Текст книги "Локомотив параллельного времени (сборник)"

Изабелла Валлин
Локомотив параллельного времени

О КНИГЕ И О СЕБЕ

Меня зовут Изабелла Валлин.

Родилась в 1961 году в городе Коростене, в тридцати километрах от Чернобыля.

Большую часть жизни прожила в Москве и Стокгольме.

В этой книге представлены моя проза, поэзия и живопись.

Я печаталась в нескольких русских журналах в Швеции.

Моя книга переведена на шведский и находится в Шведской библиотеке. Мои рассказы и стихи были на русском сайте «русская пальма». Писатель Рощин, а также Аркадий Мамонтов, Евгений Додолев, режиссёр Алла Сурикова читали мои рассказы и оставили положительные отзывы. К тому же я художник. Закончила четырехгодичную художественную школу, потом училась в Художественно-промышленном Строгановском художественном училище.

Я часто устраиваю выставки своих картин в Стокгольме.

Почти всё моё творчество находится на моём сайте: izabellas.din-studio.se

Сочиняю стихи с четырёх лет, придумываю сюжеты с двенадцати, пишу с пятнадцати.

Папа очень расстраивался по этому поводу. Мама выкидывала мои литературные тетрадки. Мачеха цитировала меня как смертный приговор.

Мои родители – поколение послевоенных лимитчиков, выбравшихся в большие города из руин захолустья, где жизнь необратимо затухала.

Они женились, заводили детей, чтобы вырваться из общежитий. Получив жильё, они тут же разводились.

Поколение без корней, без золотых цепей.

Хочу открыть новые пути для себя и народа, пока ещё есть что открывать.

Одна знакомая называла меня неудачницей.

Я считаю, что мне несказанно везёт – прожив альтернативным образом пятьдесят лет, я всё ещё жива, здорова и полна интереса к жизни.

Судьба дарила мне встречи с необъяснимым. Эти подарки посылались мне в переломные моменты жизни, и я принимала их в ясном уме и твёрдой памяти.

Я верю в интуицию больше, чем в логическое мышление.

Жизнь не баловала. Приходилось рисковать, иначе пришлось бы влачить жалкое существование. Если бы у меня не было шестого чувства, я бы просто не выжила. Конечно, во всём можно сомневаться.

Однажды, в молодости, когда я твёрдо решила не отдавать маме всю зарплату, она сказала, что я сошла с ума.

Чтобы это доказать, она повела меня по врачам и знахарям. «Если кто-то из вас сумасшедший – то это ваша мама» – сказали специалисты в один голос. Меня это утверждение успокоило, и я стала серьёзней относиться к своим творческим идеям.

Идей у меня всегда полно. Не хватает времени, чтобы все воплотить.

Идеи не высосешь из пальца. Нужны впечатления и вера, особенно вера тех, кто для меня что-то значит и тех, для кого я что-то значу.

Судьба вечно загоняла меня в пятый угол. Из всех безвыходных ситуаций я выходила только альтернативным путём. Обычного пути мне, видимо, было не дано.

Поэтому герои моих рассказов либо попадают в исключительные ситуации, либо вообще пребывают в других измерениях.

Но элемент реальности в моих рассказах присутствует всегда.

Моё творчество отражает мою жизнь взглядом из пятого угла.

ЛОКОМОТИВ ПАРАЛЛЕЛЬНОГО ВРЕМЕНИ

Рай тринадцати

Нас тринадцать – пятеро мужчин и восемь женщин.

Когда заканчиваются наши странствия в сердцах друг друга, наступает зима. Наша кожа съёживается, как пожухшая листва. Наши волосы теряют глянец и мертвеют, как ветви зимней ивы. Наши веки воспаляет огонь бессонницы, и наступает время отправляться в странствие.

Космы снежного бурана хлещут по лицам, как седые волосы. Мы бредём, тяжело передвигая узловатые ноги.

Нас принимают за паломников.

На новом месте мы наскоро сооружаем шалаш и засыпаем вповалку. Проспав несколько дней, мы просыпаемся юными, ясноглазыми, гладкими. Старая кожа и помертвевшие волосы опадают, как шелуха. Новые шёлковые пряди отрастают быстро.

Нам не нужен кров, тёплый очаг и котёл с горячим варевом. Дым костра может нас выдать.

