Текст книги "Корабли и люди"

Военно-морское училище

По окончании подготовительного училища осенью 1924 года нас расписали между тремя военно-морскими заведениями: Военно-морским училищем (командным), Военно-морским инженерным училищем и Военно-морским гидрографическим. Я очень хотел попасть в инженерное, но мне – увы! – выдалось командное.

С 1926 года оно стало именоваться Военно-морским училищем им. М. В. Фрунзе. А совсем недавно, до Октябрьской революции, это был Морской Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича корпус.

История его начинается в самом начале XVIII века, в 1701 году. И возникает по воле Петра Великого питомник русской морской славы из Навигацкой школы в Москве, которою возглавлял знаменитый генерал-фельдмаршал Яков Брюс, герой Полтавы. Но уже в 1715 году создаётся Морская академия в Санкт-Петербурге.

После двух веков совершенствований, преобразований и многочисленной смены названий славная морская школа превращается в 1922 году в Военно-морское училище. Из заведения, традиционно предназначенного детям привилегированного дворянского сословия, оно становится открытым молодёжи, вышедшей из самых глубоких народных слоёв, – такова диалектика революции.

И какой же гордостью исполнилось моё сердце, когда я, деревенский парень, даже не мечтавший в пензенской глуши увидеть наяву хотя бы на минуту морской простор, оказался волею судеб в стенах, видавших элиту русского флота: и боевых адмиралов, и героических штурманов, и землепроходцев, и учёных-гидрографов, и инженеров.

Г. А. Спиридов, Ф. Ф. Ушаков, Д. Н. Сенявин, П. С. Нахимов, И. Ф. Крузенштерн, Ф. Ф. Беллинсгаузен, В. И. Даль, А. Ф. Можайский, Ю. М. Шокальский и мои товарищи и начальники в годы страшной Великой Отечественной войны Н. Г. Кузнецов, В. Ф. Трибуц, В. П. Дрозд, Л. А. Владимирский – вот слава и гордость русской морской школы.

За три года пребывания в училище, с 1924 по 1927 годы, много произошло разных событий, и радостных, отрадных, ведь страна развивалась, была на подъёме, и страшноватых, связанных с усилением политического давления. А мы были молоды, ещё наивны, полны радости новой жизни. Много было замечательных встреч, главным образом, с людьми большого интеллектуального потенциала и высокой морали, преданных своему делу.

Первым начальником и комиссаром училища (во время моей учёбы) был Николай Александрович Болотов, обаятельный человек, интеллигент в полном смысле этого слова. Отличный воспитатель, он происходил из старых морских офицеров. С первых лет революции мичман Болотов перешёл на сторону народа ив 1918 году вступил в партию большевиков. Всю жизнь он служил стране и флоту. Мы его по-настоящему любили. Он был настолько доброжелателен к курсантам, что, бывало, при встрече с ним в длинных коридорах мы редко могли приветствовать его первыми.

Вторым начальником был Юрий Фёдорович Ралль, графского достоинства, из потомственного дворянского рода фон Раллей, известного с екатерининской эпохи, по словам Всеволода – его сына.

С морем Юрий Фёдорович был связан генетически: его прабабушка по материнской линии была племянницей Фёдора Фёдоровича Ушакова. Знаменательно, что за огромную роль, которую сыграл Юрий Фёдорович в Великой Отечественной войне, он был награждён орденом Ушакова 2-й степени за номером 1. Славный был Адмирал – с большой буквы, гордость российского флота! Он – один из немногих адмиралов, плававших на всех флотах России и принимавших активное участие в боевых действиях непосредственно на море.

Также из царских флотских офицеров, будучи кавалером ордена Св. Анны 3-й степени с мечами и бантом и орденом Св. Анны с надписью «За храбрость»[3]3
  Ю. Ф. Ралль также был награжден орденами Св. Станислава 3-й ст. с мечами и бантом и 2-й ст. с мечами. – Ред.


