Текст книги "Локомотив параллельного времени (сборник)"

Сигнал прошёл по корневищам хищных растений. Целый отряд более крупных разновидностей уже полз к ней.

Никто не мог понять, как Ребекке удалось ускользнуть из лагеря.

Только Джо мог найти её. Пары эльфов-близнецов были едины в своих чувствах.

Он получил противоядие, но, если хищный цветок поглотит Ребекку, Джо умрёт.

Сопровождаемый двумя контрольными роботами-камерами, он нёсся на воздушном сёрфинге к лесной поляне, где лежала Ребекка.

И вот она – среди цветов.

Он склонился к ней. Она потянулась к нему, как дурманящий ядовитый цветок, обвила его руками, страстно впилась в его губы, и они тут же сплелись.

Они не слышали оглушительных сигналов роботов.

Они ничего не чувствовали, кроме близости друг друга.

Спасательный вертолёт подоспел в последнюю минуту, когда они занимались любовью, а над ними склонился огромный хищный цветок.

* * *

Небо было красным. Редкие крупные хлопья снега падали и таяли, не долетая до земли.

Близнецы сидели у костра.

– Сонька отпустила Фаину.

– Назло!

– Не заводись без повода. Скучно, что ли? Сегодня поможем Даннику долг получить, завтра охота.

– Да, охота. Можно передать весточку мамочке.

– Никуда она не денется, наша мамочка. Сонька обещала.

Небо было белым, майским, никаким.

Четыре утра. Сергей Добычин, геолог-романтик средних лет, обычно довольный собой, был в то утро собой недоволен по неизвестной ему причине. Его одолевала маета. Он не мог заснуть. Курил. Читал. Смотрел телевизор.

Ему всё слышалось железное поскрипывание, как будто на детской площадке кто-то раскручивал карусель.

Сергей много раз выглядывал в окно.

Детская площадка была пуста.

В доме стояла тишина. Все спали.

Сергей ещё раз закурил, любуясь из окна видом на три церкви: «Небо, не поймёшь – то ли пасмурно, то ли просто не время рассвета. Эх, хочется солнышка».

И опять послышался железный скрип. Сергей заметил, как карусель на площадке качнулась, но большего ему увидеть было не дано.

Отмахнувшись от наваждения, он пошёл спать.

На детской площадке на карусели сидела компания. Семеро подростков – три девочки и четыре мальчика – были одеты почти одинаково: потёртые кожаные куртки в железных заклёпках, на спинах пятиконечные звёзды, кожаные брюки на шнуровках, тяжёлые ботинки на толстых подошвах. Головы подростков были наполовину выбриты. Остатки волос выкрашены в красный. На лицах лежал яркий макияж.

Их пальцы были унизаны железными перстнями с изображениями страдальческих лиц. На этих металлических лицах были следы крови.

Ребята слегка раскачивали карусель. Вместе с ними на карусели сидела женщина средних лет. Она сидела, скорчившись, кутаясь в забрызганный кровью, светлый плащ, одетый на голое тело. Ещё лицо было так сильно разбито, что казалось просто кровоточащим куском мяса.

– Ну что, мамусик Данькин, сейчас мы вас с папой поженим, – сказал один из близнецов.

– Что он тебе тогда сказал, – спросил Даня женщину.

Она всхлипнула. Разбитые губы не слушались.

– Он перекрестил меня и сказал: «Я благословляю тебя на аборт».

– Ну, пора.

Близнецы вошли в подъезд, поднялись на пятый этаж, прошли сквозь дверь квартиры, где Сергей Добычин мирно спал на диване. В пепельнице тлел окурок.

– Какую дешёвку курит.

– Экономный.

– Это он из экономии Данику путёвку в смерть выписал.

Один из близнецов бросил тлевший окурок на ковёр.

Игорь проснулся в узком дощатом коридоре с низким потолком. Пахло свежеструганным деревом и остывшей баней. У стенки, свернувшись калачиком, сидела женщина в забрызганном кровью плаще. Своё лицо она прятала за борт воротника.