Пойманную рыбу и дичь мы едим сырую, посыпав специями и солью.

Мы счастливы, потому что мы вместе. Наша общая аура целительна. Пока мы вместе, мы бессмертны. Мы всегда в поисках приключений.

Мы встретились однажды, чтобы больше не расставаться.

Это было давно, в жаркий день на рынке рабов.

Тогда мы были никем.

Мы – восемь женщин-рабынь – танцевали, потому что нам приказали.

Как танцевать в такую несносную жару? Если бы не ветер, и пару шагов не сделать.

Но морской бриз вдыхает жизнь, треплет волосы и туники, подыгрывает мелодии флейты.

Мы легко ступаем босыми ступнями по нагретому мрамору. Уже третий день длится этот танец на мраморных плитах рынка рабов.

Мушка и Шаха – эльфы, лёгкие, как паутинки. Они могут оторваться от поверхности, но не могут взлететь высоко. Рабская жизнь изуродовала их крылья. Сёстры – смуглянки. Одной формы, но разной расцветки. Мушка – блондинка синеглазая. У Шахи волосы как смоль, глаза ярко-зелёные.

Лиска-белоруска, Роза Моцарт и я, Фаина Рябина, лицами ангелочки, фигурами вакханки. У Лиски пшеничная грива, серые с тёмной каймой глаза, длинные рыжие ресницы. Роза Моцарт – белокурое дитя в стиле рококо. У нас с Розой одинаково длинные локоны. Только у меня волосы рыжие, глаза чёрные.

Тоня и Феникс тоже похожи, как сёстры. Обе породистые, как скаковые лошадки, их длинные ноги оканчиваются копытцами. У них мускулистые спины, тонкие лодыжки и кисти рук.

У Феникс крупные черты лица, как у африканки, струящиеся русые волосы, лоснящаяся гладкая кожа, жёлто-зелёные глаза. Тоня похожа на Алёнушку из сказки – тяжёлые русые косы, глаза цвета бирюзы.

Голубая Луна – двухметровая дылда, исполненная королевской грации. Она настоящая принцесса-индианка: плащ иссиня-чёрных волос, такие же сине-чёрные раскосые глаза, благородные черты лица.

Множество глаз любуется нами. Взгляды мужчин ласкают наши тела, словно умащивают бальзамом.

Но для нас главные зрители – эти пятеро: один музыкант, два солдата-охранника и два пирата, оказавшиеся не у дел.

Наш танец прекрасен, потому что мы танцуем для них, глядя им в глаза, видя в них ответное желание.

Желание даёт нам силу, гибкость и лёгкость в движениях. Мы кружимся и, кажется, вот-вот улетим, но танец сопровождает звон цепей. Мы рабыни.

Хозяин не хочет продавать нас порознь. Он продаёт свой танец.

Сначала он купил музыку.

Он купил Дорио, игравшего красивую мелодию.

Очарованный этой мелодией, хозяин придумал танец, собирал нас по разным рынкам, терпеливо учил.

Дорио – флейтист, композитор и поэт. Он иногда напевает, отбивая ритм на тамбурине. Мы импровизируем. Хозяину это нравится.

Раньше мы все были влюблены только в Дорио. Он стоит любви. Хозяин запретил нам разговаривать. Музыка и танец – диалог с ним. Он похож на Вакха – кудрявый, смуглый, красивый, как бог. Его глаза цвета карамели полны нежности, поэтому он иногда кажется слабым. Это не так. Когда он танцует с нами, мы чувствуем силу его рук.

Однажды Дорио подрался с чужим рабом за то, что тот не почтительно отозвался о нас, и мы убедились, что Дорио не только искусный музыкант, но и прекрасный борец.

Два охранника смотрят на нас, как на несправедливо отнятую добычу. Они оба опытные воины. В мирное время им достались незначительные роли. Они не могут с этим смириться.

Обоим не больше тридцати.

Мы слышим иногда, о чём они беседуют друг с другом.

Они тренируются и принимают участие в состязаниях.

Оба в хорошей форме, но уже вышли из возраста чемпионов.

Игорь Зима получил своё прозвище за ледяные глаза, сияющие из-под длинных, как у девочки, ресниц. В них красивый рисунок, сложенный из кристалликов льда. У Игоря мужественное загорелое лицо с тяжёлым подбородком, статная фигура, сильные мускулистые ноги.

