Текст книги "Записки из прошлого. Сборник эссе"

Чёрный блокнот и белые платья

Ничто не проходит, не оставив след.

Ничто не заканчивается.

Кроме тени облака над холмом.

Ничто не исчезает, получив имя.

Как глубока моя ненависть к моему чёрному многотомному блокноту!1919
  Судя по записям, стихам и книгам, К. имела многотомный чёрный блокнот, всё содержание которого составляли имена и две даты, записанные напротив них. К сожалению, мной пока ещё не найден ни один чёрный блокнот К. Прим. И. Коложвари.


[Закрыть] Как велико моё преклонение перед записями в нём?! Дороже всех стихов и книг моих. Истории, рассказанные ими – записями в чёрном блокноте!

Блокнот

Я сжечь боюсь один блокнот,

Где в столбик каждый божий год

Своей рукою я сама

Писала даты и имена.

Блокнот мой в чёрном переплёте,

Блокнот о нескольких томах…

Когда-то он был у меня в почёте,

А ныне вызывает страх.

И рукописи если потеряю —

Не страшно, их когда-нибудь найдут.

Но мой блокнот… Я это знаю,

Его отложат, не поймут…

С собой ношу его я как проклятье,

И год от года толще он.

Страшнее девы в чёрном платье,

Страшнее, чем огонь…

Его листаю я порою.

И меркнут нищие слова.

Зачем же я своей рукою

Его однажды завела?!

Теперь блокнот мой тяжелее камня!

И только в сердце – пустота.

А память смертная – державна…

Блокнот – могильная плита!

И бумага становится проклятьем. И память тяжелее смертного бремени. Нежным шерстяным платком вдовы ложатся они вместе со Временем на плечи. Им не важно, что в сердце. Им важно, что оно пока бьётся. А значит – можно сгибать до земли своим грузом того, кто несёт его. Пока он не отпустит его, не выронит из груди, как ячменный колос свои семена.

Каждый шаг, сделанный по земле, – это шаг, сделанный за них. Вместе с ними. От них или к ним. Всё пустое. Ты никогда не сбежишь от того, что в сердце. Память – вот источник нашей грусти. Она – положена человеку. Её дом также в сердце. А это значит – у неё не может быть конца.

Со временем все улицы делаются дольше. Тени с наступлением вечера – глубже. Ветер – полнее. А каждый вздох – тяжелее. И побег не позволяет сбежать. И радость от любви не исцеляет памяти. О любви прежней… Новая или прежняя любовь. Всё равно ты будешь помнить! Новая и прежняя любовь… Мир всеми силами напомнит тебе о них. Он не позволит забыть их.

Нет больше ни у одного города силы удерживать меня! И ты снова становишься тенью, понимая, что время всё возвращает на круги своя. Память и грусть снова съедят тебя. Сотрут с лица земли, стерев сначала твою улыбку, затем обесцветив и обессвети взгляд. Ты не помнишь начала, ты не помнишь, были ли перерывы между днями. Ты помнишь все свои слова, но больше те, что вы не успели сказать друг другу. И они гонят тебя – сначала из дома, потом по улицам, по городам, по земле. Но настигают в сердце. Назойливым роем.

И когда приходит рассвет – ты начинаешь смотреть на него с надеждой. Ты выходишь его встречать, полагая, что он рассеет твою грусть, возможно, вместе с тобой. Но снова и снова – рассвет не имеет над тобой силы. Не твой ли был в том выбор? Рассвет больше не может рассеять тебя! И выжечь твои воспоминанья. Что были с тобой слишком долго, чтобы умереть.

Ночью ты замечаешь, что звёзды молчат. Потому что сердце отказывается их слушать, полное своими голосами. И мир, который был твоим, поскольку был частью тебя и, принимая тебя ею, – перестаёт. И больше ты не слышишь его. Не видишь его. И твой взор не острее взора новорождённого котёнка.

