи. Антибольшевистская борьба велась в контексте присутствия значительных контингентов иностранных войск. Интервенция Антанты, которая часто интерпретировалась как империализм (особенно в случае Японии), сыграла важную роль в развитии оборонческого российского национализма, для которого большевики не являлись главным врагом.

События, произошедшие с 23 февраля по 3 марта 1917 года? – демонстрации, восстание гарнизона, формирование Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов и Временного правительства, отречение Николая II и отказ от престола великого князя Михаила Александровича Романова – вызвали эйфорию и оптимизм во всех концах Российской империи. Весть о Февральской революции в Петрограде достигла Владивостока 3 марта 1917 года. Умеренно националистическая газета «Дальний Восток» приветствовала переход власти в «сильные надежные руки» людей «земли», людей «народа», в полном соответствии с надеждами леволиберальных и умеренно националистических думских политиков ожидая, что свержение самодержавия усилит нацию и укрепит позиции государства в Первой мировой войне (1914–1918 гг.)[289]289
  Дальний Восток. 1917, 4 марта. С. 2.


[Закрыть].

Дальневосточные интеллигенты, солдаты, рабочие, казаки, националисты – представители меньшинств и, в меньшей степени, предприниматели и крестьяне стали участниками дискуссии о перестройке имперских структур. Эти дискуссии велись на многочисленных съездах, конференциях, митингах, совещаниях, а также в газетах, памфлетах и других печатных изданиях. Возродились союзы и другие общественные организации, знакомые по Первой русской революции (1905–1907 гг.). Во Владивостоке, Харбине, Хабаровске, Чите, Благовещенске, Никольске-Уссурийском, Верхнеудинске и других городах, расположенных вдоль Транссибирской магистрали (см. ил. 0.1), возникли советы как органы классового самоуправления. По сравнению с Первой русской революцией политические настроения сместились влево. Как и в большинстве других частей империи, на Дальнем Востоке теперь господствовали умеренно социалистические идеи[290]290
  Smith S. A. Russia in Revolution: An Empire in Crisis. Р. 75, 99.


[Закрыть].

Все три главные политические партии – эсдеки, эсеры и кадеты – возродили и пополнили свои местные организации, но большинство в комитетах общественной безопасности (органах революционного самоуправления), советах и новоизбранных органах земского и городского самоуправления в 1917 году осталось за эсерами и эсдеками. Александр Николаевич Русанов, ставший членом Петроградского Cовета как думский депутат-социалист[291]291
  Приамурские известия. 1917, 24 июня. С. 4.


[Закрыть] и в скором времени назначенный комиссаром Временного правительства по Дальнему Востоку, и другие представители леволиберальной интеллигенции использовали обретенные гражданские свободы для повышения политической грамотности населения[292]292
  Fink L. Progressive Intellectuals and the Dilemmas of Democratic Commitment. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1997.


[Закрыть]. На Дальнем Востоке, как и в других частях империи, газеты информировали жителей[293]293
  Большинство населения по-прежнему оставалось неграмотным, поэтому распространение политических знаний было нелегкой задачей.


[Закрыть] об учреждениях и процедурах современной демократии.

Февральская революция 1917 года осуществила принцип самоопределения российской нации в либеральном смысле – как право политического сообщества на самоуправление, – создав местные органы власти, зависевшие от избирателей. Новая революционная элита выступала за этническую инклюзивность российской постимперской нации, поддерживая права меньшинств и децентрализацию, в то время как представители национальных движений меньшинств заявляли о своей верности Российскому государству и российской гражданской нации. Михаил Николаевич Богданов и другие бурят-монгольские политики, первыми в Северной Азии провозгласившие национальную автономию в апреле 1917 года, а также корейские активисты поддержали умеренных социалистов, в первую очередь эсеров, и заняли прочные позиции в собственных национальных сообществах. Украинским национальным организациям, однако, не удалось стать важной силой среди сотен тысяч переселенцев с украинских земель, хотя они и сумели наладить контакт с украинскими военнослужащими, дислоцированными во Владивостоке. Лидеры китайских обществ, как правило, считали Русскую революцию чем-то внешним, а сами организации оставались частью политического пространства Китайской республики. Сторонники регионализма с Дальнего Востока принимали участие в дискуссиях об автономной Сибири вместе с областниками из западной части Северной Азии. Русанов и другие дальневосточные активисты обсуждали также и возможность создания регионального самоуправления для собственно Дальнего Востока.