– Это что ещё за шутки?!!

Но перевести драму в шутку на этот раз не удалось.

Зена была жрицей материнства.

Единственной пищей для спасённых малышей было её молоко, единственным одеялом – её волосы.

Дети были для Зены маленькими божествами.

Много раз кидалась она в зловонные красные воды мёртвого озера, когда гейзер начинал выплёвывать фонтаны крови и сгустки зародышей. Вода вокруг гейзера вскипала от борьбы за добычу – хищные рыбы и змеи пожирали зародышей на месте. Демоны, русалки и эльфы вживляли зародышей в себя.

Демоны, выносив и родив, пожирали. Эльфы и русалки, давая зародышам жизнь, открывали себе вход в иное измерение.

Таких, как Зена, было немного. Их миссия была – спасти как можно больше.

Всякий раз, израненная и вымотанная схваткой, она уносила в себе зародыш, чтобы выносить, родить и, когда окрепнет, отправить в нейтральную зону. Если повезёт.

Маленькие божества шли, пригнувшись, по земляному туннелю. Самому старшему было пять лет. Их лица и руки были с любовью расписаны причудливыми светящимися узорами. Зена шла последней. Под ногами хлюпала вода. Впереди ручной дракон рыл туннель. Нарастающая жара и тяжёлый запах говорили о том, что они недалеко от серного озера. Все устали. Наконец обрушился большой пласт земли, и перед ними открылась пещера, в центре которой сквозь туман испарений светилась красным пятном серная полынья. Дракон тут же бросился к полынье и стал жадно лакать булькающую жидкость.

С самого начала пути было много ловушек и перебоев со связью, и вдруг в эти последние дни всё разом прекратилось. Было такое впечатление, что их давно определили, просто теперь ждут появления спасательной группы.

И вот замигала связь.

«Это наш шанс».

Группа подростков из «огненного города» ждала сигнала начала охоты. Сонькины братья-близнецы были среди них.

Они очень гордились ролью ловчих.

Лучше быть солдатами на службе государства, чем бездомными проститутками.

На обнажённых телах солдат серебрилась защитная краска. На поясе каждого магнитный ремень, в руках – гибкая пластина воздушного сёрфинга.

Вот прозвучал сигнал.

Над бетонной оградой пограничной школы взметнулось галдящее облако птиц.

Каждый боец бросился плашмя на свою пластину, и они понеслись через лес как летучие ртутные змейки.

Мечта сбылась: Джо и Ребекка были снова вместе, и теперь им больше не придётся расставаться. Встав рядом у пульта управления капсулой, они начали свой полёт.

Каждый диск управлялся парой близнецов-эльфов.

Только один диск был спасательной капсулой.

Остальные диски прикрывали и брали огонь на себя.

Ангары раскрылись.

Серебряные диски рассекли воздух и исчезли в лесной массе. За ними следом нёсся огненный хвост ракет, пущенных охраной оккупированной зоны.

Навигаторы на воздушных платах вели к поляне, где приземлилась спасательная капсула.

– Сейчас мы их возьмём! Приготовились! – скомандовал командир группы.

В том месте, где садилась капсула, жрица материнства со своими щенками выходила на поверхность. Если спугнуть, то они снова уйдут подземными ходами.

Солдаты остановились на миг, управляемые по заданной программе. Мутация прошлась по их телам. И вот они неслись через лес лоснящимися огненными псами.

Дракон летел по туннелю, как снаряд. Дети бежали следом со всех ног. Огненные псы тут же взяли их след и неслись над туннелем к месту посадки капсулы.

Клубок пламени вырвался из туннеля, отбросив псов назад. Дети ринулись к капсуле.

Двери открылись. Приняв в себя груз, капсула взмыла в небо. В этот момент её настиг миссл. Раздался взрыв. И надежды Зены пролились огненным дождём над лесом.

* * *

– Зена, мы тебя помним и уважаем.

