Текст книги "Моя безупречная жизнь"

Глава 2

Не забыть Навсегда.

Мое первое воспоминание о Люс Эррера – эти слова, написанные маркером на тыльной стороне ее руки. Их было хорошо видно с моего места несколькими рядами дальше, так же как и облупившийся лак на ее ногтях и серебряный кафф на ухе.

Это был первый день в девятом классе, и среди моих одноклассников уже ходили разговоры о новенькой, которая перешла из частной школы в часе езды от нашей. Якобы ее оттуда выгнали, и никто не знает почему. Ее отец был нашим новым учителем истории.

Помню, как она положила книжку в мягкой обложке на учебник и читала ее, делая вид, будто не замечает, что все на нее смотрят. Как она оглянулась на меня и ни с того ни с сего закатила глаза, услышав, что я рассказываю друзьям о своих летних каникулах. Как в тот момент комната вдруг словно сжалась вокруг меня, а шея и грудь залились краской.

Я тогда еще была популярна, ко мне прислушивались, мечтали засветиться рядом со мной. Казалось бы, какое мне до нее дело? Абсолютно никакого, твердила я самой себе весь урок, пытаясь слушать учителя, но мое внимание упорно переключалось на ее книжку, на черный лак на ногтях, на слова, написанные на руке.

Что они означали? Меня бесило собственное желание узнать. Это была такая тупая попытка привлечь к себе внимание. И все же. Я пялилась на ее шею, туда, где тонкая золотая цепочка пряталась под воротник. В Люс была тайна.

Когда урок закончился, я сложила тетради в сумку и вышла в коридор следом за ней.

– Эй, – окликнула я ее нарочито громко, чтобы она услышала.

Люс обернулась с неожиданно уверенным видом.

На лице любой другой девушки слишком яркая подводка в сочетании с крупными чертами выглядела бы вульгарно, но на ней такой макияж смотрелся органично. От Люс словно исходил внутренний свет, и я была не в силах отвести от нее взгляда.

– Почему ты закатила глаза, когда обернулась ко мне в классе?

Она разглядывала меня с легкой насмешкой и любопытством.

– Потому что знала, что ты хвастаешься.

– Я разговаривала со своими друзьями.

Она снова закатила глаза:

– Окей.

– Может, не стоит подслушивать чужие разговоры?

– Ой, да ладно, ты практически умоляла присутствующих в классе обратить на тебя внимание.

– А ты нет? – спросила я. – Демонстративно читала книжку, чтобы все видели – происходящее вокруг тебя не интересует. Написала какую-то бредовую фразу на руке и только и ждешь, когда тебя спросят, что она значит.

Она вздернула бровь:

– То есть тебе самой не терпится узнать?

Я не могла понять, бесит ли меня она сама или то, что у нее получается видеть меня насквозь. А может, ни то ни другое, может, во мне взыграло любопытство.

– Конечно.

На ее лице промелькнуло удивление. Она вызывающе склонила голову набок:

– А ты угадай.

– Слова из песни.

– Нет.

– Тогда из книги.

– Ближе.

– Экзистенциальные стихи?

– Дальше.

– Клятва мести.

Люс расхохоталась – громко и с удовольствием, и в этот момент я едва не забыла, что она мне не нравится.

– Нет.

– Тогда просто скажи.

Дальше по коридору открылась дверь – и вышел новый учитель истории. Ее отец.

– Мне пора, – сказала она. – Боюсь, тебе придется жить в неведении.

– Так нечестно, – крикнула я ей вслед.

Люс вскинула руки над головой, давая понять, что с этим ничего не поделаешь.

– Увидимся, Хана, – сказала она, хотя я не называла ей свое имя.

На следующий день Люс сидела в классе на том же самом месте, читала книгу и даже глазом не повела, когда я прошла мимо. Однако, устроившись рядом с друзьями, я заметила, на ее руке новую надпись: «Библиотека. 80.92. БД».

Сообщение явно предназначалось мне. Я переписала его в тетрадь.

После урока я сказала друзьям, что мне надо еще позаниматься, и отправилась в библиотеку. Обшарив все полки, я наконец нашла выцветшую розовую обложку с мятым корешком – «Навсегда», Джуди Блум.