Андрей Звездочёт не похож на солдата, из благородных – разорившийся патриций, белобрысый наци. У него не по-мужски мягкая белая кожа. Он ядовит в своей брезгливой циничности к «низшим расам». Поэтому его так тянет на смуглых, темноволосых девочек.

Два пирата – закадычные друзья, мастера-импровизаторы. Сначала мы думали, что они любовники и актёры-комедианты. Милан Рысь – длинный, как каланча, худощавый, жилистый, чернявый, как чёрт, только глазищи зелёные горят даже в темноте. Он гладкий и скользкий, как маслом смазанный, – пролезет в любую щель.

Белый Китай – небольшого роста, выглядит как китаец, только блондин с тёмно-зелёными глазами. Говорит, что из Германии, тоже гладкий и пронырливый. У него улыбка Будды. Я назвала его про себя дельфином. Он и плавает, как дельфин.

Милан и Китай – аферисты-неудачники.

Когда мысль о побеге пришла в голову Милана, мы все переглянулись. Как мы научились слышать мысли друг друга?

На разбитой пиратской посудине со сломанной мачтой далеко не уплывёшь.

В то последнее утро на рынке рабов мы танцевали обнажённые на расстеленном на мраморе чёрном шелке. Края ткани то вздымались от ветра, покрывая наши тела, то опадали, словно лепестки цветка.

Голубая Луна держала на своих плечах меня, а у меня на плечах стояла Мушка.

«Живая мачта и чёрный парус», – подумал Милан.

Дальше всё произошло очень быстро. Мы словно стали единым существом. У четырёх из нас было оружие. За считанные минуты мы все оказались на пиратском корабле.

Голубая Луна, я и Мушка стали живой мачтой. Чёрный парус: один край чёрного шёлка под тяжёлой ступнёй Голубой Луны, другой край – на вершине пирамиды в раскинутых руках Мушки.

Остальные гребли, что есть силы.

Вечером того же дня мы штурмом взяли храм и заставили служителей обвенчать нас всех. У каждой теперь было пятеро мужей и пять колец на руке, а у каждого из наших мужчин было восемь жён и восемь колец.

После ночи оргии и короткого отдыха мы снова отправились в путь.

Мы решили посвятить свою жизнь освобождению рабов.

Мы нападаем на караваны торговцев рабами, гонящих свой товар на продажу.

Это было, как сильный порыв ветра.

Потом под ногами качнулась земля, и раздался странный звук.

Сигнал повторялся снова и снова.

Мы пошли в его направлении.

Земля словно вспенилась вокруг этого сияющего храма.

Храм был сделан из неизвестного металла. Он стоял, вонзённый в землю, как меч.

Чёрные мохнатые твари подбирались к храму, но их раз за разом отбрасывала силовая волна. Эти волны слабели, и чудовища подбирались всё ближе.

Они были сильные, но неуклюжие, как медведи. Их без труда поразили наши стрелы.

На полу храма лежали боги. Они были прекрасны.

Низвергнутые на землю, боги умирали. Один из них открыл помутившиеся страданием глаза. Он приподнялся и протянул нам ладонь, над которой висела маленькая светящаяся сфера.

…За тяжкие преступления перед разумными существами и духами я осуждён высшим советом быть вечным узником невидимой тюрьмы.

Мои хозяева решают, в кого мне вселяться, кому быть слугой.

Раб не выбирает. Раб не имеет ничего своего.

В цепи моих перевоплощений приходилось вселяться в существ, подобных сосудам, наполненным нечистотами, и находиться в них было тяжкой пыткой.

Но, наконец, судьба улыбнулась мне.

Я был отдан в дар людям, связанным между собой узами наречённого братства, супружества, дружбы и любви.

Эти люди – восемь женщин и пятеро мужчин – странствуют вместе по свету, оберегая друг друга, разделяя счастье и горе, находки и потери.

Их тела и души – прекрасные храмы, окуренные благовониями, озарённые светом.

Мне предписано вселяться в каждого из них поочерёдно. С тех пор я благословляю день моего заключения.

Да продлится наше странствие вечно!..

Наступает новый день – жаркий, нежеланный, беспощадный, как солдат вражеской армии. Прохладная ночь тает. Гаснут звёзды моих надежд. Всё моё тело ноет от боли изнутри и снаружи. Нужно собраться с силами. За стеной ревёт лев, с которым мне сегодня придётся сразиться на арене амфитеатра.

