Текст книги "Народная монархия"

Бытие и сознание

Эта книга посвящена познанию русского народа. Познание всякой личности – индивидуальной или коллективной – предполагает прежде всего существование этой личности – иначе и познавать нечего. Предполагает существование некоего духовного «я», отличающего каждую данную личность от каждой другой. Это внутреннее «я» дается рождением, и о его происхождении мы не знаем ничего: амеба родится амебой, бушмен – бушменом и немец – немцем. Амеба, правда, осталась неизменной в течение миллионов лет; бушмен не меняется в течение тысяч; немцы, попадая в другую среду, обстановку и традицию, меняются через одно поколение. Но немцы в массе тоже не меняются. В XX веке они действуют точно так же, как действовали в IV.

О внутреннем «я» каждого человека мы кое-что можем узнать из его поступков – только по его внешним проявлениям. Единственное, что мы можем проследить с большей или меньшей достоверностью, – это реакция данной личности на окружающую действительность. Мы не можем сказать, почему юный Михаил Ломоносов вместо того, чтобы мирно ловить рыбу на Северной Двине, пошел в Москву учиться. Мы не знаем, почему Эдисону захотелось изобретать или Пушкину писать стихи. В жизни почти каждого человека есть определяющая его «доминанта», господствующая черта ума, характера, воли и бог знает чего еще.

Материализм говорит: бытие определяет сознание, то есть данная среда – физическая и общественная – формирует из сырой глины небытия данную человеческую личность, с ее капиталистически хищным носом или с ее социалистической святостью души. Эта точка зрения почти целиком совпадает с философским детерминизмом, который принципиально отвергает свободу воли, ибо воля, как и все в мире, подчинена железному закону причинности.

Вопросы о свободе или несвободе воли, о причине всех причин, о курице и яйце принадлежат, я боюсь, к числу тех вопросов, для решения которых емкость нашей черепной коробки явственно недостаточна. Мы не можем представить себе ни конца, ни бесконечности. Проф. Эйнштейн утверждал, что его теорию относительности более или менее понимает только десяток самых крупных математиков современности, остальные не понимают вообще ничего. Вся сумма современных наук, имеющих дело с человеческой психикой, понимает в ней никак не больше, чем пять тысяч лет тому назад понимала Библия: по крайней мере ничего более умного с тех пор не написано. Величайшие умы современности на основе самой современной теории науки давали нам всем самые научные предсказания самого ближайшего будущего, и на другой же день все эти предсказания проваливались самым скандальным образом. Но есть, конечно, философские утверждения, которые провалиться не могут, ибо они не весят ничего: воздушные замки. Куда может провалиться воздушный замок? Или как можно решить проблему курицы и яйца?

Христианство – в его православном варианте – исходит из принципа свободы человеческой воли. Жизнь решает вопрос в православном смысле: семья и государственность, воспитание и право, мораль и быт – все основано на аксиоме о свободе человеческой воли.

Православная точка зрения на этот вопрос точно так же недоказуема, как недоказуемы и аксиомы Евклида. Но, может быть, можно доказать, так сказать, внефилософским путем? Вот, на основании евклидовских аксиом построен мост. И по этому мосту проходят тысячетонные поезда. Мост, может быть, и несовершенен, но он стоит. Есть и нееквлидовские геометрии – геометрия Лобачевского и Римана. Эти геометрии отвергают недоказуемую аксиому о параллельных линиях. Но никто еще не пытался построить мост на основе геометрии Лобачевского или Римана.

Спор о свободе или несвободе воли – это чистокровная схоластика, совершенно такая же, как средневековые споры о том, сколько чертей может уместиться на острие иглы или что будет содержаться в кишечнике людей после их воскрешения в раю. Такого рода споры в свое время велись совершенно всерьез. Когда я перелистываю философскую литературу современности, мне так и мерещится статистика чертей, уместившихся в кишечниках пролетариев, воскресающих для социалистического рая.