Я вспомнила надпись на руке: «Не забыть Навсегда», и до меня дошло, что это было просто напоминание сдать книжку в библиотеку.

Такой я раньше не читала. Читательница из меня была так себе, а если совсем уж честно, то вообще никакая, но я старалась об этом не распространяться. Однако эту книгу я взяла домой и проглотила за один вечер.

В следующую пятницу, когда мы снова оказались в одном с Люс классе, я, проходя мимо ее парты, бросила записку: «Хадсли-холл, мужской туалет, 15:30». Там ей предстояло обнаружить двух старшеклассников, устроивших небольшой выездной магазин на спортивных матах. У них можно было купить конфеты и снеки, которых не найти в торговых автоматах, а также энергетические напитки, старые порножурналы и прочую запрещенку – ассортимент менялся каждую неделю. Мы с друзьями любили забегать туда между уроками за шоколадной соломкой.

В понедельник она на ходу незаметно положила мне на парту большой конверт из коричневой бумаги. Заглянув внутрь, я покраснела. Это был старый «Плейбой» из «туалетного магазина». Надпись на ее руке сообщала: «С. 65».

Дождавшись окончания урока, я торопливо пролистала журнал, убеждая себя, что меня совершенно не интересуют размещенные в нем фотографии. Шестьдесят пятая страница находилась на правой стороне центрального разворота: глянцевая брюнетка выгнула брови и вытянула губы трубочкой. На ее груди было написано ручкой: «It’s Blitz! (сделай звук погромче)». Телефон подсказал мне, что так называется музыкальный альбом группы Yeah Yeah Yeahs. Ночью я заперлась в своей комнате, надела наушники и выкрутила громкость на максимум. Это было все равно что слушать звук чистого электричества, удар по черепной коробке. Я завалилась на кровать и принялась листать «Плейбой», разглядывая гладкие, обтекаемые формы под барабанный грохот, отбивающий последние мозги.

В следующей записке я оставила свой адрес.

Отец Люс подвез ее к нам в эти же выходные. Я следила из окна своей комнаты, как их машина заезжает в ворота, и страшно волновалась. Люс была крутой, и никто в школе Святого Франциска не мог с ней сравниться. Она разбиралась в музыке и книгах, о которых я никогда даже не слышала, и была безразлична к богатству и власти – мерилу успеха, по мнению большинства. А вдруг ей не понравится мой дом и она посчитает обстановку слишком помпезной? Вдруг она подумает, что моя комната – слишком детская, постельное белье – слишком оборчатое, а моя полка с коллекционными куклами, которых мне дарила мама на протяжении многих лет, вызовет у нее недоумение?

Я поправила стопку книг на прикроватной тумбочке. Обычно они там не лежали, но в последний момент, желая выглядеть ну очень культурной, я прихватила несколько штук у папы из кабинета и пристроила возле кровати.

Прежде чем позвонить, Люс остановилась на дорожке перед входом и посмотрела на дом. На ее лице отразился слабый намек на испуг, и мне стало легче. Наверное, она тоже волнуется.

– Милое местечко, – пробормотала Люс, когда я открыла дверь.

В первое мгновение мне показалось, что она ехидничает, но это было искренне.

– Спасибо, – ответила я и смущенно замялась, не зная, что делать дальше.

Обычно, когда приходили друзья, мы выгребали из буфета все снеки и отправлялись в гостиную. Включали телевизор, болтали и сплетничали, развалившись на диванах. Но Люс не была похожа на человека, которому интересно смотреть, как препираются на телеэкране звезды второстепенной величины.

– Хочешь пить или чего-нибудь пожевать? – спросила я. – У нас есть содовая, чай со льдом, минералка, чипсы, соус сальса, шоколадные крендельки, сыр с крекерами, сушеное манго…

Слова вылетали с бешеной скоростью, выдавая волнение. Люс внимательно посмотрела на меня, она, конечно, все поняла, и при мысли об этом я почувствовала, как горит мое лицо. Так странно, мне никогда не была свойственна застенчивость. Я выдохнула.

– Уф, ну я сейчас прямо как мама.