Я всю ночь молилась богам моей страны, богам вражеской страны и богам, придуманным мною.

Моя судьба во властных руках хозяина этого мира. Иногда он называет себя богом, иногда дьяволом, иногда нисходит до титула губернатора. Мне он знаком, как губернатор.

Он может уменьшать и увеличивать себя и подвластный ему мир. Многие не чувствуют этих изменений. Я чувствую, как мельчаю, как меня начинают донимать незначительные недомогания, как увязаю в деталях и не вижу горизонта. Когда я увеличиваюсь, все эти проблемы исчезают.

Губернатор – великий волшебник и учёный, но иногда он играет жизнями, как младенец.

Губернатор принял решение уничтожить Белую империю. Слишком много они о себе возомнили. Император провозгласил себя наместником Бога.

Мы незаметно поднялись на стены города, чтобы открыть ворота. Но проклятье сверкнуло над городом молнией. Белокаменные стены, окружавшие столицу, осыпались песком под ноги. Армию, державшую осаду, отбросило ураганом. Штурм сорвался, и пятеро из нас попали в плен: я, Роза Моцарт, Мушка, Тоня Бирюза и Феникс.

Всё произошло так неожиданно, что я поняла: нам снова раздали роли. Ничего не остаётся, как их принять.

Белокурая Роза покорила красотой императора и сделалась императрицей. Беленькая, похожая на амура, Мушка в своей субтильной подростковой грации тоже зажгла похоть императора и была оставлена при вознёсшейся к власти подруге, дабы разделять любовные игры.

Тоне и Фениксу достались обречённые, но почётные роли гладиаторов.

Меня же бросили на утеху солдатам.

Каким бесконечным был вчерашний день в предгрозовой духоте и жарком поту солдатских тел. Он затянулся на месяцы. Это губернатор развлекается, манипулируя временем.

Я замкнулась в себе, отрешившись от происходящего. Сквозь марево моих страданий я вела мысленный диалог с пленёнными подругами.

Тоня и Феникс тренировались перед представлением на арене. Им было сложно сосредоточиться.

Роза и Мушка вкушали яства и тонкие вина и предавались любви с императором под звуки искусной флейты. Я слышала томные комментарии Розы о том, что каждый человек получает подходящую ему роль. Мушка с ней соглашалась.

За эти комментарии им перекрыли связь. Пусть пеняют на себя.

Ночью Игорь пробрался в город, чтобы помочь нам. Но бежать уже не было смысла. Утром оппозиция готовила переворот.

Небо стало совсем белым.

Солдаты вели или, вернее, волокли меня по коридору.

Амфитеатр раскрылся, как зев гигантского червя. Я в центре в окровавленном разорванном платье монашки в ожидании льва.

Императору, восседавшему в золочёном кресле, пришла в голову забавная идея. Он обратился к прекрасной императрице и одетой мальчиком юной наложнице: «Эта подруга еле на ногах держится. Её вчера солдаты весь день мутузили».

Император приказал подать доспехи и оружие.

«Подари подруге более достойную смерть», – сказал он Мушке.

Я почувствовала, как этот мир стал стремительно увеличиваться. Открылся горизонт. Свежий ветер дунул мне в лицо.

Мушка, одетая в доспехи, с алым плащом за спиной, стоит передо мной на арене. Нежданный поворот судьбы. У меня в руках трезубец. У неё меч. Она неуверенно пытается парировать мои удары.

Хоть я измотанная, истерзанная, грязная и голодная, я больше не чувствую боли, только злость на малодушную подругу. Ей придётся умереть. Это всего лишь мгновение на первом уровне – годы на уровне втором.

Взмахнув алым плащом, как бабочка крыльями, поверженная Мушка упала на песок арены.

На востоке поднялась волна пыли. Голубая Луна, одетая в кольчугу, восседая на белом коне, исполненная королевской грации властным движением указала мечом в направлении города, и железный поток конных рыцарей понёсся в атаку.

На западе тоже неслось к городу пыльное облако – это Лиска с гиканьем летела на приземистом буром коньке во главе войска варваров, сама как истинная варварка – рыжая, лохматая, в блохастых пыльных мехах.

