Текст книги "Чудо"

Весь июль промелькнул, как один день, наполненный лихорадочными хлопотами. Сперва надо было найти адреса руководителей исследований, доктор Б. их не добавила, а когда я попросил ее мне их прислать, не ответила, – наверное, ей не разрешалось общаться с пациентами, однажды она осмелилась преступить запрет и повести себя как человек, а не как раб фармакологической фирмы, но дальше храбрости не хватило… А если бы… Возможно, мы бы тогда попали в Валенсию или в Мадрид, с этих городов я поиски и начал, про «Ронда Дальт» мы сперва и не думали, звучало как-то странно, и непонятно было, где это находится, в Андалусии, что ли? Только после того, как мне решительно не удалось найти адресов в Валенсии и Мадриде, я на всякий случай набрал в «Гугле» «Ронда Дальт» и сразу же увидел, что Ronda de Dalt – это магистраль, окружающая Барселону, на которой расположился одноименный институт онкологии. Дальше все было просто, я открыл электронную страницу института, без труда нашел «визитку» доктора Писарро с фотографией и e-mail и написал ему.

Ответ пришел молниеносно, то есть тем же вечером, и был всецело положительным – да, опыты начались, да, диагноз подходит, да, можете приезжать, только пусть сначала ваш лечащий врач пришлет моей ассистентке резюме. За двадцать месяцев, прошедших с того дня, когда вновь отекла рука Рипсик, это был для меня самый счастливый момент, счастливее даже, чем прибытие очередного пакета с тибетскими пилюлями. Я написал Джентльмену, он отправил ассистентке Писарро требуемое резюме, и сразу начались проблемы, ассистентка – это и была Рут – ответила, что Рипсик не подходит для исследования, потому что ей недавно делали химиотерапию. Я отправил Писарро отчаянное письмо, в котором объяснил, что это не было настоящим лечением, ведь основное действие карбоплатина кончилось еще зимой, сейчас же имела место всего лишь попытка немного выиграть время. Писарро ответил опять сразу, сказал, пускай Рипсик через неделю сделают томографию, и если улучшения нет, тогда все в порядке – в том смысле в порядке, что можно приезжать. Улучшения, естественно, не последовало, единственным результатом письма Рут была задержка, первая из всех задержек, что нас ожидали, но когда томографию сделали, даже Рут не могла нам больше препятствовать, мы договорились с Писарро о визите, я купил билеты на самолет и стал искать квартиру. План был прост: сперва снять временное обиталище в так называемой «отпускной» квартире и уже в Барселоне подобрать жилье на долгий срок, на три-четыре месяца, или даже на год, как получится. Но, как всем нам известно, то, что мы предполагаем – это одно, а то, что получается – это совсем другое. Квартир не было. Я не поверил своим глазам, по Интернету я снимал десятки квартир, в том числе в таких популярных городах, как Венеция, и никогда не возникало проблем, правда, сейчас ситуация отличалась тем, что мы оказались в цейтноте. Обычно мы бронировали квартиру за несколько месяцев вперед, теперь же до отлета оставалось меньше недели – но не могло же так быть, чтобы вся Барселона была занята! Могло. Приближался август, и, как мы поняли по приезде, здесь и сейчас собралась золотая молодежь Европы – улицы были полны потасканных девиц и похмельных парней, бродивших по городу перед очередной вечерней пьянкой, хватало и таких парочек, которых мы раньше посчитали бы братьями или друзьями. Что в таком окружении было делать нам, двум полунищим в сравнении с ними писателям из Восточной Европы?

До отлета оставалось два дня, а прилетать было некуда. В отчаянии я написал в институт, может, они знают поблизости кого-то, кто сдает квартиры. Ответ пришел, как обычно, быстро, про квартиры они ничего не знали, но недалеко от института располагалась гостиница. Я посмотрел по Интернету, она показалась сносной, цена тоже не очень кусалась, и забронировал номер на десять дней.