Близнецы помнили её как часть иной жизни, которая сорвалась, как их собственная эвакуация.

Зена дралась с огненными собаками, крича своим детёнышам:

– Бегите! Бегите что есть сил!!!

Близнецы, взяв друг друга за руку, поклялись никогда не расставаться.

Они, ещё совсем маленькие, бежали через лес. Их глаза слезились от непривычного дневного света. Им хотелось вернуться и помочь Зене, но они подчинились её воле.

Им удалось какое-то время продержаться в лесу. Это было счастливое время. Защищаясь от всевозможных лесных тварей, они дрались спиной к спине, как эльфы. Их чувства были едины. Их связывала и грела взаимная любовь. Оберегая друг друга, они стали искусными воинами и охотниками.

– Я слышал: некоторые пары эльфов рождаются однополыми.

– Нам просто обрезали крылья.

Потом братья, как и многие дети-беглецы, попали в облаву.

Огненный город изменил их природу.

* * *

Часовые заметили двух солдат, сопровождавших раненую женщину к выходу из зоны.

Депортация жрицы материнства.

– Прощай, Зена, – сказали близнецы.

В нейтральной зоне жили беглецы и миссионеры.

Те, кто разыскивал и ждал родных и близких из зоны, жили лагерем у входа. Они встречали вновь прибывших, показывали фотографии, спрашивали: «Не встречали?», «Не видели?», «Не слышали?».

– У меня в зоне осталась дочка Соня. Вы не слышали о ней? – спросила жрицу Фаина.

– Слышала. Эти двое ребят – вы разве не знаете, кто они?

– Знаю, – тихо ответила Фаина.

– Просили вам передать. – И она плюнула Фаине в лицо.

Фаине с Игорем отвели свободный барак.

В день их свадьбы выпал настоящий снег.

Небо было тёмным и пасмурным. Фаина вдыхала давно забытый свежий запах снега.

Поверх белого платья – телогрейка, на ногах – валенки.

Те, кто помогали им устроиться, накрыли стол под брезентовым навесом.

Треск костра, запах жареного мяса, знакомая с давних времён музыка.

Снег тихо падал крупными хлопьями.

Открытое поле было перечерчено рвом. За ним начиналась зона.

Человек мог легко перешагнуть эту границу, а демона, шагнувшего за грань, тут же охватывало пламя.

Было застолье, потом танцы.

Тихая беседа гостей.

Фаина собирала грязные тарелки.

Темнело.

Там, в открытом поле, у самой границы стояла меленькая знакомая фигурка.

Дрожащая от холода Сонька куталась в дырявую шаль.

– Сонька!

Фаина быстро собрала со стола, что осталось.

Игорь увидел Фаину, бегущую к границе, и бросился следом.

Он перехватил ее, когда она протягивала через ров свёрток с едой.

Сонька, в отчаянии тянувшая к ней руки, сама шагнула через ров, и объятый пламенем демон явил своё настоящее лицо.

Свист крыльев. Дракон, управляемый Жорой, лишь слегка опалил себе крылья.

Жора ухватил край пылающей шали своей хозяйки и, обжигая руки, рывком толкнул её обратно за линию.

За гранью Сонька снова обрела обличье ребёнка.

Жора сбивал с неё огонь, а она рвалась обратно, протягивая руки, кричала: «Фаина! Моя Фаина!» По вспузырившимся щекам текли слёзы. Жора завернул её в рогожу, усадил на дракона, и они полетели прочь.

Игорь устал от бессонных ночей.

Фаина поднималась, как лунатик, и шла к границе.

В этот раз он проснулся и понял, что опоздал.

Выбежав из барака, он увидел, как Фаина пересекла границу.

По ту сторону ждала Сонька.

Лифт шахты открылся. Фаина и Сонька сели на пол. Рядом играли в кости близнецы. Ребята были при параде по этому случаю – прилизанные, свежевыкрашенные волосы, лучшее оружие. Лифт был полупустой. В углу несколько заключённых из новых. Один из них, бородатый мужик, толкнул соседа в плечо и кивнул в сторону Фаины. Они вместе двинулись к ней. Близнецы навели на них оружие и заставили попятиться.