В математике у нас есть аксиомы Евклида: более умного пока еще никто не выдумал ничего. В общественной жизни у нас есть аксиомы десяти заповедей: более умного тоже еще никто не выдумал ничего. Никакой дурак не станет строить мост по Лобачевскому, но все философы предлагают нам перестраивать нашу жизнь по Руссо, Гегелю, Марксу, Толстому. Все поезда, пущенные по этим мостам, проваливаются в кровавую пропасть. Царская Россия и буржуазная Америка строили свои дома на основе геометрии десяти заповедей. Эти дома не были райским житьем – но они стояли. Франция Робеспьера, Россия Ленина и Германия Гитлера пытались построить без десяти заповедей: на основах самых современных научных теорий Руссо, Маркса и Гегеля. Все это провалилось.

И евклидовские, и лобачевские аксиомы недоказуемы и потому неопровержимы. Теории Руссо, Гегеля и Маркса так же трудно опровергнуть, как и доказать, если идти путями философии, схоластики и вообще «теории». Как трудно доказать или опровергнуть десять заповедей, свободу воли или «дух и материю». Но все это оказывается до нелепости просто, если вы вникнете во всякую философию, всякую схоластику и всякую теорию и если вы вооружитесь просто здравым смыслом – простым презренным здравым смыслом профанов, средних людей, нормальных людей, мозги которых не заморочены никакой философией в мире.

О французской революции написано, говорят, двести тысяч томов. Прочесть их все не может никто. Если бы вы смогли прочесть только двадцать тысяч, то и это было бы ни к чему: вы обогатили бы ваш ум двадцатью тысячами различных точек зрения. Но если вы отбросите все эти двадцать тысяч и возьметесь за самые очевидные факты, то вы увидите, что в результате революции Франция, занимавшая раньше первое место в мире по богатству, культуре, политической мощи и прочему, скатываясь с одной революционной ступеньки на другую, докатилась сейчас до положения страны третьего сорта, и ее население с 20 % всего населения Европы сошло до 8 %. Страна вырождается экономически, политически и даже физически. Какие-то двести тысяч томов будут написаны о германской революции. Какие-то сотни тысяч – о русской. Никто их прочесть не сможет. Но и без всех них совершенно ясно: царская Россия раем, конечно, не была, но она не была и каторгой. Социалистическая революция обещала рай и устроила хуже, чем каторгу, – на каторге людей по крайней мере кормили. И не расстреливали без суда.

Примерно также – с точки зрения банального здравого смысла – можно решить и вопрос о «бытие и сознании». Если бы мы, например, говорили о некоем сообществе телеграфных столбов, то мы должны были бы прийти к философскому заключению, что их бытие или небытие к их сознанию не имеет ровно никакого отношения. Но нас интересует сообщество людей, а у людей сознание решает все. Человек, как полноценная человеческая личность, существует лишь постольку, поскольку существует его сознание. Сумасшедший, пьяный, горячечный, ребенок не являются полноценными людьми, ибо их сознание нарушено, ущемлено или недоразвито. Калека без рук и без ног, но с ненарушенным сознанием, является юридически полноправной и полноценной человеческой личностью, как и всякий, имеющий полную коллекцию своих конечностей. Человек, потерявший свое сознание навсегда, становится просто-напросто покойником.

Бытие человека определяется его сознанием. Нет сознания – нет и человека. Неполное сознание – неполный человек. Кончено сознание – кончен человек.

Бытие человека определяется только его сознанием и больше ничем. Жизненный путь человека определяется тем, что именно есть в сознании этого человека: его характер, воля, знание, способности, таланты и прочее. Михайло Ломоносов стал Ломоносовым вовсе не потому, что он родился в Холмогорах, как Ульянов стал Лениным не потому, что он родился в Симбирске; семинарское образование товарища Сталина не имело никакого отношения к его революционной карьере; как аристократическое происхождение князей Кропоткиных не имело никакого отношения к тому, что Кропоткин стал лидером мирового анархизма.