[Закрыть], он с первых дней революции отдал свои опыт, знания, талант военачальника флоту.

Правда, это не избавило его от неприятностей, которые могли бы обратиться в трагедию: в 1921 году Юрия Фёдоровича за «благородное происхождение» арестовали и заключили в Курскую тюрьму, где ему пришлось томиться несколько месяцев. Но в 1922 году он снова как особо ценный специалист минно-трального дела был возвращён на службу в Красный Балтийский флот и назначен командиром линейного корабля «Марат».

Юрий Фёдорович был подлинным моряком, любил морскую службу, корабли и всех, кто с морем связал свою судьбу. До назначения его начальником училища в 1925 году он успел «откомандовать» всеми классами кораблей – от тральщика и миноносца до линейного корабля включительно. Его морской опыт, знания и авторитет, беззаветная любовь к флоту всегда, всю жизнь служили нам, его воспитанникам, примером для подражания.

В самом начале Великой Отечественной войны Юрий Фёдорович по своей настоятельной просьбе перешёл из Центрального аппарата ВМФ на действующий Балтийский флот, был командующим эскадрой КБФ и командиром Кронштадтского оборонительного района. Безусловно, он сыграл ведущую роль в руководстве боевыми действиями флота в начальный период Великой Отечественной войны.

Запомнились и другие преподаватели ВВМУ: Иван Николаевич Дмитриев и Михаил Михайлович Беспятов преподавали навигацию, Сергей Иванович Фролов – девиацию, профессор Борис Павлович Хлюстин – астрономию, профессор Алексей Иванович Холодняк – дифференциальное и интегральное исчисление, Ворожейкин – химию, Борис Францевич Винтер – артиллерию, Анатолий Александрович Рыбалтовский – минное дело.

Вспоминаются Николай Александрович Коль, погибший, как многие, в 1937 году, и Леонид Александрович Гроссман, преподававшие нам тактику и военно-морскую историю.

Много внимания уделялось и нашей физической подготовке. Здесь Вячеслав Михайлович Марциновский был незаменим, но особенное впечатление произвёл на нас Эрнест Иванович Лустало. Яркая фигура спортсмена высокого класса, боксёра, фехтовальщика, пловца, когда-то переплывшего (почти! – не доплыл из-за непогоды 500 м) Ла-Манш, оказала на нас колоссальное влияние.

Он преподавал в училище фехтование, плавание, бокс. Красиво, элегантно, легко. Француз по происхождению, рекордсмен, он был приглашён в 1897 году для организации турниров и чемпионатов именно по французскому боксу.

Все эти замечательные люди способствовали нашей умственной и физической эволюции – превращению нас в достойных моряков, профессионально грамотных и ответственных за нашу нелёгкую службу.

За время пребывания в училище мы ежегодно летом проходили практику на кораблях. Две кампании провели на легендарном крейсере «Аврора». Во время практики мы выполняли, как полагается, обязанности и палубного матроса, и трюмного, и рулевого, и кочегара, и сигнальщика, и машиниста, и всех других морских специалистов, дело которых мы должны были твёрдо усвоить, познав условия работы и службы любого матроса.

И здесь был незаменим Никита Дементьевич Харин – боцман старого флота. Досконально постигший базовую службу экипажа, он с 1921 года стал командиром учебного судна «Океан». Харин учил нас всему необходимому: такелажному делу, управлению шлюпкой в трудных условиях – под парусом и под вёслами и, главное, правилам предупреждения столкновения судов в море, то есть расположению и распознаванию сигнальных фонарей в различных их цветовых сочетаниях на судах разного достоинства.

А это требовало большой тренировки глаза и способности точно определять дистанцию между судами, что являлось гарантией безопасного их расхождения в открытом море. Само собой, понятие о порядке, чистоте и безупречности внешнего вида корабля мы также получили от Никиты Дементьевича энергично и сполна, как это было принято на старом российском флоте. Практика была не из лёгких, но как стать достойным морским офицером, не ведая азов трудоёмкого матросского дела?