Отражение в воде и зеркале всегда будет врать тебе. Как и слова, рождённые правилами приличия, заведённые людьми. Как и в начале пути – никто не скажет правду. Её не прочтёшь так просто. С твоего лица. Но ты уже чувствуешь усталость. И не знаешь, что за сила может освободить тебя. Теперь ты понимаешь, что такое свобода. О которой они даже не подозревали!

Мир пустеет и блекнет с каждым днём, теряя краски. Так ли приходит старость? Или так сердцу дают понять, что выходит его время? Но оно, верное, противится. Ему ещё рано. В нём одном заключено так много, что оно не имеет права думать о покое. И это снова печально. Как долгий осенний ветер, гоняющий серый дождь.

Свалить бы всё в овраг – и налегке!2020
  Отсылка к стихотворению У. Б. Йейтса «Слова». Прим. И. Коложвари.


[Закрыть] Подобрался он с этим близко, ничего не скажешь. Но верность – страшная штука. Особенно тем, кого любишь. Потому что любовь, ни новая, ни былая, – не знает прошедшего времени. Она высветляет грусть. Из серого в белый. Облекая им всё. Заставляя выбирать его везде. Даже в одежде… Ох и дорого же он обходится сердцу, мой белый цвет! Выбеленный. Теперь ты никогда не выберешь другого. И отражение в зеркале снова вернёт тебя к началу. И ты будешь видеть в своём отражении то, против чего затеивался твой бой, то, что пугало тебя. Сейчас белые платья тебе идут. Потому что, если примириться со Временем и долго верить ему, рано или поздно… Оно выбелит и твои волосы и высветлит глаза. Ты это знаешь. Ничто не пройдёт бесследно. И конец будет таким же, как и начало. Только б не забыть главного!

Записи в моём блокноте

Как я устала, что звёзды безмолвны!

Как я устала – их огни безответны!

И что ты ни скажешь – всё им не ново.

И что ни споёшь – не усилишь их света.

И улицы города не оживить голосам

Тех, чьи дни отыграли с весенней грозой.

Они не взойдут, ни строкой, ни цветами,

Но вечно, повсюду – идут за тобой.

Печаль не исторгнуть из сердца, что стонет

И запечатано горькой слезою.

Как я устала все записи помнить!

Но если забыть их – я не буду собою.

И страшно, что даже поплакаться некому,

Всё кончено, в прошлом, меня не поймут!

Как я устала, что наша планета

Не ценит сердца, что мечтою живут!

10.06.**

О цветах без запаха

Ты можешь молчать. Ты можешь смотреть и молчать. Ты можешь надеяться и тем быть против. Но ты же не можешь не понимать, что у тебя есть право сказать. Есть право сказать, что ты против!

Сегодня век молчания. Век страха. Век слепоты. Будто бы с гор спустился туман. И люди блуждают в нём, боясь подать голос и боясь увидеть то, что откроется их взору, если туман рассеется. Я вижу новое поколение. Детей тумана. Детей печали. Не тех мы прозвали раньше времени «Детьми печали»2121
  В ирландской традиции «Дети печали» – род фейри. Прим. И. Коложвари.


[Закрыть]. Это наши дети. Что мы оставили им, кроме неё? Великое наследие… Да. Наша печаль и горе. Что может быть величественнее?! Наших потерь, нашей несбывшейся любви и разбитых надежд, которым больше никто не верит! Им больше нет места в юных сердцах. Дети печали не мечтают о благе страны. Они не умеют мечтать. Пресытился – и хватит. Их взоры не различают рассветные и закатные сумерки, и они не видят смысла читать по чужим глазам истории сердца. Они нищие дети королей. В сердце своём сумели похоронить все те богатства, которые пронесли их отцы и матери через столетия лишений и печали. Сохранили ценой жизней, улыбок и слёз для них. Праховёртов! Их глаза не жаждут знаний, потому что знание потеряло для них цену. Даже цену власти, потому что они не знают, как преобразовать знание во власть. А те, что знают… И, как всегда, те, кто знает, – не на нашей стороне. Наших детей перестала восхищать боль. Чужая и своя. Наших детей перестала восхищать улыбка. Чужая и своя. Они не знают, что такое гордость! Дети печали. Они не знают, что такое радость, потому что не знают, что такое печаль и горе. Тоска – вот что известно им. Тоска и скука. Так меркнет и блекнет в каждом новом поколении блеск былой славы. Тот, за который мы воевали. Тот, что мы берегли в своём сердце. Которому верили и которым освещали тьму отчаянья в годы несчастий.