Если вы просто оглянетесь вокруг вас самих, то вы, без всяких теорий и философий, увидите, что судьбы людей определяются их сознанием. Есть люди уживчивые и неуживчивые, работящие и лодыри, способные и бездарные, есть энергичные и вялые, есть умелые и неумелые, есть люди, у которых все «спорится», и есть люди, у которых все «из рук валится». Все это, вместе взятое, в конце концов определяет судьбу человека в семье, в окружении, на работе, в обществе и даже в человечестве. Основную массу населения всякой современной страны составляют средние рабочие и крестьяне – квалифицированные рабочие и хозяйственные крестьяне, люди со средними способностями и прочим. Над ними идет слой работников умственного труда, под ними слой неквалифицированных рабочих и бесхозяйственных крестьян. Еще ниже, или, вернее, как-то в стороне, имеется прослойка неудачников всех классов и всех профессий, вот тех, которые в первую голову прут во всякую революцию: пропившиеся помещики, разорившиеся лавочники, неудачные адвокаты, спившиеся рабочие. Именно тот слой людей, которые делают революцию: неудачники, недоноски и отбросы.

С точки зрения материализма вообще, а марксизма в частности, непонятна ни разница в судьбах отдельных людей, ни разница в судьбах отдельных народов. В самом деле, почему все князья Кропоткины были как князья – служили, получали чины и прочее, два брата, Александр и Петр Александровичи, пошли в революцию: первый застрелился в ссылке, второй стал отцом русского анархизма. Почему графы Толстые были как графы: служили, получали чины и числились в рядах крайних реакционеров, а Лев Толстой начал проповедовать свой псевдохристианский анархизм? Почему сверстники Михайлы Ломоносова так до конца дней своих ловили и возили рыбу, не стремясь ни к каким наукам и академиям? Почему из миллионов людей один рождается гением, несколько – талантами, большинство – среднеразумными людьми и какое-то меньшинство – неудачниками, несмысленышами, лодырями или идиотами? И почему у равных народов эти проценты распределены столь неравномерно?

Ничего этого мы не знаем. И если и узнаем, то, вероятно, очень не скоро. Всякая же «наука», приноровленная для нищих мозгами людей, должна дать хоть глупый, но зато окончательный ответ. Материализм его и дает: глупо, но просто. Тот факт, что этот ответ находится в самом зияющем противоречии с самыми общедоступными и общеизвестными фактами, никакой роли не играет: простецы фактов не знают и ими не интересуются. Но они есть «рынок». «Рынок» предъявляет массовый спрос на дешевую идеологию, и материализм в его копеечных брошюрах дает простецам конечную уверенность в том, что, кроме там некоторых технических деталей, вот вроде проблемы разложения атома, никаких тайн в мире нет, что все дешево, просто и вполне общедоступно, что «бытие определяет сознание», или, как еще определеннее выражался Бюхнер, «человек есть то, что он ест». Исследуйте его пищу, и вы найдете ответ на вопрос о его дарованиях.