Лифт постепенно пустел.

На нижнем этаже включилась холодильная установка.

Сонька ввела чип в плату принадлежности на ладони Фаины.

Двери лифта открылись.

Раскалённый жар сдул с них бренную плоть. Четыре пылающих силуэта вошли в огненный мир. Земля трескалась и заливалась ручьями лавы.

Они шли по огнеупорному мосту. Мимо проплывали, мигая огнями, корабли из жидкого металла. Впереди под нимбом света виднелся силуэт города.

* * *

Свет в лампе дрогнул и зажёгся во всю свою ослепительную силу. Петухи пропели подъём. Работники вышли из барака, на ходу надевая защитные зелёные очки. Каждый получил свой наряд – кто на скотный двор, кто в поле, кто в сад. Начальство (избранные) – агроном, ветеринар и бухгалтер – ушло в конторку.

Фаина, хозяйка фермы, села на балконе под зонтиком со стаканом мартини. Стройные ножки в белых шортиках выставила на свет. Пусть загорают.

Когда она проснулась, на табло была информация: беглец в зоне. Анфас и в профиль – Генрих. Мягкая линия серебристых волос до плеч. Он поседел после аварии, когда его практически перерубило пополам. Другой бы, если не умер, то не встал бы с инвалидного кресла, а этот полностью восстановился и ещё потом играл в теннис и танцевал лучше всех. Даже на зоне, где все были в одном возрасте, при нём осталась эта седина. Он был похож на губернатора. Многие шутили по этому поводу. Такой же высокий, худощавый, жилистый. Такие же тонкие, благородные черты лица. Только у губернатора тёмно-русые волосы и рыжие глаза.

Зелёные глаза Генриха почему-то всегда казались ей голубыми, как тонкий лёд над водой.

С балкона открывался вид на ферму, где всё цвело, колосилось и поросилось, а дальше – совершенно безжизненное пространство, покрытое красной пылью.

Ждать пришлось недолго. На горизонте поднялся столб пыли. Два работника, возившиеся у ворот с трактором, тоже это заметили.

– Смотри! Вон, пилит прямо к нам. Слышал по радио?

– Сейчас подставит весь колхоз.

– А может, с ним поговорить, типа, мил человек… Может, она не увидит.

– Ты, что ли, хозяин? Вот тупой! И что она в тебе нашла! А куда ему?! Он наш брат.

Губернаторский грузовик сдох в ста метрах от ворот. Генрих вылез из кабины, пнул колымагу ногой и захромал к воротам. Фаина вышла на крыльцо и знаком приказала открыть.

– Стакан воды холодной, душ и один мартини.

– Времени у тебя хватит только на мартини, – ответила Фаина.

Вдали послышался звук вертолёта.

Генрих со стаканом сел в тени зонтика.

– Что с ногой?

– Не страшно. Ловушки. Сама знаешь.

– Одному бежать бесполезно.

– Я не хочу с кем-то. Ты же знаешь – я сам по себе. Говорили: и вдвоём бесполезно, но тебе с Игорем удалось. Я гнал сюда, чтобы спросить: зачем ты вернулась?

– Потому что здесь моё место. И вообще, не твоё дело.

Вертолёт завис над фермой и стал медленно опускаться.

– Я пойду их встречать.

Фаина сидела в кабинете у губернатора.

– Он что, в изоляторе сидел? Он у тебя на балконе мартини лакал! – орал губернатор.

– Я просто оставила его в доме и пошла вас встречать. Не знаю, куда он забрался. Всё равно никуда не денется.

Губернатор взял её за подбородок:

– Хватает у тебя смелости так нагло врать. Я подарил тебе эту ферму, как коробку конфет.

– Я не люблю сладкого.

– Рассказывай себе! Я собрал всех твоих мужиков в одну коробку.