Великим смыслом была наполнена жизнь. Тех, кого я помню и люблю. Дыханием мечты, огнём надежды, именем любви. Это были счастливые люди, знающие вкус горя. Это были люди, для которых «так надо» и «так должно быть» было законом, а не обязанностью. Для которых жизнь не была формальностью. Пустой и тягостной. Нашим детям жизнь стала в тягость! …Но не их ли отцы говорили в ответ на вопрос: хотели бы вы жить в другое время? – Нет, это было бы ужасно скучно!

Крысиная трусость, безразличье свиней, индюшачья гордыня, куриные знания, козлиное упрямство и червячье бездушие! Вот что свойственно нашим детям. Которые лицо грядущего века. Как черви в земле пожирают плоть мертвеца, безразличные к его земным заслугам и душе, так и дети наши расправляются с тем, что мы оставили им.

Я знаю, в том нет ничьей вины. Я не хочу обвинять тех, кто умер прежде, чем рассказал кому-то о самом главном. Я не хочу обвинять тех, кто положил жизнь служению своей мечте и не успел рассказать своим потомкам о смысле этого дела. Я не хочу обвинять тех, кто всегда смотрел вперёд и не видел тех, кто растёт у него под рукой… Но… Дети выросли. И они не знают самого главного. И не хотят знать, потому что у них нет в том потребности. И они – цветы без запаха. Гроза без грома. Дерево без плодов. Разумная ли это цена за все наши горести и прегрешения? И таково ли лицо нашей смерти?

Я подожду. Чтобы посмотреть. И убедиться, что это не так и что «всё будет хорошо».

6.09.**

О едином Слове

Но полно – не выразить! Всю полноту Слова не изъять из сердца. Не наскрести в нём, нищем и слабом, и толики былого могущества. Думающее, что видит свет, но греющееся лишь в отблесках преломленных лучей былого величия и силы. Ни о любви, ни о надежде. Что тебе ведомо, сердце? Ничего не знаешь ты по-прежнему на исходе лет, ты – сердце ребёнка, удивляющееся на восход и волнующееся с травой, которой коснулась отеческая ладонь седого ветра. Что ты можешь сказать миру, взрастившему тебя и давшему тебе жизнь, носившему твоих отцов и праотцев, качавшему их в колыбели, что ты можешь сказать ему?! Нищ и невнятен твой лепет!

Былые страсти отыграли. Как после грозы – небо стало прозрачным и чистым. И взору твоему так легко поверить, что приглядись получше – и тебе откроется самая старинная и прекрасная тайна мироздания, и ты увидишь Бога. И узнаешь его. Как он знает тебя. Прошли, как весенние громы и осенние ветры, прежние страсти. Нет больше нужды в них. Что такое нужда? Нет больше неразделённости, потому что тебе неведома её суть. Мир в тебе. И ты с миром. Его величие – это твои рассветы. Каждый полёт пчелы. Каждый долгий путь пылинки вдоль дороги. Каждая птичья трель, и капля чернил, брошенная в сумерки.

Ты не нуждаешься в войне. Ты не нуждаешься в Надежде. Мир держит тебя, как, бывало, ты держал на ладони ячменное зерно, перед тем как опустить его в борозду. И отдать земле. Твои глаза всевидящи. Твоё сердце всеслышаще. Но как никогда беспомощно. Вот так возвращается всё к своему началу.