Люс рассмеялась:

– Было бы неплохо, если бы каждый раз, когда я вхожу в дом, моя мама в качестве приветствия оглашала мне список снеков из нашего буфета.

– Ну, меня так тоже не встречают, – сказала я, показывая Люс дорогу на кухню. – Только гостей. Я, в свою очередь, слышу лишь: «Где ты была, почему так поздно, что это на тебе надето, что у тебя с волосами, почему не отвечаешь на телефон…»

– Лучшие хиты всех времен, – подхватила Люс, – а также бонусные треки «Ты сделала уроки?» и «Накрой на стол».

– И ремиксы «У меня горы нестираного» и «У тебя в комнате есть грязные тарелки?», – добавила я.

– Ты не боишься здесь заблудиться? – спросила Люс.

– У себя дома? Нет. Не такой уж у нас большой дом, тебе не кажется?

Люс посмотрела на меня так, как будто ответ был очевиден.

– Огромный, – сказала она, взяв с журнального столика глиняную фигурку.

Я замерла:

– О господи, ты дотронулась до нее?!

Люс торопливо поставила фигурку на место.

– Что, она очень дорогая?

– Это же подлинная скульптура Форне, тысяча девятьсот двенадцатого года.

Люс побледнела.

– А кто такой Форне?

– Ты что, никогда о нем не слышала? – Я выждала секунду, заставив ее хорошенько понервничать. – Я пошутила. Это вроде как собака. Я ее слепила, когда мне было восемь лет.

Она схватила ручку и швырнула в меня:

– Ну ты мерзавка!!!

– Как и ты!

Люс засмеялась.

– Знаю. – Она с интересом осмотрела фигурку. – На собаку вообще не похоже.

– Я никогда не планировала стать скульптором.

В гостиной пылесосила наша домработница Джини, поэтому, прихватив снеки, мы с Люс направились в мою комнату.

Я следила за тем, как она рассматривает покрывало в розочках, коллекцию кукол, постер с картиной Джорджии О’Кифф[1]1
  Джорджия О’Кифф – первая американская модернистка и ключевая фигура в искусстве ХХ века.


[Закрыть] над кроватью. Глядя на комнату глазами Люс, я вдруг ощутила неловкость от того, какое там все девчачье, но, к моему облегчению, она улыбнулась.

– В детстве мне всегда хотелось такую куклу, – сказала Люс. – Я вечно разглядывала их в витрине со всеми этими аксессуарами и думала, какая больше всего похожа на меня.

– Я тоже, – сказала я. – Сейчас у них в коллекции появилась одна кукла с восточной внешностью, но у меня ее нет. А тогда самой похожей казалась Мелани с каштановыми волосами.

– Я тоже считала, что она похожа на меня больше остальных, – кивнула Люс.

Мы с интересом уставились друг на друга. Мелани, ни капли не похожая ни на Люс, ни на меня, неожиданно объединила нас.

– Мелани, – проговорила Люс, – кукла неопределенного происхождения – она может быть и кубинкой, и китаянкой, и представительницей любой другой национальности, какой ты только пожелаешь.

Мы обе усмехнулись, затем взгляд Люс упал на стопку книг у меня на тумбочке.

– Маркес? – Это произвело на нее впечатление.

Я поспешно пробежала глазами по корешкам. Люс имела в виду «Любовь во время чумы». Мои щеки снова залились краской. Я кивнула, надеясь, что она не станет расспрашивать меня о книге.

– И как тебе? – спросила Люс.

– Э, я только начала, так что еще не врубилась, что к чему. Но мне пока нравится. А ты читала?

– Летом, – ответила она. – Хорошо написано.

– Очень, – согласилась я, делая вид, что знаю, о чем говорю.

– А что ты думаешь о Флорентино? – спросила она.

– Он… довольно интересный. – Это было все, что мне удалось из себя выдавить.

– Да? Мне он сначала показался чересчур навязчивым.

Я сглотнула. Похоже, Люс не собиралась менять тему. Пришла пора сказать правду.

– Честно говоря, я ничего из этого не прочитала, – поделилась я. – В смысле я начинала и бросала.