Вот и 2 октября 1927 года – день выпуска из Военно-морского училища. Парад в зале Революции! Сто девять выпускников в новом, индивидуального пошива обмундировании выстроились ровной шеренгой.

Начальник Военно-морских сил РККА Ромуальд Адамович Муклевич, начальник военно-морских учебных заведений Владимир Митрофанович Орлов (оба погибли впоследствии в сталинских «чистках» 1938 г.) и начальник Военно-морского училища Юрий Фёдорович Ралль обходят строй, здороваются с выпускниками.

Зачитывается приказ Народного комиссара по военным и морским делам СССР Климента Ефремовича Ворошилова о производстве выпускников в командиры флота. Муклевич вручает диплом об окончании училища и кортик каждому, по очереди, соответствующей его успехам в учёбе. Член ЦК ВЛКСМ вручает часы с секундомером. И вот мы – командиры РККФ!

Далее – выпускной бал в зале Революции. Настроение у всех радостное, ведь мы вступаем в новую жизнь! Но мы понимали, что наша юность окончилась в буквальном смысле этого слова, теперь нам предстоит не только восстанавливать, но и создавать новый российский флот, с новыми людьми, с новыми задачами.

При распределении выпускников по флотам первым десяти предоставлялось право выбора моря, остальным пришлось решать вопрос, где служить, жребием. Мне выпал жребий служить на Балтийском флоте. Но ещё во время летней практики мы с моим однокурсником-пензенцем Борисом Георгиевичем Шерихом, явные романтики, решили служить на Дальнем Востоке.

Желание Бориса Георгиевича исполнилось: он вытянул жребий на Дальневосточную Амурскую флотилию, мне же пришлось долго уговаривать Павла Сергеевича Абанькина уступить мне место на эту флотилию. В конце концов обмен совершился, и я еду в Хабаровск!

После окончания училища нам предоставили месячный отпуск. Из отпуска надлежало направиться прямо к месту службы. Побывав последний раз в моей жизни в Бессоновке, я забрал жену и сына Володю и отправился на Амурскую флотилию. Поезда тогда ходили не очень быстро, и, чтобы добраться от Пензы до Хабаровска, потребовалось ровно полмесяца: выехал из Пензы осенью, а приехал в Хабаровск зимой.

На Амуре

Амурская флотилия базировалась на Осиповском затоне, в двенадцати километрах вниз по Амуру от Хабаровска. Она существовала официально с 1908 года, но история её начинается ещё с середины XIX века, когда началось освоение Дальневосточного края.

Сначала с 1897 года это была Амуро-Уссурийская казачья флотилия, потом она превратилась в Амурскую речную флотилию, подчинённую в оперативном отношении командующему войсками Приамурского военного округа. В годы моей службы на флотилии она называлась Дальневосточной военной флотилией, а в 1930 году стала Амурской Краснознамённой.

В состав Амурской флотилии в 1928 году входил дивизион башенных мониторов под командованием Мараки. Это особого рода броненосные корабли, едва возвышающиеся над водой.

На них устанавливались большие орудия довольно эффективного действия. Таковы были «Свердлов» (командир – Павел Алексеевич Тройнин), «Красный Восток» (командир – Р. И. Яунз), «Сун-Ят-Сен» (командир – И. Н. Никитин и «Ленин» (командир – Юрий Петрович Бирин).

К этому надо прибавить дивизион канонерских лодок: «Беднота» (командир – Николай Михайлович Галль; он же командир дивизиона), «Красное Знамя» (командир– Иван Семёнович Фоменко), «Пролетарий» (командир– Пётр Андреевич Сюбаев), «Бурят» (командир – В. Г. Горьковенко), а также дивизион бронекатеров «Пика», «Копьё», и «Барс» под командованием Владимира Фёдоровича Гудкова и наконец колесный минный заградитель «Сильный» с группой тральщиков Т-31 и Т-32.