Прежде всего, ты, цветущий цветок, прорастаешь из доброго семени. Из своей земли. Из своей земли! Соки её питают тебя. Надежды её растят тебя. И ветры её опьяняют тебя. И нет для тебя иной сладости, чем мечты. Что ярче солнца, выше его, дольше его. Обогреть мир, пусть и обожжётся. Повернуть его с ног на голову, чтобы и муравей увидел облака! Потом, если жизнь не отнимется от тебя, ты успокаиваешься. Как водопад, входящий в русло тихой реки. Ты учишься ценить то, что есть, а не то, что будет и было прежде. Мир, казавшийся тебе несокрушимой скалой, кажется тебе теперь таким хрупким… Таким беззащитным. Ты больше не хочешь сражаться с ним. Но что ему твоя забота?..

…Потом мир станет вновь твоим отцом. Сильным, пусть и седым. И ты снова поймёшь, как непоколебим ветер. Как неизменчив свет. Как крепки преходящие и уходящие дожди. Как прочна радуга под ногой… Но сказать… ты по-прежнему ничего не сможешь… Не потому, что не знаешь как. Не потому, что дерзость изменяет тебе. Просто ты поймёшь, что мир, который есть слово Божие, единое слово, сказанное Им прежде всего, бьётся в твоей груди, откликается вокруг, но ты… не знаешь этого слова. Но ты – веришь ему.

8.09.**

Возвращаясь к началу

Всегда опережая свой век, нетрудно однажды оказаться прошлым и не захотеть с ним расставаться. Так случилось со мной. Всю мою жизнь, а это не один *** лет, никто не понимал меня, никто не узнавал меня, не слушал и не слышал. И только однажды, в новом столетье, я поняла, что пришло моё время. И ничего, казалось бы, не изменилось. И воздух был тот же, и улицы те же. Но пробил час. И рассеялись сомнения, и радость расцвела, невзирая на все запреты и самое неподходящее время. Сердце потребовало верной любви и песни, а душа – улыбки и света.

И хотя время – всего лишь иллюзия, миф, подобный мифу о жизни, смерти, свободе и несвободе, «хорошо» и «плохо», мне было явственно открыто: твоё время – сейчас. И начатое должно быть окончено. И тогда я снова окажусь непонятой, неуслышанной, незамеченной, жутко несвоевременной, только теперь уже всё, что я буду петь, будет голосом прошлого. Таков был мой век, который отшумел небывалыми грозами и отгорел самыми яркими рассветами, какие я только помню с начала Земли.

Моё время… Его можно ждать сотни лет. Тысячи. Миллионы. Миллиарды. А потом и вовсе забыть о том, чего ты ждёшь. Или хранить верность. Воспитывать душу в ожидании. Я выбрала верность. Единственный, должно быть, мой правильный выбор за всё время. Но так странно теперь… Быть таким милым, таким живым и придирчивым анахронизмом. Пережившим и то, о чём мечтал, и тех, кого любил, и то, о чём пел…

Но время, оно, как мне показалось, циклично, даже когда линейно. А это может значить только одно… Набраться бы терпения. На ещё один день. Или смелости. На завтра. Потому что завтра – это конец или начало. Всё зависит от выбора.

Восприятие факта, но не содержание. Терпение. Должно быть вознаграждено. Но бесконечное – не обязано быть вечным, а вечное – бессмертным. Верность иногда и в том, что ты идёшь след в след, или по тому же пути, или той же дорогой, или к той же цели. А всё живое имеет свою цель независимо от наших личных целей.

19.04.**

Звёзды мая

Я проснулась однажды от пристального взгляда. Полного согревающего света2222
  «Глаза полные света» – одна из самых типичных характерных черт, которыми К. наделяет П. Г. Пирса, лидера Пасхального восстания 1916 г. Прим. И. Коложвари.