– Мне на них наплевать.

– Когда-то было не наплевать.

– Что ты с ним сделал?

– Ничего я с ним не делал. Сидит у тебя под зонтиком, лакает мартини и трясётся от страха. Думаешь, он такой герой? Я тебе его дарю. Лучше играй с ним и думай обо мне, чем наоборот. Только не забывай, что я ревнивый.

Он охватил ладонью её лицо. Из его пальцев прыснули тонкие корни, которые поползли в уши, ноздри, рот. Корни стали оплетать её изнутри и снаружи.

– Расслабься.

На её коже выступила едкая слизь, от которой расползлась вся одежда и хлопьями стекла к ногам. Корни сплелись в узел у солнечного сплетения. Узел набух и выстрелил ядом во все сосуды.

– Это не яд. Это лекарство. Сейчас будет хорошо. Ну, вот и всё. Стала краше прежнего. Можешь идти в душ.

Фаина стояла под душем, смывая слизь и омертвевшие корни.

– И запомни, моя маленькая плантаторша, никакой самодеятельности, а то опущу и тебя, и твоих рабов на уровень ноль.

«На уровень ноль так на уровень ноль. Не была я там что ли?» – мысленно огрызнулась Фаина. Она слышала, как хлопнула дверь, потом кто-то сладко заскулил.

Фаина вышла из душа. На полу сидел щенок Сербороса.

– Какая прелесть!

– Это тебе ещё одна игрушка. Я знаю, ты давно хотела.

Фаина взяла щенка на руки. Он прильнул к её тёплому телу. Две его головы легли ей на плечи и тут же уснули, третья, высунув язык, с любопытством склонила голову набок.

Губернатор стоял у окна наблюдал, как Фаина, прикрывая наготу телом щенка, садится в машину.

«Я отбил у них охоту к побегам. Последний беглец слишком рано понял, что проиграл. Это было неинтересно. Беглецы нужны, как зонды в блокаде. Что же будет в этот раз?»

Фаина подъезжала к воротам, придерживая спящего щенка. Ещё издалека она увидела Генриха, который по-хозяйски расселся на крыльце.

– Какой на тебе забавный бодис, – прозвучал в сознании его тихий голос.

Ещё при первой встрече она поразилась его дару.

– Таких, как ты, один на тысячу.

– Пробуй дальше. Почему не на миллион?

– Он слышит, что мы думаем.

– А ты думай шёпотом.

Лесной народ

 
Бегущим в лесу, убежавшим с весёлого праздника вечной весны,
Им больше не снятся уже никакие волшебные сны.
Бегущим в лесу – в лихорадке, по слякоти весенние игры не впрок,
Но им не под силу запомнить жестокий урок.
Весна настигает. Она своих узников видит везде,
Бегущих с весёлого праздника в лесу, в темноте.
 

В понедельник встретила подругу с животом на девятом месяце и с повязками на перерезанных венах.

– Активно живёшь.

– А тебе слабо?

А во вторник я сидела у стойки бара в отчаянной тоске. Бар был полупустой или, можно сказать, совсем пустой, если не считать нескольких вымотанных деловых людей, занятых профессиональным разговором.

Какая-то тень мелькнула у входа и прямой наводкой пошла ко мне. Иногда хочется сказать пару слов в тишине. Этот – Тень – не глупый, не страшный, ищущий, готовый к действию и совсем пустой, как большинство. А мне нужна любовь. Я начинаю стареть. Это моё проклятье.

– Томас.

– Белладонна. Как ядовитая трава.

После ряда наводящих вопросов Тень делает вывод:

– У вас было консервативное воспитание.

– Ах, если бы! Если кто понравится, снимаюсь без разговоров, только это бывает так редко!

– Леди, у меня больше нет вопросов.

И тут на заднем плане появился знакомый силуэт – Патрик, мой шоколадный зайчик, мой секс-символ, смесь кокаина и виагры. И начинал, как обычно, клеиться к бабам.