В переводе на язык истории это означает: определите климат страны, ее ресурсы, ее торговые пути и прочее – и вы получите ответ на вопрос о ее успехах или неуспехах… Торговая Италия эпохи Возрождения торговала примерно так же, как сегодняшняя Англия, но она дала миру ряд первоклассных художественных гениев, – Англия не дала ни одного. За исключением литературы, у Англии никакого искусства нет: нет ни скульптуры, ни живописи, ни музыки. Но, подвизаясь на поприще торговли и искусств, Италия проявила совершенно потрясающую государственную бездарность: веками и веками она жила под чужим игом, на ее земле разыгралась комедия «Священной Римской Империи Германской Нации», ее освободили из-под австрийского ига чужие штыки (Наполеон Третий), и, быть может, позднейшая история Италии объясняет все это чрезвычайно простым способом: итальянцы – трусы. И первая, и вторая Абиссинские войны и Первая, и Вторая мировые войны показали с полной очевидностью: итальянцы не любят стрельбы, она действует на их артистические нервы. Страна с сорока пятью миллионами населения, с крупной промышленностью, в том числе и военной, с первоклассной (технически) авиацией и подводным флотом… И – что? Когда девять германских парашютистов спустились спасать арестованного королем Муссолини от нескольких сотен карабинеров, карабинеры только и нашли в себе мужества, что орать: «Не стреляйте, не стреляйте!» Муссолини был освобожден без единого выстрела: трагический утопист, пытавшийся сегодняшних паяцев и актеров превратить во вчерашних римлян и воинов.

Но современная история дает нам еще более яркие примеры. В нашу эпоху, в наших экономических, климатических, культурных и прочих условиях живут два народа: цыгане и евреи. Цыгане проходят сквозь нас, как привидение сквозь стену: они кочуют то на возах в России, то на лодках – в Норвегии, то на «Фордах» – в Америке, и ни наша культура, ни наша государственность, ни наши деньги, ни наш капитализм, ни наш социализм не интересуют их ни в какой степени – им плевать. Они воруют, колдуют, ворожат и мастерят, но прежде всего кочуют: им, видите ли, так нравится. Чем же это объяснить? Материальными условиями их бытия? Или духовными условиями их сознания? Той «прибавочной ценностью», из-за дележа которой так свирепо дерутся капиталисты и социалисты всех стран – цыган это не интересует никак: что-то спер, поел – и езжай дальше. Текущие счета в капиталистических и социалистических банках созданы не для них.

Примерно так же проходит через нашу эпоху и нашу культуру еврейство – сохраняя те же навыки и ту же форму носа, которые записаны и зарисованы в египетских иероглифах. Они не смешиваются с народами, среди которых живут уже столетиями и тысячелетиями, и считают себя – даже самые коммунистические из них – носителями иудейской религиозной идеи: построения окончательного царства Божия на земле. За все столетия своего рассеяния, несмотря на все притеснения со стороны народов-хозяев, они ни разу не сделали даже и попытки организовать собственную государственность. За те столетия и тысячелетия, в течение которых сотни народов смешались с другими сотнями народов, создали новые расы, например русскую и англосаксонскую, евреи остались в стороне и во внутренней изоляции. Почему?

Почему мусульманская культура арабов дала ряд выдающихся ученых и философов? Почему Оттоманская Империя в века своего величайшего военного и экономического могущества не дала ровным счетом ничего? Почему такими неудачными оказались все попытки германизма построить империю? И почему Россия – при всей ее технической отсталости и «географической обездоленности» построила величайшую в истории мира государственность?

Обо всем этом мы не знаем ровным счетом ничего. И этот ответ будет честным ответом. Все остальное будет спекуляцией на науке, на научности, на массе простецов, жаждущих хотя бы копеечной, но окончательной истины.

Инстинкт

Но если мы не знаем почему, то на вопрос как мы можем дать более или менее точный ответ. Если бы мы спросили двенадцатилетнего Ломоносова, Эдисона и Репина, почему они стремятся к науке, технике и живописи, то ни один из этих мальчиков никакого вразумительного ответа не дал бы. Едва ли он смог бы дать этот ответ и в более поздние годы: гений человека, как и гений народа, рождается из неизвестных нам источников – как родилась гениальность Древней Эллады или бездарность современной Греции. Но, проследив биографию отдельного человека или историю отдельного народа, мы можем установить некоторую сумму постоянно действующих качеств: доминанту отдельной личности; характер личности индивидуальной и дух личности коллективной. И я буду утверждать, что основным слагаемым этой доминанты является инстинкт – и у человека, и у народа.