Ранним утром двадцать девятого июля мы вылетели в Барселону, я и моя больная жена, с собой три чемодана, Ницца и ноутбук, который мне подарил сын, переживавший за нас и вместе со мной надеявшийся, что Рипсик выздоровеет. Накануне я никак не мог уснуть, я вспомнил вдруг нашу свадьбу, гостей мы не звали, пошли вдвоем в загс, оттуда обедать в «Глорию», в первый и последний раз отметили праздничное событие вне дома, потом Рипсик всегда сама накрывала стол, но тогда, в ресторане, я поднял тост за то, чтобы наша совместная жизнь получилась как сплошное приключение – не думаю, что Рипсик это очень понравилось, она предпочитала спокойный modus vivendi[8]8
  Образ жизни (лат.).


[Закрыть], но в каком-то смысле именно так все и вышло, мы постоянно словно ходили по краю пропасти, упадем или нет, и вот теперь нас ожидало очередное путешествие в неизвестность.

Барселона встретила нас двадцатью пятью градусами – а еще не было и десяти часов. Таксист подхватил чемоданы и даже Ниццу и сунул всё в багажник. «Зачем он взял Ниццу, она же такая легкая?» – удивилась Рипсик. Я промолчал, хотя уже понял, зачем – каждое багажное место добавляло счету евро.

Гостиница находилась на окраине города, и, как все современные окраины, эта тоже представляла собой типичный спальный район с многоэтажными жилыми домами и с обильной зеленью, но без театров, музеев и бутиков. Распаковавшись, мы вышли погулять. У нас сложилась привычка, – когда нам предстояло идти в какое-то незнакомое место, за день до этого изучить маршрут, – вот и сейчас, руководствуясь распечатанной из Гугла картой, мы дошли до института, он действительно оказался недалеко, но последние метров сто пришлось подниматься по крутому склону, это для Рипсик было тяжело, и я решил выяснить, нельзя ли туда доехать на автобусе. Обратно, вниз, идти было легче, рядом с гостиницей мы обнаружили кафе и выпили там по чашке кофе, а потом пошли искать супермаркет, его адрес я тоже распечатал из Гугла, и он действительно находился там, а рядом оказался еще один полезный магазин, китайский, хозтоваров, мы туда заходить не стали, но через пару дней пошли и купили два ножа, две вилки и посудное полотенце, без него Рипсик своего существования не представляла.

На следующее утро мы направились на первый прием и услышали от Писарро, что он переезжает в Мадрид. Это было ударом, мы сразу поняли, что теперь нам придется туго. Писарро еще успел дать ассистенткам несколько распоряжений, главное – мы должны были уже завтра снова прийти в институт, чтобы подписать договор с фармакологической фирмой, после чего можно быстро проделать анализы и начать лечение; однако этим же вечером я получил от ассистентки письмо, что у них нет сейчас ни одного экземпляра договора на английском, и поэтому подписание откладывается до понедельника. Тогда мы еще не знали, что это только начало всех волокит, и пройдет целых три недели, прежде чем мечта Рипсик исполнится.