Заменила большую ложь маленькой. Просто мне было слишком стыдно признаться в том, что все эти книги на тумбочке – не мои, а сама я в жизни почти ничего не читала, кроме журналов.

Я думала, Люс посмотрит на меня с усмешкой и жалостью, но вместо этого она облегченно вздохнула:

– Я тоже. Знаешь, как бывает, когда перечитываешь одну и ту же строку много раз и все равно не улавливаешь сути. Вот и у меня так же. То есть я дочитала «Любовь во время чумы» до конца, но с огромным трудом. Наверное, мне еще рано браться за такое, стоит попробовать снова через несколько лет. А «Историю любви» ты читала? – спросила она. – Если хочется чего-то романтичного и трогательного, это самая подходящая книга.

– Обожаю трогательные истории, – сказала я.

Она рассмеялась.

– Нет, правда, возьми почитать.

– Возьму, – искренне ответила я.

Люс плюхнулась на мою кровать и откинулась на гору плюшевых подушек.

– Я всегда удивлялась, зачем людям столько декоративных подушек, и вот теперь наконец поняла. Это так классно.

– Чаще всего они мешают, – сказала я, усевшись на другом конце кровати и поджав под себя ноги.

– А куда ты их деваешь, когда ложишься спать?

– Скидываю на пол. Особенно мне нравится это делать, когда я злюсь.

Люс провела рукой по бархатной поверхности подушки.

– Ну, рассказывай.

– О чем?

– О школе Святого Франциска. Что там за народ. Какие учителя. Что надо знать?

Я устроилась поудобнее на подушке для чтения. Всегда обожала давать советы.

– У каждого есть свой педагог-наставник, все пользуются семейными связями, подслушивают и подсматривают друг за другом, так что всегда надо думать, что говоришь. Не оставляй без присмотра учебники, особенно во время экзаменов: в любой момент они могут бесследно исчезнуть, и ты не сможешь заниматься и готовиться. Всегда веди себя так, как будто тебя фотографируют и завтра утром эти снимки появятся в газетах, – потому что так оно и есть на самом деле. Никогда не ешь начос в столовой и не откровенничай в переписках, сплетничай только при личной встрече, чтобы не осталось никаких доказательств. Во всем остальном – школа как школа.

Люс задумчиво крутила цепочку на шее.

– А что ты слышала обо мне?

– Твой папа – учитель. Ты перешла сюда из школы Святых Невинных. Тебя исключили. – Я посмотрела на нее, ожидая реакции, но по ее лицу нельзя было ничего понять. – Это правда?

Люс вздохнула:

– Мне не хотелось никому говорить, но это правда: мой папа – учитель.

Я закатила глаза:

– Да я не про то!

– А ты как думаешь?

Я думала, что она старается делать вид, будто ей на все плевать, хотя на самом деле это далеко не так.

– Вряд ли тебя исключили. Скорее всего, ты перешла по самой простой и скучной причине. Может, твой папа получил здесь работу, а ты не особо любила прошлую школу и решила перейти вместе с ним. Но кто-то уже пустил слух, и ты не стала ничего объяснять, потому что тебе нравится шокировать окружающих. – Я снова посмотрела на Люс, пытаясь понять, угадала или нет, но ее лицо оставалось непроницаемым. – Я тебя не осуждаю, – добавила я. – Сама на твоем месте поступила бы так же. Это вроде защитной реакции.

– Ты ошибаешься. – Люс пожала плечами. – Меня исключили.

Я растерянно помолчала, не понимая, говорит ли она правду.

– А за что?

Люс замялась.

– Мне запретили рассказывать.

Кто запретил?

Люс выдернула нитку из подушки. Похоже, случай серьезный, раз ей велели молчать, хотя мне трудно было представить, что Люс совершила один из тех поступков, которые сразу приходят на ум.

– Я только могу сказать, – проговорила она, – что это из-за парня. Но не в том смысле, в каком ты подумала.

Глава 3

«Ты когда-нибудь мечтала о суперспособности?»

Этот вопрос Люс задала мне, когда я последний раз была у нее дома. Стоял август, оставалась неделя до начала нового учебного года. Мы валялись на кровати у нее в комнате, грызли попкорн и смотрели видео на моем телефоне, пока ее родители готовили ужин внизу.