[Закрыть], похожего на свет звёзд, и в то же время так не похожего на него. Я сразу узнала этот взгляд, потому что не узнать его было невозможно! Он такой один на всём свете был и будет, и не будет ему подобных. Взгляд, в котором растворена улыбка, полная нежного света, боящегося поранить, боящегося ослепить. Я проснулась, открыв глаза. Но комната была пуста. Чужой дом. Чужие звуки и запахи. Я не сразу вспомнила, где я. И никак не могла взять в толк, зачем ты разбудил меня. Так рано. Так далеко от дома. Так странно, как никогда раньше…

Когда я встала, я уже не помнила, зачем оказалась в этом доме. Я не помнила времени, проведённого в нём. Мои душа и сердце были заняты другим. Желанием вернуться к свету этих глаз2323
  То есть вернуться в Дублин. По признаниям самой К., во время Пасхального восстания 1916 года её не было в столице, т.к. она путешествовала по Ирландии и ничего не знала о готовящемся восстании. Судя по записям и воспоминаниям К., она вернулась в Дублин только 5—7 мая. Прим. И. Коложвари.


[Закрыть]. Не знаю, как я жила всё время до этого, не видя его. Где я находила свет прежде, не видя твоих глаз? Жизнь впотьмах. В ожидании света. Ещё бы мне не хотеть вернуться! Я – есть свет, и мне ли не желать света?! Свет к свету, прах к праху… Такого света я не видела раньше. Мне всегда казалось, что твои глаза улыбаются, хотя нередко бывают печальны. Но не заметить в них улыбку было невозможно. Твои глаза подобны звёздам. Они притягивали взгляд, и смотреть в них можно было бесконечно. В ожидании чуда. С миром в сердце. Сам того не зная, ты дарил его любому, кто заглядывал в твои глаза. Мне всегда казалось, что если иссякнет свет или солнце вдруг погаснет, – света твоих глаз будет достаточно, чтобы осветить наш мир. Его будет достаточно, чтобы люди не сбивались с пути, прорастали цветы и травы и всё живое согревалось его теплом. Но ты, конечно же, не знал этого. Жаль, что я так и не успела сказать тебе об этом.

Звёзды в небе мало прельщали меня. Их свет холоден. Они горячи лишь в пору своей юности, как и всё живое, но с течением времени они остывают и становятся равнодушны ко всему. Они светят, исполняя свой долг, положенный Богом. Только юные звёзды могут дарить тепло. Только юные звёзды расточают свет, сжигая себя. Юность звезды, равная её смерти… Но я изменила своё отношение к звёздам и их свету. И в один день они стали для меня символами Надежды2424
  «В один день» – возможно, если речь идёт о П. Пирсе, то это 3 мая 1916 года, когда Пирс был расстрелян (в 3.30) после подавления поднятого им и его друзьями восстания. Для многих ирландцев Пасхальное восстание 1916 года, хоть и обернулось трагическим поражением, стало символом надежды. Прим. И. Коложвари.


[Закрыть]. Самой чистой из всех, что только могут быть. И символами памяти. Самой верной, на какую только могут быть способны душа и сердце. Всё их великое множество, белое воинство, было узнано мною. Здесь, на Земле, как можно не знать, что звёзды зажигаются огнём сердца?! Огнём конца. Когда приходит конец сердцу – настаёт начало звезды. Она рождается из его смерти в огненном вихре его любви. Как я забыла об этом? Такие простые истины. Как я могла забыть…

Когда я вышла из дома, небо было ещё тёмным. На нём уже не было луны, но звёзды ещё горели. Так, будто бы вовсе ночь ещё была в полных правах. Так, будто бы их сердца пылали или кто-то нуждался в их свете. Их свет коварен, их свет изменчив и лжив, пока ты не узнаешь в свете звёзд свет Надежды. И я узнала его, когда увидела одну яркую звезду прямо над домом. Её свет был так ярок, что затмевал другие звёзды. Сначала я приняла её за Ирдиль2525
  К. неоднократно употребляет это название в своём творчестве, объясняя это так: «…имя утренней звезды, зажигающейся перед рассветом, говорят, она провозглашает конец царствования ночи, конец времени власти Луны, её ещё зовут Вестницей солнца». Прим. И. Коложвари.