В понедельник мы пошли к Рут на прием, и Рипсик подписала договор с фармакологической фирмой, помимо прочего, выяснилось, что она может ездить на процедуры и обратно на такси, фирма оплачивает поездку. Это нас обрадовало, не только потому, что у нас каждый евро был на счету, это облегчало поиск квартиры, до того мы полагали, что она должна находиться поближе к институту, теперь же перед нами была открыта вся Барселона, и мы решили, что тут, в спальном районе, мы на два года не останемся, он был хоть и не такой плохой, как наши – вполне приличные кирпичные дома, – но однообразное окружение нам уже надоело, смотреть тут было нечего, а центр был далеко, и дорога туда на автобусе вела через длинный тоннель, что не понравилось Рипсик, думаю, это навеяло ей мысли о смерти. Но какой район выбрать? «Может, Саграда Фамилия?» – предложила Рипсик, и я сел за компьютер. «Отпускные» квартиры по-прежнему отсутствовали, зато сдававшихся на длительный срок хватало, и я был даже готов снять какую-нибудь из них на год, но Рипсик меня удержала: «Подожди, пока меня примут». Хоть она и подписала договор, полной уверенности у нас ни в чем не было, потребовались вновь анализ крови и томография, почему не годились таллинские результаты, мы не понимали, и, что самое главное, надо было ждать подтверждения фармакологической фирмой уже неоднократно поставленного диагноза, для этого в ее «генштаб» в США был отправлен образец опухоли Рипсик. Писарро сказал нам, что это формальность, однако от него уже ничего не зависело, и Рипсик боялась, что фирма найдет повод ей отказать. «Но на три-четыре месяца мы ведь можем снять квартиру, в крайнем случае, останемся здесь на обычное лечение, бумаги же у тебя в порядке», – предложил я, Рипсик с этим согласилась, и я разослал письма по конторам недвижимости. Не пришло ни одного ответа. В объявлениях приводились номера телефонов, я стал звонить, в одной фирме не брали трубку, во второй и третьей откликнулись автоответчики на непонятном мне языке, в четвертой сидел живой человек, но он не знал ни английского, ни итальянского, и мы распрощались, не начав обсуждения вопроса. Я понял, что так ничего не добьюсь, и решил лично навестить какую-нибудь контору. Выбрал такую, которая находилась недалеко от Саграда Фамилия, оставил Рипсик за ридером, сел в автобус и успел еще до сиесты – но дверь была закрыта, на ней висело объявление, в тексте которого я не разобрался, к счастью, там были даты, подсказавшие мне, в чем дело. «Они все в отпуске», – сообщил я Рипсик, вернувшись. «Неужели все?» – спросила она недоверчиво. «Ну, может быть, и не совсем все», – и я отправил новую серию писем. На этот раз пришел один ответ, владелец фирмы, недавно отметившей пятидесятилетие со дня основания, написал, что рынок недвижимости очень мобилен, каждый день поступают свежие предложения, вчерашние же, вероятно, уже разобраны, так что он считает, будет правильнее, если я приду к ним в контору и мы там вместе найдем подходящее жилье. «Он собирается всучить тебе конуру, которую никто не хочет», – сказала Рипсик, я согласился, но решил, что все-таки съезжу, хотя бы для очистки совести. Контора заслуженного бизнесмена находилась не очень далеко от Каса Мила, дом я нашел легко, зато нужную дверь пришлось искать долго, наконец, я обнаружил ее в темной антресоли. Едва я вошел, у меня возникло ощущение, что я попал в девятнадцатый век – очень старая мебель, с которой к тому же давно не стирали пыль, затхлый запах. Владелец, тоже словно выпрыгнувший из машины времени, напоминал героя романов Бальзака, с его морщинистого лица неприкрыто глядели на меня холодный расчет, корысть и жадность, и я вдруг догадался, что именно там Каталония и находится, в девятнадцатом веке, на высшей точке капитализма, когда ради денег были готовы на любой обман, грабеж и даже убийство. Владелец устроил мне настоящий допрос, кто я такой, зачем мне квартира, на какой срок и так далее, затем предложил мансарду без лифта и кондиционера, но стоившую почти столько же, сколько «отпускная». «Это должно вам подойти», – убежденно сказал он. Я ответил, что мне надо посоветоваться с женой, встал и ушел.