В этот момент на арене наступила пауза. Из казарм гладиаторов послышался шум и крики – это началось восстание.

Сообразительная Роза кинулась к уставленному яствами столу, схватила нож и вонзила его в грудь императора.

Волна разрушения накатила на город. Словно множество маленьких ножниц резали бумажную конструкцию. Творец вдохновенно рушил своё творение.

Только на арене было пусто. Я стояла в центре одна. Мушка, очнувшись, незаметно уползла и забилась куда-то в щель, как зимняя бабочка.

Сквозь скрежет, звон и крики сражения я слышала рёв льва.

Я открыла клетку. Полудохлый бедняга. Он, так же как и я, изнывал от жажды.

На площади у ратуши бил фонтан.

Я припала к прохладному ключу. Лев лакал окровавленную воду из фонтана.

Весь город лежал перед ним, как груда мяса на блюде.

Раньше нас было тринадцать. Теперь их двенадцать и я одна.

Однажды мы – восемь женщин и пятеро мужчин – заставили священнослужителей под страхом смерти обвенчать нас всех вместе во взятом штурмом храме.

Каждый из наших мужчин стал мужем восьми жёнам. Каждая из наших женщин стала женой пятерым мужьям. Мы поклялись друг другу в вечной любви, братстве, равноправии, не думая о невозможности подобных клятв.

Теперь мы начинаем понимать, что наши сердца не могут вместить больше одной любви.

Андрей Звездочёт казался мне таким желанным. Глядя в его тёмносиние глаза, я шла к нему, как кролик к удаву. Но близость с Андреем не дала мне ничего, кроме боли в теле и тоски на сердце. Предпочитаю смотреть, как он занимается любовью с другими.

Мне нравился узор его мыслей. Но этого мало.

Андрею нравятся темноволосые. Из нас это Голубая Луна, Шаха и я. Голубая Луна огромна, Шаха худенькая, как подросток. Я – оптимальный вариант. Конечно, не в размере и цвете дело. Просто Звездочёт любит быть нежеланным. Его навязчивость раздражает меня всё больше и больше. Шаха обожает его и сходит с ума от ревности.

Белый Китай знается с дьяволом.

В любовных играх с Белым Китаем бесы, оседлав наши тела и души, носились по долинам и по взгорьям, вытрясая из нас последние силы. Он открывал мне тёмную сторону своей души. Его светлая сторона светит Мушке.

Милан Рысь – гопник и жлоб. Судьба била его нещадно, но не выбила весёлый нрав и беспредельную наглость. Он обожает пышногрудых белокожих девочек. Его скользкая похоть разжигает во мне неутолимую жажду. Полусумасшедший беспризорник, он имеет надо мной власть. Меня это бесит. Милан болезненно сентиментален к Лиске. Он почитает Розу Моцарт, как божество. Та смеётся ему в глаза. Он отыгрывается на мне.

Игорь Зима, самый красивый из наших мужчин, любит Тоню Бирюзу, самую красивую из наших женщин. Она отвечает взаимностью и хранит ему верность, нарушая наш общий договор. Мы ей это прощаем. Тоня с Игорем похожи, как брат и сестра, особенно глазами – кристальной, морозной голубизной. Они состоявшаяся пара.

Никто не знает, что он тайком пробирается ночами ко мне. Игорь – прекрасный любовник. Его тело совершенно. Но за всё надо платить. Для чего я нужна ему? Утолив страсть, он рассказывает мне о войне. Ужасные воспоминания не дают ему покоя. Он рассказывает мне о том, как будучи солдатом, входя в захваченные вражеские города, насиловал и убивал женщин. Эти рассказы потрясают циничной жестокостью. Когда Игорь рассказывает, он смеётся, а я плачу от жалости к его изуродованной душе.

Из наших мужчин больше всех мне дорог Дорио. Мы читаем друг другу стихи – наши собственные и наших любимых поэтов. Придумав новую мелодию, он, в первую очередь, проигрывает её мне. Он любит меня, как сестру. Его муза и страсть – незатейливая Лиска. Она отняла эту роль у меня.

 
Мне надоело, походя,
Предметом быть
Для прихоти
И похоти!
 

Чёрная река бурлит среди мокрых снегов. Я оделась потеплее, бросила в лодку ворох шкур, мешок с едой и отчалила. Мой гнев бурлит, как тёмные воды, по которым я плыву вниз. Тело и душа горят. Стараюсь не думать о том, что оставила за спиной.