Год назад мы встретились в одном из ночных клубов, и я подумала: «А ты, парень, случайно, не такой же оборотень, как я?» Он заглянул мне в глаза с голодной ущемлённостью, словно он меня знает или пытается вспомнить, – один из его трюков. В нём нет ничего святого. В каком бы клубе он ни появлялся, охрана комментировала одинаково: «Он тут всех перетрахал». А я чем хуже? Потом, в течение года, я долго наблюдала за ним. В «Тигре», да и в других подобных местах.

Он был везде, этот король ночной жизни большого города… Он танцевал со мной, у нас были общие знакомые, были разговоры вскользь, но когда я однажды спросила: «Помнишь меня?» – в ответ был удивлённый взгляд, потом в его глазах включился мегасписок…

– И как было?

– Лучше не бывало.

– А потом? Нормально? Не хамил?

– Был как ангел!

Он польщёно рассмеялся и сказал: «Не может быть». Мне нравилось смотреть, как он двигается в плотной массе людей, как он лавирует. Мне нравилось смотреть, как он дерётся с такими же, как сам, хулиганами по ночным кабакам. Мне нравилось слушать, как он ведёт разговор: легко, интересно, весело. Это был мой шанс, и я попыталась растянуть романс подольше, как наслаждение сексом, но в конце концов приходит оргазм и затягивать с этим нельзя, иначе я устану, потеряю интерес, упущу мой шанс.

Я бы не расставалась с ним никогда. Он мог бы изменить мою природу (нужно верить и надеяться, что это возможно), только всё это самообман, повод для новой игры. Он подходил на роль, глупый донжуан. И я знала: достаточно будет одной моей вспышки – и он окажется в лесу. Не он первый. В лесу нужны люди, и не я одна, кто их туда отсылает. Там он станет героем.

Я пыталась представить, что мы можем быть другими, что мы можем быть вместе по-настоящему.

Я пыталась представить себе, каким он будет через тридцать лет: грузным, похожим на медведя, – и казалось, что я буду любить этого медведя ещё сильнее, чем таким, каким он навсегда остался в моей памяти – сидящим с полным бокалом в руке, в полурасстёгнутой белой рубашке, улыбающимся, как кинозвезда.

Это случилось второго октября, когда мы праздновали его двадцатипятилетие. В этот день он был особенно красивым. Мы танцевали, пили шампанское, веселились.

Он был немножко пьяный и просто вышел покурить, когда проходящий мимо сутенёр предложил ему свежий товар.

Земля поехала из-под ног, как эскалатор, когда я увидела его с этой девчонкой… Я стояла на балконе в тени, он не мог меня видеть. Он медленно опустился на ступеньку, словно потерял равновесие, так он был очарован. А она – полуребёнок, готовая к самому страшному, смотрела с удивлённым восхищением на своего первого героя. Он гладил её голые смуглые ноги и что-то шептал ей, зная, что она не понимает его слов, потом привлёк её к себе и стал осторожно целовать живот сквозь тонкое платье. Меня он всегда брал грубо, как девку, которой заплатил. И вот он стоит на коленях перед продажной девкой и ласкает её так нежно, словно она из инея. На этого извращённого подонка накатила романтика, и надо же такой беде случиться – прямо у меня на глазах. Он сел с ней в проходящее такси. Вся эта сцена прошла перед глазами, как в замедленном кадре. Адреналин ярости разливался во мне горячими волнами. Наконец, я чувствую, что живу, пока у меня есть пистолет с барабаном, полным пуль. Довод «Убьёшь – сядешь. Станет легче?» я слышала много раз, на меня он не действует. У меня всё не как у людей, и люди не знают, с кем имеют дело. Такое положение вещей – мой билет в будущее. А для него неважно, заниматься любовью или действовать на нервы – главное, вызвать взрыв. Как раз то, что мне нужно. Всё это и вообще, и конкретно с ним не первый раз, зато последний. И всё одно и то же.

– Ты нас разбудила, – раздался в трубке томный голос любимой подруги.