Мы, в сущности, все воспитаны на философии французских и немецких сеятелей разумного, доброго, вечного – на энциклопедистах конца XVIII века и на натурфилософах середины XIX, говоря суммарно, на Дидеротах и Бюхнерах. Это, к сожалению, даром не проходит. И от наследия материалистической и рационалистической философии не так легко отделаться даже в нашу эпоху, столь бурно пожинающую плоды, посеянные этими сеятелями. Рационалистические сеятели сконструировали некий рассудочный мир, на современной вершине которого торчит Чрезвычайка, расстрелами планирующая рационально устроенную человеческую жизнь. Было сконструировано и чисто рассудочное понятие механической справедливости, распространяющееся на всю двуногую вселенную: этакая всемирная уравниловка, по карточкам распределяющая всяческие моральные и материальные блага. Необычайная сложность человеческого мира была сплющена до толщины листа газетной бумаги, на одной стороне которого значится: «время есть деньги», а на другой: «бытие определяет сознание». Не нужно большой проницательности, чтобы уловить родственность этих двух лозунгов – капиталистического и коммунистического. Оба они утверждают приоритет материальных ценностей – ни слова не говоря о том, так для чего же эти ценности нужны? И какими мотивами руководится человек, создавая и накопляя эти ценности? Только голодом? Это будет правильно для мира животных, но ведь животные никаких ценностей не накопляют и время на деньги не меряют. Продовольственных ценностей не накопляют и дикари – они копят украшения. И чем больше человеческая жизнь подымается от готтентотского уровня до современности, тем меньшее и меньшее значение приобретает удовлетворение материальных нужд.

Является ли радио удовлетворением материальной нужды? А книги, картины, цветы, вино, мундир военного, ряса священника или смокинг штатского? Человек каменного века удовлетворял свои материальные потребности никак не хуже, чем наши современники: он жрал сырое мясо не по карточкам и одевался в звериные шкуры, которые добывал тоже без очередей. Были, правда, тигры – не бронированные, а обыкновенные. Намного ли лучше нынешние бронированные? Пророки распределения материальных ценностей довели нас до того, что и распределять ничего не осталось, а организация механической справедливости привела к такому размножению всяческих Чрезвычаек, что мир пещерных людей и пещерных тигров может нам показаться раем благоустроения и безопасности – об атомной бомбе я уж не говорю…

Предположение, что человек работает, страдает, борется, добивается и прочее только во имя «материальных ценностей» – есть глупое предположение. Культурный мир начала XX столетия был сыт вполне, это не избавило его ни от войн, ни от революций. Человек, выйдя за пределы биологического голодания, когда действительно забота о пище заслоняет все остальное, начинает работать для того, чтобы быть сытее, сильнее, умнее, красивее остальных людей – и это и есть главный мотив человеческой деятельности. Если бы все молодые люди, ныне прыгающие в длину и в вышину, с разбега и даже без оного, каким-то чудесным образом пришли к одинаковому и обязательному для всех рекорду – атлетика перестала бы существовать. Юноша, занимающийся легкой атлетикой, тренируется вовсе не для того, чтобы просто хорошо прыгать, а для того, чтобы прыгать лучше остальных, а по возможности и лучше всех остальных в мире. Барон Ротшильд или мистер Морган нагромождают новые миллиарды на кучу старых вовсе не потому, что Ротшильдам, Морганам и прочим не хватает жиров, штанов, витаминов или жилья: они тоже ставят рекорд. Товарищ Сталин вырезал Бухариных и Тухачевских вовсе не потому, что они угрожали сумме материальных благ, нужных сталинскому материальному бытию, а потому, что мировой рекорд гениальности Сталин хотел оставить за собой. Не из-за материальных благ Толстой писал свою «Войну и мир», и не из-за материальных благ русские революционеры шли на каторгу и виселицу.