– О суперспособности генерировать множество суперспособностей, – ответила я не раздумывая.

Люс кинула в меня попкорном:

– Это жульничество.

Мне всегда было хорошо в этой комнате, несмотря на то что я считала ее немного уродливой. Прежде всего, интерьер выглядел старомодным, будто здесь жила чья-то бабушка: выцветшее одеяло в цветочек, вязаные занавески в стиле кроше, обои цвета слоновой кости с пестрыми цветочными букетиками, напоминающими свадебные приглашения девяностых годов. Поверх обоев Люс налепила глянцевые постеры и фотографии, и смотрелось это примерно так же, как сочетание винтажного подвенечного платья с высокими кедами.

– Ты не оговаривала никаких правил. – Я подняла с колена упавший шарик попкорна и кинула в рот.

– А ты, значит, хочешь быть Богом?

– Никогда не думала о Боге как о супергерое, но, наверное, он им и является.

– Она, – поправила Люс, потом наморщила лоб. – Они?

– Ты же вроде не веришь в Бога?

– Нет. Древние египтяне были правы. Нужно поклоняться кошкам. Но ладно, допустим, у тебя есть способность генерировать суперспособности. Какой в первую очередь ты наделишь саму себя?

– Способностью читать чужие мысли.

– Эта суперсила у тебя и так есть, – сказала Люс.

– Нет ее у меня.

– У тебя есть сверхспособность с первого взгляда определять, что за человек перед тобой и чего он хочет.

Я с удовольствием приняла комплимент, хотя знала, что это неправда.

– Но твои мысли мне прочитать не удается.

Наивысшая похвала с моей стороны. Люс, должно быть, поняла это, поэтому какое-то время молчала.

– Реально?

– Иногда, конечно, у меня получается. Например, я знаю, что если ты ковыряешь лак на ногтях, значит, смущаешься. – Люс вспыхнула и оставила ногти в покое. – А когда с отрешенным видом крутишь серьгу в ухе, ты на самом деле слушаешь собеседника и только притворяешься, будто нет.

– Я тебя всегда слушаю, – возразила Люс.

– Да ладно. Я знаю, что тебя ни капельки не интересует факультет политологии в Йеле, но мне приятно, что ты делаешь вид, будто вся внимание.

Люс съежилась.

– Неужели это так очевидно?

Я пожала плечами.

– Но во всем остальном ты – полная загадка.

Люс закусила губы: она всегда так делала, когда пыталась сдержать улыбку, – еще один нюанс, который ее выдавал.

– Ну хорошо, а какую суперспособность, по-твоему, выберу я? – спросила она.

Я обдумывала ответ на этот вопрос с того самого момента, как мы заговорили на эту тему.

– Изменение облика.

– Изменение облика? – рассмеялась Люс. – Почему ты так решила?

Я сама не знала почему. С тех пор как мы познакомились, она не поменялась внешне, но я нутром чуяла, что ей не терпится что-то изменить в себе. Что именно, я не понимала.

– Не знаю, – сказала я. – Но если не эта способность, то какая?

Люс приподнялась на локте.

– Я бы стала богатой.

– Это не суперспособность.

– Еще какая, – сказала Люс. – Причем единственная реально существующая.

– То есть ты хочешь сказать, что я – уже супергерой?

– Ну да, – ответила она. – И ты решила использовать свою силу во имя моды.

– Сочту за комплимент.

– И правильно, – серьезно сказала Люс. – У тебя потрясающий гардероб.

– Ладно. А как ты используешь свою суперспособность, когда получишь ее?

– Я повысила бы свое социальное положение. Стала бы деспотичной королевой школы.

Я подняла брови:

– Серьезно, что бы ты сделала?

Люс задумалась.

– Суть не в том, что бы я сделала или купила, а в том, как бы я себя ощущала.

– В смысле?

– Это сделало бы меня более уверенной в себе. Помогло почувствовать себя на своем месте.

Люс была самым уверенным в себе человеком из всех, кого я знала. Ее признание действительно меня удивило.

– Но ты ведь и сейчас очень уверенная в себе.