Мониторы имели вооружение: «Свердлов» – четыре 152-мм и два 76,2-мм орудия, остальные – по шести 120-мм и по два 76,2-мм. На них было установлено по четыре дизеля НР-250, и они развивали ход 11–12 уз. Канонерские лодки располагали паровыми машинами с дровяным отоплением котлов и имели скорость 11 уз. Бронекатера были вооружены одним 75-мм орудием и двумя пулемётами.

Прибыло нас на Амурскую флотилию семеро: Борис Георгиевич Шерих, Владимир Николаевич Петухов, Николай Георгиевич Богданов, Оскар Карлович Энгель, Михаил Сергеевич Клевенский, Александр Семёнович Броневицкий и я.

Командующим и одновременно комиссаром Дальневосточной Амурской флотилии был старый коммунист и революционный матрос Яков Иванович Озолин. Оперативная и тактическая подготовка у него была недостаточной, если не сказать отсутствовала, но организационная и командная сторона оказалась на высоте.

Человек он был вспыльчивый и горячий – мог повысить голос при разговоре с подчинёнными, но справедливый: быстро остывал и зла не помнил. Как революционный матрос пользовался большим авторитетом. В тридцатых годах он окончил академические курсы и стал видным флотским деятелем. К сожалению, ненадолго – в 1938 году его расстреляли[4]4
  В действительности умер в тюрьме. – Ред.


[Закрыть].

Я получил назначение вахтенным начальником на канонерскую лодку «Беднота» – небольшой речной корабль водоизмещением 250 тонн, вооружённый двумя 120-мм орудиями и с экипажем порядка 60–70 человек.

Как уже говорилось, командовал «Беднотой» H. М. Галль, культурный и образованный человек, спокойный и невозмутимый даже в самых сложных ситуациях.

Его помощник Юрий Самойлович Сидер-Брок – полная ему противоположность: деятельный и крикливый, он обладал при своих незначительных габаритах густейшим басом, что для помощника командира – дар Божий. Он свободно мог обходиться без мегафона, его голос чётко слышался на другом берегу Амура.

Комиссаром был Иван Васильевич Пучков, весёлый, общительный и чуткий, большой любитель сценического искусства, самодеятельности и спорта. Четвёртым членом кают-компании оказался инженер-механик Павел Дмитриевич Деревнин. Он только что окончил Военно-морское инженерное училище, в которое я когда-то мечтал попасть, и одновременно со мной был назначен на корабль. Мы с ним размещались в одной каюте и впоследствии стали большими друзьями.

На Амуре мне пришлось плавать только кампанию 1928 года. Но что это была за кампания! Какое плавание! Амур полноводный, быстротечный, шириной от километра до полутора, а в низовье доходивший до пятнадцати-шестнадцати километров.

С середины реки берега едва видны. Мне пришлось проплыть по Амуру вверх от Хабаровска до Благовещенска тысячу километров, от Благовещенска до села Покровского – девятьсот, и вниз – от Покровского до Благовещенска – девятьсот, от Благовещенска до Хабаровска – тысячу, от Хабаровска до Николаевска-на-Амуре – девятьсот пятьдесят и вверх от Николаевска-на-Амуре до Хабаровска – девятьсот пятьдесят. Всего пять тысяч семьсот километров.

Амур, что означает на тунгусо-манчжурских языках «Большая река», на всём своём протяжении судоходен. В него впадают многоводные реки, также судоходные: Зея, Бурея, Сунгари и Уссури. Первые две, левые притоки, берут начало у Станового хребта, а правые – в Китае и в Приморье.