Так плыла я несколько дней, пока не успокоилась. Я с интересом смотрела вокруг, иногда провожаемая с берега глазами людей и зверей.

Я ловила рыбу. Сойдя на берег, варила похлёбку. Уложив несколько горячих камней в ворох шкур, я сладко спала на дне лодки под звёздами.

Запас еды подходил к концу.

Я решила остановиться на пару дней и поохотиться.

Я вошла в лес в надежде на удачную охоту и сама стала добычей – провалилась в устеленную ветками глубокую яму. Они появились сразу – здоровые, лохматые, рыжие. Кричат, добыче радуются. Язык непонятный. Набросили сеть, выволокли наверх. Разглядывают, удивляются. Один, самый видный, видимо главный, сказал что-то веско. Они опять загалдели, но как-то по-другому. «Изнасилуют и съедят». Нет. Привели в деревню.

В натопленной бане женщины меня раздели, стали обмывать, волосы расчёсывать, в косы заплетать. Сами тоже парятся. Некрасивые – мосластые, рябые, носы картошками, глазки маленькие с белёсыми ресницами. Песни поют. Знаки непонятные на теле рисуют. Надели на меня рубашку тканую, вышитую («Принесут в жертву своим богам»), потом привели в большую избу. Там стол накрыт. Тот мужик, что повиднее показался, во главе сидит и улыбается мне радушно. Кажется, я попала на собственную свадьбу.

Бок о бок с женихом встала я перед деревянным идолом.

Древний старец произнёс заклинание.

Нас осыпали зерном.

Было у меня пять мужей. Теперь шесть.

Пью медовуху из ковша. Хочется забыть моих любимых, мою семью.

Вокруг меня пели и пили незнакомые люди. Потом лохматые кряжистые фигуры стали неуклюже плясать. С пьяных глаз показалось, что пирую с медведями.

Я проснулась от симфонии храпа. Храпели все, даже дети.

Рядом лежал новый муж. Он так напился, что до супружеских объятий дело не дошло.

Я почувствовала себя, как дома. Растопила баньку. Попарилась. Потом основательно подкрепилась. Собрала с собой еды и покинула гостеприимных родственников.

К реке пробиралась осторожно, чтобы снова не угодить в ловушку. Отвязала лодку и погребла дальше.

Этот эпизод не оставил следа в сердце.

Тоска по моим двенадцати не отпускает.

Это прошлое. Чёрная река-судьба несёт меня среди талых снегов, как щепку.

Полоска воды во льдах сужается. Подули северные ветра.

Надежда греет сердце.

Вечерело. Небо стало ярко-красным. Издалека слышался зловещий галдеж ворон. Я плыла мимо поля сражения. Словно изваяния, застыли скованные морозом тела, сплетённые в последней схватке. Вот случай разжиться хорошим оружием, пока не стемнело. Не только жажда наживы привела меня на поле. Мне любопытно было заглянуть в лицо спящей смерти.

Побродив недолго среди мёртвых тел, я нашла то, что мне нужно, – Ледяного Ангела. Этот северный воин вмёрз в глыбу льда.

Вспомнилось детство, игра в клад: выкопать лунку, положить туда красивых лоскутков, цветов, бусин, накрыть стёклышком или слюдой, засыпать песком и разгрести в нём окошко.

Худощавый, небольшого роста. У него было чистое светлое лицо в обрамлении прямых белых волос. Прекрасная амуниция, лёгкий боевой топорик на поясе, обоюдоострый меч в сжатых руках. Отстегнув топорик, я легко вырубила воина из льда. Шлем, кольчуга как раз мне по размеру. Я всё любовалась его лицом.

Нужно было торопиться. Начинало темнеть. Вдруг он открыл глаза и тут же чмокнул губами в попытке поцелуя: «Ох какая Валькирия! Что ж так холодно в Вальхалле?!»

Я уложила Ледяного Ангела на щит и приволокла к привязанной у берега лодке, бережно укрыла шкурами.

Собранного оружия показалось мало. Я снова отправилась на поле. Когда вернулась, груженная оружием, лодки не было.

«Ледяной Ангел! Хорёк проклятый!»

Мародерскую добычу пришлось оставить. Я чертыхалась, бредя вдоль берега, проваливаясь и увязая в мокром снегу.