– Негров мало, что ли? – присоединился к ней голос Патрика.

– Ты для меня не негр. Ты для меня человек.

Всего пару часов назад он сидел напротив меня и говорил красивые слова о своей любви. Похоже, он верил в то, что говорил. Что бы я только ни отдала за то, чтобы это было правдой, – душу бы дьяволу продала, но, к сожалению, давно продана.

Я могла открыть дверь своим ключом, но нажала на кнопку звонка. Мне хотелось поиграть. Ему тоже. Он открыл, издевательски улыбаясь, во всей своей обнажённой красе – ещё один кадр навеки в памяти: ладное мускулистое тело, шёлковая шоколадная кожа. Дуло моего пистолета между его иссиня-чёрных раскосых глаз. Его реакция была молниеносной: он захлопнул дверь в тот же момент, когда я выстрелила. Я палила в дверь как бешеная, пока чёртова дверь не рухнула, и тут возникла проблема – патроны кончились. Была ещё одна проблема – у него тоже был пистолет, только с барабаном, полным патронов. Девчонка прошмыгнула, держа свои шмотки в охапке. Патрик поставил меня к стене и стал палить.

– Вернёмся в «Тигр» или пойдём куда-нибудь ещё? – спросил он, нарисовав точечный нимб у меня над головой. – Я продолжаю справлять мой день рождения. Прощу оказать мне честь. Считай, что мы помирились, – он приставил дуло пистолета к моему виску. – Сегодня мне всё прощается. Скажи, что не сердишься.

– Не сержусь.

– Я одеваюсь, и мы идём.

В пистолете оставалась всего одна пуля. Он положил его в карман куртки. Где мы только не были в этот вечер! Непонятно, как он вёл машину и почему нас никто не останавливал. Куда-то я не хотела идти, и он уходил один, оставив меня в машине, куда-то он не хотел меня брать. Он был совсем пьяный и давно забыл о своём пистолете. Я проснулась в машине оттого, что он смотрел на меня. Я открыла глаза и чуть не заплакала от счастья, что он всё ещё со мной.

– Девочка моя, я так тебя люблю.

И тогда я выстрелила.

Патрик очнулся в полном мраке. Он лежал на мокрой траве, слышал, как падает дождь и шелестят листья. Тропический лес был полон звуков. Он осторожно сел, чувствуя, что плохо владеет телом: непривычная слабость и как будто он стал меньше. Он ощущал себя ребёнком лет четырёх-пяти. Какое-то животное подкрадывалось к нему – слышался приближающийся шорох и рычание, пружинистый звук прыжка. Скользкая холодная тварь обрушилась на него всей массой и впилась зубами. Потом свист летящей стрелы. Тварь завизжала и ослабила захват. Топот ног. И вдруг Патрик увидел кромку леса на фоне неба, силуэт человека, который склонился над ним, приложил к ране листок растения – и боль тут же прошла. Патрик поднялся на ноги и пошёл вслед за незнакомцем по тропе среди огромных папоротников. Глаза привыкли к темноте, которая за этот короткий момент стала просто днём без солнца.