Она посмотрела на меня так, будто я сказала что-то страшно забавное.

– Н-да, ты и правда понятия не имеешь, о чем я думаю.

– А знаешь, в каком-то смысле мы с тобой мечтаем об одном и том же, – сказала я.

– То есть?

– Как, по-твоему, зачем мне читать чужие мысли?

– Понятия не имею. Знать всю ту чушь о себе, что крутится в чужих головах? Да я даже за деньги на такое не соглашусь.

– Мне важно всем нравиться, – сказала я. – Никогда никому не признавалась в этом, но я тоже хочу чувствовать себя на своем месте.

– Но ты и так на своем, – растерялась Люс. – Ты одна из самых популярных девчонок в школе.

– Просто мне все время кажется, что людям нравлюсь не я, а мой статус после запятой.

– Что значит статус после запятой?

– Ну, «Хана Ян Лернер – запятая – дочь сенатора».

Люс изучающе уставилась на меня.

– Мне всегда казалось, что ты самый уверенный в себе человек из всех, кого я знаю, – пробормотала она.

Мы сидели на разных сторонах кровати, но у меня было чувство, что мы почти касаемся друг друга.

– Я всегда думала так же про тебя.

– Две Мелани на всю жизнь, – сказала Люс.

– На всю жизнь, – согласилась я.

– Знаешь, что я сделаю, когда стану королевой школы? – Люс заговорщически улыбнулась. – Приглашу на свидание Логана О’Хару.

Логан был идолом школы Святого Франциска. Штурман в гребной команде, примерный ученик и добропорядочный гражданин, он обладал магнетизмом типичного олимпийского чемпиона – одного из тех, кто, выиграв золотую медаль, улыбается с экрана телевизора и, тяжело дыша, говорит что-то вроде: «Я никогда не добился бы успеха, если бы не поддержка моей мамы, которая каждое утро возила меня на тренировки, моих товарищей по команде, которые мотивировали меня работать с полной отдачей, моего старого пса Нудлза, который будил меня в пять утра, чтобы я не пропустил нашу утреннюю пробежку, и кесадильи, которая всегда ждала меня в микроволновке».

Внешность Логана вызывала в окружающих сильные патриотические чувства. Он был настолько хорош собой, что его хотелось возненавидеть, но стоило ему рассмешить тебя – и ты тут же в него влюблялся. Его мать с отцом были лоббистами и обладали большой властью; в детстве мы с ним часто пересекались, поскольку наши семьи вращались в одних кругах и посещали общие мероприятия. Я знала, как выглядит его комната, как зовут их домработницу, в каких ресторанах его родители обычно заказывают еду.

– А я думала, он тебе не нравится, – сказала я.

Люс всегда интересовалась Логаном, хотя и пыталась это скрывать. Она часто расспрашивала меня о том, где он живет, какие у него родители, какую музыку он любит слушать.

– Не нравится, – ответила Люс. – Мне просто хочется понять, кто прячется под этой маской.

Мне были хорошо знакомы ее мысли. Мы с Логаном столько времени проводили вместе, и все равно у меня оставалось чувство, что я не знаю его на самом деле. Он был весь такой безупречный, всегда говорил правильные слова и умел вовремя сверкнуть белозубой улыбкой. В общем, делал все, чтобы скрыть себя настоящего. Я это прекрасно видела, поскольку и сама поступала точно так же. В этом смысле мы с ним были похожи.

– Помнишь поговорку, – сказала Люс. – Чем лучше выглядит дом, тем труднее найти в нем мусорное ведро.

– В их доме мусорное ведро спрятано в шкафу. Найти его практически невозможно.

– Тебе когда-нибудь удавалось понять, что за человек скрывается за всей этой командной солидарностью и прилежанием в учебе? – спросила Люс.

– Он любит рисовать, – доложила я. – У него здорово получается. Я видела несколько его набросков.

– И на всех – американский флаг?

– Барбекю и куски мяса, – поправила я.

– Белый хлеб, коробки с энтенманновскими кексами[2]2
  Entenmann’s – американская компания по производству хлебобулочных изделий.


[Закрыть] к кофе, – сказала Люс.

– Вообще, не обязательно быть богатой, чтобы с ним встречаться.