Флотилия усиленно занималась боевой подготовкой: артиллерийской стрельбой, высадками десантов, тактическим взаимодействием с сухопутными войсками и плаванием в сложных условиях днём и ночью в составе соединений. Командирам кораблей запретили плавать с местными лоцманами, с которыми они ходили в предыдущие кампании.

После ледохода, в начале мая «Беднота» вышла в самостоятельное плавание. Я исполнял обязанности вахтенного начальника. А надо сказать, что вахтенный начальник на канонерских лодках, по флотскому выражению, – это «мичман дырка», то есть он заменяет всех недостающих корабельных специалистов. Значит, я и вахтенный начальник, и ревизор-начхоз, и связист, и артиллерист, и физрук, и заведующий кают-компанией. Кем я только не был!

И вот, выйдя в первый поход без лоцмана вверх по Амуру, в Казакевической протоке ночью Николай Михайлович допустил меня к самостоятельному несению вахты на ходу. Темно, течение быстрое, берега извилистые. Подходим к перекату. Командир говорит:

– Сядем, ревизор?

– Нет, не сядем, – отвечаю я. И вдруг под днищем зашуршало, затем – толчок.

– Ну, вот и сели. Шляпа, ревизор, – сказал спокойно командир. – Снимайтесь с мели, – и покинул мостик.

Основной способ самостоятельной съёмки с мели – это заводка якоря на всю длину якорь-цепи в сторону глубины и употребление упорины-бревна длиной метров восемь: на одном конце шток-крестовина, а другой конец заострён, как шпиль, и обит трёхмиллиметровым железом.

Вызвал наверх боцманскую команду и матросов артиллерийской боевой части. На четырехвесельном яле завёз якорь на глубину. Установил упорину, закрепив пеньковый трос за кнехт, на крестовину навесил блок, пропустил трос через блок, а ходовой конец намотал на шпиль. Упориной попытались поднять нос, но электромотор оказался бессилен крутить шпиль. Пришлось вставить вымбовки, и с помощью всей команды стронули нос с мели. Корабль вышел на глубину и стал на якоре. Вся эта операция заняла часов семь.

Рассветало. Приходит вестовой и приглашает в кают-компанию. В кают-компании сидят командир и старший помощник и оба улыбаются. Юрий Самойлович спрашивает: «Ну что, ревизор! Освоил несение самостоятельной вахты?» – «Вполне», – отвечаю я. Оказывается, у Николая Михайловича основной способ проверки деловых качеств подчинённых было предоставление самостоятельных действий в трудной ситуации.

Далее до Благовещенска мы дошли без приключений. Правда, рулевые были хорошо подготовлены к держанию корабля на створе. Мне приходилось часто стоять на вахте с рулевым Козорезовым. Он умело брал угол упреждения против течения, чтобы не сносило корабль с линии створа. Рулевой стоял на штурвале в рубке, ему с мостика команды вахтенного начальника передавались по переговорной трубке.

Как-то, отдавая команду на руль с папиросой во рту, я нечаянно выронил её горящей, и снизу раздался голос Козорезова: «Спасибо, товарищ вахтенный начальник!» – и по трубе заструился дымок. Впоследствии я учёл это и для поощрения рулевого частенько подкидывал ему зажжённую папироску. Командир похвалил меня за точное держание корабля на створе.

В Благовещенске мы стояли у пристани три дня. Службу на стоянке несли следующим образом: на корабле оставались старпом или командир, остальной командный состав вместе с очередной сменой команды увольнялся на берег в город.

Как-то возвращаюсь с берега к полуночи: мне приходилось заступать на вахту-«собаку» (так называлась у моряков вахта с полуночи до четырёх часов утра), и не обнаружил корабля на пристани. Судно из-за волны и ветра отошло от пристани и стало на якорь посредине Амура.

Что делать? Опаздывать на вахту не полагалось. Я забежал на берег вверх по реке метров на двести, разделся, прикрепил одежду ремнём к голове и поплыл к трапу корабля. Ровно с последней двадцатичетырёхчасовой склянкой я подплыл к трапу, оделся и сменил стоявшего вахтенным начальником Павла Дмитриевича Деревнина.