Тем же вечером неожиданно пришел ответ на одно из первой партии писем. Это была чуть ли не единственная квартира, которая Рипсик по-настоящему понравилась. Там было все, что нужно для жизни, широкая постель, кондиционер, приличная ванная, салон, и все было обставлено со вкусом. «Ох, я бы хотела вот эту квартиру!» – сказала Рипсик сразу. Место тоже было ничего, правда, не в районе Саграда Фамилия, но все же в центре, и, что самое главное, хозяин был готов ее сдать на более короткий срок, чем на год, например, на три месяца. Существовала только одна проблема, он сам в эту минуту отдыхал на каком-то греческом острове и не мог нам показать квартиру. «У меня согласовано с одним интернет-порталом, они вышлют вам счет, а после его оплаты передадут ключи», – написал он. Покупать кота в мешке? Но в гостинице по утрам было жарко, Рипсик страдала, и ей так понравилась эта квартира, что я отважился рискнуть. Счет прибыл незамедлительно, и вправду с пометкой известного портала недвижимости, но кредитной карточкой оплатить его было нельзя, только банковским переводом. Думаю, невзирая на все подозрения, я бы отправил деньги, однако я забыл дома счетчик ID-карты и бумажку с пин-кодами, мой сын должен был мне их послать со знакомыми, но они еще не приехали, а у моего банка в Барселоне корреспондента не было, остальные же не согласились принимать наличные. «Я никак не могу оплатить счет, неужели вам некого послать с ключами на квартиру, я дам ему купюры», – написал я хозяину. В ответ получил грубое письмо с руганью, меня назвали бессовестным лжецом – не может быть, чтобы банк не принимал денег. Скорее стиль этого письма, чем его содержание, убедил нас в том, что мы действительно имели дело с мошенником.

Впервые мы с Рипсик услышали слово «маньяна» от ее двоюродного брата, тот в первой половине девяностых, когда в Армении стало очень трудно, эмигрировал в Мексику и жаловался, что с мексиканцами невозможно вести дела, тебя легко поймут и все пообещают, да вот только исполняться эти обещания должны «маньяна», то есть завтра, а завтра снова говорят «маньяна», и так далее, – и точно так же все происходило в Барселоне. Как Писарро собирался начать лечение Рипсик уже через неделю, я не знаю, может, он это и устроил бы, но Рут к скорой работе интереса не проявляла, сначала, как я сказал, не было экземпляра договора, потом минула еще неделя, пока, наконец, сделали анализ крови. Кстати, в ходе этого анализа Рипсик поняла, что значит быть «подопытным кроликом», мензурки несли и несли, и все их надо было заполнить кровью, странно, что что-то осталось в венах, – но даже и после того, как все анализы были сданы, лечение по-прежнему не начиналось, так как до сих пор не поступил ответ из США, из центра фармакологической фирмы, куда был отправлен образец опухоли, привезенный из Таллина. Время шло, состояние Рипсик ухудшалось, Джентльмен предупредил, что если промедлить, именно так и будет, я обратился к Рут с вопросом, не могла бы она уже провести первую процедуру, она ответила отказом, правила не разрешают, фирма должна подтвердить диагноз. Это было смехотворно, в Таллине Рипсик дважды делали биопсию, и диагноз уже подтверждался – но фирма игнорировала таллинские результаты. Почему, это нам объяснил один знакомый, долгое время работавший в США, по его словам, там немало таких врачей, которые придумывают пациентам сложные болезни, чтобы затем их лечить и таким образом зарабатывать деньги, и фармакологические фирмы всегда перепроверяют диагнозы. Когда Рипсик это услышала, она сказала: «Медицина не должна быть связана с деньгами».