Человек хочет быть сильнее, умнее, красивее ближнего своего. Или, по крайней мере, казаться сильнее, умнее и красивее. Если бы этого не было, прекратился бы всякий прогресс не только в мире человека, но и в мире животных. Борьба за самку, дающая перевес не только сильнейшему, но и красивейшему (брачное оперение у птиц), неустранимым биологическим путем перешла и в человеческое общество, конечно, в неизмеримо более сложном виде, чем она действует в животном мире. Материалистическое мировоззрение проворонило эту борьбу начисто. Оно проворонило половой инстинкт во всех его видах. Оно изобразило человека бесполым существом, все потребности которого принципиально ограничены материальными благами и все заботы – приобретением и еще более – распределением этих материальных благ.

Юноша и девушка, целующиеся при свете луны или без света луны, вовсе не собираются поставлять будущему человечеству будущих пролетариев или будущей родине будущих солдат. Они действуют под влиянием того же инстинкта, который заставляет кету подыматься к верховьям Амура и там гибнуть, отдавая свою жизнь продолжению рыбьего рода. Вынашивая, рожая и воспитывая ребенка, мать вовсе не задается вопросом о будущих наследниках и собственниках родительского имущества. Кстати, наибольшее количество детей имеют те слои населения, которые никому никакого наследства оставить не могут, ибо и сами ничего не имеют – беднейшие слои страны. Люди строят семью, повинуясь древнейшему и могущественнейшему из инстинктов. Но точно таким же образом, чисто инстинктивно, люди строят свое государство.

Если у человека не работает или работает плохо половой инстинкт, он ни при каких условиях семьи не создаст. Если половой инстинкт находится в порядке, то семья будет создана даже в самых невероятных условиях, как она была восстановлена в поистине невероятных условиях советской жизни. Если у народа не действует государственный инстинкт, то ни при каких географических, климатических и прочих условиях этот народ государства не создаст. Если народ обладает государственным инстинктом, то государство будет создано вопреки географии, вопреки климату и, если хотите, то даже и вопреки истории. Так было создано русское государство.

Эллинские философы вели друг с другом бесконечные дискуссии и строили свои философские системы, вовсе не имея в виду утверждать в будущих веках славу эллинского гения и снабжать гимназистов XX века материалами для школьной логики. Римский мужик, завоевавший сначала Лациум, потом Италию, потом Галлию, понятия не имел о том, что он строит будущую мировую Империю Рима. Русские землепроходцы и английские торговцы, пробравшиеся к Берингову проливу или к Новой Зеландии, совершенно не имели в виду стройки Российской или Великобританской Империи: обе эти Империи явились автоматически результатом многовековой работы миллионов людей, имен которых мы не узнаем никогда. Рассудочные попытки, не имевшие опоры в народном инстинкте, проваливались и теперь проваливаются с совершенно исключительной последовательностью. В результате французских энциклопедистов Франция, вместо того чтобы освободить от тиранов все человечество, разгромила собственную Империю и привела «тиранов» в Париж, где «тираны» и продиктовали потомкам Дидерота и Руссо свою державную волю. Германская философия до точки, до мельчайших подробностей разработала теорию государства и власти, теорию «воли к власти» и права на власть, и результатом этого был первый Версальский мир, который был очень плох, и другой Версальский мир, который оказался намного хуже первого.

Вопросу о философии, о социализме и о практических результатах и той и другого я посвятил отдельную книгу, она, может быть, попадется на глаза читателю этой книги. А может быть, и не попадется: времена теперь социалистические. Во всяком случае, в данной работе темы о философии и о социализме я могу коснуться только мельком. Моя тема сейчас – это стройка русской государственности. И я хочу на самых простых практических примерах, лишенных какого бы то ни было теоретического обоснования, показать, как в аналогичных случаях действовали немцы и как действовали русские и почему в одном случае получилась Российская Империя, а в другом – хронический Версаль, то мир Вестфальский, то мир Версальский.