Утром снялись с якоря и пошли вверх по Амуру. Подходя к Большому Хингану, обнаружили, что скорость хода значительно уменьшилась, а скорость течения увеличилась. Горы Большого Хингана сужают берега, и Амур становится быстротечным. В темноте решили стать на якорь. Отдали левый якорь. Не держит! Пятьдесят метров якорь-цепи не держат! Корабль сносит течением.

Поднялись наверх, снова отдали якорь. Не держит, хотя вся якорь-цепь стравлена до жвака-галса. Что за чёрт?!!! Отдаём второй, правый, якорь на пятидесяти метрах цепи. Задержались! Оказалось, что боцман решил сменить буйреп левого якоря, взял трёхдюймовый[5]5
  76,2-мм. – Ред.


[Закрыть] смоляной трос, прикрепил к якорю, а сам трос намотал восьмёркой на кнехт. Когда отдавали якорь, он повисал на буйрепе и травилась только якорь-цепь. Поэтому течение и сносило корабль.

Идём выше. На середине реки ход совсем стал малый. Подошли под самый берег, и только там, на меньшем течении, чем на стрежне, корабль стал продвигаться, и то не очень быстро. Потом мы увидели, что посреди реки плывут стога сена, деревья и дома…

А дело в том, что лето было жаркое. Снег в горах стал быстро таять, вода в Ононе, Шилке и Аргуни резко поднялась, что отразилось и на Амуре. В районе Хингана она поднялась на двенадцать метров выше ординара. Произошло на редкость большое наводнение. Сто шестьдесят деревень с населением в семьдесят шесть тысяч человек оказались затопленными: часть селений разрушена, посевы погибли, свыше шести тысяч скота утонуло.

Мы вывезли из села Поллаково около восьмисот человек. Другие суда флотилии также принимали участие в оказании помощи населению и спасению людей.

Через полмесяца уровень воды стал необыкновенно быстро падать, как и поднялся, и установился ниже ординара, и мы застряли между двух перекатов в районе села Перемыкино. Сидим и ждём дождей, чтобы вырваться из западни.

Развлекались ужением рыбы, общались с местным населением, устраивали концерты, занимались водным спортом. Одним словом, курорт! Пляж, песок, лес. Кроме политзанятий и корабельных учений-тревог, других дел во время стояния на якоре нет. И всё-таки мы достигли своей цели: дошли до села Покровки! Постояли два дня, привели механизмы в порядок, загрузились дровами – и пошли вниз. Снова Перемыкино, Хинган, Благовещенск и наконец Осиповский затон.

Перед осенью корабли пошли вниз по Амуру, и «Беднота» среди них. Прошли Малмыж, остановились у села Пермское, ныне Комсомольск-на-Амуре, познакомились с местным населением, гольдами, посмотрели на их жалкое существование, жилища, кожаные лодки-оморочки. И пошли дальше в Николаевск-на-Амуре.

Вот и Николаевск! Река? Море, а не река! Плещутся у корабля дельфины. Идут стаи кеты вверх по Амуру на икрометание. Выпрыгивают из воды рыбины-муксуны и иногда попадают прямо в лодку. Замечательно! Сходим на берег.

Старожилы рассказывают, что зимой 1920 года, когда японцы после зверств, которые они творили на Дальнем Востоке, вынуждены были его покинуть, убраться восвояси, командир красного партизанского отряда Тряпицын, анархист и расстрельщик, по льду ворвался в Николаевск и пленил японский гарнизон человек в двести.

Имея с японцами личные счёты за убитую семью и сожжённое родное село, он согнал их на лёд и утопил в прорубях. Японцы потом долго предъявляли претензии к советскому правительству за «не джентельменское» поведение Тряпицына, видимо, считая, что преступления, которые они совершали сами, вплоть до сожжения Сергея Лазо в паровозной топке, отвечают принципам рыцарского ведения войны.