[Закрыть], что всегда особенно ярка перед рассветом, но нет… Та звезда оказалась ярче Ирдиль, и для предрассветной звезды было не время. Меня удивил её свет. Как удивляет порой встреча двух незнакомых людей, уверенных, что они знали друг друга всю жизнь, как удивляет их это мгновенное узнавание, это таинственное и прекрасное озарение. Так было и тогда. Я узнала этот свет. Потому что его невозможно перепутать ни с одним другим. И вся моя душа устремилась ввысь, потянулась к этому свету. Как всегда я тянулась к свету твоих глаз. Уходила и возвращалась, уходила и возвращалась вновь и вновь, как заворожённая. Возвращалась, закрывая глаза, читая стихи, возвращаясь к тебе. К источнику света. Невиданного, не убивающего, скромного, доброго света. Что за участь – следовать по дороге, озарённой звёздным светом? Я поняла, когда увидела ту звезду. Это поймёт и всякий, кто отыщет её на небе. Свет к свету…

Спешила ли я когда-нибудь больше, чем тогда, стремясь быстрее вернуться в город? Так остро и страшно взыграла вдруг во мне нужда вновь увидеть твои глаза и услышать твой голос. Смертельная нужда, подобная мучительной жажде. Но кто бы мне сказал тогда, что я буду обречена с того дня ждать лишь ночи, чтобы увидеть этот свет!.. Свет майских звёзд.

Свет майских звёзд. Самый чистый свет в месяц самой чёрной скорби2626
  Май в ирландской традиции вообще считается самым несчастливым месяцем в году; кроме того, именно в мае были казнены участники Пасхального восстания 1916 года, среди которых был и П. Пирс. Прим. И. Коложвари.


[Закрыть]. Май – месяц, когда сразу нескольким звёздам я дала имена. Май – месяц, который выпил все мои слёзы. Май – месяц, когда я знаю: мои друзья видят и слышат меня, и я снова могу смотреть в их глаза, где отражён свет и огонь их сердец.

Да, мы выбрали разные дороги, ещё на радуге2727
  По словам самой К., впервые они встретились с Пирсом во сне, когда разминулись на радуге; на следующий день они встретились наяву и узнали друг друга, после чего началась их дружба. Прим. И. Коложвари.


[Закрыть] разойдясь в разные стороны. И никогда нашим звёздам не гореть рядом на небосклоне. Но то, что мы шли в разные стороны, вовсе не значит, что мы шли не к одному и тому же. Все мы. Свет к свету…

16.01.**

Мой чёрный призрак

Да, я знаю тебя наизусть:

Твоё имя Печаль и Грусть.

Мой город как сердце с вечным огнём,

Ты угол укромный… Что скрыто в нём?2828
  К. Хеллен неоднократно в своём творчестве говорит о том, что у каждого в сердце есть укромный, потайной уголок, который недосягаем человеческому разуму, и никто из людей не знает, что за химеры скрыты у него в самом укромном уголке сердца, и самым страшным К. видела открытие этого тайника и постижение того, что таится в нём. Возможно, данным эпиграфом К. сравнивает некое место с таким уголком в своём сердце. Прим. И. Коложвари.