Люс посмотрела на меня как на святую наивность.

– Я крутилась перед ним тысячу раз, и он со мной даже словом не перекинулся.

– Не может быть!

– Он хоть иногда думает обо мне?

– Если бы я умела читать его мысли, сказала бы тебе наверняка, – неуверенно ответила я.

Люс подняла глаза к потолку:

– Ему нравятся богатые девчонки, а еще он предпочитает блондинок.

– Все предпочитают блондинок, – пожала плечами я.

– Быть блондинкой – это тоже суперспособность, – сказала Люс.

Этот разговор состоялся два года назад. С тех пор мы с Люс давно перестали дружить, и вряд ли наши пути могли когда-нибудь вновь пересечься. И тем не менее сейчас я со старым отцовским цифровым фотоаппаратом сидела в машине напротив ее дома и следила, как ее тень скользит по занавескам. Если бы я могла вернуться в тот вечер у нее в комнате, то ответила бы по-другому. Я бы выбрала суперспособность управлять временем. Иметь возможность вернуться в прошлое и все изменить, побывать в будущем и убедиться, что приняла верное решение. Замедлить течение времени, когда я счастлива, и ускорить, когда огорчена.

Теперь Люс была блондинкой и встречалась с Логаном – уже восемь с лишним месяцев. Все это казалось удивительным, но в то же время вполне предсказуемым, учитывая характер Люс и ее умение всегда добиваться своего. Пожалуй, в этом и заключалась ее настоящая суперспособность.

Я наблюдала за ее домом всю неделю. И хотя все еще не дала своего согласия Три, у меня никак не получалось выкинуть те сообщения из головы.

«Но ты же решаешь чужие проблемы. А у Люс как раз есть проблема, и ей нужна помощь».

Наверняка розыгрыш. В то же время внутренний голос шептал: «А что, если нет?»

Что все это значило? Самое простое объяснение, которое сразу приходило на ум, – Люс вляпалась во что-то нехорошее. Вляпалась по уши. Но во что?

Может, что-то случилось в семье? У нее были хорошие родители, которые не лезли в ее жизнь. Но жили они небогато, и это всегда беспокоило Люс. Вдруг у них возникли проблемы с деньгами и она попыталась им помочь?

Люс была круглой отличницей, так что дело вряд ли касалось учебы. Но она всегда славилась своей предприимчивостью, так что запросто могла бы делать чужую домашку за плату и отдавать заработанные деньги родителям.

Или, может, это касалось общественной жизни. Со стороны все выглядело идеально: теперь, благодаря Логану, ее социальный статус повысился, и Люс стала тусоваться с самыми крутыми и могущественными ребятами в школе. Но ведь это были те же самые люди, которые совсем недавно относились к ней с полным пренебрежением. Что, если они узнали про финансовые трудности родителей Люс и про то, чем она зарабатывает, и решили настучать на нее руководству школы?

Меня охватило чувство глубокого удовлетворения, как будто недостающая деталь пазла наконец встала на место, но из груди тут же вырвался смешок – уж больно моя версия напоминала посредственный триллер. Я сползла ниже на сиденье, пребывая в полной уверенности, что зря трачу время.

Перед тем как установить наблюдение за ее домом, я как бы между делом поинтересовалась у Адама, не слышал ли он чего про Люс. Может быть, в последнее время она вела себя как-то странно? Он ни о чем таком не знал. Сама я больше не имела доступа к ее кругу общения, поскольку все новые друзья Люс обходили меня стороной. Зацепиться было не за что, поэтому я не придумала ничего лучше, чем приехать к ее дому, припарковать машину в тени магнолии, росшей возле участка ее соседей, и ждать, не случится ли что-нибудь странное.

Пока моя затея с треском проваливалась. Ни гостей, ни происшествий. Все, что я видела, – это мелькавшие за занавесками силуэты Люс и ее родителей, которые периодические проходили мимо окон своего скромного дощатого домика. Чтобы скоротать время, я делала уроки при свете телефона, одновременно терзаясь мыслями, разыгрывают меня или нет. В школе было полно людей, кому могло показаться забавным отправить мне загадочное сообщение о бывшей лучшей подруге.