Лодка села на мель. Ледяной Ангел лежал без сил. Израненный в бою, он не мог грести дальше.

Наши ожесточённые взгляды встретились.

Взаимное желание убить сменилось другим страстным желанием.

– Она вернулась, – Дорио тронул за плечо спящего Андрея. Стряхнув сон, Андрей вскочил на ноги.

Фаина спала у входа в шалаш в обнимку со светловолосым чужаком.

– Фаина! Что с тобой?! Кто с тобой?!

Фаина, проснувшись, скинула с себя обнимавшую руку.

– Это мой трофей.

– А почему у тебя железный ошейник на шее?

– Это так, дешевое украшение, подарок друга.

Так Ледяной Ангел вошёл демоном в рай тринадцати.

Его возненавидели все и с первого взгляда. Он был ужасный грязнуля и хам.

Его терпели, потому что любили Фаину. Единственный, кто высказывал недовольство вслух, – это, конечно, Милан Рысь. Сам был не лучше.

– Ледяной Ангел – мой трофей, – говорила Фаина.

– Кто чей трофей – это вопрос.

– Он со мной.

– Но не с нами.

Ледяной Ангел был сам по себе и ни в ком не нуждался.

– Кстати, его зовут Горностай. Он говорит, что ты была его служанкой, вытирала сопливые носы его детям, а жена его понукала тобой, как хотела.

– Кто её слушал, толстуху сварливую. Интересно было посмотреть, как живут эти северяне. Надоело – ушла. Он следом увязался.

– Прямо так и ушёл от жены, от детей?

– Жена сама отпустила. Он каждую ночь во сне меня звал.

– Любит, значит?

– А теперь во сне жену зовёт.

– Отпустишь?

– Кто его держит?

Инга называла мужа Горностаем. Они родились в один день, с детства были наречёнными. Любимая игра была – в семью.

Они были похожи, как близнецы: оба тонкие, светловолосые с синевой зимнего моря в глазах.

Первый ребёнок родился, когда им было четырнадцать.

Потом Горностай стал уходить на промысел – где заработает, где награбит.

Инга работала, не разгибаясь, чтобы дом и хозяйство в порядке держать. Ни минуты отдыха не знала, ела на ходу, спала урывками, чтобы, вернувшись, любимый муж мог отдохнуть в уюте, чтобы радовали его дети, здоровые и ухоженные. А о себе Инга забыла. Пропала краса. Загрубела, отяжелела она. Нежеланная стала. А он всё такой же красивый, лёгкий, гибкий. Словно она ему вторую молодость подарила – свою.

И вот пришёл, наконец, долгожданный, с подарками, ласковый, слишком ласковый. Рабыню привёл – Красную Змейку. Как вошла она в дом, так словно под ногами красные чертята забегали. Тяжело на сердце стало.

Горностай говорит, что рабыню Фаиной зовут, но я её Красной Змейкой прозвала.

И перепало мне любви от мужа в этот раз, только не моя это любовь.

Негоже госпоже объедки за рабыней доедать.

Мы – тринадцать героев.

Мы создали легенду.

Поэтому власти нас простили.

Мы воины. Мы артисты.

В городе праздник. Мы открывали представление.

Мы въехали в город, каждый на своей колеснице, запряжённой шестёркой белых лошадей.

Мы долго тренировались перед представлением.

Мы изображали богов, соревнующихся в искусстве быстрой езды.

Нам давно приписывают божественное происхождение.

Многие о нас слышали, но не многие видели.

Толпа на площади выкрикивала наши имена, бросала цветы, напирала на охрану, стоящую цепью вдоль дороги.

Мы промчались с гиканьем, покрытые потом и пылью, одетые в белые туники.

Мы пронеслись, как знамёна.

У царского дворца нас встречали с музыкой.

Рабы принимали у нас поводья, отирали нас губками, смоченными розовой водой, протягивали кубки с прохладным лёгким вином.

На моей шее сегодня красуется символ рабства – железный ошейник, подаренный Горностаем.

– Всё хорошо, пока Горностай не появится, – говорит Игорь вполголоса.

– Давно его не видно. Может, не появится? – отвечает Мушка, опасливо поглядывая на меня.