Я продолжал искать квартиру, мы даже съездили посмотреть одну, но она была плохая, комнаты малюсенькие, кухня и ванная вообще миниатюрные, и все это вместе никак не соответствовало площади, указанной в рекламе, потом мы поняли, что объявления лгут и из каждой рекламируемой площади нужно вычитать десять, а еще лучше пятнадцать квадратных метров, чтобы получить верный результат. Кровати в той квартире были узкими, вдвоем в одной постели мы бы не поместились, и все же на три месяца мы бы ее сняли, лишь бы избавиться от гостиницы, но хозяин меньше чем на год не соглашался. Состояние Рипсик продолжало ухудшаться, жара плохо на нее действовала, вначале она довольно бодро ходила со мной в магазин, но теперь быстро уставала, задыхалась. Я снова написал Рут, что называется, забил тревогу – может, имеет смысл сделать Рипсик курс кислородной терапии? В Генуе он дал отличный результат, там вообще лечили на самом высоком уровне, два врача ходили к ней ежедневно, один утром, другой, профессор, вечером, вот что значит частная клиника, и тогда она быстро поправилась. Но тут у нас была страховая медицина, Рут ответила, что кислород может назначить только пульмонолог, посылать нас к нему она не стала, зато предложила прийти в клинику, чтобы Рипсик сделали рентген, и если в плевральной полости скопилась жидкость, ее выкачают. Мы пошли и проторчали в больнице целый день, жидкость у Рипсик выкачали, но ее оказалось совсем немного, и лучше ей не стало. Через несколько дней я написал еще одно письмо Рут и спросил, когда же все-таки начнется лечение, напомнил ей про обещание Писарро, не знаю, предприняла она что-нибудь или нет, но наконец долгожданный ответ из США пришел, мы узнали об этом на улице, когда поехали смотреть еще одну квартиру, на той станции не было эскалатора, возможно, был лифт, но мы его не нашли и поднялись по крутой лестнице в такой страшной духоте, что, когда Рипсик добралась до верха, она буквально шаталась – отправила меня искать дом, сама же села на скамейку и не вставала оттуда полчаса, квартиру нам, кстати, увидеть не удалось, маклер просто не явился, я позвонил ему, он не ответил, позвонил в контору, там сказали, что «сегодня квартиру посмотреть невозможно, приходите завтра в это же время». Вот так. Я доложил обо всем Рипсик – она была в шоке, у нее в голове не укладывалось, как это можно, назначить встречу и не прийти. «Такой народ», – пожал я плечами. Она подумала немного и сказала: «Ну да, Гауди они тоже задавили трамваем».

Мы решили, что обратно на метро не поедем, пошли на автобусную остановку, одна линия удачно вела прямо к гостинице, мы стали ждать автобуса – и вдруг зазвонил мой мобильник. Я подумал, что это маклер, но когда нажал на кнопку, услышал голос Рут, она сообщила, что фармакологическая фирма подтвердила диагноз Рипсик и завтра можно начать лечение. Со дня нашего прибытия в Барселону прошел почти месяц. Закончив разговор, я поделился новостью с Рипсик, и увидел, как в ее глазах вспыхнул победоносный блеск – несмотря на все трудности, мы добились своей цели.

Вот и настал день икс, как я его задним числом стал называть. Наши надежды достигли наивысшей точки, мы сумели справиться с невозможным, попали на испытания новейшего и многообещающего препарата, одна доза которого в израильских аптеках стоила больше десяти тысяч долларов. Рипсик же он доставался бесплатно… И, переполненные счастьем, мы забыли, что платить в этом мире все равно приходится, но всегда лучше заплатить деньгами. Вот почему роскошь болеть, или, вернее, роскошь выздоравливать, при капитализме могут себе позволить только богатые люди, а мы были бедные, и наше счастье на самом деле было результатом невозможности выбора – со всем, что из этого следовало.

На прием Рут нас позвала к девяти, мы пришли, как всегда, точно, обычно нам приходилось ждать в регистратуре не меньше получаса, на этот раз не прошло и десяти минут, как из хриплого громкоговорителя послышалось имя Рипсик. Рут сидела в белом халате в своем кабинете за столом, энергичная и самоуверенная, как всегда. Не знаю, на самом ли деле она была потомком сефардов, на что указывало ее имя, или нет, скорее все же нет, еврейского ума и еврейской мудрости я в ней не заметил, но, как бы там ни было, глупой ее назвать тоже было нельзя, она явно получила неплохое образование и знала свое дело, но – она была молода, очень молода для такой профессии! Для врача, часто говорила Рипсик, самое главное – это опыт, а откуда он возьмется у девчонки, которой, по всей вероятности, не исполнилось еще и тридцати? И была ли она вообще врачом? Формально, конечно, да; но она работала не в больнице, а в исследовательском институте, так что в первую очередь была ученым, а врач и ученый – это, как я уже понял, разные вещи.