За исключением Владивостока, где, как и в других крупных городах империи, летом 1917 года весьма популярными стали анархизм и радикальный социализм, большинство дальневосточных политиков и активистов поддерживало демократический путь. Перемены должны были осуществляться не через восстание и новую революцию, а через органы местного самоуправления и Всероссийское учредительное собрание, избранные на основе всеобщего избирательного права. Раскол на оборонцев и интернационалистов не обошел регион стороной, но дальневосточные социал-демократические организации сохранили единство до осени 1917 года, без разделения на большевиков и меньшевиков. Большинство политиков и интеллектуалов выступало против как левого, так и правого радикализма. Они протестовали и против анархистских беспорядков июля 1917 года во Владивостоке, предшествовавших «июльским дням» в Петрограде, и против Корниловского «мятежа» – попытки военного переворота 26 августа – 1 сентября 1917 года под руководством главнокомандующего Лавра Георгиевича Корнилова. Хотя два уроженца Забайкальской области, Борис Захарович Шумяцкий и Емельян Михайлович Ярославский, сыграли важную роль в захвате большевиками власти в Петрограде и Москве 25–26 октября 1917 года[294]294
  Альбом по истории ВКП(б) / Под общ. ред. С. И. Мицкевича. М.: Музей революции Союза ССР, 1926. С. 26–27.


[Закрыть], большинство дальневосточных организаций выступило против большевистского переворота. Более того, осенью 1917 года на выборах в местные органы самоуправления и Учредительное собрание на Дальнем Востоке, как и во многих других частях бывшей империи, победили не большевики, а эсеры.

После роспуска Всероссийского учредительного собрания 6 января 1918 года у регионализма появился еще один политический смысл – возможность избежать новой, большевистской автократии. В конце января 1918 года против большевиков выступило Временное Сибирское правительство, созданное членами Сибирской областной думы в Томске. Несмотря на то что Сибирское правительство действовало под лозунгом регионального самоопределения, движением руководили эсеры, а не Потанин или другие либеральные или консервативные сибирские областники. Началом Гражданской войны к востоку от Байкала можно считать свержение в декабре 1917 года большевиками региональных властей. Летом 1918 года столкновения переросли в полномасштабную войну с армиями, правительствами и ужасающим кровопролитием. И все же на Дальнем Востоке советская власть была не такой, как во многих других частях империи. Александр Михайлович Краснощёков и другие местные и новоприбывшие большевики относились к умеренным социалистам не так непримиримо, как петроградско-московское руководство. Сформированное под руководством Краснощёкова в Хабаровске советское правительство Дальнего Востока – Дальневосточный краевой комитет Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов и самоуправлений (Дальком) – предусматривало участие умеренных социалистов и земских деятелей в управлении регионом.

Хотя формально большевики выступали против сибирского областничества, тем более что оно теперь стало антибольшевистским движением, дискурс регионализма сыграл ключевую роль во внутрипартийной борьбе, в особенности в соперничестве дальневосточной и сибирской группировок большевиков. Далькому противостоял Центральный исполнительный комитет Советов Сибири (Центросибирь), созданный под руководством Шумяцкого. Опираясь на советский вариант регионализма и выступая против высадки японцев во Владивостоке, Краснощёков и его сторонники провозгласили в апреле 1918 года Советскую республику Дальнего Востока. В новом политическом образовании имелись собственные дипломатические и военные органы, проводилась национализация, выпускалась собственная валюта, а весной-летом 1918 года начались административные реформы.