Я уже собиралась сунуть тетрадь в сумку и завести машину, как вдруг открылась входная дверь и из дома вышла Люс.

Застыв, я наблюдала, как она села в мамин старенький «вольво» и проехала мимо меня. Я едва успела нырнуть под приборную панель, когда свет фар коснулся моей макушки. «Вольво» выехал на главную дорогу, и я последовала за ним.

Люс направилась на север в богатый район Маклин и остановилась возле кирпичного особняка с полукруглой подъездной аллеей и двумя декоративными керосиновыми лампами, мигающими по обе стороны от входной двери. Я никогда здесь не бывала раньше и записала адрес в телефоне: Хейворт-стрит, 551. Люс припарковалась в закутке у дороги и вышла из машины, но, вместо того чтобы пойти к входной двери, скрылась в тени декоративного кустарника.

Я снизила скорость, пытаясь через стекло разглядеть ее силуэт на лужайке перед домом, но ничего не увидела. Доехав до конца квартала, я потушила фары, развернулась и поставила машину в тени большого дуба, откуда было хорошо видно входную дверь. На другой стороне улицы залаяла собака.

Зачем Люс тайком бродила вокруг чужого особняка? Интересно, чей он?

Я все еще старалась разглядеть очертания Люс, как вдруг дверь дома отворилась и прямоугольник света упал на порог. В дверном проеме возникла фигура. Я достала фотоаппарат и приблизила изображение, чтобы рассмотреть получше.

В дверях спиной ко мне стоял какой-то парень. Лица не было видно, но я сразу догадалась, кто это. И, опершись рукой о подлокотник, ждала, когда же он повернется.

Даже издали Логан О’Хара выглядел чертовски привлекательным – римская бронзовая скульптура да и только. Он был одет так, словно хотел произвести хорошее впечатление: бежевые штаны и выглаженная рубашка сидели на нем как влитые, свет оттенял редкие складочки на ткани. Логан о чем-то говорил с собеседником, который стоял напротив него, в дверях дома.

На миг мне показалось, что у меня двоится в глазах, потому что незнакомец выглядел почти точь-в-точь как Логан. Те же каштановые волосы, та же одежда. Та же осанка и те же уверенные движения. Даже лица были похожи. Их можно было принять за близнецов, но я-то знала, что Логан – единственный ребенок в семье.

Я растерянно заморгала. Потом защелкала фотоаппаратом. Щелк. И еще раз.

Логан снова повернулся к своему двойнику и что-то сказал – к сожалению, мне не было слышно. Затем спустился по ступенькам и исчез в темноте. Хлопнула дверца машины, завелся мотор. Фары осветили подъездную аллею. В противоположном конце лужайки за кустами мне наконец удалось поймать в объектив сосредоточенно-нахмуренное лицо Люс, наблюдавшей за отъезжающей машиной.

Двойник Логана скрылся в доме. Я успела разглядеть очертания руки и длинную искаженную тень, упавшую на лужайку, а затем дверь закрылась и стало темно.

Я ничего не понимала. Что это было? Два Логана – настоящий и фальшивый. Искаженная правда, галлюцинация. А я точно это видела? Я посмотрела на дом, светящийся изнутри. В окне первого этажа мелькнул силуэт, но занавески скрывали его секрет.

Я стала свидетелем странной сцены только из-за Люс, которая все это время пряталась во мраке. Очевидно, что она следила за Логаном. Но почему? Будучи его девушкой, Люс имела к нему доступ, какого не было ни у одного человека в школе. Она проводила время у него дома, в его комнате, в его машине. Она наверняка знала пароль от его телефона и, возможно, увидела сообщение или электронное письмо, приоткрывшее завесу тайны – той, что он от всех скрывал. Но какой?

Самый очевидный ответ: у него появилась другая. Но, учитывая эпизод с двойником, это явно был не тот случай. Я попыталась обдумать разные варианты происходящего. Зачем Логану встречаться со своим двойником? Может, они родственники и двойник на самом деле – его давно пропавший брат-близнец, о котором никто не знал? Конечно, такое могло быть, но все же казалось невероятным – мыльная опера какая-то.