Пригласив нас сесть, Рут повторила то, что вчера сказала по телефону – что из США пришел положительный ответ и теперь можно начинать лечение. «Но перед этим, – добавила она, – надо сделать еще одну биопсию, образца, что мы отправили в США, оказалось мало для всех анализов».

Я напрягся. Когда от опухоли отрывают кусочек, всегда есть риск осложнений, даже Обормот по мере возможности избегал этой процедуры.

«Сегодня? – переспросил я недоверчиво. – В один день с пембро?»

Нам понравилось ласкательное имя пембролизумаба, услышанное от Писарро.

«Да», – лаконично ответила Рут, и ее интонация ясно говорила о том, что у нас нет выбора.

Я перевел новость Рипсик, хотя она уже все поняла. Мы оба знали, почему Рут торопится с биопсией – в договоре с фармакологической фирмой имелся любопытный пункт, а именно, после начала лечения у «подопытного кролика» могли лишь попросить образец опухоли, но требовать этого уже не разрешалось, и сегодняшний день был последним, когда от Рипсик ожидалось полное подчинение. Нет, заставить ее и сейчас никто не мог, но возникал вопрос, что последует за отказом, вполне возможно, что тогда отменят и пембро.

Несмотря на все это, я подумал, что Рипсик заупрямится, по крайней мере, спросит, нельзя ли биопсию перенести, например, на следующую неделю – но она только сказала кротко:

«Хорошо. Надо так надо».

Должен ли я был вмешаться, спросить, стоит ли проводить две такие разные – и такие сложные – процедуры в один день? Но напротив меня сидел один доктор, а рядом другой, моя жена, иногда в шутку называвшая меня «профессором», когда я слишком активно высказывал свое мнение по какому-нибудь медицинскому вопросу. Я промолчал, утешив себя тем, что после таллинской биопсии Рипсик не почувствовала ничего, правда, там, по просьбе Джентльмена, процедуру проводил лучший специалист больницы, но разве тут они хуже? – и этого молчания я себе простить не могу.

Рут дала нам направление с нашей сегодняшней программой, в полдесятого биопсия, в десять встреча со специалистом, на прием к которому Рипсик давно хотела попасть, и в половине одиннадцатого долгожданное пембро. Мы поблагодарили, встали и отправились в путь. Биопсия проводилась на этаже «минус один» – в голову пришло сравнение с адом, и это и был ад. В регистратуре скучала сотрудница в белом халате, потрепанная временем вульгарная красотка, мы протянули ей направление, она предложила нам подождать. Потихоньку стали появляться и прибавляться пациенты, они ненадолго присаживались, их скоро вызывали на процедуру, только нами никто не интересовался. Стрелки часов подошли к десяти, потом к половине одиннадцатого. Мы с Рипсик оба нетерпеливые, и сейчас мы от этого страдали, мы томились, ерзали, следующий прием, куда Рипсик рвалась, должен был давно начаться, уже подошло время пембро, а мы все еще торчим тут!

«Может, смоемся, скажем, что вернемся попозже», – шепнула мне Рипсик, и я понял, что на самом деле она совсем не хочет этой биопсии.

«Хорошая идея», – одобрил я, мы встали – но тут же раздался голос вульгарной красотки, суровый, как у тюремной надзирательницы:

«Стоп! Куда вы?»

Я объяснил, что нас ожидает другой врач и что мы вернемся потом, когда для нас найдут время, – в ответ прозвучал приказ:

«Никуда вы не пойдете! Сядьте!»