Тем не менее, всё это спровоцировало «николаевский инцидент», повод для военного конфликта – нападения японцев на наши военные гарнизоны на Дальнем Востоке в апреле 1920 года. А Тряпицын за массовые расстрелы, которым он предавался в Николаевске-на-Амуре, и за бессмысленное сожжение города вскоре был арестован, предан суду и расстрелян сам.

Вернулись мы в Осиповский затон в сентябре. На флотилию прибыли начальник Морских сил, член Реввоенсовета республики и будущий «враг народа» Ромуальд Адамович Муклевич и секретарь Дальневосточного краевого комитета РКП (б) Ян Борисович Гамарник, также «антисоветский элемент», «враг народа», как писали в газетах 1937 года. Они сделали смотр кораблям и провели манёвры.

Во время манёвров мне пришлось проложить свинцовый, невероятно тяжёлый кабель для связи сухопутных подразделений с кораблями. Две катушки кабеля я погрузил на две шлюпки, гребцами были матросы с «Бедноты». Ширина Амура в месте пролегания кабеля была около километра.

Больше часа, напрягая все силы и умение, матросы гребли поперёк реки, взяв угол упреждения против течения. Кабель был проложен, связь была налажена. На разборе манёвров руководитель учения командующий Я. И. Озолин отметил это как хорошую выучку матросов канонерской лодки.

С началом ледостава личный состав кораблей списали в казармы берегового экипажа. Командовал экипажем Адриан Адамович Романовский, штурман легендарного корабля «Красный Вымпел», дальневосточной «Авроры», паровой яхты, которая когда-то носила имя славного адмирала В. С. Завойко, мореплавателя и открывателя новых земель.

Этой яхтой, спущенной на воду в 1911 году, командовал военмор Александр Иванович Клюсс. Плавая у берегов Камчатки, моряки по радио узнали, что во Владивостоке совершился контрреволюционный переворот.

Командир и команда, не желая идти к белым, прорвались в Шанхай, где в течение двух лет под советским флагом в окружении белогвардейцев и русских эмигрантов простояли в порту, отражая их попытки с оружием в руках захватить корабль.

На корабле был один изменник, который наводил белогвардейцев на захват судна. Он был разоблачён и арестован командиром при каюте, в которой содержался под охраной часового два года.

В 1922 году на Дальнем Востоке установилась Советская власть, и Клюсс привёл корабль во Владивосток, где тот получил новое имя – «Красный Вымпел». Изменник был судим и наказан. Впоследствии А. А. Романовский, бывший тогда штурманом на «Завойко», написал замечательный роман «Верность» об эпопее яхты «Адмирал Завойко».

В зимний период личный состав кораблей производил вымораживание корабля из льда – своеобразное докование. Делается это так: когда толщина льда достигнет примерно полуметра, вокруг корабля вырубается лёд сантиметров на тридцать. За ночь под утонченным льдом нарастает такой же слой льда, как и вырубленный. Снова днём снимают слой – и так, подкладывая под днище корабля клетки, до тех пор, пока подводная часть корабля не оголится полностью. Тогда приступают к её осмотру и ремонту корпуса.

В установленные расписанием дни личный состав занимался в классах по изучению механизмов, материальной части орудия, тренировками на приборах, строевым обучениям и, конечно, политподготовкой. Всем этим делом руководил А. А. Романовский. Так в напряжённой учёбе и ремонте кораблей прошла вся зима.

Весной 1929 года из Владивостока приехал командир сторожевого корабля «Боровский» Владимир Александрович Потёмкин и с согласия командующего получил разрешение перевести меня на «Боровский» на должность вахтенного начальника и ревизора. Так, благодаря хорошей аттестации, данной мне Галлем за летнюю кампанию, я с реки попал на море.