[Закрыть]

Теперь, когда уже многое позади и теряется в тумане пережитого, наверное, стоит признать, что пришла и моя осень. Меня греют мои воспоминания. Они полны любви, несмотря ни на что. Все. О чём бы они ни были. Теперь, когда я закрываю глаза, я вижу мой дом, мою скромную обитель на тихой улице. Моё убежище, моё пристанище, то место, куда я возвращалась и откуда уходила. Снова и снова. Чтобы вернуться. Мой милый город. Любимый, начиная от каждого булыжника на мостовой до каждого шпиля. Когда любишь, не делаешь исключений. Я люблю всё в своих воспоминаниях. Я люблю мой город таким, какой он есть, не разделяя на цвета, историю… Я могу принять его любым. Потому что люблю. Есть места в моём городе, что особенно милы и дороги моему сердцу, есть те, что вызывают грусть, есть те, с которыми я мирюсь, есть те, что вызывают у меня улыбку. Но есть только одно место в моём любимом городе, которое вызывает у меня отторжение. Патологическую неприязнь. С самого момента его появления здесь, недалеко от моего дома…

Мне не снятся кошмары, как это обычно бывает с людьми. Но хуже того, мне снится один и тот же сон: будто бы зов, неотвратимый, неизбывный, чёрный и долгий, зовёт меня. Как изматывающая боль во время тяжёлой и долгой болезни, как неотвратимый рок, как будто тот, кто зовёт меня, имеет надо мной власть. И я просыпаюсь в темноте. И мне кажется, что меня поймали в круг, что чёрные тени обступили меня и тяжёлая чёрная мгла с запахом гнили и ржи окружила меня. И запретила уходить. Мечтать. Петь. Надеяться. Это конец, если есть место, откуда ты не можешь уйти, когда сердце настойчиво этого просит, и это конец, если есть место, где тебе не под силу мечтать, надеяться и петь. Есть места, что могут удержать человека и остановить его. Это как раз именно такое место. Которое я ненавижу всем своим сердцем, подлинно ненавижу. Место, с которым я связана памятью, болью и кровью. Место, которое чёрной тенью распростёрлось в конце моей улицы и, подобно терпеливому пауку, ждёт, что я приду в его сети. Однажды. То ли от неизбежности своей дороги, то ли от отчаянья. Нет, я никогда не хожу по улице в ту сторону. Даже не смотрю туда. Мне кажется, что там всегда холод и мрак. Там всегда холод и мрак. Они живые. Они живее тех, кто попадал туда. Всегда живые. Караульные у гулких стен. Завидую ли я ему, зданию в конце моей улицы? Его памяти, его свидетельствам. Боюсь ли я его, как своего последнего чертога, который остановит, удержит и поглотит меня? Куда бы я ни шла – его тень идёт рядом. Ночью и днём. Как воронка, зовёт меня. Призывает. Простить? Принять? Или я нужна ему для смерти? Кто скажет мне? Уже который год Килменхэм2929
  Городская Дублинская тюрьма (Kilmainham Gaol), которая была построена в 1796 г., расположенная на западе одной из древнейших частей Дублина. Тюрьма известна своими жестокими пытками, показательными казнями и тем, что в разное время в ней содержались почти все национальные герои Ирландии и борцы за её свободу и независимость, в т. ч. Патрик Пирс, Джозеф Планкетт, Майкл Коллинз и др. Прим. И. Коложвари.


[Закрыть] – моё проклятье. От которого я сбегаю и к которому возвращаюсь. С любовью к тем, кого он забрал у меня. Как зачарованная. Возвращаюсь снова и снова. Стоять у его холодных, бесчувственных серых стен с невидящим взглядом. Бестелесным духом памяти бродить по его коридорам и лестницам, окликая по именам друзей и любимых. Ночи напролёт поливать мостовую у его стен слезами и уходить с рассветом, едва забрезжит солнце. И никогда… никогда-никогда не смотреть в ту сторону. Не сворачивать туда и не делать даже шага в том направлении. Что за странная судьба. Будто бы между нами двумя, живыми, живыми и помнящими вечно, – есть неведомая мне связь. Тяготящая меня. Изматывающая меня. Обязывающая. Так что даёт ему право звать меня? Будто бы у нас двоих есть что-то общее. Сокровенное. Одно на двоих. Но… что?

20.02.**