Раскол между Далькомом, преобразованным весной 1918 года в Дальневосточный Совет народных комиссаров (Дальсовнарком), и Центросибирью шел в русле регионального и национального дробления рушащейся империи. Регионализм Краснощёкова, фактически продолживший начатое Русановым, не обеспечил единства Дальнего Востока. Два других совета народных комиссаров были созданы в Чите и Благовещенске; в Благовещенске была провозглашена Амурская социалистическая республика. Провозглашение Советской республики Дальнего Востока 10 апреля 1918 года и, примерно в это же время, Амурской социалистической республики, не противоречило советской Конституции, которая, до принятия письменного документа в июле 1918 года, сводилась к резолюциям Третьего Всероссийского съезда Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов (Петроград, 10–18 января 1918 г.), определившим Россию как республику, в центре и на местах принадлежит советам. Впрочем, неспособность Дальсовнаркома и Центросибири объединиться во время интервенции Антанты привела к падению cоветской власти в Северной Азии летом-осенью 1918 года. Ответственность за провал сибирские большевики возлагали, в том числе, и на Краснощёкова.

Действительно, после падения cоветской власти на первенство в регионе претендовали два сибирских и несколько других региональных правительств. Но главную роль теперь играла не тема регионального самоопределения, а антибольшевизм. На основе нового Временного Сибирского правительства, созданного в Омске, осенью 1918 года было создано белое Временное Всероссийское правительство. В ноябре этого же года оно превратилось в диктатуру адмирала Александра Васильевича Колчака, вице-адмирала и в прошлом (до 1917 года) командующего Черноморским флотом. Объединение реакционных сил Северной Азии под знаменем сибирского областничества и их сотрудничество с иностранцами нанесли непоправимый урон репутации движения, точно так же, как прогерманская позиция Павла Петровича Скоропадского подорвала доверие к федералистским основам УНР[295]295
  См., например, статью на эту тему в первом выпуске Russian Review: Eudin X. J. The German Occupation of the Ukraine in 1918 // Russian Review. 1941. № 1 (1). Р. 90–105.


[Закрыть].

Интервенция войск Антанты – к востоку от Байкала в основном японских и американских – способствовала подъему российского национализма, усилила его оборонческие аспекты и придала ему новое антиимпериалистическое значение. Хотя некоторые националисты, как, например, Спиридон Дионисьевич Меркулов, считали большевиков пособниками Германии и врагами русского народа и надеялись, что Япония поможет возродить единую Россию (или хотя бы защитит этнических русских на российском Дальнем Востоке), политика японского командования, пытавшегося воспрепятствовать объединению России, и планы японцев по созданию зависимого правительства к востоку от Байкала способствовали укреплению позиций тех социалистов-националистов, которые предпочитали японскому господству мир, союз и даже воссоединение с Советской Россией. Были и те, кто надеялся, что суверенная Сибирская республика станет ядром, вокруг которого будет воссоздана демократическая федеративная Россия, но авторы проекта сибирского «буферного» государства, которое должно было прийти на смену правительству Колчака, стремились избежать войны с Советской Россией. Таким образом, многие умеренные социалисты ставили единство Российского государства выше гражданских свобод, если бы таковые были предоставлены в условиях внешнего управления.

ВЕЛИКАЯ РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ, 1917 ГОД

На Дальнем Востоке имперская революция протекала не так, как в Петрограде, и в ней не было февральского и октябрьского этапов. Большевики пришли к власти лишь в декабре 1917 года. Более того, на Дальнем Востоке и советская власть была не такой, как в Петрограде. Между группами большевиков не было единства, а некоторые из этих групп сотрудничали с умеренными социалистами. На протяжении большей части 1917 года среди дальневосточной интеллигенции господствовала идея того, что социализму должна предшествовать политическая демократия, и поэтому демократические реформы Временного правительства пользовались на Дальнем Востоке широкой поддержкой. Хотя популярность классового дискурса росла, большинство дальневосточных организаций последовательно выступало за правительство, избранное на основе всеобщего избирательного права, и гражданский мир. Но идея социализма как высшей стадии общественного развития, которой можно достичь различными способами, открыла путь де-демократизации. Как и в других областях бывшей империи, само слово «демократия» часто означало социализм, рабочие массы или социалистические организации и не обязательно подразумевало наличие представительного правления и гражданских свобод[296]296
  Kolonitskii B. I. «Democracy» in the Political Consciousness of the February Revolution (см. на русском: Колоницкий Б.И. «Демократия» как идентификация: к изучению политического сознания Февральской революции // 1917 год в судьбах России и мира. Февральская революция. М., 1997).


[Закрыть].