В лесу не было дня, не было ночи и смены сезонов. Патрик мог судить о течении времени, только глядя, как меняется его собственное тело. Он очнулся в лесу ребёнком, со временем стал взрослым – значит, прошли годы. Но и этот часовой механизм со временем останавливался: дойдя до оптимальной точки развития, тело больше не менялось. Лесные люди не старели. Они погибали в бою, в схватках с дикими тварями или умирали от ран. Это случалось нередко, но группа пополнялась новыми людьми, которые так же, как и Патрик, однажды очнулись в лесу, слабо помня прошлое. Лесные люди были единственными смертными существами в мире без солнца. Их группа была инородным элементом в природе леса, в котором, казалось, всё было против них. Десантники-миссионеры из нейтральной зоны снабжали лесных людей капсулами жизни, которые заменяли еду и питьё. Каждый партизан носил эти капсулы на нитке, как ожерелье вокруг шеи. Не считая ящериц и личинок насекомых, больше в лесу кормиться было нечем. Других материальных ценностей в их жизни не было, но жизнь была богата чувствами: они не только могли видеть в темноте, они могли слышать малейшие звуки, чувствовать малейшие вибрации, самые слабые излучения тепла и холода. Они передвигались по лесу легко и бесшумно, слышали и отвечали на мысли друг друга на дальних расстояниях. Вслух никто не разговаривал – лишний звук мог стоить жизни не только потому, что лес был полон тварей. В лесу шла война, и лесной народ был важнейшим звеном в движении сопротивления. Они никогда не спали, никогда не уставали, но были моменты, когда они нуждались в поддержке друг друга, когда по всему лесу распространялись импульсы, приводящие всё живое в оцепенение, когда над лесом зависал «дирижабль» – огромная светло-зелёная тварь, похожая на личинку. «Дирижабль» медленно, как облако, опускался в лес, и тогда нужно было держаться вместе. Тварь распространяла запахи и звуки, притягивающие всё живое, как пылесос. Она пожирала всё подряд и исчезала, как и появлялась.

Несмотря на то, что Патрик знал и слышал об этой твари, всякий раз, когда она появлялась, он представлял её себе огромной ожившей мраморной статуей прекрасной богини, мечтал увидеть её лицо, даже если ему придётся заплатить за это жизнью, – такова цена за любовь богов. Он понимал, что это всего лишь галлюцинация, которую вызывали пьянящие испарения твари, но ничего не мог с собой поделать.

Время играло, когда «дирижабль» висел над лесом. К кому бы из боевых подруг ни толкал его инстинкт, в момент озарения глубоким чувством они оба становились идеалом в глазах друг друга. За пару минут они проживали десятилетия совместной жизни, становясь с каждым днём всё ближе друг другу. Поэтому момент пробуждения был всегда драматичен – отчаянный крик в разгар страсти: «Почему ты вдруг стал чужим?!»

Отшатнувшись от человека, который только что был самым близким на свете, Патрик всегда испытывал чувство вины, хотя знал, что это так у всех и со всеми. Это просто «дирижабль» уплыл.

Белый рассвет пробивался в его полузакрытые глаза. В лучах рассвета склонились над ним три ангела в белом. Патрик раскрыл глаза пошире. Крылья у ангелов растаяли. Всё остальное осталось.

– Ну, мужик! Лоб у тебя чугунный! Надо же – живой! След от пули, как кастовая метка у индуса, – сказал один из хирургов. – Считай, с того света вернулся.

– И долго я был в отъезде?

– Вчера уехал, сегодня вернулся.

– Так быстро?!

– А тебе там что, понравилось?

Он ещё долго ходил перебинтованный, как герой сражений. Появились провалы в памяти. В один из этих провалов угодил последний день рождения.

Повышенное внимание к себе он объяснял расовыми предрассудками.

– Ты что, расистка?

– А ты что, Патрик?

Смазливая дамочка пересела к нему поближе. Они ехали в трамвае по старому городу, обозревая живописный пейзаж в нежной дымке майской зелени.

– Попьём кофе где-нибудь? – как будто она его сто лет знает.

– А потом?

– А потом – что хочешь.

– Мне врачи рекомендовали с этим подождать.

– У меня есть для тебя лекарство.

Они сидели на террасе. На столике стояли две чашки.

– Я этот кофе пить не буду. Что ты туда всыпала? Отравить меня хочешь?

– Да, попей со мной кофейку, и я оплачу твои похороны. Ну, с какой стати?! Я хочу, чтобы ты всё вспомнил. Хотя я тебя, наверное, опять потеряю. Я хочу знать, что там за жизнь – в лесу.

Он попытался сосредоточиться. Кто-то вышел из тёмного туннеля его памяти.

– Постой! Да это же ты! Ты говорила, что любишь меня.

Делла иронически улыбнулась:

– Тебя все любят.