Не зная, что делать, мы подчинились. Надзирательница вышла; может, нам стоило этим воспользоваться и удрать? И вдруг из хрипящего, как и во всех других местах этой клиники, громкоговорителя послышалось имя Рипсик.

Дальнейшее я в силах описать лишь конспективно. Мы оказались в процедурной, разделенной ширмой, где нас встретили две медсестры, Рипсик попросили раздеться и лечь на высокую больничную койку, меня же отправили за ширму. Резко открылась дверь, и стремительным шагом вошел стройный человек в белом халате. Он сказал что-то, и на потолке зажегся яркий свет. Затем он продолжил, громко и на хорошем английском:

«Меня зовут доктор Кеседа. Мне поставлена задача взять у этой пациентки образец опухоли».

Он добавил еще несколько слов, на испанском или на каталанском, черт его знает, я так и не научился их различать, – и вдруг Рипсик вскрикнула. Это был тихий вскрик, и я не понял, что случилось, потом она объяснила мне, что Кеседа велел медсестрам снять марлевую повязку, это была та самая повязка, которую Рипсик сама смастерила, она лучше всего защищала ее раны, обычно сестры ее просто развязывали и потом возвращали на место, но тут, наверное, было отдано другое распоряжение, потому что сестра, не спрашивая Рипсик, разрезала повязку пополам.

Увы, это было только начало. Кеседа опять что-то сказал, послышались звуки какой-то возни, затем после короткой тишины я услышал, как он несколькими стремительными шагами подходит к койке, делает что-то – и вдруг Рипсик заорала. Мы были женаты почти двадцать пять лет, но я никогда не слышал, чтобы она кричала, обычно она терпела молча, только говорила, где у нее болит, или, в самом крайнем случае, когда было очень больно, скулила жалобно, например, когда она упала зимой на таллинском центральном рынке – там никогда не убирали лед – и сломала руку, – но сейчас она даже не кричала, она орала, она вопила! Это было жутко. Я не знал, как поступить, может, надо было выскочить из-за ширмы и тоже заорать: «Что вы делаете, прекратите мучить мою жену!» – но я не осмелился. Терпеть это все молча я все же не смог и стал громко стонать. Кеседе наше поведение явно не понравилось, раздались резкие шаги, он появился из-за ширмы и сказал, опять по-английски: «Мне удалось взять лишь половину того количества опухоли, что мне поставили как задачу», – и вышел.

Сестры забинтовали Рипсик и в инвалидной коляске покатили к тому специалисту, прием у которого должен был начаться полтора часа назад. По дороге Рипсик сказала мне: «Он не подождал, пока обезболивающее подействует».

Наверное, это было наказанием за нашу нетерпеливость.

Встреча со специалистом ничего не дала, Рипсик не была способна к общению, она оставалась во власти боли. Потом ее покатили туда, где у нее раньше брали кровь для анализа, а сейчас должны были ввести пембро. Там пришлось ждать еще весьма долго, но наконец процедура состоялась, Рипсик постепенно пришла в себя, и я подумал: авось обойдется.

Не обошлось. Сначала Рипсик чувствовала себя более-менее сносно, я еще в тот день съездил посмотреть одну квартиру, довольно приличную, правда, там не было кровати, но я все равно бы ее снял, ведь все было в порядке, Рипсик приняли на опыты, и она даже получила первую дозу, однако я сам все испортил, маклерша спросила, для чего мы приехали в Барселону, и я честно ответил, что моя жена болеет и ее тут будут лечить. Маклерша нахмурилась, наверняка она подумала, кто знает, что за осложнения могут возникнуть с больным человеком, еще умрет, она быстро свернула разговор и сказала, чтобы я позвонил вечером, а вечером объявила, что хозяин передумал. В тот момент я ругал себя последними словами, но через некоторое время понял, что зря – потому что в той квартире поселиться Рипсик все равно уже не смогла бы, через несколько дней ее состояние сильно ухудшилось, она буквально задыхалась, и мне пришлось отвезти ее в больницу.