– Как же! Эта белая крыса не упустит случая опозорить нас в очередной раз. То коней у кого-нибудь уведёт, то паруса снимет, – комментирует как бы самый честный Милан Рысь.

– Главное – не у нас, – вздыхает Дорио.

Пир с сильными мира сего – это танец на тонком льду.

Мы чувствуем на себе масленые взгляды сенаторов и знати.

Милость легко может смениться немилостью, честь – бесчестьем.

Наша защита – легенда о том, что мы храним друг другу верность.

Как увязать с легендой появление среди нас Горностая?

Я знаю: он придёт сегодня. Я чувствую: он где-то рядом.

Музыка заиграла в ритме танца. Мы не стали утомлять гостей ожиданием. Мы вышли танцевать, как когда-то на рынке рабов.

Сначала мы танцевали без наших мужчин, потом к нам вышел Дорио, за ним – остальные.

Никто не верит в демократичность наших отношений.

Зрители пытались определить, кто кому отдаёт предпочтение.

Танец с Миланом увлёк меня, но в желании представить себя публике моим фаворитом он слишком распускал руки. Когда Милан перешел границы, я оборвала танец и вышла из залы.

У входа во дворец слышался шум потасовки. Какой-то тощий заросший оборванец пытался прорваться сквозь цепь охраны.

«Господи! Да это же Горностай! Что с ним стряслось?!»

– Горностай!

– Фаина!

– А худой! Одни кости! Как из могилы!

– В плену был, на галерах. Сбежал.

– Давай скорей отсюда. Хорошо, что никто не видел. Голодный?

– Как зверь!

Горностай крепко обнял меня…

– Думал: никогда живым не выберусь с этой галеры. Не знаю, как получилось? Рванул цепь, и она разорвалась. Проржавела, наверное. Мы все там сидели, прикованные одной цепью. Товарищи домой подались, а я вот к тебе сначала.

– А потом домой, конечно?

– Фаина! – Горностай посмотрел на меня умоляюще.

В людной, шумной, прокуренной таверне никто не обращал на нас внимания. Горностай жрал, как голодный тигр, а я смотрела на него с любовью. Этим и была сыта. Поэтому пила без закуски. Напрасно.

Я отключилась неожиданно.

Мне снился сияющий храм из неизвестного металла. Он стоял, как вонзённый в землю меч.

Чёрные мохнатые твари подбирались к храму, но их раз за разом отбрасывала силовая волна. Эти волны слабели, и чудовища подбирались всё ближе.

Они были сильные, но неуклюжие, как медведи. Их без труда поразили наши стрелы.

На полу храма лежали боги. Они были прекрасны.

Низвергнутые на землю, боги умирали. Один из них открыл помутившиеся страданием глаза. Он приподнялся и протянул ладонь, над которой висела маленькая светящаяся сфера.

Я проснулась в какой-то каморке, на огромном горбатом тюфяке и с Горностаем на мне. Горностай храпел. Тюфяк тоже. У двери в каморку стояла огромная палица. Голова болела. Подняться не было сил.

Я растолкала Горностая.

– Что это под нами?

– Он всё равно спит. Нам же надо было где-то упасть?

– А вдруг проснётся?

– Знаешь, как мы с тобой орали? Не проснулся. Фаина, ты извини, но мне пора.

– Я тебя ненавижу.

– Я знаю. Куда я от тебя денусь?

Он нежно поцеловал меня на прощанье.

…Я прилетел в этот мир не по своей воле.

За тяжкие преступления перед разумными существами и духами я осуждён высшим советом быть вечным узником невидимой тюрьмы.

Раб не выбирает. Раб не имеет ничего своего.

В цепи моих перевоплощений приходилось вселяться в существ, подобных сосудам наполненным нечистотами, и находиться в них – было тяжкой пыткой.

Но наконец, судьба улыбнулась мне.

Я был отдан в дар людям, связанным между собой узами наречённого братства, супружества, дружбы и любви.

Мне предписано вселяться в каждого из них поочерёдно.

Эти тринадцать – восемь женщин и пятеро мужчин – странствуют по свету, оберегая друг друга, разделяя счастье и горе, находки и потери.

Их тела и души – прекрасные храмы, окуренные благовониями, озарённые светом. Но вот среди них появился четырнадцатый, по прозвищу Горностай. Мне не предписано служить ему, но он мне нравится больше всех. Он дух свободы.